ГЛАВА 16
Я поднялась в свою спальню и подошла к зеркалу.
— О, господи, неужели это я? — прошептала я, глядя на бледную, хрупкую женщину с изможденным лицом и какими-то постаревшими глазами. — Неужели это я? Не может быть… Такого просто не может быть. Я никогда не была такой, а мои глаза всегда горели светом, который давал жизненную силу. Я всегда была чувственной и искушенной в любви, но теперь от этой чувственности не осталось даже следа.
Не снимая банного халата, я прилегла на диван и включила телевизор. В голове зрел план предстоящего побега: я прекрасно понимала, что три недели в этом ужасном доме я просто не выдержу. Если Анатолий дойдет до кондиции, то он вырубится прямо в гостиной и продрыхнет в ней до морковкина заговенья. Для страховки я могу подсыпать в его бокал какого-нибудь снотворного, и тогда мне уже ничто не помешает покинуть дом. Мой паспорт и мои деньги находятся в его комнате, куда я совершенно спокойно смогу войти и точно так же спокойно их забрать…
Я хотела было закрыть глаза и немного вздремнуть, но о каком сне можно было говорить, если на первом этаже дома дико завывала восточная музыка.
— Что они там колонки что ли на полную мощность включили, — пробурчала я сама себе под нос и положила подушку на голову. Пролежав так около двух минут, я бросила подушку на пол, дотянулась до бутылки с джином, налила себе рюмку и принялась медленно из нее потягивать.
Через полчаса я поняла, что уже просто не могу лежать колодой и, скинув банный халат, переоделась в легкие джинсы и цветастую майку. Выйдя из своей комнаты, я хотела было войти в спальню Анатолия за паспортом и деньгами, но подумала, что еще слишком рано, что еще не пришло мое время. Спустившись вниз, я заглянула в гостиную, где веселье было в разгаре, и посмотрела на совершенно пьяного Анатолия. Он сидел прямо на полу, среди множества маленьких подушек, в национальном халате с восточным орнаментом, хлопал в ладоши и смотрел на танцующих девушек. Увидев меня, он махнул мне рукой и оглушительно заорал, стараясь перекричать такую же оглушительную музыку.
— Маня! Пойди сюда! Веселье только начинается! Хватит там наверху одной сидеть! Ты только посмотри, как у нас здесь здорово! Красота! Ты только посмотри, как у нас здесь весело! У меня прямо дух захватывает! Я уже тысячу лет так не отрывался!!!
Я наигранно улыбнулась, прошла через весь зал и села на пол рядом с Анатолием. Анатолий слегка меня обнял и прокричал мне прямо в ухо:
— Маня, ты смотри, какие телки классные! А вон у той, которая справа, смотри какие сиськи! А жопа! Красота! Телки все как на подбор! А как сиськами-то трясут, а бедрами! Мне всегда нравились восточные танцы, есть в них что-то такое, от чего душа из груди выскакивает! Ой, Маня, у меня от таких танцев сейчас ширинка треснет! Тяжело себя сдерживать, когда таких баб видишь!
Я посмотрела на стоящий на подносе чайник и налила себе чашечку чаю. Анатолий чокнулся со мной рюмкой виски и уже не так весело сказал:
— Давай за нас с тобой выпьем. Правда, ты мне сегодня нагрубила, и я за такие дела должен был хорошенько тебя наказать, ну да ладно, прощаю. Я же знаю, что ты это не со зла сказала, а за Махмеда на меня обиделась. Ты же просто погорячилась. Ну скажи, ты ведь погорячилась?
— Погорячилась, — кивнула я головой и принялась пить свой чай.
— Я тоже так подумал. Но мы же с тобой решили, что кто старое помянет, тому сама понимаешь… Маня, а ты чего брюки-то надела? Ты ж вроде недавно в банном халате была.
— Не могу же я в банном халате к столу выйти.
— Ерунда, ты к столу можешь хоть голяком выйти. Тут все схвачено, за все заплачено. Я за эту виллу такие бабки отстегнул, что я теперь тут царь и бог. Мы можем устанавливать свои порядки.
— Нормы приличия ни за какие деньги не отменишь.
— Ты не права, Маня, за деньги в этой жизни все можно сделать, а уж отменить какие-то там нормы приличия тем более.
— Я не Маня, я Маша, — поправила я мужчину.
— Ну, как знаешь. Маня тоже красиво звучит.
Анатолий был настолько пьян, что с трудом удерживал равновесие. Я наблюдала за тем, как он пьет виски, и мысленно молила Бога о том, чтобы он выпил как можно больше.
— Машка, а ты что штаны-то надела? — не мог успокоиться пьяный Анатолий.
— А что я, по-твоему, должна была надеть?
— Иди попроси у этих девок костюм. Потанцуй для меня. Я хочу посмотреть, как ты это делаешь.
— Я не умею, — резко ответила я.
— А ты попробуй.
— Я не умею, — повторила я еще более раздраженным голосом.
— Так пойди поучись.
— Желания нет.
— Для меня у тебя должно всегда быть желание.
— Какой к черту костюм, если у меня все тело в синяках и ссадинах. Мне даже на люди стыдно показываться.
— Загоришь, и не будет видно твоих синяков и ссадин. В следующий раз будешь себя вести нормально, я тебя пальцем не трону. Но пылинки уже никогда с тебя сдувать не буду, ты это учти. Облажалась ты передо мной. Очень сильно облажалась.
Поставив чайник на поднос, я дождалась, пока музыка закончится и девушки возьмут пятиминутный перерыв. Затем подошла к запыхавшейся, вытирающей пот со лба Катерине и быстро проговорила:
— Катя, у меня к тебе дело. Пойдем выйдем на пару минут.
— Куда? — не поняла меня девушка.
— Да куда хочешь, только подальше от Анатолия. — Я украдкой взглянула на пьющего мужчину и перевела взгляд обратно на девушку.
— Пойдем выйдем.
Как только мы вышли в коридор, я заметно занервничала и быстро заговорила:
— Катя, ты сказала, что у тебя есть аптечка. Так есть или нет?
— Есть, — кивнула головой ничего не понимающая Катерина.
— Замечательно.
— Что замечательно? Что у меня есть аптечка?
— Вот именно. А у тебя там есть какое-нибудь хорошее сильное снотворное? Ну скажи, есть или нет?! Это вопрос жизни и смерти.
— Но ведь Толя дает тебе какое-то снотворное, — удивилась девушка. — Оно на тебя не действует?
— Нет. Мне нужно что-нибудь посильнее.
— Маша, ты сейчас все равно не уснешь, что бы ты ни принимала. Слишком громко орет музыка, а тише мы бы и рады сделать, но Толя не велит. Он велел включить музыку на полную катушку. Мы и сами не понимаем, как он до сих пор не оглох.
— Катя, мне нужно сильнодействующее снотворное, — сказала я уже настойчивее. — Ты мне скажи, у тебя оно есть?
— А для кого?
— Для Анатолия.
— Для Анатолия?! — Катя заметно побледнела и широко раскрыла глаза.
— Только не удивляйся и не говори, что это ужасно, что нехорошо подсыпать лекарство в спиртное пьяным мужикам. Ради Бога, уволь меня, от выслушивания подобного.
— Да Анатолий и так скоро отключится. Он уже еле сидит. Его шатает из стороны в сторону. Куда ему еще снотворное-то?! Еще немного — и он уснет среди своих подушек. Ты же прекрасно видишь, что он не в себе, что он в дупель пьяный. Он даже спьяну стал катить бочку на мою подругу, сказал, что она его обворовала и сбежала. А я Лену прекрасно знаю. Она в жизни чужого не возьмет.
— Но ведь кто-то взял у него эту десятку баксов, — не моргнув глазом сказала я.
— А может, ее и не было вовсе? — как рак раскраснелась девушка. — Может, она ему спьяну померещилась? Посмотрим, как он заговорит, когда протрезвеет. Маша, а зачем ты хочешь усыпить Анатолия?
— Затем, что я хочу зайти в его спальню, забрать свои документы и деньги, уехать в аэропорт и утренним рейсом улететь в Москву. Я знаю, что сейчас он мертвецки пьян, но я хочу подстраховаться.
Я посмотрела на часы и взволнованно вздохнула.
— Время у меня еще есть. А когда я заберу свои вещи и деньги, я дам тебе сто долларов. Подумай, ведь это совсем неплохо. Сто долларов за пачку снотворного.
Видимо, мои слова подействовали на Катерину. Она кивнула головой, сходила к себе в комнату и принесла мне пачку каких-то таблеток.
— Тут четыре таблетки. Ты две подмешай, а то сердце не выдержит. Четыре не подмешивай.
— Я бы ему все четыре подмешала. Ты уверена, что сердце не выдержит?
— Ни в коем случае этого не делай. Может, сердце-то и выдержит, если оно у него очень сильное, но страшное отравление гарантировано. И неизвестно, чем это закончится. Я тебя умоляю. А то ты его траванешь и улетишь, а я с ним что делать буду?
— Хорошо. Я пошутила.
— Спасибо.
— За что? — нервно усмехнулась я.
— За то, что ты его травить не будешь. Я понимаю, конечно, что он тебя достал, но травить его ни в коем случае нельзя. Надо быть благоразумной. Думаешь, он меня не достал? Еще как достал! Ты даже представить себе не можешь. Конечно, меньше, чем тебя, но все равно. По-моему, он уже всех достал. Я еще никогда не встречала человека, который умеет так всех доставать…
— А это сильное снотворное?
— Очень.
— Тогда по рукам. Перед отлетом я дам тебе обещанную сотню баксов. Извини, Катя, я могла бы и больше, но у меня денег в обрез. Осталось только на билет.
— Я понимаю.
Катя кивнула головой и, услышав, что снова зазвучала музыка, побежала к танцующим девушкам. Я повертела пачку снотворного в руках и отправилась на кухню, чтобы растолочь лекарство. Вынув две таблетки, я посмотрела на оставшиеся две и, вздохнув, оставила их в покое. Если бы не Катя, я бы не раздумывая скормила Анатолию всю пачку, но Катерина сама меня предупредила, и я решила не рисковать. Когда две маленькие таблетки превратились в белый порошок без малейшего запаха, я достала две пустые рюмки, сбегала к себе наверх за бутылкой джина и разлила джин по рюмкам. Затем спрятала оставшиеся две таблетки в карман джинсов и, посмотрев на часы, понесла рюмки туда, где царило веселье.
Сев рядом с Анатолием, который лихо водил плечами в такт музыке, я протянула ту самую рюмку, куда было подмешано снотворное, и, мило проговорила:
— Я предлагаю выпить.
Анатолий усмехнулся и взял предложенную ему рюмку.
— Что это на тебя нашло? Чего ты так ангельски запела?
— Просто захотела с тобой выпить.
— А за что пить-то будем? — Голос Анатолия был полон ехидства.
— Как за что? За перемирие. С этой минуты я за все тебя простила, так и ты за все меня прости. Так что, за мир?
— За мир и дружбу народов! — пьяным смехом рассмеялся мужчина.
— За мир и дружбу народов.
Я поднесла свою рюмку к губам и хотела уже было ее выпить, но Анатолий сморщился и принялся нюхать свою.
— А что пить-то будем?
— Джин, — нисколько не смутилась я.
— Джин?!
— Ну да. Очень хороший, дорогой. Лесом пахнет. Вернее, елочными иголками.
— Лесом? А ты что, по лесу соскучилась?
— Соскучилась. И по лесу, и по снегу, и по проблемам, которые остались в Москве.
— А вот я по своим проблемам вовсе даже не соскучился. У меня их там столько, что тебе и не снилось. Я бы еще целый век ими не интересовался.
Я выпила свою рюмку до дна и наигранно улыбнулась.
— Хороший джин. Вкусный.
— Вообще-то я джин не люблю. Я бы лучше вискарика выпил.
— Ну, за перемирие можно выпить. Я же не каждый день тебе такие тосты предлагаю.
— Ты считаешь, что мне нужно выпить эту рюмку? — Пьяный Анатолий сверкнул в мою сторону недобрыми глазами и еще раз принюхался.
— Конечно. Я же свою выпила, — слегка побледнела я. — А зачем ты ее нюхаешь? Я же тебе говорю, что елочными иголками пахнет. И почему ты так на меня смотришь?! Что я тебе сделала? Я просто принесла тебе рюмку, чтобы выпить с тобой за мир.
Анатолий оглушительно расхохотался и вылил содержимое рюмки на подушки, покрытые национальным узором. Затем заглянул в уже пустую рюмку и швырнул ее в стену. Рюмка со звоном разлетелась на тысячи осколков.
— Хоть бы таблетки нормально растворила, дрянь! Я теперь из твоих рук в жизни ничего не возьму. Что, думаешь, ты самая умная? Как бы не так, я тебя насквозь вижу. Пошла отсюда, пока я тебя собственными руками не задушил! И не думай, что если я пьяный, то я дурак. Меня жизнь многому научила, и пьяный я соображаю ничуть не хуже, чем трезвый. У меня мозг никогда не отключается, а если бы он у меня хоть изредка отключался, то меня бы уже давно убили. А на тот свет мне еще рановато. Я не знаю, что ты мне там подмешала, снотворное или яд, и не хочу это знать. Мне это по барабану. Сейчас я тебе ничего не сделаю, но после этого вечера не жди от меня пощады. Я с тобой потом поговорю, в спальне. И не вздумай пытаться бежать. Ребята из охраны предупреждены. Если они тебя поймают, то тебя тут же будет трахать араб! Убежать тебе не удастся! Забудь о побеге!
Я закрыла лицо руками и, встретившись с перепуганным взглядом танцующей Катерины, выскочила из гостиной. Голова просто раскалывалась от боли, в висках бешено стучало. Поднявшись вверх по лестнице, я остановилась у спальни Анатолия, посмотрела вниз и, убедившись в том, что Анатолий не бежит следом за мной, а продолжает веселиться, осторожно открыла дверь. Зайдя в комнату, я тут же закрыла за собой дверь. В эту минуту я думала только об одном: мне нужны мои деньги и паспорт. Открыв одну из стоящих рядом с кроватью тумбочек, я нервно подняла руку и коснулась левого виска. Мне показалось, что в мой левый висок вошла довольно длинная игла. Голова наполнилась страшным шумом. Боль усиливалась и уже становилась нестерпимой. Я слышала, что так бывает на нервной почве и стоит только успокоиться, как все пройдет, но такую роскошь, как спокойствие, я позволить себе не могла. В верхнем ящике тумбочки лежал пистолет, а под ним мой загранпаспорт и совсем немного долларов на обратный билет. Достав пистолет, я внимательно его рассмотрела, увидела, что он заряжен, и сунула его в карман брюк. Затем убедилась в том, что загранпаспорт мой, положила в него деньги и запихнула в другой карман.
Когда я подошла к двери, у меня закружилась голова. Почему-то я почувствовала себя воровкой, хотя я ничего не крала, а взяла только то, что мне принадлежит. Перекрестившись, я заставила себя не думать о боли и мысленно пожелала себе удачи.
Выйдя из спальни Анатолия, я остановилась на лестнице, перегнулась через перила и посмотрела вниз.
— Веселее! Веселее! Живее! Энергичнее! Сегодня наша ночь!!! — выкрикивал Анатолий танцующим девушкам. — Я хочу, чтобы вы танцевали до седьмого пота! Молодцы! Еще энергичнее! Я хочу почувствовать себя настоящим шахом!!! Я шах, а вы мои рабыни!!!
— Господи, сколько же тебе нужно выпить, чтобы упасть без чувств, — раздраженно произнесла я и спустилась вниз.
Затем я вышла из дома, набрала в грудь побольше свежего ночного воздуха и посмотрела на звездное небо. Это было совсем чужое небо. Уж слишком черное и холодное оно было, совсем не такое, как дома. Да и звезды на нем были какие-то неяркие, тусклые и еле мерцающие. Мне вспомнилось то время, когда я искала на небе свою звезду. Это было удивительное время, потому что я была слишком молода, слишком наивна и всю меня переполняло огромное желание жить. Тогда я была несравненной соблазнительницей, с огромной волей, острым умом и крепкими нервами, которые позволяли мне держать дистанцию с людьми на том уровне, на котором мне было нужно. Я хотела жить без забот, но при этом никогда не растворялась в интересах мужчины и всегда мечтала самореализоваться. Я искала любовь, я постоянно ее искала. Я искала то чувство, о котором все говорят, но которое испытали совсем немногие. Я искала это незнакомое чувство и верила, что оно обязательно должно быть благородным, страстным, глубоким, но при этом ни в коем случае не разрушительным. Я искала человека, на которого бы я смогла направить свое чувство, понимая, что именно с ним я смогу спокойно пойти по этой жизни и обрести настоящее спокойствие. Мне просто хотелось жить так, как мечталось, и с тем, о ком тоже мечталось.
Я еще раз посмотрела на звездное небо и подумала о том, как же оно далеко. А в этом небе проносятся самолеты, и в одним из них летит тот, который хотел увести меня в заоблачные дали и сделать по-настоящему счастливой. Эх, видел бы он меня сейчас… Хотя нет, не стоит. Пусть он запомнит меня счастливой, сияющей и излучающей теплый свет, который всегда манит и зовет к себе, к которому хочется приблизиться и у которого хочется хоть немного погреться, но как только ты приблизишься к нему, то сразу почувствуешь, как от него веет холодом. Пусть он запомнит меня в аромате роз, который ему всегда безумно нравился. Пусть он запомнит меня с лукавыми ямочками на подбородке, со смеющимися глазами и вздернутым носом. Пусть он запомнит меня веселой девушкой, которая всегда и во всем пробивала себе дорогу в жизнь сама, ни на кого не надеясь и ни у кого ничего не прося… Пусть он никогда не узнает о том, что приключилось со мной сейчас, о том, что, несмотря на массу поклонников, которые одолевали меня у него на глазах, я осталась одна. Пусть он никогда не узнает, что целых двенадцать лет я была любовницей женатого человека, запасной женой, что этот человек убил во мне всякую любовь к себе и каждый день внушал мне страшную, нелепую мысль о том, что я должна примириться со своей участью. Он никогда не узнает о том, что за все эти долгие двенадцать лет я почти не изменилась внешне, я была все такой же ухоженной, свободолюбивой и жизнерадостной, но в душе я превратилась в какую-то жалкую рабу, которая тем не менее всегда бредила свободой, мечтала разорвать этот порочный круг и вступить в новую жизнь. Пусть он никогда не узнает всю мою жизнь и не увидит весь ужас, написанный на моем лице. Он никогда не увидит того мужчину, который отнял у меня свободу и после каждой моей попытки устроить свою личную жизнь вставлял мне палки в колеса. Пусть он не знает о том, что я попала во власть мужчины, который хотел властвовать не только над моим телом, но и над моей душой и любой намек на то, что он женат, воспринимал как личное оскорбление… Он никогда не узнает, как я попала на эту виллу и что здесь со мной произошло. Ему не нужно это знать. Ему просто не нужно это знать. Наверно в жизни есть какой-то закон, что если тебя всю жизнь окружают мужчины, которые пытаются завоевать твое расположение, то ты обязательно останешься одна и в один совсем не прекрасный день поймешь, что одиночество — это твой удел. Говорят, одиночество — это удел сильных, а я всегда была сильной. Всегда. И наоборот. Если твоя юность прошла вне мужских взглядов и ухаживаний и ты была лишена роскошных букетов и красивых комплиментов, значит, ты обязательно встретишь свою любовь, удачно выйдешь замуж и всю жизнь будешь счастлива.
Внезапно я с удивлением услышала чьи-то мужские голоса. Прислушавшись, я удивилась еще больше: незнакомцы говорили по-русски.
— Михей, там в будке два араба сидят. Если я правильно понял, то это служба безопасности виллы.
— Только у арабов может быть такая беспонтовая служба безопасности, — рассмеялся второй незнакомец.
Поняв, что мужчины идут в направлении дома, я тут же зашла на веранду, присела и принялась слушать. Мужчины разговаривали где-то рядом, но слышно было плохо, и я изо всех сил вслушивалась в каждое слово.
— Мы там лодку бросили, как ты думаешь, это не очень подозрительно?
— А мне кажется, что до этого вообще никому дела нет. В доме, по-моему, какая-то грандиозная гулянка. Слышишь, как музыка грохочет, бабы визжат. Вилла неплохая, только я эту службу безопасности не пойму. Понатыкали видеокамер, забор массивный, а про море-то и забыли. Можно смело на лодке приплыть.
— Вообще, по идее тут на берегу тоже какая-нибудь охрана должна быть, а ее и в помине нет. Вот уж повезло так повезло.
— А вон там, видишь на берегу какой-то домик… Не знаю, может быть, охранника, а может, спасателя. Только там нет никого.
— В том-то все и дело. Заходите, гости дорогие, чаю попейте с ватрушками… У нас двери открыты. — Послышался неприятный смех.
Незнакомцы дошли до кустов, что росли у входа в дом, и спрятались в них. Я по-прежнему не видела незваных гостей и не имела возможности их разглядеть, а потому все так же ловила каждое слово.
— Наверно, у них здесь просто не бывает никаких преступлений. Арабская страна все-таки. Как говорится, в Багдаде все спокойно. Это только мы, российские головорезы, сюда можем приехать, пострелять да потоптать землю. А вообще, ты знаешь, меня просто поразило, что тут так охраны мало. Молоток всегда такой предусмотрительный был, а тут что-то совсем облажался.
— А на хрена здесь охрана, сюда люди отдыхать едут. Я же тебе говорил, тут никогда ничего не случается. Это же страна, где просто нашествие туристов. Здесь люди купаются, загорают и радуются жизни. Расслабляются, одним словом, после трудной работы. Такие, как Молоток, сюда вообще редко приезжают. Они каждого шороха боятся. Молотку и подумать в лом, что по его душу сюда кто-то приехать может. Нам его легче в Москве завалить, чем ехать к черту на кулички. Сюда и ствол-то попробуй провези. Хорошо еще, что у тебя тут жена гидом на фирме несколько лет работает и у нее концы есть, а если бы их не было? Что тогда? Тогда бы мы здесь черта с два что нашли, потому что здесь ничего нет, кроме наркоты, конечно. Я вообще никогда не видел, чтобы наркотой так спокойно торговали, а тут прямо в аэропорту продают. Нам бы такие порядки!
— Так зачем же мы сюда тащились? Сам же говоришь, что в Москве Молотка завалить легче.
— Легче-то легче, но здесь спокойнее в том смысле, что здесь меньше улик и всего прочего. А ихние менты? Это ж вообще курам на смех. Небось в своих длинных хламидах, как бабы.
— Тут в хламидах только в деревнях ходят.
— А вот и нет. Здесь каждый так прикинут.
— Но менты, вернее полицейские, точно так не одеваются.
— Еще скажи, что они офигеть какие продвинутые.
— Продвинутые не продвинутые, но кое-что в своем деле петрят.
— Я бы себе тоже такую хламиду прикупил.
— На кой черт она тебе сдалась?
— Да так, по дому ходить.
— Хорош гнать. Может, ты еще их национальную косынку прикупишь?
— А почему бы и нет, и кальян в придачу. Буду как бедуин.
— Я тебе говорю, хорош гнать. И все же хорошо, что Спартак решил Молотка именно здесь убрать. На чужой земле.
— Это точно, здесь легче следы замести, потому что здесь нормальных следаков нет и никогда не было. Молоток и представить себе не может, что по его душу из нашей необъятной Родины приехать могут. В Москве-то он всегда начеку, в последнее время даже охрану нанял.
— Разве Молоток с охраной ходит?
— Я же тебе толкую, что в последнее время он с двумя охранниками прогуливался.
— Надо же, а я и не знал.
— Они за ним везде ходили. Наверно, даже в сортир. Я всегда говорил, что чем круче Молоток поднимается, чем большего достигает, тем больше в нем становится лажи. А нынче он вообще озверел. Даже не желает знать, где ваши, где наши. Живет так, как ему хочется.
— Говорят, он с бабой сюда прилетел?
— А что за баба-то? Эта его дура Кира?
— Говорят, другая.
— Ловко же Молоток устроился. С одной встречается, с другой на курорт едет.
— Так ведь эта Кира замужняя.
— А та, которая с ним прилетела, что за баба?
— Да я ее в глаза не видел. Обыкновенная шлюха. Кто ж еще с Молотком-то полететь может? Обычная шлюха, падкая на деньги. Нынче, сам знаешь, все бабы продажные, за лавэ хоть на Северный полюс полетят.
— А бабу мочить будем?
— Конечно, будем. Фигли нам ее в живых оставлять. Шлюха не шлюха, а язык и глаза у нее есть. В любой момент может нас сдать с потрохами.
— А если в доме еще народа полно?
— Значит, будем мочить всех, кто есть.
— Так это же трупов сколько. Слышишь, там женские голоса? Там, по-моему, баб человек двадцать.
— А нам на кой черт нужны женские голоса?!
— У нас установка уничтожить всех, кто есть в доме.
— Боюсь, что там больно баб много. Слышишь, сколько женских голосов?
— Ну и хер с ними. Нормальные бабы в это время спят или книжки читают, а ненормальные поют и танцуют. Мне лично вообще никого не жалко, а уж баб и подавно.
— Послушай, а чего у тебя голос такой?
— Акклиматизация. Колбасит меня чего-то.
— Еще бы. Люди по нескольку дней акклиматизируются, а мы с тобой всего на сутки прилетели. Что, сильно колбасит?
— Сильно.
— Домой вернешься, отлежишься. Температура может подпрыгнуть — как-никак, а дома снег, мороз. Но ничего, если организм здоровый, все будет хоккей.
Мужчины замолчали, а я прислонилась к деревянной стенке веранды, закрыла глаза и постаралась быстро собраться с мыслями. Я сразу поняла, что Молоток — это Анатолий и что эти двое приехали сюда, чтобы его убить. Тут же я вспомнила, как Анатолий покупал у Махмеда оружие. Выходит, он покупал его не для того, чтобы защититься от ковбоя, а совсем для других целей. Ковбой тут ни при чем, и Анатолий никогда не верил в его существование. Он купил оружие для того, чтобы защитить свою жизнь, потому что он что-то чувствовал и чего-то ждал…
— Послушай, а ты точно знаешь, что Молоток в доме?
— Конечно, ведь мы же сами видели, как он в него заходил. Приехал откуда-то вместе со своей девкой и арабом. Только араб в дом заходить не стал, сразу уехал. Молоток вдвоем с девкой в дом вошел. Послушай, а тебе его девка странной не показалась?
— Показалась, и не просто странной, а психованной.
— Смотри-ка, мы с тобой мыслим в одном направлении.
— Еще бы. Если бы мы с тобой в одном направлении не мыслили, то мы бы вряд ли с тобой сработались.
— Конечно, психованная, в шубе ходит в такую жару.
— Во-во. А шуба у нее грязная, как у бомжихи. И сама она какая-то пришибленная. Идет, как будто ее рота солдат оттрахала, всхлипывает всю дорогу. Я так не понял, то ли она ревет, то ли постанывает. Может, ее Молоток отхерачил. С него станется. Говорят, он свою Киру частенько гонял. Поделом ей, замужняя, а с Молотком якшалась. За это я баб и ненавижу. Продажные они все. Ну Кира хоть красивая была, а эта пришибленная, какая-то потасканная, что ли. Волосы в песке, слипшиеся… Походка — лучше не видеть… Не понимаю, Молоток себе что, получше что ли не мог найти?
— Мог. Видать, приспичило ему. Где ж это видано, чтобы бабы в Египте в норковых шубах ходили. Да хрен с ней, с этой бабой. Мне шлюх никогда жалко не было.
— Михей, давай посчитаем, сколько в доме народу. Сколько гробов-то будет?
— Ну давай, посчитаем. Анатолий, баба его помешанная и те пять шалав, которые сюда на маршрутном такси приехали. Они вроде приехали сюда танцевать, вон наряды свои на вешалках перли. Ты видел?
— Видел.
— Их, наверно, Молоток заказал на ночь. Он повеселиться любит. Шалав жалко немного. Какие-никакие, а все же русские. На заработки девки приехали. Вот и заработали себе на смерть.
— Ну и хрен с ними! На том свете танцевать будут. На этом они уже все, что можно, станцевали. А может, они не только танцевать приехали, но и передком заработать. Сейчас, сам знаешь, баба за деньги и станцует, и потрахаться даст. Только плати, и она тебе все сделает.
— Да разве Молоток всех осилит?
— Ну, не сразу, а может, по очереди.
— По очереди тоже больно много. Одного мужика на всех не хватит.
— Кстати, а может, в доме кто еще из прислуги есть? Может, там баб больше, чем мы посчитали?
— Может, и больше, только это роли уже не играет. Дом разлетится ровно через двенадцать минут. Пошли, вон в те дальние кусты свалим, а то больно близко сидим, вдруг и нам достанется. Посмотрим оттуда, как мы с тобой поработали. Главное, чтобы от Молотка остались рожки да ножки, тогда считай, что день не прошел даром.
— Короче, садимся в дальних кустах, но прямо перед домом, и смотрим, как оно все будет.
— Точно, напротив входа в дом, обзор там классный. Нам будет хорошо видно, кто сможет зайти в дом и кто из него сможет выйти. Я уже все узнал: в доме всего один выход, других входных дверей нет. А через окно здесь вряд ли кто-нибудь выходит. Если после взрыва из дома выскочит кто живой, то сразу стреляем.
— Как же, выскочит… После такого-то взрыва. Дом упадет и сложится, словно карточный.
— Мало ли. Всякое бывает. Это я для страховки говорю. Если кто живой, то я палю без разбора. Кстати, через четыре часа самолет. Улетаем утренним рейсом. Эх, вот бы здорово было прямо в сумке привезти голову Молотка. — Незнакомец рассмеялся злобным смехом, от которого по моему телу пробежали мурашки.
— Точно! Слушай, а может, нам в сумке еще его хер привезти?
— Да ладно, я просто прикалываюсь. Мне чего, и поприкалываться нельзя?
— Сейчас не то время, чтобы прикалываться. Мы на работе.
— А может, у нас работа такая прикольная. Не работа, а просто умора.
— Слышишь, хорош гнать. Лучше достань пушку и нормально настройся. Может, кого мочить придется. Может, кто из дома выскочит. В жизни всякое бывает. Сколько случаев, что после даже самых больших взрывов кто-то живой оставался! Да полно таких случаев, выше крыши. Тоже мне, нашел место шутить.
— Вообще-то мы не совсем все верно делаем.
— Почему?
— Нам сказано Молотка одного убрать, а там танцующих баб полный дом.
— Значит, будем ликвидировать всех, кто есть в доме. Это нормально. Черт знает сколько времени нам придется ждать, пока Молоток один из дома выйдет, тем более я просто уверен, что он пушку себе прикупил и повсюду с пушкой ходит. А у нас билеты. Через четыре часа самолет улетает. Еще до аэропорта доехать надо и регистрацию пройти. У нас время не терпит.
— Это верно, времени у нас в обрез. А когда дом взорвется, сюда сразу же два араба со службы безопасности прибегут, что с ними делать?
— Если в доме все чисто, то мы успеем уйти и ничего с ними делать не придется.
— — Как это «все чисто»?
— Если живых нет, то мы успеем уйти и потом пусть сюда кто угодно приезжает, хоть полиция, хоть президент.
— А если кто из живых будет?
— Живых мочим. Другого просто не может быть.
— А арабы из службы безопасности?
— Если они мешать будут, ухайдокаем вместе со всеми.
— Не много ли жмуров получается?
— Нормально. Я тебе за свой базар отвечаю. Тут Молоток в расслабухе, а в Москве его голыми руками не возьмешь. Он там хитрый, как жук. То охрана, то еще чего. Поговаривают, что он сам хотел Спартака убрать, поэтому тянуть больше некуда, тем более мы сюда на сутки прилетели.
— Надо было номер в отеле снять и хоть недельку позагорать, дождаться, пока Молоток один прогуливаться будет, и шлепнуть его.
— Недельку нам загорать никак нельзя. Подозрительно все это. Можно спалиться, а палиться в нашем деле тоже нельзя. Нам дан приказ ликвидировать Молотка за сутки, и против приказа мы не пойдем. В Москве работы выше крыши. А на отдых сюда надо с семьей приезжать, купаться, загорать, нырять, сколько влезет.
— И какого хрена он этих танцовщиц именно сегодня заказал? Почему именно сегодня? Не мог телевизор посмотреть. Нет, ему гулять вздумалось. Привык гулять на широкую ногу. Это у него московская привычка.
— Да пусть гуляет. Нам какое дело. Тебя что, совесть что ли замучила?
— Да нет. Просто нервяк бьет немного.
— Работа у нас с тобой такая, чтобы нервяк бил. Мы же не на заводе детали обтачиваем.
— Уж лучше бы на заводе, чем вот так в кустах сидеть и ждать, когда дом взорвется.
— Хорош гнать. На заводе ты бы за всю жизнь тех денег не заработал, которые получишь после этого дела. Сиди тихо. Ровно десять минут осталось.
— Время так долго тянется.
— Обычно время быстро идет, а когда за такое берешься, оно всегда долго тянется. Но это только кажется. Смотри, как на моих часах секундная стрелка летит, не догонишь. Оглянуться не успеешь, как домика не будет.
— Тоже мне, домик. Это целый домище.
— У них такой домище называется виллой. После этих слов я почти ничего не соображала.
В ужасе от услышанного и полнейшей безысходности я зачем-то принялась расстегивать пуговицы на блузке, но мои руки меня не слушались и отчаянно тряслись. Я встала на колени, собрала все мыслимые и немыслимые силы и осторожно, чтобы никто меня не заметил, поползла в дом. Миновав веранду я заползла в дом, встала в полный рост, посмотрела на часы, вошла в зал, где гулянье было в самом разгаре, и глазами, полными ужаса, посмотрела на изнемогающих русских девушек, которые честно отплясывали свои деньги и в перерывах между танцами протирали свои лица и шеи полотенцами, смоченными холодной водой. Еще раз посмотрев на часы, я подошла к танцующей Катерине и попыталась ее остановить:
— Катя, стой, поговорить надо!
Но Катерина не остановилась и только взмахом руки показала мне, чтобы я не мешала и села на подушки.
— Маша, я не могу! — прокричала она мне сквозь громкую музыку. — Этот кретин сказал не останавливаться, а то он денег нам не заплатит. Посиди немного. У меня через десять минут перерыв.
— Через десять минут, может, уже будет поздно!
— Маша, но я не могу! Он ругается! Он ведь такой, возьмет и не заплатит ни гроша! Тогда вообще непонятно, какого хрена мы здесь столько времени скакали! Мне деньги нужны! Понимаешь?! Я именно из-за них сюда приехала! У меня дома родители больные. Оба на инвалидности! Если я им на лекарства давать не буду, то они и недели не протянут! Им пенсии даже на питание не хватает! Поэтому сядь, посиди и не мешай! У меня через месяц небольшой отпуск, а мне с чем-то лететь надо! Вчера они мне сюда позвонили, у отца вообще ноги отказали, срочно нужна операция! А она стоит ого-го! Я сдохну, но деньги для него заработаю!!! Я за любую халтурку берусь! Не мешай мне!
— Если ты не остановишься, то тебе никакие деньги уже не понадобятся! Остановись немедленно!!!
— Не говори ерунды! Посиди десять минут!
Посмотрев на часы, я подбежала к пьяному в дупель Анатолию, выхватила у него из рук рюмку виски, залпом ее осушила, посмотрела на ревущие колонки и хотела было выключить музыку, но не стала этого делать. Затем залилась краской, как помидор, села рядом с Толей и быстро заговорила:
— Толя, слушай меня внимательно. Беда. Буквально через семь минут этот дом взлетит, как карточный домик. Там, в кустах, сидят двое. У них там пульт дистанционного управления или что-то в этом роде. Они прилетели сюда из Москвы, чтобы убрать Молотка, то есть тебя. Больше нельзя бездействовать. У нас мало времени. Если кто-то останется в доме живой и попытается выбраться из горящего ада, который здесь будет с минуты на минуту, то его сразу застрелят. Ты сделал мне слишком большую подлость. Такое не прощается. Я могла открыть окно и убежать одна в сторону моря, а тебя оставить на погибель. Возможно, я бы так и сделала, но в доме есть шесть русских девушек. Они не должны умереть! Ты должен им помочь. Ты должен открыть окно и всех, по одной, отправить в сторону катера. Мы сможем сесть в катер, отплыть отсюда, а затем причалить в другом месте и сообщить в полицию. Я хотела выключить музыку, но мне показалось, что это будет очень даже подозрительно. Не нужно ничего менять. Просто прикажи девушкам остановиться танцевать и всем подойти к окну.
Признаться честно, я совсем не рассчитывала на то, что пьяный Анатолий мне поверит и воспримет мои слова серьезно. Я думала, что в лучшем случае он обзовет меня дурой, скажет, что у меня больная фантазия, что у меня опять начались видения, но вместо этого он изменился в лице, даже слегка протрезвел, побледнел и процедил сквозь зубы:
— Где они?
— Кто? — опешила я.
— Люди Спартака.
— Они в кустах. У входа в дом.
— Значит, эти твари и здесь до меня добрались… Сколько, ты говоришь, у нас осталось?
— Ровно пять минут. — Я посмотрела на Анатолия глазами, полными слез.
— Сейчас открываем окно и бежим к катеру. Только делаем все очень тихо. Заведем мотор только тогда, когда дом разлетится на куски. Ты все поняла?
— Все. А как же девушки?
— Пусть танцуют.
— Как это, «пусть танцуют»?! — Я не знаю, как я выглядела в этот момент, но мне показалось, что я просто позеленела.
— Я сказал, пусть танцуют. Когда дом взорвется, в нем должны быть какие-то трупы, не важно какие, мужские или женские. Самое главное, что они будут обгорелые. Обугленные. Эти твари подумают, что там есть мой труп, и улетят. Это ребята Спартака. Ну а дома я покажу им, кто есть кто. Попомнят они меня!
Я украдкой смахнула со лба холодный пот и ощутила предательскую дрожь.
Анатолий резко встал и захлопал в ладоши.
— Всем танцевать не переставая! Оплата в тройном размере! В тройном размере, понятно вам? Мы с Машкой быстро искупаемся, туда и обратно! А вам не останавливаться, даже когда нас нет! Всем танцевать! Плачу в тройном размере!
На его лице застыла злобная ухмылка, а голос был полон яда.
Усталые, запыхавшиеся девушки закивали головами и принялись танцевать дальше. Анатолий схватил меня за руки, открыл большое окно, похожее на балконную дверь, спрыгнул вниз и, взяв меня за талию, помог спрыгнуть мне. Затем мы бросились к берегу и, добежав до причала, быстро забрались в катер. Меня страшно трясло, я плакала и смотрела на моего спутника безумными глазами.
— Толя, пойди скажи девушкам! Скажи им, скажи! Они же ни в чем не виноваты! Они приехали сюда на заработки! У них дома дети, братья, сестры, престарелые, больные родители! Почему они должны погибать из-за твоих денег и из-за твоих криминальных дел?! Почему?! Толя, так нельзя! Толя! Так поступают только звери, а ведь мы же с тобой люди!!!
— Так можно! — злобно сказал Анатолий, не сводя напряженного, перепуганного взгляда с еще стоящего дома.
— Так нельзя! Они ни в чем не виноваты! Они же погибнут! Это же наши русские девушки! Толя, ты же мужик! Еще можно успеть! Ты же мужик!
— Да пусть дохнут! Почему я должен думать о других бабах?!
— Но ведь они погибнут из-за тебя!
— А мне плевать!
— Ну и сволочь же ты, Толя! Ну и сволочь! Ведь еще можно успеть!
— Нельзя! Осталось ровно три минуты! Даже чуть меньше.
— Толя, это же целых три минуты. Почти три минуты, — громко рыдала я и дергалась, словно в конвульсиях. — Подумай только, три минуты!!! Это же целая вечность! Толя!
— Заткнись, дура! Как только дом бабахнет, заводим мотор. Осталось уже две минуты.
— Еще можно успеть…
Я выскочила из катера и бросилась в сторону дома.
— Маня, ты чего, совсем сдурела?! — только и донеслось мне вслед…
