Глава 10
Как только я вышла из кухни, сразу же столкнулась с идущим по коридору уродом.
— Привет! — весело сказала и похлопала по уродливому плечу. — Где твоя кусучая гадина?
— В ком-на-те.
— Что ж так?
— Она пе-ре-нервни-ча-ла, ей надо отдохну-ть.
— Хорошее дело. Мне очень приятно, что ты так заботишься о своих близких. Ты ей подушку под голову подложил?
— За-чем?
— Да так, чтобы удобнее было. Кстати, а почему ты не завтракал?
— Те-бя ждал. А ты че-го та-кая весе-лая?
— По тебе соскучилась, — решила я порадовать урода.
Урод и в самом деле повеселел и, похоже, даже смутился. Он переминался с ноги на ногу, покраснел, словно только что сваренный рак.
— Ой, да ты краснеешь, как красна девица…
— Я застеснял-ся.
— А я и не думала, что ты такой трепетный.
Немногим позже мы мирно сидели в столовой и наблюдали за тем, как Елена Михайловна хлопочет по хозяйству. Она принялась сервировать стол, предварительно покрыв его накрахмаленной белоснежной скатертью. После нашего откровенного разговора я очень прониклась к этой по-своему несчастной женщине и уже не держала на нее зла. Вполне возможно, она откажет мне в помощи и не придаст моей просьбе значения. По-человечески ее можно понять. Эти люди стали ей самыми близкими и дорогими. Это ее жизнь, ее судьба.
Пахан дал ей крышу над головой, спас от тюрьмы и доверил воспитание своего единственного сына. Это ее семья, а предают семьи только нелюди. Семью можно оставить, можно из нее уйти, но только не предать… Тот шаг, на который я ее толкаю, равносилен предательству, и она вряд ли его изберет. И будет права.
— Па-па не проснул-ся? — поинтересовался урод у домработницы.
— Спит. Он вчера выпил. Ты же знаешь, после великой пьянки он спит до самого вечера. Я не буду его будить, пусть хорошенько выспится. Когда проснется, накрою ему отдельно.
При воспоминании о пахане мне стало невыносимо муторно, и я чуть было не свалилась со стула. Они еще не знают, что пахан никогда не зайдет в столовую и не потребует свою порцию. Его больше нет, он никого не побеспокоит своим присутствием.
Увидев Макса, я с облегчением вздохнула. Макс был не один. Рядом с ним сел мордоворот по имени Женька. Кто же пытался придавить меня на кухне?.. Кто обещал убить и превратить жизнь в вечный ад? Кто? Я хорошо помню его запах. Вонь дешевого табака с какой-то горьковатой примесью. Это особый запах, я узнаю его даже из тысячи. Может, в табак был подмешан наркотик, а может, и нет. Сейчас этого запаха не чувствуется. Теперь я как та дрессированная собака, которая ищет преступника по запаху. Кто бы он ни был, ночной незнакомец, он представляет реальную опасность. Он вхож в дом… Он хорошо в нем ориентируется… Он болен… И конечно же, маниакален…
— Что с вашим лицом? — как ни в чем не бывало поинтересовался Макс и пододвинул к себе тарелку.
— С лестницы упала.
— Она при мне свалилась, — вмешался мордоворот. — Шарахается ночью по всему дому. Непонятно, как только кости целы. Лестница-то ведь капитально крутая. Можно было и сотрясенье заработать.
— А вы врачу не показывались? — поинтересовался вежливый Макс.
— А какой тут может быть врач? Тут, по-моему, вообще с медициной туго, — заметила я. — Подыхать будешь — никому никакого дела. Мало того что я грохнулась с этой ужасной лестницы, так меня еще гадкая собака покусала. Говорят, у таких беспородных дворовых псин бывает бешенство. Конечно, хорошо, если бы меня врач осмотрел. Все-таки псина дебильная, непривитая. От нее любую заразу подцепить можно.
Я многозначительно посмотрела на урода.
— Кто тебя покусал, Стрелка, что ли? — удивился мордоворот.
— Она самая.
— Как же? Это же самое безобидное существо. Она и мухи не обидит.
— Может, она муху и не обидит. Да только я не муха. Она мне чуть полноги не оттяпала.
— Стрел-ка ничем не бо-леет, — влез в разговор урод. — Она получила все при-вивки. Ее часто моют различны-ми шампу-нями. Это очень чистоплот-ная со-ба-ка.
— Собаки не бывают чистоплотными, — обреченно сказала я и шмыгнула носом. — Собака, она и в Африке собака.
— Просто она чувст-вует, как к ней отно-сятся, и сама так-же от-носит-ся. Она те-бя уку-сила за то, что ты на нее постоян-но кри-чала. Конеч-но, она немно-го из-балован-ная и при-вык-ла, что все вни-ма-ние только ей. Хо-тя Стрел-ка очень добро-душ-ная и всег-да радо-ва-лась, когда в до-ме появлял-ся но-вый че-ло-век.
— Уволь меня от рассказов о своей псине, — резко оборвала я его и посмотрела на Макса.
— Так, может, вас и в самом деле показать врачу? — спросил Макс.
Его идея показалась мне ужасно глупой. Досадно, если именно таким образом он представлял мой побег. Дураку понятно, что никто и никогда не разрешит мне покинуть территорию дома и показаться доктору. У Макса с фантазией совсем плоховато. Боюсь, что план предстоящего побега придется обдумывать мне самой.
— Это не нам решать, а пахану, — сделал свое заключение Женька. — Пахан сказал ее вообще никуда не выпускать. Даже во дворе гулять под надзором. Уж если ей и в самом деле потребуется медицинская помощь, то он велит врача сюда привезти.
За столом воцарилось молчание, каждый занялся трапезой.
Я принялась размышлять, кто же из присутствующих сможет заменить пахана? Может, престол передается по наследству, и пахана заменит урод? Но непохоже, что куча здоровых головорезов сможет подчиняться или хотя бы прислушиваться к больному калеке. Значит, пахана заменит кто-то из братков. По всей вероятности, это будет человек из ближайшего окружения, тот, кто владеет информацией. Тогда что же будет с уродом?
Кто же будет о нем заботиться, финансировать и создавать комфорт? А может, пахана заменит Макс? В конце концов, он держит общак и имеет авторитет… А может, и не Макс…
Я обеспокоенно посмотрела на Макса. Тот моментально поймал мой взгляд, и мне показалось, что что-то придумал. Дай бог, чтобы это было что-то стоящее и принесло ожидаемый результат.
— Ан-на. Ты пойде-шь со мной со-би-ра-ть мо-заику? — Урод расплылся в своей заячьей улыбке, продемонстрировав беззубую челюсть.
— Ты что, сам не можешь?
— Я хо-чу поучи-ться у те-бя. Ты так быст-ро ее собираешь. У ме-ня есть та-кая инте-ресная мо-заи-ка. Там нуж-но собра-ть неско-ль-ко пород со-бак.
— Терпеть не могу собак! — в сердцах крикнула я, подумав о Стрелке.
— Но ведь они ненастоя-щие.
— Это не имеет никакого значения.
Урод определенно начал действовать мне на нервы, и я не могла ничего с собой поделать, а уж тем более скрыть раздражение. Мне хотелось хорошенько стукнуть его по уродливой голове и наговорить кучу гадостей. Но я знала, что мне необходимо контролировать свои эмоции и как-то держать себя в руках. Сделав глоток горячего свежезаваренного чая с жасмином, я почувствовала приступ удушья и расстегнула верхние пуговицы на платье.
Женька тут же заерзал на стуле.
— Ты какого черта пуговицы расстегнула? Ты чо, тут решила стриптиз устроить?
— Мне жарко.
— Пойди, встань под кондиционер. Чо постоянно на Макса пялишься? Ты у кого собралась защиты искать? Я же сказал, что из наших пацанов никто на твои сиськи не поведется, так что зря стараешься. Может, ты еще задницу оголишь? Жалко, что у тебя на ней пуговиц нет!
— Жень, ты что такое говоришь! — Макс растерялся и, по всей вероятности, не сразу сообразил, как нужно себя вести в этой ситуации.
— Знаю, чо говорю. Она на тебя глаз еще в беседке положила, когда ты с пацанами сидел. Мается, не знает, кого охомутать, чтобы ее на волю вызволили. Она почему-то решила тебя своим рыцарем сделать. Наверное, увидела в тебе миротворца.
Слова Женьки вывели из равновесия урода. Он тяжело запыхтел, как самый настоящий паровоз, раздув при этом и без того огромные ноздри, и прощебетал молодым, задиристым голосом:
— Ты, Же-ня, навер-ное, поза-был, в чьем ты доме на-хо-ди-шь-ся?! Кто дал те-бе та-кое пра-во обра-щать-ся с моей бу-ду-щей же-ной подоб-ным обра-зом?! Она мо-жет за этим сто-лом да-же со-вершен-но го-лая сидеть, то-ль-ко бы это мне нра-ви-лось, а ты за этим столом си-дишь последний раз. Боль-ше я те-бя не хо-чу ви-деть ни за обедом, ни за ужи-ном, да и вообще в этом до-ме тоже. Немедлен-но изви-ни-сь перед моей бу-ду-щей женой и знай, что се-год-ня те-бе пред-стоит совсем малоприят-ный разго-вор с моим от-цом.
Мордоворот опустил глаза и печально шмыгнул носом:
— Анна, извини меня, я сам не ведаю, что говорю. В столовой и в самом деле душно, да еще этот чай с жасмином. Говорят, что чай в жару очень даже полезно пить, мол, он так хорошо жажду утоляет, а получается по-другому. Наверное, меня именно от этого чая и разморило.
Я молча кивнула и посмотрела на урода с благодарностью. Я и не знала, что это маленькое уродливое создание имеет такую реальную власть над окружающими его людьми… Конечно же, в этом заслуга его отца, и неизвестно, как будут вести себя братаны, когда узнают, что пахана больше нет…
— А что у всех такие кислые физиономии? Что-то случилось?!
Я резко подняла голову. На пороге стоял заспанный, по-видимому, только что проснувшийся пахан и зевал. Он был одет в какой-то незамысловатый ночной халат и домашние тапочки… Я посмотрела направо, налево, затем вновь перевела взгляд на его лицо и покачнулась.
Урод пожаловался пахану на Женьку. Женька принялся что-то объяснять и всячески выкручиваться. Ситуация складывалась явно не в его пользу…
Но я ничего не видела и не слышала… Я не понимала, кто сейчас передо мной стоит — покойник ли, привидение? Он был живой. Когда пахан повернулся, я увидела, что на его затылке не было крови. Ни крови, ни дырки от выстрела. Никаких следов. Затылок… ровный, слегка лысоватый и даже немного блестящий…
Я с грохотом повалилась на пол.
Не знаю, сколько времени пролежала без сознания. Вероятно, потом я уснула и очень пожалела, что проснулась. В видениях, отделяющих меня от реальности, я видела пышные похороны, на которых присутствовало много разношерстного народа. Я видела гроб. Он был очень дорогой, украшенный ультрамодными цветами и лентами. Такие похороны можно было видеть только по телевизору, когда хоронили видных политических деятелей, известных артистов или кого-нибудь из сильных мира сего. А сейчас хоронили пахана… Ему подготовили особенное место на дорогом, элитном кладбище, где хоронят только за огромные деньги. Нужны еще связи. Неподалеку стояла часовенка, окруженная аккуратными елочками. От нее и начинался путь пахана в загробный мир. Как и положено в таких случаях, распоряжались ритуальными действиями молодые крепкие ребята со стрижеными затылками и свирепыми лицами. Как только гроб поставили на табуретки, чтобы затем опустить в землю, появился какой-то седой мужчина и произнес прощальную речь.
Он говорил о самых лучших качествах пахана, о том, что пахан был жестоко убит выстрелом в затылок конкурирующей фирмой, что его братаны обязательно найдут виновных и с ними расправятся. Смерть за смерть, око за око, зуб за зуб. Он говорил громко, прочувствованно, но без лишней экзальтации. Как только он пожелал пахану спать спокойно, не переживать за правое дело, потому что оно обязательно будет продолжено, и произнес традиционное: «Пусть земля тебе будет пухом», к гробу стали подтягиваться родные и близкие, чтобы поцеловать покойного в лоб. Почему-то одной из первых была я, одетая во все черное, с заплаканным лицом, под глазами темные круги, говорящие о том, что я безутешно страдаю. Я скрючилась, словно старая бабка, и крепко держала за костлявую руку урода, вытирая его влажное лицо и ласково называя его своим мужем. Следом за нами к гробу подошли наши дети, трое маленьких, корявых, недоразвитых уродцев. Я нежно подтолкнула уродцев к гробу и попросила, чтобы они попрощались с любимым дедушкой. Один из уродцев чуть было не упал в могилу — его ноги были разной длины, и каждое движение давалось ему с огромным трудом. Это было любимое чадо папы-урода, он ласково называл его коротконожкой…
Как только прощальная процедура закончилась, несколько братков взяли толстые веревки и опустили гроб в могилу. Стоящие у края могилы взяли по горсти земли и стали бросать на крышку гроба.
Мой муж-урод громко зарыдал и положил огромную инопланетянскую голову на мое хрупкое плечо, которое под такой тяжестью чуть было не хрустнуло. Наши дети-уродцы облепили меня, будто цыплята курицу, боязливо озирались по сторонам, не понимая, что происходит. Поначалу было слышно, как грубые комья стучат по лаковой крышке гроба, но затем эти звуки стали более глухими и очень скоро прекратились вообще.
Я с трудом приоткрыла глаза и постаралась понять, в каком измерении нахожусь в данный момент. Рядом со мной сидела усталая Елена Михайловна и промокала мое лицо холодным полотенцем. В комнате стоял резкий запах нашатыря.
— Где я? — с трудом прошептала я и постаралась приподнять тяжелую голову.
— Как где? В доме. У тебя случился обморок.
— Пахана уже похоронили?
— Какого пахана?
— Дедушку.
— Не знаю. — Домработница испуганно смотрела на меня, судя по всему, совершенно не понимая, о чем я говорю.
— А где мой муж? Он с детьми?
— Какой муж?
— Ну как какой? У меня один муж — урод. Он сейчас занят с нашими детишками, маленькими уродцами?
— Ты про Лешика?
— Про него.
— А я подумала, ты бредишь или умом тронулась. Лешик в своей комнате собирает мозаику.
— С собаками?
— Что — с собаками?
— Я говорю, мозаика с собаками?
— Да бог ее знает. Может, и с собаками.
— А дети?
— Какие еще дети?
— Ну как какие? Наши с ним дети.
— У вас есть дети?
— Трое маленьких уродцев. Лешик больше всего на свете любит коротконожку. У него одна нога намного длиннее другой. Купить штанишки или ботиночки — целая проблема… Приходится все на заказ шить.
Домработница потрогала мою голову, внимательно вгляделась в зрачки.
— У тебя жар. Что ж с тобой творится-то?
— Вы думаете, я умом тронулась?
— Похоже на то.
— Мне тоже так показалось. В этом доме любой умом тронется. Тут другого выхода нет. Я теперь понимаю, почему вы так иной жизни боитесь. После этого дома на воле жить не сможешь. Вы тут двадцать лет прожили, а я всего несколько дней и уже умом тронулась.
У меня и в самом деле был страшный жар. Припомнив пахана, стоящего в дверях, я вскрикнула.
— Да что с тобой творится? — перепугалась Елена Михайловна.
— Почему дедушку не похоронили? Я же сама видела, как его засыпали землей…
— Какого дедушку?
— Бог мой, я и в самом деле перепутала сны с реальностью. Мне же не приснилось, что я видела пахана в ночном халате? У меня галлюцинации?
— Какого пахана?
— Хозяина. Того самого человека, который ровно двадцать лет назад привез вас в этот дом и дал крышу над головой.
— Хозяин сейчас в садовой беседке. Собралось много народу. Решают какие-то важные вопросы.
— Он в беседке?
— Ну да.
— Вы его видели сами?
— А почему бы и нет? Он тоже помогал отнести тебя в эту комнату. Хозяин еще пошутил, что ты такая худенькая, а так много весишь. Он сказал, что, наверное, у тебя кости тяжелые.
— Он в ночном халате?
— Да что тебе этот ночной халат дался? Он уже переоделся давно. Лешик очень сильно переживает за твое здоровье. Каждую минуту заглядывает, спрашивает, не нужно ли чего?
— В смысле?
— Хочет тебе помочь.
— Чем?
— Ну, не знаю… Хоть чем-нибудь.
— А разве он что-то может делать? Кроме, конечно, как испортить настроение?
— Я его отвлекла мозаикой.
— Это вы правильно сделали. Чем бы дитя ни тешилось… Значит, говорите, пахан в беседке?
— Хозяин в беседке.
— Мальчиков своих собрал?
— Мальчиков собрал.
— И выглядит он… хорошо?
— Неплохо выглядит.
— Но ведь он вчера нажрался в дрова!
— Так он же выспался. Сейчас как огурчик.
— Огурчик, значит?
— Ну что-то вроде того…
— И голова у него не болит?
— Нет. Вроде не жаловался.
Я вскочила с кровати, крепко сжала виски и застонала. Я ничего не понимала, ничего не ощущала…
Я или уже сошла с ума, или находилась на грани этого. Безумно посмотрев на перепуганную домработницу, я выскочила из комнаты.
