Ответ Перепела

Реза сидела очень бледная и старательно выводила слова самым красивым своим почерком. Как в те давние времена, когда она, переодевшись мужчиной, зарабатывала писанием на рыночной площади Омбры. Чернила ей размешивал бывший стеклянный человечек Орфея. Сажерук взял Сланца с собой к разбойникам. И Фарида.

Мегги видела, как рука матери то и дело замирает… Разбойники стояли кругом и наблюдали за ней. Женщина, умеющая писать… Никто из них не владел этим искусством, кроме Баптисты. Даже Черный Принц не умел писать. Все они отговаривали Мо от его решения, даже Дориа, который пытался предупредить Омбры и видел своими глазами, как их уводили и как погиб при этом его лучший друг Люк.

Лишь один человек и не думал отговаривать Мо — Сажерук.

Казалось, он никогда и не уходил, хотя на его лице теперь не было шрамов. Та же загадочная улыбка, та же непоседливость. Только что он был тут — и вот опять исчез. Как призрак. Мегги все время ловила себя на этой мысли и в то же время чувствовала, что в Сажеруке сейчас больше жизни, чем когда-либо, больше, чем во всех остальных.

Мо посмотрел в ее сторону, но Мегги не была уверена, что он ее видит. С тех пор как он вернулся от Белых Женщин, он окончательно стал Перепелом.

Как он может отдать себя в их руки! Свистун убьет его!

Реза дописала письмо. Она смотрела на Мо, как будто еще надеялась, что он сейчас бросит пергамент в огонь. Но он взял у нее из рук перо и поставил под смертельными словами свой знак: перо, скрещенное с мечом — наподобие креста, которым подписывались крестьяне, не умевшие написать своего имени.

Нет.

Нет!

Реза понурила голову. Почему она молчит? Почему не плачет на этот раз — ведь ее слезы, может быть, подействовали бы на него? Или она выплакала их все в ту бесконечную ночь среди могил, когда они напрасно ждали его возвращения? Или, может быть, Реза знает, какое обещание дал Мо Белым Женщинам, чтобы они отпустили его и Сажерука? "Не исключено, что мне скоро придется уйти". Это было все, что он сказал Мегги, а на ее испуганный вопрос: "Уйти? Куда?" — он ответил только: "Не волнуйся так. Не важно куда — я ведь побывал в гостях у Смерти и вернулся живым. Опаснее уже не будет, согласись…"

Надо было не отставать от него, расспрашивать дальше, но Мегги была так счастлива, что не потеряла его навсегда, так неописуемо счастлива…

— Ты сумасшедший, я всегда это говорил!

Хват был пьян. Лицо у него побагровело, а грубый голос так резко разорвал тишину, что стеклянный человечек с перепугу выронил перо, которое отдал ему Мо.

— Отдать себя в руки змеиного отродья и надеяться, что Виоланта защитит тебя от Свистуна! Он тебе быстро покажет, кто там хозяин. Но даже если Свистун тебя не убьет, ты что, действительно веришь, что дочь его хозяина поможет тебе вписать слова в проклятую книгу? Ты, видно, оставил разум в царстве мертвых! Уродина продаст тебя за трон Омбры! А детей Свистун все равно отправит в рудники.

Раздался одобрительный гул: многие разбойники были согласны с Хватом. Но тут Черный Принц встал рядом с Мо, и наступила мертвая тишина.

— А ты, Хват, как собираешься вызволить детей из замка? — спокойно спросил Принц. — Меня тоже не радует мысль, что Перепел добровольно отправится в Омбру, но если он не отдаст себя в их руки, что тогда? Я не смог дать ему ответа на этот вопрос, а ведь я, можешь мне поверить, ни о чем другом не думаю с того самого дня, как Коптемаз устроил представление на рыночной площади. Штурмовать замок? Для этого у нас слишком мало людей. Дожидаться в засаде, пока детей повезут через Непроходимую Чащу? Как ты думаешь, сколько латников будет их сопровождать? Пятьдесят? Сто? Во сколько детских жизней, по твоему расчету, обойдется это освобождение?

Черный Принц оглядел стоявших вокруг разбойников. Многие опустили головы. Но Хват с вызовом смотрел ему в глаза, упрямо выставив подбородок. Шрам у него на шее был красен, как свежая рана.

— Я спрашиваю тебя еще раз, Хват, — тихо сказ Черный Принц. — Сколько детей погибнет при таком налете? Удастся ли нам спасти хоть одного?

Хват не ответил. Он неотрывно смотрел на Принц Потом плюнул, повернулся и пошел прочь. За ним последовал Гекко и еще десяток других. Реза молча взяла подписанный пергамент и стала складывать, чтобы Сланец мог его запечатать. Ее застывшее лицо было лишено выражения, как мраморный лик Козимо Прекрасного в склепе Омбры, зато руки дрожали так, что Баптиста, поглядев на это, подошел и сложил письмо за нее.

Три дня. Столько Мо пробыл у Белых Женщин. Три бесконечных дня, которые Мегги провела в уверенности, что ее отец безвозвратно погиб по вине матери и Фарида. За эти три дня она не обменялась с обоими ни единым словом. Она отталкивала Резу, когда та подходила к ней, а один раз накричала на нее.

— Мегги, почему ты так смотришь на маму? — спросил ее Мо в первый же день по возвращении. — Почему?

"Потому что из-за нее тебя забрали Белые Женщины", — хотела она ответить — и промолчала. Она знала, что не права, и все же отчуждение между ней и Резой не проходило. И Фарида она тоже не простила.

Он стоял рядом с Сажеруком и, в отличие от всех остальных, нисколько не выглядел подавленным. Конечно, какое Фариду дело до того, что ее отец скоро окажется в руках Свистуна? Сажерук вернулся. Больше его ничто не интересовало. И так будет всегда.

Сланец капнул расплавленным воском на пергамент, и Мо приложил к воску печать, которую вырезал для книги с рисунками Резы. Голова единорога. Печать переплетчика на обещании разбойника. Мо отдал письмо Сажеруку, обменялся несколькими словами с Резой и Черным Принцем и подошел к Мегги.

Когда она была маленькая, ростом ему по локоть, она, если что-то ее пугало, прятала голову ему под руку. Но это было давно.

"Мо, как выглядит Смерть? — спросила она отца, когда он вернулся. — Ты правда ее видел?" Похоже, воспоминание не вызывало у него страха, но взгляд его сразу унесся в такие дальние дали… "Она является в разных образах, но у нее женский голос…"

"Женский голос? — удивленно переспросила Мегги. — Странно, что Фенолио не придумал чего-нибудь, чтобы не отдавать такую важную роль женщине!" Мо рассмеялся: "Не думаю, Мегги, чтобы роль Смерти написал Фенолио".

Она не подняла глаз, когда он подошел.

— Мегги! — Он взял ее за подбородок, так что ей пришлось-таки на него взглянуть. — Ну не гляди так хмуро! Прошу тебя!

За его спиной Черный Принц отвел в сторону Баптисту и Дориа. Мегги догадывалась, какие он дает указания. Принц посылает их в Омбру с вестью для отчаявшихся матерей — Перепел не бросит похищенных детей в беде. "Да, бросит он только свою родную дочь", — думала Мегги и не сомневалась, что Мо читает упрек в ее глазах.

Он молча взял ее за руку и потянул за собой — прочь от палаток, от разбойников, от Резы, все еще стоявшей у костра. Мегги увидела краем глаза, что мать стирает чернила с пальцев — Сланец наблюдал за ней с глубоким состраданием на стеклянном личике, — стирает и стирает без конца, словно хочет стереть и те слова, что перед тем написала.

Мо остановился под дубом, ветви которого накрывали лагерь, как сводчатый потолок. Он взял руку Мегги и провел по ней указательным пальцем, словно удивляясь, какая она стала большая. Хотя руки у были по-прежнему намного меньше, чем у него, девичьи руки…

— Свистун тебя убьет.

— Нет, не убьет. А если попытается, я сумею ему показать, каким острым бывает нож переплетчика. Баптиста сошьет мне новый потайной карман — и, честное слово, я с удовольствием опробую лезвие на этом детоубийце.

Лицо его потемнело от ненависти. Перепел.

— Нож не поможет. Он тебя все равно убьет.

Как глупо звучат ее слова — словно детское упрямство. Но она так боится за него.

— Погибло трое детей, Мегги. Попроси Дориа, пусть он тебе расскажет, как они гнали их в замок… Они поубивают их всех, если Перепел не явится.

Перепел. Он делает вид, будто говорит о другом человеке. За дурочку он ее, что ли, считает?

— Это не твоя история, Мо! Пусть детей спасает Черный Принц!

— Как? Свистун перебьет их всех при первой же попытке.

Его глаза горели гневом. И Мегги впервые поняла, что Мо отправится в замок не только для того, чтобы спасти живых детей, но и чтобы отомстить за погибших. От этой мысли ей стало еще страшнее.

— Ладно, предположим, что ты прав. Может быть, другого пути и правда нет, — сказала она. — Но тогда хотя бы возьми меня с собой! Я смогу тебе помочь. Как во Дворце Ночи!

Казалось, все это было вчера: Огненный Лис втолкнул ее в камеру к отцу… Неужели Мо забыл, как облегчила она ему тогда заточение своим присутствием? Как спасла его с помощью Фенолио?

Нет, конечно. Но Мегги достаточно было взглянуть на него, чтобы понять: на этот раз он пойдет один. Совсем один.

— Помнишь истории о разбойниках, которые я тебе когда-то рассказывал?

— Конечно. Они все плохо кончались.

— А почему? Всегда по одной и той же причине. Потому что разбойник бросается защищать того, кого любит — тут-то его убивают. Разве не так?

Какой хитрец! Наверное, и Резе он сказал то же самое. "Но я-то знаю его лучше, чем мама, — думала Мегги, — и историй я помню больше".

— А помнишь балладу "Разбойник"? — спросила она.

Элинор без конца читала ей эти стихи и вздыхала:

"Ах, Мегги, жаль, что это читаешь не ты! Не дай Бог, твой отец услышит, но мне бы так хотелось увидеть этого разбойника у себя в прихожей!"

Мо откинул ей челку со лба.

— А что?

— Там любимая девушка предостерегает его от солдат, и он успевает скрыться! Дочери тоже так умеют.

— О да! Дочери отлично умеют спасать отцов, уж в этом-то я убедился. — Мо невольно улыбнулся. Как она любит его улыбку! А если она видит ее в последний раз? — Но ты ведь, наверное, помнишь и то, чем эта история заканчивается для девушки?

Мегги, конечно, помнила. "Мушкет громыхнул в лунном свете, И грудь разорвал в лунном свете. Ей смерть — но сигнал для него". А разбойника солдаты в конце концов тоже убили. "Лежит он в крови на дороге, у горла из кружев цветок".

— Мегги…

Она повернулась к нему спиной. Ей не хотелось больше его видеть. Не хотелось больше за него бояться. Ей хотелось только сердиться на него. Как на Фарида.

Как на Резу. Когда кого-то любишь, от этого одна боль. Одна боль.

— Мегги! — Мо схватил ее за плечи и повернул к себе. — Предположим, я не поеду в замок, и как тебе понравится новая песня, которую скоро запоют в Омбре? "В одно прекрасное утро Перепел исчез, и больше его никто никогда не видел. А дети Омбры погибли, как и их отцы, no ту сторону Непроходимой Чащи. Змееглав же навеки остался правителем эщой земли благодаря Пустой Книге, которую переплел ему Перепел".

Да, он прав. Это страшная песня. Но она знает ещё страшнее: "А Перепел отправился в замок, чтобы спасти детей Омбры, и погиб там. И хотя Огненный Танцор писал его имя огненными буквами на темных небесах, так что звезды твердили его каждую ночь, дочь Перепела никогда больше не видала отца". Да. Так оно и будет. Но Мо слышалась другая песня. — На этот раз Фенолио не напишет для нас хорошего конца, Мегги! — сказал он. — Я сам должен его написать — делами, а не словами. Только Перепел может спасти детей. И только он может вписать три слова в Пустую Книгу.

Она все еще не смотрела на него. Она не хотела слышать этих слов. Но он продолжал говорить — голосом, который она так любила, который столько раз убаюкивал ее, утешал, когда она болела, и рассказывал ей истории об исчезнувшей матери.

— Ты должна обещать мне одну вещь, Мегги, — сказал он. — Вы с матерью должны заботиться друг о друге, пока меня нет. Вы не можете вернуться в наш мир. Словам Орфея нельзя доверять! Но Черный Принц возьмет вас под свою защиту, а Силач будет вас охранять. Он поклялся мне в этом жизнью брата, и он куда более надежный защитник, чем я. Что бы ни случилось, оставайтесь у разбойников, слышишь, Мегги? Не следуйте за мной в Омбру, и уж тем более во Дворец Ночи, если меня туда отправят. Если я узнаю, что вы в опасности, я от страха потеряю способность соображать. Обещай!

Мегги низко опустила голову, чтобы он не мог прочесть ответ в ее глазах. Нет, этого она ему не будет обещать. Реза тоже наверняка ничего не обещала. Или обещала? Мегги посмотрела на мать. Та выглядела страшно несчастной. Рядом с ней стоял Силач. Он, в отличие от Мегги, простил Резу, с тех пор как Мо вернулся живым и невредимым.

— Мегги, прошу тебя, послушай меня! — обычно Мо, когда дело принимало слишком серьезный оборот, переходил на шутливый тон, но, видимо, и это изменилось. Он говорил сейчас так серьезно и по-деловому, как будто отправлял ее на школьную экскурсию. — Если я не вернусь, — сказал он, — ты должна уговорить Фенолио написать ваше возвращение. Не мог он совсем разучиться писать! А ты прочтешь его слова и перенесешь обратно всех троих — себя, Резу и братика.

— Братика? Я хочу сестренку!

— Вот как? — Он наконец улыбнулся. — Это хорошо. Я тоже хочу еще одну дочку. А то первая совсем выросла, на руки не возьмешь…

Они посмотрели друг другу в глаза. Мегги так много хотелось ему сказать, но она не могла найти ни одного слова, которое выражало бы ее чувства.

— Кто доставит твое письмо в замок? — тихо спросила она.

— Мы еще не решили, — ответил Мо. — Нелегко найти человека, которого пропустят к Виоланте.

Три дня. Мегги обняла его крепко, как в детстве.

— Мо, прошу тебя! — прошептала она. — Не ходи! Пожалуйста! Давай вернемся! Реза была права!

— Вернемся? Да ты что, Мегги! В самый интересный момент? — ответил он.

Нет, он все-таки не изменился. Все еще шутит, когда дела совсем плохи. Она так его любит!

Мо взял в ладони ее лицо. Он смотрел на нее, словно желая что-то сказать ей взглядом, и сейчас Мегги ясно прочла в его глазах, что ему так же страшно за нее, как ей за него.

— Мегги, поверь, — сказал он, — я еду в замок, чтобы защитить тебя! Когда-нибудь ты поймешь. Разве не знали мы с тобой уже во Дворце Ночи: я переплетаю Змееглаву Пустую Книгу лишь для того, чтобы когда нибудь вписать в нее три роковых слова?

Мегги так отчаянно замотала головой, что Мо снова прижал ее к себе.

— Не отпирайся, Мегги! — прошептал он. — Конечно, мы это знали.