Глава 20
Взрывной волной меня откинуло в сторону. Не знаю, сколько я пролежала, но когда открыла глаза, первое, что я увидела, — это полыхающую машину. С трудом поднявшись, чувствуя приступ тошноты, я побрела прочь от страшного места.
— Люди добрые, да что ж это делается?! — донеслись до меня крики людей, которые волею судьбы находились неподалеку в момент взрыва. — «Скорую»! Милицию! Машина взорвалась!
Я привалилась к какому-то корявому дереву. Мне было очень плохо, я почти ничего не соображала. В голове крутились слова Петра, что такие, как Виктор, долго не живут. Пошатываясь, я побежала, несмотря на то что мне мешали высокие каблуки и длинное вечернее платье, на подол которого я то и дело наступала. Я неслась по каким-то кустам, рыдала в голос и постоянно оглядывалась. «Все будет хорошо», — стучало у меня в голове. Слова охранника словно зомбировали меня. Ничего себе «хорошо»! Я летела так, словно мне в спину было направлено дуло пистолета. Если еще несколько минут назад я убеждала себя, что меня не за что убивать, то теперь знала, что это не так. Теперь точно есть за что, потому что мне доверили чужую тайну. Я тряслась от страха, представляя, что моя жизнь может оборваться в любую секунду. У меня даже возникла мысль освободиться от чужой тайны и выкинуть эту злосчастную дискету. Я остановилась и открыла сумку… Открыла, но не смогла выбросить конверт, который дал мне Виктор. Мне вдруг показалось, что это слишком опрометчивое и неразумное решение. Виктор сказал, что эта дискета может стоить мне жизни, и я пришла к мысли, что она не только может стоить мне жизни, но сможет ее и сохранить.
Не знаю, сколько прошло времени, но я никак не могла остановиться. Я не слышала ничего, кроме стука собственного сердца. Выбежав на дорогу, я тормознула первую попавшуюся машину и назвала улицу, на которой жил Петька.
— Ты что такая запыхавшаяся, как будто за тобой гнался кто-то? — улыбнулся водитель.
Мы договорились о цене, я плюхнулась на переднее сиденье и затихла. Водитель подозрительно косился на меня и что-то напевал себе под нос.
— Тебя обидел, что ли, кто? — на всякий случай поинтересовался он, но, не получив от меня вразумительного ответа, замолчал.
Увидев высоченный забор Петькиного дома, я попросила водителя остановиться и дала ему сто долларов. Водитель, не поверив своим глазам, радостно пожелал мне спокойной ночи. Прежде чем войти во двор, я почему-то огляделась по сторонам и только после этого открыла калитку. Во дворе было тихо. Ни собак, ни постояльцев, только одинокий фонарь освещал обширные Петькины владения. Проходя мимо дома, я заметила одиноко сидящую на ступеньках женщину и от неожиданности вздрогнула. Женщина положила голову на колени и тихонько всхлипывала. Сев рядом с ней, я слегка потрясла ее за плечо и шепотом спросила:
— Вам плохо? Может, помощь какая нужна?
Женщина дернулась, подняла голову, и я увидела Петькину жену, Антонину. Она посмотрела испуганно и почему-то улыбнулась.
— Ты вся грязная.
— Правда?
— Посмотри сама. И волосы, и лицо, и платье. Ты что, в кочегарке работаешь?
Не могла же я рассказать Антонине обо всем, что со мной сегодня произошло! Поэтому, чтобы она не задавала лишних вопросов, ответила:
— В кочегарке.
— А если серьезно?
— Если серьезно, то просто упала и испачкалась.
— Это мой муж тебе вещи купил? — Голос у Тони был абсолютно спокойным и бесстрастным.
— Да, — не стала обманывать я. — У меня с твоим мужем ничего не было. Он мне в долг все это купил. Я эти вещи теперь в кафе отрабатываю.
— Да какая мне разница, было у тебя что с Петром или не было? — Тоня достала платок и промокнула глаза.
— Как это, какая разница? Он же твой муж! Я тебе правду сказала. А ты что тут сидишь и плачешь?
— Я очень устала…
— От чего?
— От такой жизни.
— Так возьми и измени жизнь.
— Это уже невозможно. Этим надо было заниматься в молодости.
— Ерунда. Было бы желание, а изменить свою жизнь можно всегда.
— Девочка моя, — ласково произнесла Тоня, — ты еще слишком молода. Когда повзрослеешь, поймешь, что иногда наступает момент, когда кажется, что жизнь прошла мимо. Ты осознаешь, что жила неправильно, но изменить что-либо уже нет ни сил, ни желания.
— Тогда плачь дальше, — жестоко произнеслая. — Муж спит?
— Нет, — промакивая платком слезы, ответила Тоня.
— А что он делает в столь поздний час?
— Развлекается, — Тоня махнула в сторону Кристининого жилища.
— То есть? — опешила я. — Что он там делает?
— Ну что может делать мужчина у молодой женщины?
— Да не может быть! Тебе показалось, — попыталась я заступиться за Кристину.
— Ты хочешь сказать, что я дура?
— Вовсе нет. Да с чего ты взяла?
— Если не веришь, то иди сама послушай — они там.
— Так там же ребенок!
— Ребенок крепко спит.
— Тоня, что ты себе в голову взяла? С чего ты решила, что муж там? Может, она кого-то другого к себе привела?
— Я видела в окно, как он к ней намылился. Она его ждала. Ребенка спать уложила и стояла в дверях. Как только Петька к ней подошел, она к нему на шею кинулась.
— Ты это видела?
— Видела. Своими глазами, — спокойно ответила женщина.
— Тогда почему ты здесь сидишь и плачешь?
— А что я должна делать?
— Ну, рыдать — это последнее дело. Иди и устрой скандал! Вытащи Петьку оттуда, а ее оттаскай за патлы. Ладно бы он где-то на стороне гулял, а то прямо у тебя под носом. Хорошо устроился!
— Я не смогу этого сделать, — беспомощно ответила женщина. — Пётр меня потом за это до смерти изобьет.
— Ты его боишься, что ли?
— Боюсь, — честно призналась Тоня.
— И часто он у тебя так жильцов инспектирует?
— Те лохудры, с которыми он спит, потом за жилье не платят.
— Тоже мне бизнесмен. Так он у тебя весь бизнес протрахает.
Я с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться, но мои слова не вызвали у Тони даже улыбки. Я понимала, как ей сейчас тяжело.
— Тоня, но как же ты с ним живешь, если боишься?
— Многие так живут. У меня дети, мне идти некуда.
— А почему ты вообще должна куда-то идти?! С какой это стати? Пусть твой дорогой муженек из дома выметается. Ты же при разводе все себе отсудить можешь, ему ничего не достанется. Закон на твоей стороне: у тебя же трое детей! Отсуди у Петьки дом, подай на алименты. Ну, зачем тебе нужна такая сволочная жизнь?! Чтобы до самой смерти так сидеть и плакать на лавочке?! Тоня, милая, но ведь так жить нельзя. Освободись ты этого негодяя, начни новую жизнь.
— Я не смогу, — вновь всхлипнула Тоня.
— Ты его любишь?
— Я не знаю, что такое любовь. — При этих словах Тоня закрыла лицо руками. — Я, кроме Петьки, никого никогда не знала.
— Тоня, есть счастливые семьи, в которых муж и жена живут душа в душу, — попыталась убедить я ее, но, как мне показалось, безуспешно.
— Чужая душа потемки… Бывают семьи только с виду благополучные, а копни глубже, там столько грязи…
— Может быть, ты и права, но жить так, как ты, нельзя. Тонечка, а ты бы попробовала другого мужчину! Измени Петьке хоть разочек. Я уверена, что тебе понравится. Отомсти этому гаду! Ему можно, а тебе, значит, нельзя?
— Да ты что такое говоришь? — испугалась Антонина.
— Я тебе дело говорю.
— Я не смогу. Петька узнает — меня убьет.
— А ему и не обязательно знать. Много он тебе рассказывает?
— Нет, — категорично заявила женщина. — Яне смогу.
— Тогда живи так дальше и стирай белье для его телок.
Не знаю, но мне вдруг больше не захотелось жалеть эту женщину хотя бы потому, что она не жалела сама себя. Мне было страшно подумать, что я вот так бы могла сидеть на ступеньках и ждать своего мужа после любовных утех с другой женщиной. Это же уму непостижимо! Ведь в том, что Петька себя так ведет, виновата сама Антонина, потому что она ему это позволила.
— Я хочу руки на себя наложить, — честно призналась мне женщина.
— А вот это не нужно. Подумай о детях.
— О них Петька подумает.
— Ты уверена? А если нет? Сиротами их оставишь? А ведь он и мачеху может привести — тогда они совсем пропадут. О детях должна думать женщина, а не мужчина. И подумай о себе. Страшно жить так, как живешь ты. Мужиков кругом полно, и на твоем Петьке свет клином не сошелся. Это не тебе тяжело с Петькой жить, а Петьке с тобой не повезло.
— Почему? — Антонина захлопала ресницами и от удивления открыла рот. Видимо, она привыкла к тому, что ее все жалеют, и впервые нашлась собеседница, которая вдруг пожалела не ее, а мужа.
— Потому что тяжело жить с женщиной, у которой нет чувства собственного достоинства, — с вызовом ответила я и подумала, что по-другому до Антонины просто не достучишься, потому что она привыкла считать себя жертвой и совершенно не хочет взглянуть на свою семейную жизнь со стороны. — И не забывай: если тебя не оценил один мужчина, то обязательно оценит другой. Нельзя в этой жизни жить только одними чувствами, нужно еще разум подключать. Освободись от Петра, и жизнь заиграет другими красками. Хорошей жизни у тебя с ним не получилось. Он уже никогда не будет тебя уважать, потому что ты слишком долго позволяла ему вытирать о себя ноги.
— Да кто ты такая, чтобы меня осуждать?! — вдруг взвизгнула Антонина.
— Кричи! — обрадовалась я. — Кричи! Ну, вот же, умеешь! Так почему ты все время молчишь?! Почему ты терпишь, вместо того чтобы глаза ему выцарапать?
— Тебе в этой жизни легче. Ты красивая, — задумчиво произнесла Антонина.
— А ты?
— А я — серая мышь, — вместе со стоном вырвалось у нее. — Меня Петька так и зовет: серая, бледная мышь.
— Я тоже такая была, — призналась я.
— Да ну?
— Честное слово. А затем поняла — хватит! Мышей и так слишком много, я не хочу быть одной из них.
— Да и кому я нужна с тремя детьми?
— Себе, — не раздумывая, ответила я. — Почему ты всегда думаешь о ком-то другом, но никогда не думаешь о себе?! Если ты нужна себе, то, несомненно, найдется человек, которому ты тоже станешь нужна. — Я внимательно посмотрела на Антонину и взволнованно произнесла: — Послушай, а ведь ты красивая женщина. Зачем же ты свою красоту прячешь?!
— Ты шутишь?
— Я серьезно. — Вынув шпильки из волос Антонины, я распустила ее густые, с ранней сединой, волосы.
— А ты что, волосы вообще никогда не красишь?
— Нет, — замотала она головой.
— Почему? Седина вовсю лезет. Завтра же купи краску и покрась волосы.
— А в какой цвет?
— А ты лучше сходи в парикмахерскую, там тебе посоветуют. Чтобы поэффектнее было, поярче, чтобы мужики начали оглядываться.
— Да что им на меня-то смотреть? — смутилась Антонина.
— Не скажи. Я же ведь тоже не красавица, просто умею свои недостатки превращать в достоинства. Я согласна, что писаной красавицей стать невозможно, но ведь можно попробовать! Можно быть красивой в своих словах, поступках. Нужно верить в собственную неотразимость, и всегда найдется мужик, для которого ты станешь королевой красоты.
— Послушай, откуда в тебе все это? Ты же такая молодая…
— Не знаю, это все Ялта. Она, родная. У меня в вашем городе произошла переоценка ценностей. Она заставила меня поверить в себя и в свою исключительность. Она, родимая, заставила меня взглянуть на себя другими глазами и понять, что мое сегодняшнее одиночество — это не расплата за неудавшуюся любовь, а божий подарок. Ялта подарила мне чувство собственного достоинства. Я знаю, что больше не хочу, чтобы мое тело считалось вещью, которое обязательно должно принадлежать какому-нибудь хозяину. Теперь оно принадлежит мне, и мое одиночество — совсем не одиночество, это моя свобода. Я свободна! Понимаешь? — На моих глазах закипели слезы.
— Понимаю, — кивнула Тоня и протянула мне носовой платок.
— Тонечка, я в Ялту еще вернусь. Я обязательно приеду в этот город, потому что я его полюбила. Она слишком многое во мне изменила.
— Возвращайся.
— Я вернусь сюда совсем другой, и мы пойдем с тобой в ресторан. Обещаешь?
— Да, — кивнула Тоня.
— А Петьку не будешь бояться?
— С тобой — нет. Твои слова придают мне силы.
— Ты покрасишь седые волосы, и мы гульнем на всю катушку. Я поняла, что Ялта для успешных людей, а тех, которые еще не достигли успеха, она обязательно изменит. А я стану успешной. Тонька, ты в меня веришь?
— Да, да, — не раздумывая, ответила она. — Ты не такая, как все. Я с тобой немного поговорила, и мне жить захотелось. Понимаешь, жить?!
— Ну вот и хорошо. Жизнь налаживается! Язакончу юридический, стану востребованным адвокатом, и ко мне обязательно придет успех.
— А я покрашу волосы в ярко-рыжий цвет, — пообещала мне Тоня.
— Мы с тобой пройдемся по набережной. Мужики будут, глядя на нас, шеи сворачивать, — говорила я сквозь слезы. — Понравился мужик — закрутила роман. Надоел — пинка под зад. Следующий!
Мы с Тоней смеялись и плакали одновременно.
— А давай сейчас напьемся? — предложила мне Тоня.
Она ушла и через пару минут вернулась с бутылкой самогонки.