Глава 14
Надвигалась ночь. Огонь, охвативший самолет, уже погас, только едкий дым напоминал, что именно на этом месте произошла авиакатастрофа. Мы лежали рядом и смотрели в начинающее темнеть небо. Макс взял меня за руку.
— Почему ты не замужем?
— Не знаю. А зачем? Счастливых семей не бывает.
— А одиночество бывает счастливым?
— Я не одинока. У меня есть близкие и друзья.
— Ты знаешь, когда я увидел тебя в первый раз, поразился одиночеству, которое увидел в твоих глазах. Я еще никогда в жизни не видел женщины более одинокой, чем ты. Ни твоя слава, ни твой шумный успех не спасают тебя, верно?
— Одиночество — это состояние души.
— Не думаю. Мне кажется, что одиночество — это диагноз, и болезнь поддается лечению. Даже если она длительная и затяжная. Я представляю, как красиво за тобой ухаживают мужчины. Наверное, приглашают в театр, водят в рестораны, дарят букеты из сотен роз. Не понимаю, почему ты одна? Почему твой мужчина не надел на твой пальчик обручальное кольцо и не закатил пышную свадьбу?
— Всё не так просто.
— Ерунда. Для настоящих чувств не существует препятствий.
— Если я останусь жива, обязательно выйду замуж.
— У тебя должна быть роскошная свадьба. Слушай, платье расшей жемчугом! На шею тоже нитку жемчуга. Будет пресса, телевидение, фейерверк в ночном небе и умопомрачительный свадебный торт. Ты должна заморозить в холодильнике кусок свадебного торта.
— Зачем?
— Есть такая примета. Пусть этот замороженный кусок торта лежит в холодильнике до самой старости. Если в семье начнутся какие-то проблемы, нужно достать кусочек и немного от него откусить.
— Что ты выдумываешь!
— Откуси тортик — и в семье воцарятся мир и спокойствие.
— Ты как ребенок.
— Так моя бабушка учила мою маму, когда та выходила замуж.
— Но ведь тебя и в помине не было.
— Ну и что? Мне об этом мама рассказала.
— Ты веришь в приметы?
— Верю.
Я вновь сделала попытку подняться, но громко вскрикнула. Показалось, что я не только потеряла способность двигаться, но и дышать. Дикая боль сдавила грудь.
— Я хочу воды, — прошептала я и облизала пересохшие губы.
— Потерпи. Не нужно двигаться. Сейчас у меня перестанет кружиться голова, и я смогу подняться. Я возьму тебя на руки, и мы двинемся дальше.
— Как ты сможешь взять меня на руки, если они у тебя обгорели? Господи, представляю, как тебе больно.
Полежав еще пару минут, он сел и, сморщившись от боли, протянул ко мне руки.
— Ты сможешь тихонько лечь ко мне?
— Не смогу. Я обязательно задену ожоги, и у тебя снова будет шок. Ты можешь умереть. Я без тебя пропаду. Я не хочу умирать.
— Я же тебе сказал, что мы не умрем. Как мы можем умереть, если самое страшное позади?
— Самое страшное впереди. — Я стала нервничать. — Нас ждет смерть от голода и ран.
— Ты что, хочешь есть?
— Нет. Меня, наоборот, тошнит.
— Тогда давай пока не будем думать о еде.
— А о чем мы будем думать? О воде? Хотя бы глоточек…
— Об этом тоже не нужно думать. Давай, попробуй лечь мне на руки.
Я напряглась, крепко закусила нижнюю губу и приподнялась, чтобы опуститься на руки Макса. Не могу сказать, что это было не больно. Я чуть не потеряла сознание.
— Хуже не может быть! — заорала я.
В тот момент, когда мое тело коснулось его рук, он заорал от дикой боли. Держа меня, он встал с колен и понес на вытянутых руках, крича во весь голос.
— Макс, брось меня! — истерично рыдала я. — Максимушка, родненький, брось меня, пожалуйста. Тебе же больно!
Но Макс не бросал. Он по-прежнему шел, а когда понял, что силы его оставляют, ускорил шаг и почти побежал.
— Макс, брось меня! Брось!
Я глотала слезы, но Макс был неумолим. Вскоре он устал, опустился на колени и осторожно опустил меня на землю.
— Ну и чего мы добились? — не переставая плакать, спросила я.
— В смысле?
— В смысле того, зачем всё это было? Кругом лес. И ни души. Ни воды, ни помощи. Сейчас ты потратишь последние силы, и, как следствие, мы погибнем.
— Никогда не сдавайся. Никогда! Ни при каких обстоятельствах.
— Обстоятельства бывают разными. Сдаюсь не я. Сдается мой организм.
— Организм — это ерунда. Главное, собери волю в кулак. Ты сильная, у тебя получится.
Я бессильно откинулась на спину.
Вскоре от усталости нас потянуло в сон. Мы склонились друг к другу и закрыли глаза. Боль пульсировала во всем теле и не давала расслабиться. Я внимательно посмотрела на Макса:
— Слушай, ты когда-нибудь любил? — тихо спросила я, стараясь не очень глубоко дышать.
— Почему «любил»? Я и сейчас люблю.
— Кого?
— Одну девушку.
— А где она сейчас?
— Умерла.
— Как?
— Разбилась на машине.
— Ты ей так верен?
— Да.
— Но ведь она мертвая!
— Ты считаешь, что любят только живых? Я люблю ее ничуть не меньше, чем тогда, когда она была жива. Просто я от нее отвыкаю… Ведь в любви есть привычка.
— А что, по-твоему, любовь?
— Любовь — это вечность.
— Почему?
— Потому что если чувства умирают, то это не любовь. Истинное чувство бессмертно.
— Странно…
— Что странного?
— Слышать такие рассуждения от мужчины.
Мы замолчали и скоро задремали. Мне снилась вода, которую я все пила и пила…
Сон был тревожным. Я вздрагивала и открывала глаза, стараясь понять, где я и что со мной. Из чащи слышались странные непонятные звуки, вызывающие тревогу. Я все время чесалась и била комаров, которые зудели над ухом и норовили побольнее меня укусить. Макс что-то бормотал во сне и стонал.
Тихонько надвигался рассвет. Потянуло прохладой, мокрая от ночной росы трава неприятно промочила мою одежду. Я озябла. Макс спал, открыв рот и тяжело дыша во сне. Я попыталась встать, но у меня тут же закружилась голова.
— Привет, — услышала я.
— Ты как?
— Не подумайте, что хорошо! А как ты себя чувствуешь?
— Умираю от жажды и холода. Кажется, у меня температура…
— Сейчас попробуем найти какой-нибудь источник. Может, тут есть ручеек или родник? — Макс с трудом сел.
— Осторожно.
— Как твой нос?
— Ноет, сил нет.
— Ничего, до свадьбы заживет. Сейчас пластические хирурги чудеса творят.
— Ты хочешь сказать, что он будет кривой?
— Я хотел сказать, что всё обойдется. Это я увлекался боксом, у меня был перелом переносицы. Все срослось. Видишь, никаких следов. А как нога?
— Нога сломана.
— Перелом нужно зафиксировать какими-нибудь дощечками. Главное при переломе, чтобы нога оставалась неподвижной. Ты потерпишь боль?
Я не знала, как мне ответить на этот вопрос. Способна ли я терпеть боль? Возможно — да, а возможно — уже и нет.
— Знаешь, я проснулась от собственных слез. Я плакала даже во сне.
— А я вырубился как убитый. Мне даже ничего не снилось.
— Ты разговаривал во сне и громко стонал.
Я больше не могла терпеть назойливых насекомых, ползающих по телу и лицу и летающих вокруг меня. Тело горело от красных аллергических пятен, образовавшихся от укусов различных тварей. Нужно встать! Я обязана это сделать, потому что Макс слишком слаб и не сможет меня нести. Чем больше я буду лежать, тем меньше у меня будет шансов остаться в живых.
Макс погладил меня по волосам.
— Ну ты и лохматая! Давай руку, помогу подняться.
— Я должна встать сама.
— Ты сможешь?
— Попробую.
Я, превозмогая себя, стала подниматься.
— Умничка! Молодчина! — подбодрил меня обрадовавшийся Макс. — Давай, давай, сейчас всё получится. Ты — супер!
— Сам же сказал, что я размазня, — напомнила я и буквально повисла у него на плече.
— Я был не прав. Хотел тебя разозлить, чтобы ты пришла в себя и стала активной. Опирайся на меня и попробуй шагнуть. Только не вздумай наступать на больную ногу, тащи ее волоком.
Я послушалась Макса и сделала несколько довольно трудных шагов.
— Ну вот видишь, у тебя все получается. А ты боялась.
— Нога болит. Ее словно разрывает на части.
— Сейчас мы найдем подходящие палочки и зафиксируем перелом.
— И пить хочу до смерти.
— Найдем. Главное, не сидеть на месте. Главное — двигаться.
Мы двинулись в путь. Макс почти тащил меня на себе.
Справа виднелась лесополоса, а слева простирался зеленый луг.
— Если найдем реку, — говорил Макс, — мы обязательно придем к людям. Только бы угадать, в какую сторону идти…
— С чего ты взял, что у реки могут быть люди?
— С того! На реках стоят деревни, могут удить рыбу рыбаки, можно встретить охотника, да и вообще…. На то она и река.
Неожиданно с неба закапало, полил дождь, он усиливался прямо на глазах. Мы подняли головы и жадно разинули рты. Если бы кто-то раньше сказал, что я так сильно обрадуюсь дождевой воде, я бы никогда не поверила. Капли падали мне прямо в рот, смачивали пересохшие губы. Дождь лил как из ведра. Он смыл с нас ночную грязь и, слава богу, быстро закончился. Я почувствовала себя значительно лучше.
Взглянув на Макса, я поняла, что ему нехорошо.
— Макс, что с тобой?
— По-моему, у меня поднялась температура. Ничего страшного.
— То, что у тебя температура, страшно уже само по себе. Я никогда не считала жар безобидным явлением. Жалко, что у нас нет хотя бы аспирина.
— У нас много чего нет… Предлагаю двигаться дальше.
— Это верно… Но куда? Туда, где нас никто не ждет? — Я вновь разволновалась. — Откуда у тебя такая уверенность, что где-то здесь есть вода и люди? У меня, например, такой уверенности нет. Как и в том, что мы останемся живы. Просто нет, и всё. Мы погибнем?
— Перестань. С какой стати?
— Ответь мне.
— Хорошо, отвечаю, — Макс занервничал. — Мы не погибнем, а обязательно выберемся. Обязательно! Мы вылезем из этого дерьма, будем есть черную икру и пить самое дорогое шампанское.
Я вновь оперлась на плечо Макса. Внезапно мне пришла в голову мысль, что я ужасно выгляжу. Свалявшиеся волосы, похожие на самый настоящий валенок. Лицо, покрытое синяками и кровоточащими ссадинами, сломанные нос и нога… Разорванная одежда, вернее, все, что от нее осталось. Я смущенно взглянула на Макса. Он уловил мой взгляд и пристально посмотрел мне в глаза.
— Ты что так на меня смотришь?
— Думаю, одновременно мы погибнем или по одному?
— Бред. Не хочу даже слушать. Если позволять себе такие мысли, мы не выдержим даже суток.
— Если нам суждено умереть, то я хотела бы отдаться тебе… Неужели мы умрем, довольствуясь одними прикосновениями?
— Ты хочешь, чтобы я?..
— Ну да.
— Сумасшедшая. А как же твой любимый, за которого ты собралась замуж?
— А при чем тут он… Мы же скоро умрем…
— Так вот, отдашься своему любимому человеку, когда вернешься домой, — отрезал Макс.
Я почувствовала уже давно забытый стыд и опустила голову.
