Бессонная ночь

— Прости меня! — Реза по-настоящему раскаивалась.

"Прости меня". Всего два слова. Она повторяла их неустанно, но Мо слышал и то, что стояло за словами: Реза снова чувствовала себя пленницей. Крепость Каприкорна, деревня поджигателей, застенок Дворца Ночи — тюрьма за тюрьмой! А теперь ее держит и не выпускает книга — та самая, что однажды уже захватила ее в плен. "А когда она наконец вырвалась, я привел ее обратно", — думал Мо.

— Ты тоже меня прости, — твердил он в ответ и понимал, что жена ждет совсем других слов. "Ладно, Реза, давай вернемся. Дорогу мы уж как-нибудь отыщем!" Но этого он сказать не мог, и между ними повисало молчание, какого не бывало и в те дни, когда Реза была немой.

На рассвете они наконец улеглись, измученные пережитым страхом и тем, чего не могли друг другу сказать. Реза быстро уснула, и, глядя на лицо спящей, Мо вспоминал долгие годы, когда мечтал именно об этом. Но и эта мысль не принесла облегчения. В конце концов он оставил Резу досматривать сны и вышел из палатки.

Мо прошел мимо часовых, поддразнивших его за красильную вонь, так и не выветрившуюся из одежды, и пошел не разбирая дороги по оврагу, словно ждал, что Чернильный мир нашепчет ему, как он должен поступить, нужно только повнимательнее прислушаться.

Как он хочет поступить, он и так знал…

Мо присел у озерка, которое было когда-то великаньим следом, и стал наблюдать за стрекозами, носившимися над мутной водой. В этом мире они были похожи на маленьких крылатых драконов, и Мо любил следить за полетом этих странных существ и представлять себе, какого роста должен был быть великан, оставивший такой след. Несколько дней назад они с Мегги разулись и ступили в такое озерко, чтобы измерить глубину. Мо улыбнулся при этом воспоминании, хотя настроение у него было нерадостное. Он еще чувствовал в глубине своего существа дрожь, порождаемую убийством. Интересно, Черный Принц тоже ощущает ее после стольких лет разбойничьей жизни?

День занимался медленно, как будто к чернилам понемногу подмешивали молоко. Мо не знал, сколько времени он просидел так, ожидая, чтобы мир Фенолио подсказал ему, как быть дальше. Знакомый голос вывел его из задумчивости.

— Ты не должен сидеть тут один! — сказала Мегги, опускаясь рядом с ним на покрытую инеем траву. — Это опасно, ты слишком далеко ушел от часов.

— А ты? Как строгий отец, я должен бы запретить тебе даже на шаг выходить без меня за пределы лагеря!

Она снисходительно улыбнулась и обхватила руками колени.

— Ерунда. У меня всегда с собой нож. Фарид научил меня с ним обращаться.

Мегги казалась совсем взрослой. Какой он дурак, что все время пытается ее опекать.

— Ты помирился с Резой?

Он смутился под ее озабоченным взглядом. Насколько проще все было, когда их было только двое.

— Да, конечно.

Мо вытянул палец, и на него села стрекоза, словно отлитая из бирюзового стекла.

— Что она говорит? — Мегги вопросительно взглянула на него. — Она ходила к обоим, да? И к Фенолио, и к Орфею?

— Да. Но, по ее словам, ни с тем ни с другим ей не удалось договориться.

Стрекоза изогнула стройное тело, покрытое крошечными чешуйками.

— Еще бы! А чего она ждала? Фенолио больше не пишет, а услуги Орфея ей не по карману. — Мегги презрительно наморщила лоб.

Мо с улыбкой провел по нему ладонью:

— Не хмурься, а то морщинки останутся — тебе, пожалуй, еще рановато…

Как он любил ее лицо! Больше всего на свете. И ему хотелось, чтобы оно светилось счастьем. Это было самое большое его желание.

— Скажи мне одну вещь, Мегги, только честно. (Ведь у нее не все можно прочесть на лице, как у него!) — Ты тоже хочешь вернуться?

Она опустила голову и заправила волосы за уши.

— Мегги! — окликнул он.

Она не подняла глаз.

— Не знаю, — сказала она наконец. — Может быть. Я так устала бояться. Бояться за тебя, за Фарида, за Черного Принца, за Баптисту, за Силача. — Мегги подняла голову и взглянула ему в глаза: — Ты ведь знаешь Фенолио любит грустные истории. Может быть, от этого и все беды. Просто сюжет такой…

Грустная история. Да. Но кто ее сочиняет? Во всяком случае, не Фенолио. Мо взглянул на свои пальцы. Они покрылись инеем. Холодным и белым. Как Белые Женщины… Иногда их шепот будил его среди ночи. Порой он снова чувствовал у сердца их холодные пальцы — и бывало… Да, бывало, что ему хотелось снова свидеться с ними.

Мо поднял глаза к деревьям, подальше от белизны. Солнце уже пробивалось сквозь утренний туман, а на ветвях, уже почти голых, вспыхивали бледным золотом последние листья.

— А Фарид? Из-за него не стоит остаться?

Мегги понурила голову. Она очень старалась говорить безразличным тоном.

— Фариду все равно, здесь я или нет. Он думает только о Сажеруке. С тех пор как Сажерук умер, стало еще хуже.

Бедняжка Мегги. Влюбилась не в того. Но сердцу не прикажешь…

Мегги изо всех сил крепилась, скрывая грусть. Шутливым тоном она спросила:

— Как ты думаешь, Мо, Элинор по нам скучает?

— По тебе и твоей маме — еще как. Про себя я не так уверен.

Он изобразил голос Элинор: "Мортимер! Ты опять поставил Диккенса не на место. И с каких пор переплетчику нужно объяснять, что с бутербродом в библиотеку не заходят?"

Мегги рассмеялась. Уже что-то. Рассмешить ее становилось с каждым днем все труднее.

Но в следующую секунду ее лицо снова стало серьезным.

— Я очень скучаю по Элинор. По ее дому, библиотеке и кафе на озере, куда она меня водила есть мороженое. Я скучаю по твоей мастерской, по тем дням, когда ты отвозил меня утром в школу и по дороге изображал в лицах, как Элинор ругается с Дариусом, а еще по подружкам, которые любили приходить ко мне в гости, потому что ты их всегда смешил… Как здорово было бы рассказать им все, что с нами тут было, хотя они, конечно, ни за что не поверят. Правда, я могла бы прихватить в доказательство стеклянного человечка…

На мгновение она словно унеслась далеко-далеко, как будто слова — не Фенолио или Орфея, а ее собственные — вернули ее в дом Элинор. И все же они по-прежнему сидели у озерца в холмах над Омброй, и в волосы Мегги залетела фея и так бесцеремонно дернула за них, что Мегги вскрикнула, а Мо скорее прогнал маленькую нахалку. Это была разноцветная фея, творение Орфея, и Мо казалось, что на крошечном личике запечатлелась толика злобы ее создателя. Со счастливым хихиканьем она понесла золотистую добычу в гнездо, отливавшее всеми цветами радуги, как и она сама. В отличие от синекожих фей, создания Орфея, похоже, не собирались впадать в зимнюю спячку. Силач рассказывал даже, что разноцветные воруют у синих запасы, пока те спят в своих гнездах.

На ресницах Мегги повисла слеза. Наверное, фея очень уж больно дернула ее за волосы. А может быть, дело было не в этом. Мо нежно стер слезу кончиком пальца.

— Значит, так оно и есть. Ты хочешь вернуться.

— Нет! Говорю же тебе, я не знаю. — Какой несчастный у нее взгляд! — Что станется с Фенолио, если мы возьмем и уйдем? Что подумают Черный Принц, Силач и Баптиста? Что с ними будет? И с Минервой, с ее детьми, с Роксаной… и с Фаридом?

— И правда, что с ними будет? — отозвался Мо. — Как повернется без меня вся эта история? Свистун заберет детей, потому что даже материнское отчаяние не поможет отыскать Перепела. Черный Принц, конечно, попытается спасти детей, он станет настоящим героем этой повести и сыграет свою роль хорошо. Но он геройствует уже давно, он устал и у него слишком мало людей. Поэтому в конце концов латники убьют его и всю его шайку: Баптисту, Силача, Дориа, Гекко и Хвата, — хотя двух последних не особенно жалко. А потом Свистун, наверное, прогонит Зяблика ко всем чертям и будет некоторое время сам править Омброй. Орфей будет вычитывать ему единорогов или невиданное оружие… Да, скорее последнее. Фенолио с горя сопьется окончательно и умрет. А Змееглав будет бессмертен и станет в итоге властителем над мертвыми. Да, конец, наверное, будет такой. Как ты думаешь?

Мегги посмотрела на него. Ее волосы отливали золотом в лучах утреннего солнца. Такого цвета были волосы у Резы, когда он впервые увидел ее в доме Элинор.

— Может быть, — ответила она тихо. — Но будет ли конец другим, если Перепел останется здесь? Разве может он в одиночку справиться с таким количеством врагов?

— Перепел!

Лягушки испуганно попрыгали в воду от раскатистого крика: через кусты к озерку топал Силач.

Мо поднялся.

— Может, не стоит кричать это имя на весь лес? — заметил он негромко.

Силач оглянулся с таким испугом, как будто латники уже стояли за деревьями.

— Прости, — пробормотал он. — С утра у меня башка вообще плохо варит, а еще после вчерашней выпивки… Там этот мальчишка. Ну, ты знаешь, который у Орфея работает и в которого Мегги… — Силач запнулся, поймав взгляд Мегги. — Ну вот, что ни скажу, все глупость выходит! — застонал он, закрывая ладонями круглое лицо. — Сплошная глупость! Но я не нарочно, просто у меня так получается!

— Фарид. Его зовут Фарид. Где он? — Лицо Мегги озарилось радостью, хотя она и старалась не подать виду.

— Ну да, Фарид. Странное имя. Как будто из песни, правда? Он в лагере и хочет поговорить с твоим отцом.

Улыбка Мегги погасла так же мгновенно, как появилась. Мо обнял ее за плечи, но от любовной печали отцовские объятия не помогают. Проклятый мальчишка!

— Он прямо не в себе, осел еле на ногах держится — мальчишка его чуть не загнал. Перебудил весь лагерь. "Где Перепел? Мне нужно с ним поговорить!" Больше от него ничего не добьешься.

— Перепел! — такой горечи в голосе Мегги Мо еще не слыхал. — Я ему тысячу раз говорила не называть тебя так. Вот дурак!

Влюбилась не в того. Но сердцу ведь не прикажешь!