72

ОБМЕН

Почти все уцелели. Узников спас огонь, ярость медведя, люди Черного Принца и Мо, так усердно упражнявшийся этим серым утром в искусстве убивать, словно собрался достичь в нем высшего мастерства. Баста остался лежать мертвым под деревьями, как и Мясник и множество других приспешников Басты. Земля была покрыта их телами, как опавшей листвой. Из комедиантов погибли двое. И Фарид.

Фарид.

Сажерук был сам бледен как смерть, когда нес его обратно к шахте. Мегги не отставала от него ни на шаг весь долгий путь в темноте. Она держала руку Фарида, как будто надеялась этим помочь, и чувствовала внутри такую боль, словно ничего хорошего ее уже никогда не ждет.

Лишь ее Сажерук не прогнал, когда положил Фарида на свой плащ в самой отдаленной штольне. Никто не посмел заговорить с ним, когда он нагнулся над мертвым юношей и стер сажу с его лица. Роксана попыталась что-то сказать, но, заглянув ему в лицо, тихо отошла. Только Мегги он позволил сидеть рядом с Фаридом, словно увидев в ее глазах отражение собственной боли. Так они и сидели вдвоем в недрах Змеиной горы, как будто все истории кончились раз и навсегда. И сказать больше было нечего.

Наверное, снаружи была уже ночь, когда Мегги услышала голос Сажерука. Он донесся до нее словно издали, сквозь пелену боли, окутавшую ее туманом, из которого не было выхода.

— Ты тоже хотела бы, чтобы он вернулся, правда?

Ей трудно было оторвать взгляд от лица Фарида.

— Он уже никогда не вернется, — прошептала она, поднимая глаза на Сажерука. Говорить громче у нее не было сил. Силы покинули ее, словно Фарид унес их с собой. Он всё унес с собой.

— Я слышал одну историю… — Сажерук глядел на свои руки, словно история, о которой он говорил, написана на них. — Историю о Белых Женщинах.

— Какую историю?

На самом деле никакие истории Мегги уже не интересовали. Эта последняя навсегда разбила ей сердце. Но в голосе Сажерука было что-то такое…

Он нагнулся над Фаридом и стер пятнышко сажи с холодного лба.

— Роксана знает, — сказал он. — Она тебе расскажет. Ты просто пойди к ней… и скажи, что я должен уйти. Скажи ей, что я решил проверить, насколько правдива та история. — Он странно запинался, как будто с неимоверным трудом находил нужные слова. — И напомни ей мое обещание: где бы я ни был, дорогу к ней я всегда найду. Передашь ей?

О чем он говорит?

— Проверить? — В голосе Мегги звенели слезы. — Что ты хочешь проверить?

— Знаешь, о Белых Женщинах много чего рассказывают. Большинство из этого — пустое суеверие, однако кое-что, несомненно, правда. С историями ведь всегда так. Фенолио, наверное, мог бы многое об этом рассказать, но, честно говоря, мне не хочется его спрашивать. Нет уж, лучше я спрошу у самих Белых Женщин.

Сажерук поднялся. Он стоял и оглядывался вокруг, словно забыл, где находится.

Белые Женщины.

— Они ведь скоро придут? — встревоженно спросила Мегги. — Придут, чтобы забрать Фарида?

Но Сажерук покачал головой и в первый раз улыбнулся — странной печальной улыбкой, какую Мегги видела только у него и никогда не могла до конца понять.

— Нет, зачем? С ним ведь все ясно. Они приходят, когда ты еще привязан к жизни, когда им нужно заманить тебя к себе — взглядом или шепотом. Остальное все суеверия. Белые Женщины приходят, когда ты еще дышишь, но уже близок к смерти. Когда сердце у тебя бьется все слабее, когда они чуют твой страх или кровь, как было с твоим отцом. А кто умирает мгновенно, как Фарид, сам отправляется к ним.

Мегги погладила пальцы Фарида. Они были холоднее камня, на котором она сидела.

— Но тогда… я не понимаю… — прошептала она. — Раз они не придут, как же ты у них спросишь?

— Я их позову. Но тебе лучше при этом не присутствовать, поэтому пойди к Роксане и передай ей то, что я тебе сказал, ладно?

Она хотела еще что-то спросить, но Сажерук приложил палец к губам.

— Прошу тебя, Мегги! — Он не часто называл ее по имени. — Передай Роксане мои слова и что мне жаль, что так вышло. Ну, иди же!

Мегги чувствовала, что ему страшно, но не спросила отчего, потому что ее переполняли другие вопросы: как случилось, что Фарид мертв, и каково будет всю жизнь носить его мертвым в сердце?

Она в последний раз провела рукой по застывшему лицу и встала. У выхода из штольни Мегги оглянулась. Сажерук не отрываясь смотрел на Фарида. И впервые за то время, что Мегги знала огненного жонглера, на его лице отражалось все, чего он никогда не показывал: нежность, любовь и боль.

Мегги знала, где искать Роксану, и все же дважды сбивалась с дороги в темных подземных переходах, пока нашла ее. Роксана перевязывала раненых женщин, а Хитромысл занимался мужчинами. Многие были ранены, да и спасительный огонь многим причинил серьезные ожоги. Мо было не видно, как и Принца, они, наверное, охраняли вход в шахту, зато Реза помогала Роксане. Она перебинтовывала обожженную руку, а Роксана тем временем смазывала какой-то старухе рану на лбу той самой мазью, которой лечила ногу Сажерука. Весенний цветочный запах мази плохо подходил к этому месту.

Роксана подняла голову, когда Мегги появилась в темном проходе. Может быть, она надеялась, что это шаги Сажерука. Мегги оперлась спиной на холодную стену штольни. «Все это сон, — подумала она, — просто дурной сон». Голова у нее кружилась от слез.

— Что это за история? — спросила она Роксану. — История о Белых Женщинах… Сажерук сказал, что ты мне ее расскажешь. И что он должен уйти, чтобы проверить, правда ли это…

— Уйти? — Роксана отложила мазь. — Что ты говоришь?

Мегги утерла глаза, но слез больше не было. Наверное, они все кончились. Откуда они только берутся, слезы?

— Он сказал, что позовет их, — пробормотала она. — И что ты должна помнить его обещание. Что он вернется, что он всегда найдет дорогу к тебе, где бы он ни был…

Слова, которые она повторяла, казались ей бессмысленными. Но Роксана, очевидно, поняла.

Она поднялась, а за ней и Реза.

— Что ты говоришь, Мегги? — сказала ее мать с тревогой в голосе. — Где Сажерук?

— Рядом с Фаридом. По-прежнему рядом с Фаридом.

Как больно было произносить его имя. Реза обняла ее. А Роксана стояла неподвижно, вглядываясь в темный проход, откуда пришла Мегги, и вдруг оттолкнула ее с дороги, рванулась вперед и исчезла во мраке. Реза бросилась за ней, не выпуская руки Мегги. Роксана опережала их всего на несколько шагов. Вот она споткнулась о подол своего платья, упала, вскочила и понеслась дальше, все быстрее и быстрее. И все же она опоздала.

Реза чуть не сбила Роксану с ног, так внезапно та остановилась у входа в штольню, где лежал Фарид. На стене огненными буквами горело ее имя, и Белые Женщины еще были здесь. Они вытягивали бледные пальцы из груди Сажерука, словно вырывая его сердце. Может быть, Роксана была последним, что видел Сажерук. А может быть, он успел еще увидеть, как зашевелился Фарид. В следующее мгновение Сажерук беззвучно упал на землю, а Белые Женщины тотчас исчезли.

Да, Фарид зашевелился, как после слишком долгого и глубокого сна. Он сел и огляделся вокруг мутными глазами, еще не зная, кто лежит неподвижно за его спиной. И даже когда Роксана протиснулась мимо него, он не обернулся. Фарид смотрел в пустоту, словно вглядываясь во что-то, невидимое остальным.

Мегги шагнула к нему нерешительно, как к чужому. Чувства ее были в смятении, мысли тоже. А Роксана стояла рядом с Сажеруком, крепко прижав руку ко рту, словно пытаясь удержать свою боль. На стене штольни по-прежнему полыхало ее имя, но она не глядела на огненные буквы. Она молча опустилась на землю, положила голову Сажерука себе на колени и нагнулась над ним, так что ее черные волосы, как вуалью, закрыли его лицо.

А Фарид все еще сидел, не двигаясь, как оглушенный. И лишь когда Мегги подошла к нему вплотную, он ее заметил.

— Мегги? — с трудом выговорил он заплетающимся языком.

Этого не может быть. Он и вправду вернулся. Фарид. Его имя вдруг перестало отдаваться болью. Он протянул к ней руку, и она схватила ее так торопливо, точно боялась, что он сейчас снова уйдет в бесконечную даль, если его не удержать. А Сажерук сейчас там? Какое теплое у Фарида лицо. Мегги опустилась на колени и обвила руками его шею, крепко прижимаясь к нему, чувствуя биение его сердца.

— Мегги!

Фарид глядел на нее с таким видом, как будто очнулся от страшного сна. По его губам даже скользнула улыбка. Но тут позади них раздались всхлипывания Роксаны, тихие, едва слышные сквозь распущенные волосы, и Фарид обернулся.

Мгновение он смотрел, не понимая.

Потом вырвался из объятий Мегги, вскочил и тут же запнулся о плащ — ноги еще плохо слушались его. На коленях подполз он к Сажеруку и с ужасом провел рукой по неподвижному лицу.

— Что случилось? — Он кричал на Роксану, как будто она была виновата в несчастье. — Что ты сделала? Что ты с ним сделала?

Мегги пыталась успокоить Фарида, но он оттолкнул ее руки. Он нагнулся над Сажеруком, приложил ухо к его груди, прислушался и, рыдая, прижался лицом к тому месту, где уже не слышно было биения сердца.

В штольню вошел Черный Принц и с ним Мо. За их спинами появились и другие лица, все больше и больше.

— Уходите! — крикнул им Фарид. — Убирайтесь все прочь! Что вы с ним сделали? Почему он не дышит? Крови нигде нет, ни капли крови.

— Ему никто ничего не сделал, Фарид! — прошептала Мегги. («Ты тоже хотела бы, чтобы он вернулся, правда?» — прозвучал у нее в ушах голос Сажерука.) — Это Белые Женщины. Мы их видели. Он сам их позвал.

— Ты лжешь! — закричал на нее Фарид. — Зачем бы он стал это делать?

Роксана задумчиво провела пальцем по шрамам Сажерука, таким тонким, словно их оставил не нож, а перо стеклянного человечка.

— Есть история, которую комедианты любят рассказывать своим детям, — начала она, не глядя ни на кого из собравшихся. — В ней говорится об огнеглотателе, у которого Белые Женщины забрали сына. В отчаянии он вспомнил о том, что рассказывают о Белых Женщинах: они будто бы боятся огня и в то же время томятся по его теплу. И огнеглотатель решил приманить их своим искусством и упросить вернуть ему сына. Его план удался. Он приманил Белых Женщин огнем, заставил пламя петь и танцевать для них, и за это они не передали его сына в руки смерти, а вернули ему жизнь. Взамен они увели с собой огнеглотателя, и больше никто его никогда не видел. Говорят, он принужден оставаться у Белых Женщин до конца времен, заставляя пламя танцевать им на потеху.

Роксана приподняла безжизненную кисть Сажерука и поцеловала испачканные копотью пальцы.

— Это всего лишь сказка, — сказала она. — Но он любил ее слушать. Он всегда говорил, что эта история так хороша, что в ней должна быть искра правды. И вот теперь он сам сделал ее правдой — и уже никогда не вернется. Даже если он и обещал это. На сей раз не вернется.

Это была долгая ночь.

Роксана и Черный Принц сидели у тела Сажерука, а Фарид выбрался наверх, туда, где луна проглядывала сквозь черные облака, и туман поднимался с влажной от дождя земли. Он оттолкнул дозорных, пытавшихся его удержать, и бросился лицом в мох. Там он и лежал, под ядовитыми деревьями Мортолы, и горько плакал, а две куницы дрались в темноте, как будто у них по-прежнему есть хозяин, которого они оспаривают друг у друга.

Конечно, Мегги пришла к нему, но Фарид отослал ее прочь, и она отправилась искать Мо. Реза рядом с ним уснула, но Мо не спал. Он сидел и всматривался в темноту, словно читая в ее глубинах непонятную историю. В его лице было что-то чужое, замкнутое, жесткое, как корка на ране, но, когда он увидел Мегги и улыбнулся ей, вся чуждость исчезла.

— Иди сюда! — тихо позвал он, и она села рядом, уткнувшись лицом в его плечо.

— Я хочу домой, Мо! — прошептала она.

— Нет, не хочешь, — ответил он также шепотом, и она заплакала ему в рубашку, как часто делала, когда была маленькая.

Любое горе могла она оставить у него на плече, как бы тяжело оно ни было. Мо прогонял его, всего лишь погладив дочь по голове, положив ей ладонь на лоб, прошептав ее имя. Все это он сделал и сейчас, в этом печальном месте, этой печальной ночью. Он не мог забрать всю ее боль, слишком уж много ее было, но мог смягчить, просто держа Мегги в своих объятиях. Никто был не в силах помочь ей так, как Мо. Реза не могла. И даже Фарид.

Да, это была долгая ночь, долгая, как тысяча ночей, и самая темная из всех, какие случалось видеть Мегги. Она не знала, сколько времени проспала на плече у Мо, когда Фарид вдруг разбудил ее. Он повел Мегги за собой, прочь от ее спящих родителей, в темный угол, пропахший медведем Принца.

— Мегги! — прошептал он и сжал ее руку так крепко, что ей стало больно. — Я понял, как все исправить. Пойди к Фенолио! Скажи ему, пусть напишет что-нибудь, чтобы оживить Сажерука! Тебя он послушается.

Конечно, следовало ожидать, что эта мысль придет ему в голову. Он так умоляюще смотрел ей в глаза, что у нее выступили слезы, и все же она покачала головой:

— Нет, Фарид. Сажерук умер. Фенолио ничего не сможет сделать. Но если бы и мог — разве ты не слышал, что он постоянно бормочет? Что он никогда больше не напишет ни слова после того, что случилось с Козимо.

Да, Фенолио изменился. Мегги с трудом узнала его, когда увидела. Раньше глаза у него всегда были, как у мальчишки. Теперь это были глаза старика. Взгляд его стал подозрительным, неуверенным, словно Фенолио не доверяет почве у себя под ногами, и к тому же со дня смерти Козимо он, похоже, вообще перестал бриться, причесываться и умываться. Он спросил ее только о книге, о той книге, которую изготовил Мо. Но когда Мегги рассказала ему, что пустые страницы и впрямь предохраняют от смерти, выражение его лица не стало менее горьким.

— Замечательно! — пробормотал он. — Значит, Змееглав у нас теперь бессмертен, а Козимо бесповоротно мертв. Да, в этой истории все идет не так, сколько ни бейся!

Нет, Фенолио никому больше не станет помогать, даже себе самому. И все же Мегги пошла с Фаридом, когда тот отправился искать старика.

Фенолио большую часть времени проводил в одной из нижних штолен, в почти засыпанной части шахты, куда, кроме него, никто не спускался. Когда Фарид и Мегги пробрались туда по крутой лестнице, он спал, натянув до самого подбородка шубу, которую дали ему разбойники, и нахмурив морщинистый лоб, как будто и во сне его не оставляли напряженные раздумья.

— Фенолио! — Фарид потряс его за плечо.

Старик перекатился на спину с фырканьем, достойным медведя Черного Принца, открыл глаза и уставился на Фарида, словно никогда прежде не видел его смуглого лица.

— А, это ты! — пробормотал он, еще не совсем проснувшись. — Юноша, восставший из мертвых. Опять что-то такое, чего я не писал. Что тебе надо? Мне первый раз за все эти дни снился хороший сон!

— Ты должен кое-что написать.

— Написать? Я больше ничего не пишу. Вы же только что видели, что из этого получается. Я придумал чудесную книгу бессмертия, которая освободит добрых и принесет гибель Змееглаву. И что же? Змей теперь бессмертен, а в лесу опять полно трупов! Разбойники, комедианты, Двупалый… Мертвы! Зачем я их только выдумываю, если эта история все равно всех убивает?

— Ты должен вернуть его! — Губы у Фарида дрожали. — Раз ты сделал бессмертным Змееглава, значит, можешь и его!

— Ах, ты о Сажеруке? — Фенолио сел и с глубоким вздохом провел рукой по лицу. — Да, он ведь тоже мертв, мертвехонек, но для него смерть у меня давно была запланирована, если вы помните. Как бы то ни было, Сажерук мертв, ты тоже был мертв… Муж Минервы, Козимо, вся молодежь, пошедшая с ним… мертвы! У этой истории, видно, никаких других идей просто нет. Одно могу тебе сказать, мой мальчик. Я ей уже не автор. Нет. Эту историю пишет смерть, старуха с косой, царица мрака — назови ее как хочешь. Это ее пляска, и что бы я ни написал, она берет мои слова и использует их себе в подмогу.

— Чепуха! — Фарид даже не утирал слез, бежавших по его лицу. — Ты должен его вернуть. Это ведь была не его смерть, а моя! Пусть он оживет! Ведь это всего лишь несколько слов, и ты уже делал это и для Козимо, и для Волшебного Языка.

— Нет, постой, отец Мегги пока что не умирал, — рассудительно заметил Фенолио. — А что до Козимо, то сколько можно тебе объяснять — он только выглядел, как Козимо. Мы с Мегги создали его заново, с иголочки, и получилось у нас очень плохо. Нет! — Он сунул руку за пояс, вытащил оттуда какое-то подобие носового платка и шумно высморкался. — В этой истории мертвые не воскресают! Да, признаю, я ввел в игру бессмертие, но это не то же самое, что воскрешать мертвых! Нет! Я стою на этом. Если кто-то здесь умер, значит, умер! Это верно для этого мира, как и для того, откуда я родом. Сажерук ради тебя очень ловко обошел это правило… Наверное, я сам и сочинил сентиментальную сказку, которая навела его на эту мысль… Правда, я этого уже не помню, ну да ладно. Пробелы всегда есть, и он заплатил за твою жизнь своей. Это всегда была единственная сделка, на которую соглашается смерть. Да, кто бы мог подумать? Сажерук так полюбил неизвестно откуда взявшегося мальчишку, что в конце концов отдал за него жизнь! Надо признать, это куда лучшая идея, чем с куницей, но только она не моя! Совсем не моя! Если ты ищешь, на кого бы возложить вину, то лучше всего схвати себя за нос, потому что одно несомненно, мой мальчик, — с этими словами Фенолио с силой ткнул Фарида пальцем в узкую грудь, — ты не из этой истории! И если бы ты не вбил себе в голову, что тебе непременно надо сюда пробраться, Сажерук, наверное, был бы сейчас жив…

Фарид ударил его смуглым кулаком в лицо.

— Как ты можешь такое говорить? — набросилась Мегги на Фенолио, когда Фарид, рыдая, обнял ее. — Он спас Сажерука тогда на мельнице! Он все время его охранял…

— Да, да, не спорю, — проворчал Фенолио, ощупывая ушибленный нос. — Я бессердечный старик, знаю. Но хочешь верь мне, хочешь нет — мне было очень худо, когда я увидел, что Сажерук лежит там.

А потом еще плач Роксаны… Ужасно, просто ужасно. Все эти раненые и умершие… Нет, Мегги, слова перестали мне подчиняться. Они слушаются, только когда им это удобно. Они обратились против меня, как змеи.

— Так оно и есть. Ты неумеха, жалкий, никчемный неумеха! — Фарид высвободился из рук Мегги. — Ты не владеешь своим ремеслом! Но есть другой, кто умеет. Тот, кто отправил сюда Сажерука. Орфей. Он сумеет вернуть его обратно, вот увидишь! Впиши Орфея сюда! Хоть это-то ты должен суметь! Да, приведи сюда Орфея, немедленно, или… или… я расскажу Змееглаву, что ты хотел его убить… я расскажу всем женщинам в Омбре, что это по твоей вине они лишились мужей… я, я…

Он стоял, сжав кулаки, весь дрожа от ярости и отчаяния. Старик молча взглянул на него и медленно поднялся.

— Знаешь что, мой мальчик? — сказал он, пригнувшись совсем близко к лицу Фарида. — Если бы ты попросил меня как следует, я бы, может быть, попытался, но так — нет. Нет уж. Фенолио просят, а не угрожают ему. Хоть столько гордости у меня осталось.

Фарид чуть не ударил его снова, но Мегги удержала его.

— Фенолио, прекрати! — крикнула она старику. — Он в отчаянии, ты что, не видишь?

— В отчаянии? Ну и что? Я тоже в отчаянии! — откликнулся Фенолио. — Моя история тонет в несчастье, а они, — он вытянул вперед руки, — не желают больше писать! Я стал бояться слов, Мегги! Раньше они были, как мед, а теперь это яд, чистый яд! А как может быть писателем тот, кто разлюбил слова? Что от меня осталось? Эта история пожирает меня, растирает в порошок меня, своего творца!

— Приведи сюда Орфея! — Мегги слышала, как старается Фарид владеть голосом, изгнать из него гневные нотки. — Приведи Орфея, и пусть он пишет за тебя! Научи его всему, что сам умеешь, как научил меня Сажерук! Пусть он подберет правильные слова. Он любит твою книгу, он сам рассказывал Сажеруку! Он даже написал тебе письмо, когда был ребенком.

— Правда? — На мгновение в голосе Фенолио зазвучало прежнее его неугомонное любопытство.

— Да, он тобой восхищается. Эта книга кажется ему лучшей из книг, он сам так сказал!

— Вот как? — Фенолио был явно польщен. — Книга-то действительно неплохая. То есть она была неплохая. — Он задумчиво поглядел на Фарида. — Ученик. Ученик Фенолио. Подмастерье поэта. Гм… Орфей… — Он произнес это имя, словно пробуя его на вкус. — Единственный поэт, мерившийся силами со смертью… подходит…

Фарид смотрел на него с такой надеждой, что сердце у Мегги разрывалось.

Но Фенолио улыбнулся, хотя улыбка эта была грустной.

— Ты только посмотри на него, Мегги! — сказал он. — Этот мальчик тоже умеет смотреть тем умоляющим взглядом, которым внуки добивались от меня чего угодно. На тебя он тоже так смотрит?

Мегги почувствовала, что заливается краской. Фенолио избавил ее от необходимости отвечать.

— Ты ведь знаешь, что нам понадобится помощь Мегги? — обратился он к Фариду.

— Если ты напишешь, то я прочту, — сказала она. «И приведу сюда человека, который помогал Мортоле убить моего отца», — добавила она про себя, стараясь не думать о том, что скажет Мо об этом уговоре.

Фенолио, судя по всему, уже погрузился в поиск слов, нужных слов — тех, что не предадут и не обманут его.

— Ладно, — пробормотал он с отсутствующим видом, — возьмемся в последний раз за работу. Но где я достану бумагу и чернила? Не говоря уж о пере и стеклянном помощнике? Бедняга Розенкварц так и остался в Омбре.

— У меня есть бумага, — сказала Мегги. — И карандаш.

— Какой красивый! — заметил Фенолио, когда она положила ему на колени блокнот. — Это отец тебе сделал?

Мегги кивнула.

— Тут страницы вырваны!

— Да, для письма, которое я посылала матери, и еще для того, которое принес тебе Небесный Плясун.

— О да! То письмо. — На мгновение вид у Фенолио стал страшно усталый. — Переплеты с пустыми страницами, — пробормотал он. — Похоже, они играют в этой истории все большую роль.

Потом он попросил Мегги оставить его наедине с Фаридом, чтобы тот рассказал ему об Орфее.

— Честно говоря, — шепнул старик Мегги, — я думаю, что юноша сильно переоценивает его способности! Что такого сделал этот Орфей? Расположил мои слова в новом порядке, и все. И тем не менее, признаюсь, мне любопытно. Человек должен страдать манией величия, чтобы называть себя Орфеем, а мания величия создает интересные характеры.

Мегги была другого мнения, однако брать назад данное обещание было уже поздно. Она снова будет читать. На этот раз для Фарида. Мегги тихонько вернулась к родителям, положила голову на грудь к Мо и уснула, прислушиваясь к биению его сердца. Слова спасли ее отца, почему бы им не сделать того же и для Сажерука? Хотя он и ушел далеко-далеко… Но разве в этом мире слова не властны даже над страной молчания?