Глава 6
Мне показалось, что я проспала всего несколько часов. Когда я проснулась, на улице только начинало светать. Подойдя к небольшому окошку с толстой железной решеткой, я постояла у него несколько минут и, посмотрев на спящую Ленку, смахнула слезы. Ленка сладко посапывала и видела, наверно, какие-нибудь красочные сны. Подергав закрытую дверь, я с грустью подумала, что Экрам перестраховался и не вспомнил даже о том, что кому-то из нас может понадобиться сходить в туалет.
Сев на краешек своей кровати, я закрыла лицо ладонями и стала настраивать себя на то, что я должна как-то держаться и стараться не сойти с ума. Денег на обратную дорогу у меня не было. Ни денег, ни лифчика, в котором они лежали… Ни документов, ни уж тем более обратных билетов. Если бы кто-нибудь раньше сказал мне, что Турция меня так встретит, я бы ни за что не поверила.
Просидев на кровати до самого утра, я вздрогнула, когда увидела, что открывается дверь в комнату. На пороге появился сонный Экрам, перекладывающий из руки в руку мобильный телефон.
– Я разговаривал с Владимиром.
– Что? – Ленка моментально подняла голову и потерла глаза.
– Я разговаривал с Владимиром. Он передал вам наилучшие пожелания. Он сказал, что не нужно паниковать. Нужно работать. Заработаете денег на обратную дорогу и вернетесь домой. Да и не только на обратную дорогу, но и на жизнь. Турки любят русских девушек. Они их очень любят. Поэтому клиентов у вас будет много. Русские девушки красивые и очень дешевые.
– А что ж вы своих местных не трахаете?! Что ж вы нашего брата дурачите и обманом сюда привозите?! Где ж ваши турецкие королевны?! – буквально взорвалась только что проснувшаяся Ленка.
– Наши женщины чистые. Они святые. Их надо беречь. А русские Наташи только делают вид, что им неприятно то, чем они занимаются, а на самом деле их все устраивает. Они для этого рождены. Они от природы проститутки.
– А ваши женщины кто от природы?
– Наши женщины никогда не наденут ни купальник, ни короткую юбку. Они соблюдают традиции и выполняют свое предназначение – поклоняться мужчине, рожать детей и хранить семейный очаг. Давайте больше не будем говорить на эту тему.
Окончательно поднявшись, Ленка с особой брезгливостью посмотрела на свою кровать и недовольно фыркнула.
– Экрам, эта постель не менялась несколько лет. Мы не ваши турецкие женщины, которые могут жить в грязи, не мыться годами и вонять так, что, проходя мимо них, невольно зажимаешь нос. Мы совсем другие. Русские женщины привыкли жить в чистоте. Надо поменять постель. Это ты своим теткам стели, а мы в таком дерьме спать не будем.
– Сейчас я вас переселю в другие комнаты. Вы будете отдельно жить и отдельно работать.
– Но мы не хотим жить отдельно. – Я вдруг подумала о том, что сейчас или меня, или Светку перевезут в другое место, и оттого, что мы можем потерять друг с другом связь, мне стало просто невыносимо.
– Вы будете жить в соседних комнатах.
– Экрам, а ну-ка дай телефон. Я еще раз позвоню Владимиру, – что-то придумала Ленка.
– Звонки закончились. Владимир передал вам, чтобы вы его больше не беспокоили. Он сказал вам, что вы должны быть ему благодарны за то, что он переправил вас за границу и дал вам возможность заработать.
– Даже так? Хорошо. Мы его по приезде отблагодарим. Мы его так отблагодарим, как его еще никто в жизни не благодарил, – Ленку слегка затрясло. Я даже перепугалась и подумала, что у нее началась лихорадка.
– Лен, ты что?
– Да ничего. Это просто нервы. Я вот сегодня полночи уснуть не могла. Лежу и думаю: господи, мне бы только до родной земли добраться. Только бы добраться. Я бы с этим козлом рассчиталась. Я бы с ним за все рассчиталась. Я бы за всех отправленных сюда девчонок его наказала. Я бы такую изощренную смерть ему придумала, чтобы он умирал в чудовищных муках и молил меня о пощаде. Знаешь, я подумала, что нынче киллера найти не проблема. Только свистни, их знаешь сколько набежит.
Проблема в том, чтобы найти деньги на киллера. Вот это настоящая проблема. Такое удовольствие, как замочить гада, нынче очень даже недешевое. Так вот, если я киллера не найду, я его сама замочу. Ведь оружие купить намного легче, чем оплатить услуги профессионального киллера. А не найду оружие, возьму молоток, положу в пакет и приду к Владимиру в гости. Скажу: мол, давай вспомним старые добрые времена. Выкатывай бутылку коньяка на стол. Посидим, выпьем, любовью займемся. Мол, меня от благодарности за то, что он мне путевку в жизнь дал и возможность подзаработать, аж распирает.
Мне даже кажется, что меня самой стало много. Пока этот дурак бутылку доставать будет, я выну из пакета молоток и как дам ему по его никчемной и ужасной голове! Да не просто ударю… Я в этот удар столько силы, озлобленности и ненависти вложу, что у него черепушка треснет и расколется на кусочки. Конечно, была бы моя воля, я бы его сама в Турцию на заработки отправила. Как жаль, что у нас только женщины так бесправны. Почему для мужиков нет никаких борделей или притонов, где бы они могли содержаться и выполнять все женские прихоти?! Почему такая несправедливость?! Кстати, Светка, если тебе надо Костика убрать, то ты никого не ищи и деньги попусту не трать. Тебе, в конце концов, двух ребятишек поднимать.
Тебе деньги намного нужнее, чем мне. Я одна могу с хлеба на воду перебиться, а твои детки не перебьются. Так вот, это я все к тому, что если тебе надо Костика замочить, то я его сама замочу. Смело обращайся ко мне. Сделаю это безвозмездно, чисто по-дружески, из самых лучших побуждений. Тем же самым молотком по тому же самому месту. Какая разница, за одного сидеть или за двоих, семь бед – один ответ.
– Хватит болтать, пора работать, – злобно перебил Светку Экрам и показал нам на выход. – И почему русские женщины так много говорят?! От их болтовни у мужчин уши начинают болеть. Турецкие женщины молчат и не раздражают мужчин.
– Наверно, это оттого, что турецким женщинам по жизни ничего не надо. Ни шмоток приличных, ни отдыха, ни внимания, ни чистого белья, ни нормального человеческого общения. Они неприхотливы, как бродячие собаки.
Им бы только сидеть и печь лепешки, – заключила Ленка, поднялась и отряхнула помятую одежду. – Я сегодня одетая спала, как турецкая женщина. Они же у вас годами не раздеваются. Даже когда трахаются, только юбку поднимают, и все. Я раздеться боюсь. Мне кажется, меня сразу клопы покусают. Интересно, у вас в Турции есть клопы или нет? Наверно, так же, как и везде. Ваших-то баб небось не кусают. Они же наденут на себя по десять платьев. А в этих платьях столько грязи, что там любой клоп кверху ногами упадет.
– Хватит! – не выдержав, крикнул Экрам. – Хватит галдеть, как вороны. Берите свои дорожные сумки и идите за мной.
Каждой из нас выделили по небольшой отдельной комнатке, которые находились по соседству, через стенку друг от друга. В комнате, к моему удивлению, был кондиционер, от которого мне стало немного полегче. Посреди комнаты стояла низкая широкая кровать, выполненная в восточном стиле. У стены точно такой же низкий шкаф, примерно по пояс или даже ниже. Прямо в комнате находилась душевая кабина, где была как холодная, так и горячая вода. Пока Ленка разбирала вещи в своей комнате и складывала их в шкаф, Экрам стоял рядом со мной и наблюдал за моими действиями.
– Тут чистая постель, – показал он мне на кровать. – Можешь поднять покрывало и убедиться.
– Очень хорошо, – почти беззвучно выдавила я.
– А почему у тебя так мало вещей, а у твоей подруги так много?
– У меня было предчувствие, что вещи мне совсем не понадобятся.
– А что, правда, что у тебя двое детей?
– Правда. – Я почувствовала, как на моих глазах показались слезы.
– А с кем ты их оставила?
– С мамой.
– У тебя такая красивая фигура, так с виду и не скажешь, что у тебя двое детей…
– Я старалась не распускать себя после родов.
– В прошлом году здесь работала одна девушка с Украины, так у нее было трое детей. Зачем рожать детей, чтобы потом быть проституткой?
– Я не собиралась быть проституткой. Я же уже тебе, по-моему, объясняла, что мы попали сюда обманным путем. Нас обманул Владимир.
– Все равно, ты взрослая женщина И должна понимать, что на свете бывает обман.
– Я поплатилась за свою излишнюю доверчивость. Просто у меня была страшная депрессия.
– А что это такое? Как это по-турецки?
– Я не знаю, как это будет по-турецки, я вообще по-вашему ни слова не знаю, забыл, что ли? Ну в общем, мне было все безразлично. Буквально все. От меня ушел муж, и жизнь потеряла всякий смысл. Возможно, если бы я была в другом, нормальном состоянии, я бы отказалась от идеи заработать таким образом, а тогда я была слишком слаба, чтобы что-то соображать. Я соглашалась буквально на все. Я хотела куда-нибудь уехать, поменять обстановку для того, чтобы все забыть…
– Считай, что тебе не повезло. Я не могу тебе ничем помочь.
– Но почему?
– Потому что таких, как ты, я видел очень много. Поначалу все плачут, пытаются покончить жизнь самоубийством, у них начинается… как это ты назвала?
– Депрессия.
– Вот-вот, депрессия. Иногда я не мог спать по ночам, потому что слышал, как плачут закрытые в комнатах девушки. Кричат, орут, зовут своих мам и просят о помощи.
Но все-это происходит только в первое время. Затем они успокаиваются, привыкают и начинают нормально работать. Не проходит и месяца, как они крепко спят после тяжелого трудового дня и уже не выдавливают из себя даже слезинки. Человек привыкает ко всему. Ты тоже привыкнешь. Некоторые девушки даже не уезжают домой, а остаются здесь и работают дальше. Они говорят, что уж лучше работать в Турции и спать с турками, чем жить в России и спать с русскими мужиками. Они считают, что здесь меньше позора. Здесь их никто не знает. Турки просто трахают и не лезут… как эта штука называется? Забыл.
– Душа, – произнесла я обреченным голосом.
– Правильно. Турки не лезут в душу и ни о чем не расспрашивают девушку, а уж тем более ее не стыдят.
А русские лезут в душу, начинают девушку стыдить и чему-то учить. Они говорят, что это тяжело морально. Здесь, в Турции, они зарабатывают деньги, приезжают на Родину и ведут нормальную, обыкновенную жизнь, и никто не знает, чем они занимались за границей. Никто этого не знает, кроме них самих. Это остается их тайной. В России они не занимаются тем, чем занимались за границей. Они стараются не вспоминать о том, что с ними было. А если их кто-то и спросит, то они говорят, что работали нянями, горничными или танцевали в ночных клубах. Так что наберись терпения. Никто никогда не узнает, чем ты тут занималась. Ни твои близкие, ни твои дети. Ты будешь просто зарабатывать деньги. В данном случае ты будешь их зарабатывать своим телом, потому что ничего другого от тебя не требуется. Ты говоришь, что приехала сюда, потому что тебя бросил муж? Надо было искать такого мужа, который бы тебя не бросил.
– С такими у нас большая проблема.
– Вот видишь. Вы смеетесь над турецкой женщиной, но турецкую женщину никогда не бросит мужчина. У нас совсем другие нравы в отношении наших женщин. Турецкой женщине не надо зарабатывать деньги. Ее содержит мужчина. Вы сами сделали своих мужчин такими, что они именно так к вам относятся. Вам не нравится, как к вам относятся турецкие мужчины? Так ваши русские мужчины к вам относятся еще хуже, если они могут бросать вас с детьми… Турецкий мужчина никогда не сможет бросить женщину, а уж тем более ребенка. Если вас не уважают ваши же русские мужчины, то почему вас должны уважать иностранные?!
– Уж лучше я буду брошенной русской женщиной, чем неброшенной, но любимой турецкой женой, – грустно сказала я и с ужасом представила себя в турецком бесформенном черном платье и точно такой же косынке. – Они ведь после замужества одеваются во все черное. Это значит, что у них начинается черная жизнь.
– Ну вот и будь проституткой, чтобы у тебя жизнь была белая, – недовольно бросил Экрам и вышел из комнаты.
Как только за Экрамом закрылась дверь, я сжала кулаки и постаралась сдержать слезы. Именно с этого дня у нас началась работа. Страшная, грязная и однообразная. Я старалась побороть тошноту, закрывала глаза, сжимала кулаки, а нижнюю губу кусала до крови и лежала, как мумия, стараясь не слышать чужого, громкого дыхания, не чувствовать страшный запах пота, исходящий от немытых тел, не видеть похотливые взгляды и не реагировать на эти мозолистые руки с засохшей грязью под желтыми ногтями.
Иногда, когда мне просто хотелось умереть под чужим, потным телом, я вспоминала наши ночи с Константином, те, что были в самом начале нашей семейной жизни.
Мы испытывали неземное блаженство, клялись в вечной любви и засыпали в крепких объятиях друг друга. Когда я просыпалась среди ночи и говорила мужу о том, как сильно его люблю, муж поднимал голову и с особой нежностью целовал мое лицо. Но это было так давно, что мне даже кажется, будто этого вовсе и не было. Ни ночей, ни Константина, ни той жизни, которая называется семейной.
А затем, когда все заканчивалось, я ощущала сумасшедшую тяжесть на душе и чувствовала, как мне хочется заорать и наложить на себя руки. Я не могла себе даже представить, как смогу вернуться на родину и посмотреть в глаза своей маме и детям. И все же… все же я мечтала о побеге. Только я не могла себе представить, куда мне нужно бежать, чтобы получить хоть какую-то защиту. У меня не было ни денег, ни документов. У меня вообще ничего не было. Я находилась в горах, окруженных густым лесом.
Если даже мне удастся выбежать на трассу и поймать попутную машину, то где гарантия того, что остановившийся турок не увезет меня в новый бордель или не изнасилует сам, поделившись потом со своими друзьями. Что бы ни говорила Ленка, я знала одно и даже, по-моему, где-то про это читала, что российские посольства и всевозможные представительства за рубежом не особенно любят общаться с подобными девушками, не говоря уже о том, чтобы им помогать. В таких случаях спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
Каждый день ко мне приходил Экрам и зачастую говорил мне о том, что какой-то клиент остался мной недоволен. Это значит, что за сегодняшний день я лишаюсь своих положенных пятидесяти долларов.
– Гости жалуются, что ты лежишь, как бревно, и палец о палец не ударишь. Я не могу платить тебе деньги за то, что ты получаешь удовольствие и ничего не делаешь! – довольно громко ругался он.
– А что я должна делать?! О каких удовольствиях ты говоришь? – спрашивала я его сквозь рыдания. – Да я, кроме отвращения и брезгливости, ничего не испытываю!
– Надо быть активнее. Изображай стоны и старайся доставить мужчине приятное.
Поняв, что я просто могу потерять рассудок, я подскочила со своей кровати, встала перед Экрамом на колени и горько произнесла:
– Экрам, миленький. Отправь меня на родину. Я тебе за все заплачу. Я тебе деньги вместе с туристами передам. Я тебя умоляю. Не мое это. Я тебя не подведу. Иначе я просто наложу на себя руки. Не могу я с чужими мужиками спать. Не могу…
– Можешь. – Экрам пнул меня ногой. Удар пришелся прямо по лицу, я взвыла от боли и отползла от него подальше.
– Не могу!
– Можешь. Русская женщина все может. Если ты и дальше будешь так же плохо работать, я посажу тебя на хлеб и воду и начну бить плеткой. Ты умрешь от побоев. Это страшная и мучительная смерть. Ты должна понять, что надо стараться. Это твой единственный выход. Другого у тебя нет. Жаловаться бесполезно. Никто тебе не поможет. Бежать тоже бесполезно. Кругом горы. Народ тут дикий. Для них русская женщина в диковинку. Поймают, отведут в какую-нибудь землянку и будут насиловать каждый день всем аулом, пока ты совсем не отдашь концы. В общем, это мое последнее предупреждение.
Вечером в комнату вошла измотанная Ленка и села рядом со мной на кровать.
– Ты как? – глухо спросила она и поправила свое разорванное платье.
– Зачем ты спрашиваешь? Ты же знаешь ответ.
– Сдохнуть хочется. Мы здесь уже неделю, а Экрам нам даже копейки не начислил. Говорит, что плохо работаем.
– И не начислит. Он что, дурак, что ли… Он нас может только использовать, как бесплатную рабочую силу, и все. Тут вообще никто никому денег не платит.
– Свет, а что делать?! Бежать? Но куда? На ночь дом запирают. Я к окну подхожу, и мне страшно становится. Кругом только лес и горы, горы и лес.
– Тем более что в горах народ дикий. Здесь есть хоть какой-то шанс вернуться на родину, но если нас в горах поймают, то у нас вообще никаких шансов не будет не то что куда-то вернуться, но даже и выжить.
– Что же делать?
Энергичная от природы, Ленка была не похожа сама на себя. Она сложила руки на коленях, как примерная школьница, а в ее глазах читалась бесконечная жалость.
Жалость ко мне, к себе, к нашему настоящему и даже к нашему будущему. Больше у нее не было ни идей, ни планов, ни замыслов.
Она сидела в оцепенении, не в силах вымолвить ни слова.
– Нужна машина, – неожиданно произнесла я.
– Что?
– Нужна машина.
– Для чего?
– Для того, чтобы отсюда сбежать. Мы же не можем носиться сломя голову по лесу и горам. Если мы сядем в машину, то сумеем добраться до Кемера, а там пойдем в первый попавшийся полицейский участок. Когда нас сюда везли, я видела, что рядом с домом стоял старенький микроавтобус и еще какой-то драндулет. Думаю, что хоть один из них на ходу.
– А ключи?
– С ключами нужно подумать. Наверно, они у Экрама. Придется его хорошенько хлопнуть.
– Как? Ты предлагаешь его убить?
– Ну почему сразу убить?! Ударить, для того чтобы его временно вырубить. А иначе как мы завладеем ключами?
Ленка слегка закинула голову и поправила упавшие на глаза волосы.
– Светка, мы должны что-то делать. Должны. Так долго продолжаться не может. Всему есть предел, даже собственному унижению и терпению. Я такой секс в гробу видала. Никаких прелюдий и хотя бы минимальных ласк.
Чисто механический секс на сухую. А вчера ко мне вообще пришли два урода. Они мочалили меня несколько часов подряд, проделывали со мной все, что хотели. От страшной боли и унижения я потеряла сознание, а когда очнулась, уже никого не было. Я долго ревела и с трудом доплелась до душа, чтобы смыть с себя остатки чужого пота. Мне показалось, что мне разбили все внутренности.
У меня даже открылось кровотечение. Вечером зашел Экрам и сказал, что господа мной недовольны. Мол, я плохо отработала, потеряла сознание, и им пришлось совокупляться с телом, которое даже не шевелилось. Он лишил меня денег и сказал, что если я буду так плохо работать, то он посадит меня на хлеб и воду. Я попросила позвать врача. Сказала, что у меня страшные разрывы и кровотечение. Он потребовал, чтобы я ему их показала. Мне уже все было безразлично, и я показала их Экраму.
Он слегка побледнел и дал мне два дня выходных. Сказал, что никакой врач ко мне не приедет. Дал мне какую-то затягивающую мазь и велел немедленно привести себя в порядок. А позавчера мне вообще попался турок, склонный к садизму. Он лупил меня своими здоровенными кулачищами размером с мою голову. Я думала, что он меня просто порвет. Я пришла к Экраму в ссадинах и синяках за помощью. Просила его сделать какой-нибудь успокоительный укол, говорила, что я даже не могу сидеть, не то что работать. Но Экрам налил мне полный стакан турецкой водки и сказал, что это самое лучшее успокоительное. Я выпила его до самого дна и в самом деле почувствовала себя лучше. Ты когда-нибудь пробовала турецкую водку?
– Когда с Костиком отдыхала. Такая гадость. На микстуру от кашля похожа.
– Меня тоже наизнанку всю вывернуло, но затем ничего, полегчало. Если тебе тоже плохо, ты сходи к Экраму, попроси и тебе налить. Он не откажет. Я сегодня опять пошла, и он мне еще налил. Может, сопьюсь. Да какая мне уже разница. Мне терять нечего. Эти турки такие странные. Одни трахают с каменными лицами и даже словечка не скажут, а другие это проделывают с такой ненавистью и злобой, что кажется, будто еще немного – и они тебя на тот свет отправят.
– Господи, как там мои дети? – Я тихонько всхлипнула, но поняла, что даже на то, чтобы заплакать, у меня просто нет сил.
– Не переживай. Ты же их не с чужим человеком оставила, а с собственной матерью. Денег на первое время тоже дала. Господи, могла ли я даже подумать, что настанет время, когда я стану проституткой… Я бы никогда в это не поверила. Никогда. Правда, у меня была одна знакомая, которая этим занималась…
– У тебя была такая знакомая?
– Ну да. Анька Журавлева из параллельного класса.
– Анька работает проституткой?
– Да, и уже порядочно. Она раньше работала при казино. Присаживалась за какой-нибудь столик, где играют богатенькие Буратино, говорила, что она приносит удачу.
А многие клиенты казино, азартные игроки, специально снимают проститутку, верят, что она обязательно принесет удачу. Так вот, иногда Анька пела при этом казино, прохаживалась вдоль столиков, фланировала по залу, а в штате казино она числилась как единица рекламного стиля. Со стороны все так шикарно: красивая, стройная Анна в дорогом платье, с длинными волосами, мужчины буквально сворачивают шеи… А один раз я приехала к ней на рюмку чая и увидела совсем другую картину. Анька обхватила голову руками и ревела навзрыд. Она рассказала мне о том, как тяжела ее жизнь, что с ней на работе может произойти все что угодно. Говорит, однажды какой-то в пух и прах проигравшийся буржуй просто потерял рассудок: заставил Аньку раздеться догола и возил ее в таком виде в машине по всей Москве, а затем остановил машину и заставил идти три квартала по улице до его дома. Слава богу, была глубокая ночь и все жильцы спали. Затем она снималась на какой-то порностудии.
– Анька? Но ведь она в школе была отличницей… Она же школу с медалью закончила!
– Толку-то с этой медали… Эта студия была расположена в какой-то бывшей коммуналке. А декорации там были вообще упадешь. Гинекологическое кресло для сюжета с врачом и большой офисный стол для сюжета с начальником. Она снималась днями напролет и верила, что когда-нибудь кассета попадет на Запад к какому-нибудь солидному порнопродюсеру, который оценит Анькину фигуру и ее профессионализм и пригласит ее на съемки в Германию или Швецию за хорошие гонорары, на которые затем можно будет безбедно жить. Ей никогда не нравилась Чиччолина. В глубине души она мечтала о карьере Илоны Сталлер.
– И что теперь с этой Анькой? Она так и работает проституткой? Все-таки в нашем возрасте надо уже как-то определяться…
– Анька вместе со своей коллегой вышла замуж.
– Она вышла замуж?!
– Вышла. Да только такого замужества даже врагу не пожелаешь.
– За кого она вышла-то?
– За иностранца.
– Вот это да.
– Да сейчас выйти замуж за иностранца раз плюнуть. Это совсем не тяжело даже ленивому. Сейчас в Интернете специализированных сайтов выше крыши.
Кстати, этими сайтами пользуются все брачные агентства, только разница в том, что в брачной конторе ты выложишь за эту самую информацию около двух тысяч рублей. Так вот, Анькина коллега по бизнесу вышла замуж за какого-то техасского ковбоя. Ты можешь себе это представить?! Это же просто караул!
– А что в этом страшного?
– Да то, что Техас – это типичный сельскохозяйственный штат и жизнь в нем еще хуже и тоскливее, чем в самой захудалой и отдаленной российской глубинке. И коренная москвичка уехала жить в этот самый Техас! Это же все равно как если бы она поселилась в каком-нибудь колхозе «Красный лапоть». Первые два года эта девушка не могла получить вид на жительство и жутко боялась, что ее выгонят из страны. Она ждала, что муж будет ее содержать, потому что все россиянки представляют себе жизнь в Америке типа того, что жена сидит дома, муж ее содержит, дарит меха, машины, бриллианты… Но на деле все оказалось не так. Муж-ковбой не давал ей денег даже на карманные расходы, запрещал общаться с соседями и заставлял целыми сутками стоять у плиты и работать на огороде. Он сделал ее тихой домашней рабыней. Виза невесты действительна в течение девяноста дней. Ковбой под каким-то предлогом не успел зарегистрировать брак с Анькиной коллегой, и она автоматически превратилась в нелегалку. Это очень удобно для иностранных женихов.
Они пользуются нашими женщинами на полную катушку, совершая самое настоящее домашнее насилие как душевное, так и физическое, вертят ими как хотят, а если те хоть слово поперек скажут, грозят сдать их в полицию.
– И что же было дальше с Анькиной подругой?
– Никто не знает.
– Как это?
– Так это. Она перестала писать и звонить. Ее виза невесты давно закончилась. Брак так и не был зарегистрирован. Видимо, сельская жизнь не пошла ей на пользу, и она сбежала от своего заморского так называемого мужа. Где она теперь, что с ней – неизвестно. Техас большой. Там огородов много. Ее мать стала ее разыскивать, но все безрезультатно. Обратилась даже в Интерпол.
К ковбою приходила полиция, он сказал, что его русская невеста ушла и не оставила даже записки. Соседи ковбоя, живущие через забор, видели, как он в пылу страшной злости, когда она из последних сил корчилась на огороде, избивал свою невесту рукояткой лопаты и граблями по спине. В общем, от этой девушки уже год нет вестей.
Ее родители считают, что ковбой забил бедняжку насмерть на этом же огороде и закопал. Неизвестно, жива она или нет. Вот тебе и заморское замужество.
– А как сложилась Анькина судьба?
– О ней тоже ничего не известно.
– Она что, тоже вышла замуж за ковбоя?
– Анька влюбилась в какого-то негра, афроамериканца по-ихнему, и вышла за него замуж. Этот чернокожий мачо оказался многоженцем и только после заключения брака сказал Аньке, что в двух других городах у него тоже есть жены, а это значит, что у него будут длительные командировки. Анька пришла от этого в ужас и стала закатывать мужу постоянные скандалы. Мужу не понравилась строптивая русская жена, и он, не задумываясь, продал ее в какой-то притон.
– Как это продал? – вытаращила глаза я.
– Так это продал.
– Но ведь она живой человек, а не какой-нибудь там товар…
– Она живой товар. Сейчас любой товар в цене, а живой особенно. На него спрос всегда был и будет. Короче, судьба Аньки тоже неизвестна. Никто ее не может найти.
– А почему не посадят ее мужа? Почему к нему не придет полиция?!
– Милая, это заграница, и в ней жизнь еще суровее, чем у нас. Полиция там защищает только интересы своих граждан. А кому нужны иностранки?! Да никому. У нас вроде как штамп, что ли, на лбу стоит. Если ты русская, значит, ты проститутка. Даже если ты вышла замуж за иностранца, это означает, что иностранец женился на русской проститутке. Анькин муж сказал, что она, мол, собрала вещи, ушла из дому и не вернулась. Этот ответ вполне всех устроил.
– И что, никто ее не ищет?
– Ну, поискали немного и успокоились. Сама знаешь, как тяжело найти человека за границей. Вот если нас сейчас с тобой кто-нибудь захочет найти, то черта с два найдет. Сидим в каких-то горах. Горы да лес. Здесь даже люди не ходят.
– Получается, что выходить замуж за иностранца тоже нет смысла…
– Редко кому везет. Один случай на миллион.
Этой ночью я никак не могла уснуть. Да и о каком сне можно было говорить, если я буквально не находила себе места. Несколько раз подряд я приняла душ, надеясь смыть с себя запах чужого тела. И мне казалось, что этот запах никак не смывается… Я курила одну сигарету за другой, мысленно нахваливая себя за то, что я взяла с собой так много блоков про запас, словно чувствовала, что денег за работу мне не видать как своих собственных ушей.
Меня охватывало очень странное чувство, даже слишком странное. Я смотрела на дымящуюся в своей руке сигарету, а затем на свое отражение в зеркале и видела усталую, замотанную женщину, в глазах которой читалось страшное потрясение от того, как распорядилась с ней судьба: из добропорядочной жены и матери она превратилась в самую настоящую проститутку, принимающую всех, кто заезжает в турецкие горы отведать русской экзотики. Мне показалось, что самая важная часть моей жизни исчезла.
Просто исчезла, и все… В этой части остались мои дети, моя мама и мой сбежавший муж. А самое главное, что с этой частью исчезла и я. У меня теперь нет ни паспорта, ни адреса, ни телефона. Со мной нельзя связаться, мне нельзя написать письмо и уж тем более поговорить. Меня нет нигде…
И если я буду услужливо и терпеливо принимать турок по нескольку человек в день, то меня надолго не хватит, а это значит, что меня уже больше нигде и никогда не будет.
Встав со своего места, я заглянула в Ленкину комнату и включила ночник.
– Лен, ты спишь?
– Нет. Просто лежу.
– Я тоже. Сна нет. Как подумаешь, что завтра все то же самое, что сегодня, так жить вообще не хочется.
Сев на низкий подоконник, я положила руки на колени и заговорила, захлебываясь словами:
– Я, собственно, вот что пришла….
– Что?
– Я хотела спросить, ты в бога веришь?
– А что? – насторожилась Ленка и тут же села на своей кровати, по-турецки скрестив ноги.
– Да ничего такого. Просто мне это очень интересно. Ты крещеная?
– Да.
– Значит, ты должна в бога верить.
– Конечно, верю. Я дома иногда Библию по вечерам читала. Положу Библию на коленки и читаю. Знаешь, как ее почитаешь, сразу легче становится. Намного легче.
Я даже рассуждать по-другому начинаю. Вообще, когда люди Библию читают, они мудрее и чище становятся. Они будто рождаются заново. А к чему ты это спрашиваешь? Сама-то ты в него веришь?
– Верю. Только не в того бога, который стоит между людьми и церковью, а в своего бога. Я вот что думаю: почему же бог нас не уберег и мы так жестоко вляпались?!
– А бог и не должен никого беречь. Человек сам отвечает за свои поступки. За то, что мы с тобой в Турцию приехали, бог никакой ответственности не несет.
– Возможно, но хотя бы поберечь мог бы.
– Человек должен сам себя беречь. Свет, я что-то не пойму, к чему ты этот разговор завела?
– К тому, что, если я сейчас убью Экрама, бог меня простит или нет?
– Как это ты его убьешь?
– Да хоть как. Убью, и все. Скажи мне, а за убийство бог наказывает?!
– Ты что, забыла про заповеди? В одной из них так прямо и говорится: «Не убий».
– Ну а если я покаюсь? Ведь люди же приходят в церковь и замаливают все грехи. Это нормально. Говорят же, что бог все прощает.
– Если бы бог все прощал, тогда все бы начали убивать. А хотя кто его знает. Каяться тоже можно по-разному. Одни просто в церковь придут, свечку поставят и вроде как гора с плеч. А другие искренне каются. Нужно покаяться с душой, чтобы ты сама пожалела о том, что ты совершила преступление. Бог сможет простить только искреннее раскаяние.
– Но ведь я не смогу это сделать. Ты же прекрасно знаешь, что я не буду раскаиваться в том, что убью Экрама. Просто я не знаю, тяжело жить с этим грехом или нет. В книгах пишут, что убийцы затем не могут спокойно жить. Мол, они по ночам очень сильно страдают. Им снятся те, кого они отправили на тот свет. От этого они иногда сходят с ума, а бывает, не выдерживают и являются с повинной.
– Свет, ты что надумала-то? – Ленкины глаза судорожно забегали, а губа слегка затряслась.
– Ничего. Просто больше я так не могу. Завтра будет то же самое, что было сегодня, и так каждый день… Тебе проще, а у меня дома двое маленьких детей, которые зачеркивают дни в календаре и ждут, что их мама принесет им денежки в клювике…
Встав с подоконника, я поправила халат и направилась к выходу.
– Свет, ты куда? – крикнула мне вслед перепуганная подруга.
– Иду брать грех на душу.
Пройдя по тускло освещенному коридору, я посмотрела на часы и отметила про себя, что уже ровно три часа ночи. Время так называемого глубокого сна. Дернув входную дверь за ручку, я убедилась, что она закрыта, и пошла в противоположную сторону. Впрочем, я и не рассчитывала на то, что входная дверь может быть открыта. Наверно, так думать было по меньшей мере очень даже глупо. Подойдя к комнате Экрама, я тяжело вздохнула и прислушалась.
За дверью была гробовая тишина. Тихонько толкнув дверь, я просунула голову в комнату и увидела дрыхнувшего без задних ног Экрама. То, что турок был мертвецки пьян, не вызывало никакого сомнения. Рядом с ним, на кровати, лежала совершенно пустая бутылка из-под турецкой водки. Увидев на прикроватной тумбочке мобильный телефон, я быстро схватила трубку и пулей выскочила из комнаты.
У входа в свою комнату стояла Ленка, которая наблюдала за моими действиями со смертельным ужасом в глазах.
– Свет, ты что? – как-то безжизненно спросила она.
– Ничего.
– Откуда у тебя телефон?
– Экрам подарил… – съязвила я и посмотрела на подругу озлобленным взглядом. Меня взбесили ее бездействие, апатия и нежелание бороться с суровой действительностью.
– Как это подарил?
– Молча! – почти крикнула я и закрыла дверь в свою комнату прямо перед Ленкиным носом.
Правда, через несколько секунд я снова ее открыла.
– Свет, ты чего дверьми хлопаешь?
– А ну скажи-ка мне код России. Я хочу домой позвонить.
Ленка слегка потопталась. Затем зашла в комнату и закрыла за собой дверь.
– Давай телефон. Я сама наберу.
– Набирай.
Я протянула подруге трубку.
В тот момент, когда Ленка набирала мой домашний номер, она боялась взглянуть мне в лицо. Увидев, что по ее щеке потекли слезы, я широко открыла глаза и захлопала длинными ресницами.
– Лен, ты чего ревешь-то?!
– Господи, Свет, что ж теперь будет-то?..
– И что теперь будет?
– Ты Экрама убила?
– Да не убивала я его. Он дрыхнет в стельку пьяный.
– А как же ты тогда у него телефон взяла?
– Очень просто. Сама подумай, как можно взять телефон у совершенно пьяного человека?! Элементарно. Тем более что он ему сейчас без надобности. Он, видимо, сегодня что-то со своими дружками отмечал… И перебрал. Очень даже перебрал.
– Свет, я набрала. Там твоя мама отвечает.
Мне показалось, что я просто задыхаюсь от счастья. Я выхватила у Ленки трубку и, смахивая слезы, произнесла:
– Мама, мама, это я. Это твоя дочь Света…
