ВЫДУМКИ ДЛЯ БАСТЫ

Фенолио быстро сумел убедить охранявшего дверь часового, что ему нужно немедленно поговорить с Бастой. Старик был мастер врать. Он плёл истории из ничего быстрее, чем паук паутину.

– Чего тебе, старик? – спросил Баста, появляясь в дверях. Он захватил оловянного солдатика. – Держи, маленькая ведьма! – Он протянул его Мегги. – Я бы бросил его в огонь, но меня здесь никто больше не слушает.

Оловянный солдатик вздрогнул при слове «огонь», усы у него стали дыбом, а в глазах отразилось отчаяние, больно кольнувшее Мегги. Ей казалось, что она слышит биение маленького сердца у себя в горсти. Она вспомнила конец этой сказки: «Тут оловянный солдатик совсем расплавился. От него остался только крошечный кусочек олова. На следующий день, когда служанка выгребала золу, она нашла в топке оловянное сердечко».

– Да, тебя здесь никто больше не слушает, мне тоже так кажется. – Фенолио смотрел на Басту сочувственно, как отец на сына, – он и был в некотором роде его отцом. – Поэтому я и хотел с тобой поговорить. – Он заговорщически понизил голос: – Хочу предложить тебе сделку.

– Сделку? – Во взгляде Басты мешались страх и высокомерие.

– Да, сделку, – тихо повторил Фенолио. – Мне скучно! Я ведь, как ты выразился, писака. Мне, чтобы жить, нужна бумага, как другим хлеб и вино или ещё что-нибудь. Принеси мне бумаги, Баста, и я помогу тебе снова получить ключи. Те ключи, что отобрала у тебя Сорока.

Баста вытащил нож. Когда он щелчком раскрыл его, оловянный солдатик так затрясся, что выронил штык.

– Как ты это себе представляешь? – спросил Баста, вычищая остриём ножа грязь из-под ногтей.

Фенолио нагнулся к нему.

– Я напишу тебе заклинание, насылающее хворь. Такое, что Мортола сляжет на много недель, и у тебя будет время доказать Каприкорну, что ключам лучше находиться у тебя. Конечно, заклинание действует не сразу, тут нужно время, но зато, когда уж оно подействует, можешь мне поверить… – Фенолио многозначительно приподнял брови.

Но Баста сделал презрительную гримасу:

– Я уже пробовал – и пауками, и петрушкой с солью. Старуху ничем не проймёшь.

– Петрушка и пауки! – Фенолио тихо рассмеялся. – Глуп же ты, Баста. Я говорю не о детском колдовстве. Я говорю о буквах. Буквы могут принести и добра и зла больше, чем что бы то ни было, уверяю тебя. – Фенолио понизил голос до шёпота: – Я ведь создал тебя из букв, Баста! Тебя и Каприкорна.

Баста отшатнулся от него. Страх и ненависть – брат с сестрой, и Мегги видела на лице Басты то и другое разом. Но она видела и другое: он верил старику! Он верил каждому его слову.

– Ты колдун! – выдавил он из себя. – И тебя, и девчонку надо бы сжечь вместе с этими проклятыми книгами, а заодно и её папашу. – И он поспешно трижды плюнул под ноги старику.

– Плюёшься? Это от чего помогает – от сглаза? – насмешливо сказал Фенолио. – Насчёт сжечь – мысль не новая, Баста, но у тебя особенно новых мыслей никогда не бывало. Ну что, мы сговорились или как?

Баста таращился на оловянного солдатика, пока Мегги не спрятала его за спину.

– Ладно, – хрипло сказал он потом. – Но я буду ежедневно проверять, что ты там нацарапал, понял?

– Конечно! – Фенолио энергично кивнул. – Да, мне бы ещё ручку. Чёрную, если можно.

Баста принёс ручку и целую стопку белой писчей бумаги. Фенолио с глубокомысленным видом уселся за стол, положил перед собой лист бумаги, сложил его, а потом аккуратно разорвал на девять частей. На каждой части он написал пять букв; буквы были везде одни и те же, витиеватые и неразборчивые. Потом он тщательно свернул все бумажки, плюнул на каждую и протянул их Басте со словами:

– Три там, где она ест, три там, где она спит, и три там, где она работает. Тогда через три дня и три ночи наступит то, чего ты хочешь. Но если проклятая найдёт хоть одну бумажку, чары тут же обратятся против тебя.

– То есть как? – Баста смотрел на бумажки Фенолио так, будто они, того гляди, нагонят на него чуму.

– Спрячь их получше, чтобы она не нашла, – ответил Фенолио коротко и подтолкнул его к двери.

– Если твоё заклинание не подействует, старик, – прорычал Баста, закрывая за собой дверь, – я исполосую тебе морду, как Грязноруку!

С этими словами он удалился, а Фенолио с довольной улыбкой прислонился к запертой двери.

– Но оно же не подействует, – чуть слышно сказала Мегги.

– Ну и что? Три дня – большой срок, – ответил Фенолио, вновь усаживаясь за стол. – Я надеюсь, что нам так много не понадобится. Мы ведь хотели сорвать им казнь уже завтра вечером, правда?

Остаток дня он то смотрел в пространство, то писал как одержимый. Уже немало листов было покрыто его крупным, неровным, торопливым почерком.

Мегги ему не мешала. Она села у окна с оловянным солдатиком, глядела на холмы и пыталась угадать, где в этой чаще ветвей и листвы скрывается Мо. Оловянный солдатик выставил несгибающуюся ногу и испуганными глазами смотрел на совершенно незнакомый мир вокруг. Может быть, он думал о картонной танцовщице, в которую был так влюблён, а может быть, он и вовсе не думал. Он не сказал ни единого слова.