Глава 6

Почти до самого вечера я тупо бродила по огромному дому, садилась у окна и смотрела на людей, которые приезжали в дом. А их было немало. Дорогие машины… Незнакомые люди устрашающей, «братковской» внешности, бурно размахивающие руками и о чем-то спорящие между собой. В общем-то, по большому счету, до меня никому не было дела.

Где-то там, за каменным забором, другая жизнь. Жизнь, в которой меня уж нет, но обо мне еще помнят… Там, где я смогла стать звездой, там у меня пробудилась вера в собственную привлекательность и собственные силы. В той жизни меня многое занимало… Мне все хотелось успеть и слишком многое попробовать. Ведь еще в детстве я не могла понять своих сверстников, которые отказывались лезть через забор или прыгнуть через глубокую яму. Я любила риск, стремилась к неизведанному. Мне хотелось достичь самых больших вершин, чтобы мною могли гордиться.

Где-то там осталась моя работа, которая приносила ни с чем не сравнимое удовлетворение. Я сумела стать настоящим профессионалом. Правда, это стоило мне очень многого. Но, став профессионалом, я смогла уважать себя и рассчитывать на уважение окружающих. Это очень важно — уважать себя. Господи, как же это важно… Я всегда мечтала быть первой. Научила меня всему Светка. Она учила меня тому, что жизнь постоянно меняется, а это значит, что должна меняться и я. Если ты не захочешь меняться, тебя обязательно обгонят, и к финишу придет кто-то другой, а ты останешься на обочине. Кого-то, конечно, устраивает и такой вариант. Мол, живи, как все, живи спокойно и не высовывайся. Но я никогда не принадлежала к толпе. Я особенная. Я всегда знала, что надо быть лучшей. Быть в хвосте проще простого, но стоит ли тогда жить?

Неожиданно мое внимание привлек человек, сидящий в беседке. Лицо его показалось мне знакомым. Ему было приблизительно лет сорок. Довольно интересный, даже привлекательный. Такого нельзя не запомнить. Про таких говорят, что они породистые. Я не сомневалась, что где-то его видела. Только вот где? Слишком много знакомств и новых лиц за последнее время… И все же я вспомнила. Это было в ресторане, на торжестве, посвященном юбилею одного довольно популярного актера. Наша компания сидела за несколькими сдвинутыми столами, шумела, выкрикивала тосты и дружно хлопала в ладоши. А он сидел неподалеку от нас со своими друзьями, лениво потягивал виски и практически не сводил с меня глаз. Ближе к концу вечера он пригласил меня на медленный танец. Говорил о том, что я добилась поистине потрясающих успехов, что я олицетворяю на экране идеал женской красоты и мудрости, но для него это не имеет ни малейшего значения. Я интересую его только как обыкновенная земная женщина. Это задело мое самолюбие — известность приучает ко всеобщему обожествлению. По окончании музыки он поцеловал мне руку и отвел за мой столик. И даже не попросил телефон… Вот, пожалуй, и все. Больше вспоминать нечего. Разве что его глаза, глаза, полные восторга и похоти. Возможно, он говорил все это просто потому, что мы слишком разные. Я человек публичный, а он далек от публики. Звезде нужен звездный мужчина? Бред. Звезде не нужен мужчина звездный. Звезде нужен настоящий мужчина… Мужик, одним словом.

Я вдруг подумала, что этот самолюбивый незнакомец — мой путь к спасению. По крайней мере, нужно попытаться. Нужно попробовать.

Нужно, чтобы он меня увидел.

Выбежав в коридор, я быстро направилась к выходу, но почти у самых дверей появился мордоворот внушительных размеров, один из похитивших меня, и со злорадной улыбкой злобно спросил:

— Далеко собралась?

— Воздухом подышать, — нисколько не растерялась я.

— А чо, тебе в доме не дышится?!

— Душно.

— Открой окно или включи кондиционер.

— Я хочу погулять. Здесь, около дома.

— Оно и понятно. За территорию тебя бы никто и не выпустил.

— Тогда в чем, собственно, дело?

— В том, что тебе одной не положено.

— Как это не положено?

— Пахан не велел.

— Что значит не велел?! Если я не буду дышать свежим воздухом, я быстро загнусь.

— Одной гулять не велено, — отрезал мордоворот и отодвинул меня в сторону своей огромной ручищей.

— Тогда пошли вместе.

Мордоворот достал свой мобильный и быстро нажал на несколько кнопок.

— Але, пахан, ты извини, что беспокою. Но эта девка хочет погулять. Ты приказал не выпускать ее из дома, а она болоболит, что без свежего воздуха не может. Кондиционер, мол, ей не помогает. Что мне делать? Выгулять или держать в доме?

Пока он слушал своего шефа, я почувствовала, что мое сердце вот-вот выскочит из груди. Я была готова на все, лишь бы оказаться во дворе.

— Да нет, никого из посторонних на территории нет. Откуда им взяться? Там же пацаны нашей бригады. У них по поводу общака какие-то тёрки вышли, вот и тусуются. Ты к ним когда спустишься? Через пятнадцать минут? Хорошо, я Максу скажу. А девку сам выгуляю. Может, она и вправду без свежего воздуха не может. — Спрятав мобильный в карман, мордоворот лениво похлопал меня по плечу и кивнул в сторону выхода: — Пошлепали.

Как только мы вышли из дома, я внимательно огляделась и удивленно пожала плечами.

— Не понимаю, зачем мне нужно сопровождение. Если не ошибаюсь, тут каждый угол напичкан видеокамерами и другими навороченными сигнализациями. Не сбежишь.

— Приказ пахана — закон. Ежели он велел тебя сопровождать, значит, я и буду это делать, а насчет побега даже не думай. Ты тут человек случайный, а значит, чужой. Это я к тому говорю, что в этом доме чужих людей вообще не бывает. А если и появляются, то территорию уже никогда не покинут. Сюда попадают только один раз, да и то тогда, когда жизнь подходит к концу.

От этих слов мне стало совсем плохо, но все же я нашла в себе силы, чтобы не потерять самообладание.

— Ты хочешь сказать, что всех чужих убивают?! — с ужасом спросила я.

— Считай, что я ничего не говорил. — Мордоворот заметно смутился. — Это так, тонкий намек на толстые обстоятельства. Насчет побега забудь. Сбежать невозможно. Даже если бы это у тебя получилось, тебя потом все равно найдут и уж точно убьют.

Я с нескрываемым сарказмом поблагодарила мордоворота за столь любезные слова и направилась в сторону беседки.

— Кто эти люди? — как ни в чем ни бывало спросила я.

— Наши пацаны. Они не должны тебя интересовать. Так что иди, наслаждайся свежим воздухом и меньше зыркай по сторонам.

— А я и не зыркаю, — огрызнулась я.

Один из мужчин поднял голову и встретился со мной взглядом. Я похолодела, но все же смогла изобразить что-то вроде улыбки. Это был именно тот, с которым я танцевала медленный танец и ради которого я вышла на улицу. Поначалу его глаза были какие-то холодные, злые, но через секунду в них появился живой огонек и явный интерес к моей персоне. Он встал и направился в нашу сторону.

— А, Макс, привет. — Мордоворот зевнул. — Пахан спустится через пятнадцать минут. Я ему сказал, что вы собрались по поводу общака.

Поняв, что нужно ковать железо, пока горячо, я протянула мужчине руку и дружелюбно представилась:

— Анна.

Мужчина слегка растерялся, но все же ответил на мое рукопожатие.

— Макс. Вы напоминаете мне одну женщину. Удивительно, сколько же на свете похожих людей!

— И кого же я вам напоминаю? — спросила я не без кокетства.

— Да так, одну известную актрису.

Видимо, наш разговор не понравился мордовороту. Он взял меня за локоть и слегка подтолкнул вперед:

— Ты давай, завязывай к нашим ребятам вязаться. Такой команды не было. Я тебя, в натуре, вывел свежим воздухом подышать или чо?!

— Ты, в натуре, вывел подышать меня свежим воздухом, — дерзко передразнила я мордоворота и бросила на Макса такой несчастный взгляд, что, по всей вероятности, ему стало не по себе.

— Женька, а кто это девушка?

— Лешкина невеста.

— Лешкина?

— Ну да. Так сказал пахан.

Мордоворот вновь подтолкнул меня вперед, показывая всем своим видом, что беседа закончена.

Я резко обернулась и посмотрела на Макса:

— А я и есть та актриса. Ресторан, творческий вечер, медленный танец и вы… Вы видели во мне только женщину. Вас отпугивала моя известность. Наверное, обычной женщине приятно, что ее ценят как женщину. А со звездами все по-другому. Им этого мало. Страшная штука — слава, иногда очень сильно затягивает. Хочется, чтобы в тебе видели что-то неземное. Вы в тот вечер не попросили мой телефон.

Мордоворот резко схватил меня за руку и потащил вперед. Когда мы отошли на более или менее приличное расстояние, он больно ущипнул меня и, захлебываясь от возмущения, зашептал:

— Тебе вообще с нашим братом общаться запрещено. Ты давай свою пасть захлопни, а то можешь кое-кого разозлить.

— У меня не пасть, — обиделась я и украдкой оглянулась.

Макс стоял как вкопанный и пристально смотрел мне вслед. Это обнадеживало. Если фортуна повернется ко мне лицом, я смогу добиться желаемого.

— Гулять просилась, вот и дыши глубже! — злобно продолжал мордоворот. — И запомни, никто из наших пацанов на твои сиськи и задницу не поведется. Хоть ты оголишься полностью и раком встанешь. Против пахана никто не пойдет. Так что пацанам глазки не строй. Бесполезно. А если общения ищешь, так общайся с Лешиком. Пусть он тебя по ушам причешет. Он у нас в этом деле мастер. Его хлебом не корми, дай с кем-нибудь за жизнь потрепаться. Он парень умный, эрудированный. Книжек много читает. «Вести» по телевизору смотрит. Мы его между собой называем ходячей энциклопедией. — Мордоворот хрипло рассмеялся и снова ущипнул меня.

Я вскрикнула и потерла больное место:

— Прекращай щипаться! Больно!

— А ты прекращай оглядываться на Макса. Ему до тебя дела нет. Он у нас человек уважаемый. Общак держит, а это значит, что живет по понятиям. И еще у него любовница есть. Длинноногая фотомодель. Блондинка. Она в прошлом году школу закончила. Он к ней даже на выпускной вечер ходил. Сейчас ее в престижный вуз устроил. Максу всегда молодые нравились. Он по старухам никогда не специализировался.

— Это я-то старуха?! — Я ужасно разозлилась. — Да что ты себе позволяешь?!

— А что, не старуха, что ли? Тебе уже, поди, тридцатник. Для Макса все женщины, которым под тридцать, старухи.

— Да мне на хрен твой Макс не нужен! — возмутилась я. — Извращенец! Чтоб его в тюрьму посадили за совращение несовершеннолетних! А я не старуха. Можно быть старухой и в восемнадцать, а можно и в шестьдесят быть такой молодой и такой желанной…

— Моей матери шестьдесят пять, — неожиданно смягчился мордоворот. — Она всегда в платке и целыми днями молится в церкви. Все называют ее ласково «бабушка», — произнес он задумчиво.

— А моей матери шестьдесят, — продолжала наступать я. — Она никогда не надевала косынку и не наденет ее и в восемьдесят. Носит модельные платья и пользуется дорогими духами. От нее исходят такие флюиды женственности и природного магнетизма, что даже молодые мужчины оглядываются ей вслед. Она стопроцентная женщина, а у стопроцентной женщины не бывает возраста. С каждым годом она становится все красивее, словно имеет над временем какую-то власть. Еще древние говорили, что внешность человека — отражение его души… — Я резко остановилась, вспомнив Лешика. Господи, какая же уродливая душа должна быть у него… Какая страшная… Я украдкой посмотрела на мордоворота. — Послушай, я могу поинтересоваться собственной судьбой?

— Чо?!

— Я же ясно сказала: хочу услышать что-нибудь вразумительное по поводу своего дальнейшего пребывания в этом доме.

— А я тут при чем?! Ты у пахана спрашивай.

— Просто я подумала, что ты мог что-нибудь слышать.

— Ничего я не слышал.

— А может быть, все-таки что-нибудь припомнишь?

— Нечего мне припоминать. Я только знаю, что ты за Лешика замуж выйдешь, и все.

— Откуда ты это знаешь?

— Пахан сказал.

— Он серьезно говорил?

— Ну, понятное дело… Пахан вообще юмора не понимает. Он с ним никогда в ладу не был.

— Значит, никто меня отсюда не отпустит, — проговорила я трагическим голосом и вновь посмотрела на кучку мужчин, сидящих в беседке.

С ними был пахан. Он о чем-то разговаривал с Максом. Нетрудно было понять, что он с чем-то категорически не согласен. Макс был совершенно спокоен, даже невозмутим. Заметив меня, он прищурился, и я чувствовала его взгляд до самой двери в дом. Еле уловимо я махнула ему рукой, но мордоворот почуял неладное и втолкнул меня в дом.

— Завязывай на Макса пялиться! Я же тебе сказал, что он на твою задницу не поведется! У него есть своя, более молодая и сочная.

— А я на него и не пялилась!

— Я не дурнее тебя, видел, как ты ему рукой махала. Ты давай Лешика обрабатывай. Это твоя прямая обязанность. Ему и маши. Он твою задницу даже во сне видит.

— Я в этом доме никому ничем не обязана! — крикнула я и побежала вверх по лестнице в комнату, которая считалась моей.

Чуть отдышавшись, я всё-таки решила, что пока не всё так уж и плохо. Слава богу, я жива и здорова. Никто меня не пытает, не убивает. Если я буду умнее и хитрее, то обязательно смогу сбежать. Ни в коем случае нельзя паниковать, считать, что жизнь закончена. Выход есть всегда, даже в безвыходных ситуациях. Однако, увидев за окном глухой каменный забор, я почувствовала надвигающийся приступ депрессии и поняла, что должна победить его сию же минуту, иначе потом будет слишком тяжело это сделать.

Я вспомнила свою любимую йогу. Упражнения всегда помогали мне расслабиться и избавиться от стресса. Слегка прикрыв глаза, я глубоко вдохнула, задержала дыхание на две-три секунды, а затем резко, с силой и достаточно громко выдохнула через нос со звуком «хм!». И так ровно три раза. Открыв глаза, улыбнулась и ощутила, что эффект превзошел все ожидания.

Главное — спокойствие. Спокойствие и положительные эмоции. У меня впереди много тяжелых проблем, но как здорово, что мне самой придется ими заниматься! Здорово, что очень скоро я увижу своих близких, смогу насладиться общением с ними, смогу рассказать о том, как же сильно их люблю.

Естественно, я опять вспомнила о Денисе. Вспомнила? Нет, я не забывала о нем ни на минуту. Я стала вспоминать, как он купал меня в ванне, затем брал на руки и нежно укладывал в постель. Я была счастлива. Когда я выберусь из этого ада, надену свадебное платье и изящное обручальное кольцо. Мы с Денисом сядем в лодку, он будет грести, а я буду любоваться им. Мы поплывем по бурной реке под названием «брак» и будем держаться друг к другу как можно ближе, чтобы нас не разбросало слишком быстрое течение, не перевернуло нашу лодку. Главное — это верить в искренность друг друга. Если между людьми есть искренность, значит, они смогут прекрасно ладить. Мужчины не любят, когда пытаются посягать на их свободу и независимость. Денис не такой. Ему нравились мои посягательства, и он всячески поощрял мои попытки сделать его личную жизнь и моим достоянием. Хотя мы и виделись часто, на гладкой поверхности наших отношений не было видно ни единой царапины…

Я вздрогнула. На пороге комнаты стоял урод. Он держал на поводке вполне симпатичную собаку и, по всей вероятности, улыбался.

— Это Стрелка, — пропел Лешик писклявым голосом и с гордостью продемонстрировал мне свою псину.

Я потрепала собаку за большое висячее ухо:

— Привет, Стрелка. Ты, наверное, самое доброе живое существо в этом доме, — я взглянула на урода. — А я и не знала, что у тебя есть собака. Почему ты до сих пор ее не засушил или не сделал из нее чучело?

— Она очень хо-ро-шая, пре-данная. Я ее люб-лю.

— Бог мой, ты еще и любить умеешь…

Стрелка и в самом деле была чудесной собакой. Она умиленно заглянула мне в глаза, ткнулась влажным носом в ладонь и радостно завиляла хвостом.

— Ты ей очень силь-но по-нра-ви-лась, — сделал вывод урод, — это зна-чит, что ты хо-ро-шая.

— А ты сомневался…

— Пло-хого чело-века она может и укусить, — как ни в чем не бывало продолжил урод. — Я го-во-рю па-пе, чтобы он по-купал ей дорогие пла-стико-вые кости, разные со-бачьи игру-шки, хоро-ший корм. Я мо-гу ей читать книж-ки, и она вни-ма-тельно слушает. Мо-гу петь, и она подвывает. Мы с ней боль-шие дру-зья. Пош-ли есть. Стрел-ка будет есть вме-сте с нами. Она лю-бит сидеть под сто-лом и ждать, ког-да ей пере-падет какой-нибудь лако-мый ку-со-чек.

Через несколько минут мы вместе с уродом уже сидели в столовой за аппетитной трапезой.

Под столом дежурила Стрелка в ожидании очередного вкусного кусочка, любезно подаваемого хозяином.

Странно, но за такой короткий срок я научилась понимать мимику урода. Если не ошибаюсь, то сейчас он пребывал в прекрасном настроении и был слегка возбужден. Оно и понятно. Такая семейная идиллия! Прямо как в сказке «Красавица и чудовище». Только в сказке чудовище доброе, заколдованное. А этот урод себе на уме и явно страдает психическим расстройством.

В столовую заглянул пахан и одобрительно посмотрел на нашу идиллию. Видимо, то, что он увидел, ему очень понравилось.

— Поладили… — заметил он и расплылся в улыбке, потирая ладони.

— Папа, Анне понра-вила-сь моя Стрел-ка.

По всей вероятности, урод улыбнулся — заячья губа приподнялась, на лице появился какой-то оскал.

— Еще бы, сынок! Анне должно нравиться все, что нравится тебе. Она никогда не должна тебя огорчать. А если ей что-то не будет нравиться, мы ее обязательно накажем. — С этими словами пахан удалился.

Домработница налила нам чай и убрала грязную посуду. Урод положил Стрелку к себе на колени и стал ласково теребить ее за нос.

— Стрел-ка, девоч-ка моя хорошая. Ты самая лучшая на све-те пси-на. Я очень те-бя люб-лю.

Ближе к вечеру я уже исследовала практически весь дом и, возвратившись в свою комнату, села около окна. Беседка была пуста, да и на территории, прилегающей к дому, не было ни души. Положив голову на подоконник, я, сдерживая слезы, стала вспоминать последний спектакль, сыгранный мною в театре. Господи, а я ведь и подумать не могла, что он последний! Не было даже никакого предчувствия… Я играла превосходно и чувствовала, что превосхожу саму себя. Публика ни в какую не хотела меня отпускать. Аплодисменты не смолкали даже тогда, когда зажегся яркий свет. Наверно, самое великое блаженство актер испытывает именно тогда, когда аплодисменты переходят в овацию.

Я стояла и, не переставая, кланялась. Жутко уставшая и жутко счастливая… А овация становилась все оглушительнее и оглушительнее. Публика словно чувствовала, что больше никогда меня не увидит. Я играла девушку, которая встретила свою любовь, а это значит, что я играла саму себя. Мне было ничуть не трудно играть счастливую женщину, потому что в тот момент я была счастливой. У меня была любимая работа, любимый мужчина, любимая подруга, любимая жизнь. Не хватало только одного — ребенка. Мне хотелось родить маленькую девочку, очень похожую на меня. Если бы она родилась, я бы работала еще больше. Я бы упорно работала для того, чтобы у нее были красивые игрушки, красивые платья, красивые ленточки и красивые туфельки. У красивой девочки должно быть красивое детство. Я родилась в небогатой семье, где меня очень любили, но вынуждены были на всем экономить. Я представляла, как возьму это маленькое, подаренное богом чудо, на руки. Как буду ей петь колыбельные песенки и читать сказки. Дочурка стала бы самой важной частью моей жизни. Мама рассказывала, что, когда с ребенком случается что-то неладное, это приносит такую боль, с которой ничто не может сравниться. Просто не выразить словами…

Мои мысли прервала вошедшая в комнату Елена Михайловна. Она протянула мне стакан:

— Выпей. Это свежевыжатый апельсиновый сок.

Я сделала несколько небольших глотков.

Домработница заметно нервничала и выглядела не самым лучшим образом.

— Что-то случилось? — Я посмотрела в ее грустные глаза.

— Все обошлось. У Лешика был приступ. Он опять перепугал весь дом.

— Какой приступ?

— У него опухоль в мозгу, и она прогрессирует.

— Какая еще опухоль?

— Не знаю. Его отец сильно переживает.

— У него умственная отсталость?

— Нет. — Елена Михайловна повторила: — Нет-нет. Полчаса назад у Лешика опять были судороги. Врачи говорят, что когда-нибудь он просто лишится рассудка.

— Тогда какого наследника ждет его отец? Еще одного дебила?!

При слове «дебил» домработница вздрогнула и затараторила:

— Смотри, чтобы его отец не услышал, а то тебе точно не поздоровится. Он не дебил. Он вполне хороший мальчик. Если врачи сказали, что он может лишиться рассудка, это совсем не означает, что от него может родиться плохое потомство. Да и, в конце концов, для этой семьи главное, чтобы в будущем потомстве текла их кровь. Сейчас он вновь нас всех напугал. Он так дергался! Мы все подумали, что он точно отправится на тот свет. Вызвали врача, но пока он ехал, приступ закончился. Когда начинается приступ, самое главное — положить под голову подушку, иначе он просто может ее разбить. Бедный мальчик, такие приступы не проходят для него бесследно. Отец очень переживает… Говорит, что лучше бы такие мучения навалились на его голову, чем на голову его сына. Сегодня он очень сильно напьется.

— Кто?

— Лешкин отец.

— Зачем?

— Затем, что он очень сильно переживает за своего сына. Он пьет, чтобы хоть немного забыться…

Как только Елена Михайловна вышла из комнаты, в дверях появился Лешик.

— Ты как? — робко спросила я и посмотрела на него подозрительным взглядом.

— Норма-ль-но.

— У тебя был приступ?

— Он уже про-шел. Ты что де-ла-ешь?

— А что я могу здесь делать? Единственное, что я могу делать в этом доме, так это заниматься бездельем.

— А хо-че-шь трав-ки?

— Что?!

— Хо-че-шь трав-ки?

— Какой?

— Ко-ноп-ли.

Мне показалось, что я просто сошла с ума или от полнейшего безделья мои мозги притупились.

Передо мной стоял урод и дружелюбно предлагал мне травку.

— Ты употребляешь коноплю? — неуверенно спросила я.

— Да так, ба-луюсь иног-да, — как ни в чем не бывало пропел урод.

Почувствовав, что мне катастрофически не хватает воздуха, я прислонилась к стене и попыталась глубоко вздохнуть. Господи, если я еще хоть немного пробуду в этом доме, вообще перестану себя узнавать. Даже не верится, что еще совсем недавно я была собранной, уверенной, способной контролировать свои чувства.

— А ты знаешь, что наркотики разрушают?

— Ко-го?

— Нервную систему, — произнесла я, почти не слыша собственного голоса. — У тебя приступы. Тебе вообще нельзя баловаться никакими наркотиками.

— Я ба-луюсь ими редко.

— А отец знает?

— Знает. Я люблю не то-лько си-га-ре-ты с коноп-лей, но и ко-леса.

— Какие еще колеса?

— Таблетки. Ты же звез-да. Я знаю, что все звез-ды ба-луют-ся нар-ко-той.

— Не все. Я не балуюсь. Хотя в шоу-бизнесе довольно много наркоманов. Мне всегда казалось, что люди употребляют наркотики для того, чтобы забыться. Я только ума не приложу, что же хочешь забыть ты? Тебе ведь, по большому счету, и забывать-то нечего. Мне никогда не нравилось забвение. Я люблю воспринимать реальность такой, какая она есть. А уж если мне и хочется немного расслабиться, уж лучше я выпью немного спиртного. По-моему, это лучшее расслабление.

— Я не за-бы-ваюсь, я разря-жаюсь, — по-поросячьи визгливо засмеялся урод. — Так что, с то-бой по-де-лить-ся трав-кой?

— Кури ее сам, — отрезала я и всем своим видом дала понять, что разговор окончен.

Когда урод удалился, я стала быстро ходить по комнате, стараясь не думать о плохом. Хотя о хорошем мне только приходилось мечтать. Неожиданно в моей крайне усталой голове возникла бредовая мысль — а что, если урод сам лично выведет меня на улицу?! Конечно, ни о каком побеге пока не могло быть и речи, но я твердо знала, что готовиться к нему нужно заранее. Урод не такой осмотрительный и подозрительный, как тот мордоворот, под чьим надзором мне пришлось провести около получаса. Гуляя с уродом, я смогу осмотреть территорию, прилегающую к дому, со всеми ее ходами и выходами. Это ничего, что уже темно. Дом хорошо освещен, на аллеях фонари…

Только бы вытянуть урода на улицу. Только бы вытянуть. В конце концов, ему же нужно прогулять свою Стрелку. Должна же она справлять свою нужду.

Недолго думая, я направилась в комнату урода. Дверь была закрыта, но как только я слегка толкнула ее, она беспрепятственно открылась. То, что мне довелось увидеть, не могла родить даже самая страшная фантазия. Посреди комнаты, слабо освещенной ночником, со спущенными штанами сидел урод и громко постанывал. Прямо на нем восседала Стрелка, которую возбужденный хозяин держал за задние лапы. Стрелка жалобно скулила, но, к моему удивлению, не старалась ни вырваться, ни укусить хозяина. Она даже не сопротивлялась и не огрызалась, словно ее накачали наркотиками и привели в состояние полнейшего безразличия.

Почувствовав головокружение и чудовищный рвотный рефлекс, я хотела было выскочить из комнаты, но ноги стали ватными и никак не желали меня слушаться. Повернув голову ко мне, урод слегка дернул плечами, потряс своим безобразным горбом и, издав пронзительный крик, скинул собаку на пол. Стрелка слегка зашаталась, но все же удержала равновесие и поковыляла к большому кожаному креслу. Жалобно взвизгнув, она забилась под него и больше не издала ни звука. Достав из кармана аккуратно сложенную салфетку, урод промокнул свой детский, совершенно недоразвитый член, который поражал своими маленькими размерами.

— Ты при-шла за трав-кой? — как ни в чем не бывало спросил он, натягивая при этом штаны.

Я по-прежнему не могла выдавить из себя ни звука и уж тем более пошевелиться.

— Трав-ка закон-чи-лась. Постав-щик приедет толь-ко завт-ра. На-до бы-ло не тормо-зить и сог-ла-шать-ся сразу, когда я те-бя спра-шивал.

Урод застегнул ширинку и поправил рубашку. Он ехидно прищурился и постучал корявыми пальцами по дубовой столешнице стоявшего рядом стола.

— Ты что та-кая пере-пу-ганная? Ско-ро я не смо-гу спать со Стрел-кой це-лых полгода. Когда у нее за-кан-чи-вает-ся теч-ка, она не дает-ся. Пускает в ход зу-бы и ког-ти. Если она так бу-дет себя вес-ти, я ее убью и сделаю из нее чу-че-ло, точно та-кое же, как сде-лал из ее пред-шественни-цы. Она должна чувство-вать во мне не кобеля, а лю-би-мо-го чело-века. Я же чув-ствую в ней женщи-ну и перед тем, как ее иметь, страстно целую ее в кра-сивую пятнис-тую морду. То-ль-ко не взду-май меня ревно-вать. Если бы ты согласи-лась со мной спать, я бы сра-зу пор-вал со Стрел-кой. Обе-щаю. Я же не виноват, что еще с са-мо-го ранне-го детства возбуж-дался при виде со-бак.