Глава 14
На месте мы оказались довольно быстро. Остановив машину в начале кладбища, я громко хлопнула дверцей и посмотрела по сторонам. Дед Герасим достал лопату и направился в ту сторону, где еще совсем недавно мы похоронили уголовника.
– Ну, что ты сразу лопату-то взял? – раздраженно спросила я и посмотрела на деда Герасима злобным взглядом.– Что тебе приспичило?
– Ты же сама сказала, мол, возьми на всякий случай.
– Я имела в виду, чтобы она на всякий случай лежала в багажнике.
– Да какая разница лежит она в багажнике или я ее в руках понесу,– никак не хотел сдаваться дед.
– Большая. Твоя лопата наводит меня на не самые веселые мысли. В конце концов сейчас день. Мало ли кто тут может пройти.
– Да тут отродясь никто не хаживал.
– Ты всегда так говоришь. Только непонятно, откуда здесь тогда уголовник взялся и эти два «охотника».
Видимо, мои последние слова произвели на деда Герасима должное впечатление. Он остановился и посмотрел на меня каким-то странным взглядом.
– Ань, а ведь у нас раньше и в самом деле тихо было. Все время, пока ты не приехала.
Я заморгала глазами и почти со свистом вдохнула воздух.
– Ты хочешь сказать, что с моим появлением в вашей деревне стало твориться черт-те что?!
– Нет, ты не подумай плохого. Просто это какое то совпадение.
Не успев договорить последнюю фразу, я зашлась в крике ужаса. Дед оказался прав, и насчет его белой горячки я явно поторопилась. Могила, которая должна было быть зарытой, была открыта и наоборот. Увиденное произвело эффект разорвавшейся бомбы и заставило меня так сильно пошатнуться, что я чуть было не упала на землю. Облокотившись на деда, я ожесточенно терла глаза, отказываясь им верить.
– Дед, да что ж это такое делается?! Неужели кто-то решил сыграть с нами дурацкую шутку?!
– Да на шутку это совсем не похоже.
– Тогда как это объяснить?! Ведь так не бывает.
– И я говорю, что так не бывает. Хоронили в одном месте, а могила получилась в другом. Ты только посмотри, как трогательно нашу березку пересадили. Аккуратно, как будто она там и была.
– Дед, а кто это сделал?! – никак не могла я прийти в себя.
– Не знаю. Анька, а давай посмотрим, лежит там наш уголовник или нет.
– Ты что, собрался копать?
– Но ты же ночевать здесь не собираешься, а то могли бы это сделать ночью. Одному мне как-то не хочется.
Дед сел рядом с могилкой и закурил.
– Я ночевать не могу. Меня дома муж ждет.
– Какой муж? – дед прищурился и посмотрел на меня вопросительным взглядом.
– Ну, не муж, а сожитель… Вернее не сожитель, а любовник… Вернее не любовник, а любимый…
– Ты что, за пару дней уже успела мужчину найти?
– А я его и не теряла. Вернее, я думала, что я его потеряла, а он оказывается и не терялся. Это тот женатый, я тебе про него рассказывала. Он от семьи ушел, на развод подал. Скоро у нас свадьба будет. Я всю жизнь мечтала надеть белое платье. Такое, чтобы вырез был побольше да фата подлиннее.
Дед смачно затянулся и неодобрительно покачал головой.
– Значит, решила семью разрушить?
– Я ничего не разрушала. Там само все разрушилось.
– На чужом горе решила собственное счастье построить?
– Дед, перестань по-больному пилить! И так тошно. Он человек взрослый, соображает, что делает.
– А вот и не соображает. Очень часто бывает, что мужики сами не соображают что делают. А когда уже начинают соображать, то становится слишком поздно. Опомнись, Анька, не бери грех на душу. Что у вас там в городе холостых не осталось?!
– Да ни хрена не осталось,– я почувствовала, как на глаза накатились слезы, и поняла, что больше не могу и не хочу говорить на эту тему.– Был бы холостой, за женатого бы не цеплялась! Люблю я его, дед, понимаешь, люблю!
– Так и люби на здоровье. Встречайтесь, чтобы никто не знал.
– Так он сам не хочет. Он сам со мной жить собрался.
– Надолго ли?! Пока по семье не соскучится?!
– Хватит!!! – закричала я так громко, что у меня зазвенело в ушах.– Хватит!!! Давай копать!
Дед кивнул головой и взял лопату в руки. Когда он стал копать, я встала рядом и принялась наблюдать за процессом. Всякий раз, когда он разгибался, чтобы отбросить землю в сторону, он оглядывался по сторонам и прислушивался к каждому шороху.
– Сегодня ночью дождь был. Земля хорошая, влажная. Анька, тут работы на целый день.
– А ты все не выкапывай. Просто в одном месте до самого дна подкопай и все. Если уголовник там, то мы увидим его ноги или голову.
– Я так и сделаю. Все-таки тебя дома чужой муж ждет.
– Дед, хватит,– уже более спокойно сказала я и с трудом сдержалась, чтобы не разрыдаться.– Я со своим дерьмом сама разберусь.
– Разбирайся, дочка. Разбирайся и постарайся принять правильное решение. Только знай, что это дерьмо не твое, а чужое. Ты слишком хороша, чтобы в чужом дерьме копаться. На кой черт оно тебе сдалось? Ты посмотри на себя в зеркало. Тебе ведь только свистни.
Я уже устала свистеть. Ничего хорошего не получается. Всю свою сознательную жизнь больше всего на свете я боялась любви и мужчин. В этой жизни мне удавалось все или почти все. Мне не удавались только отношения с мужчинами. Эту науку я так и не смогла постичь. Никакая страсть не может сравниться с любовными муками. Все мои многочисленные романы оборачивались неудачей. Я очень часто бросала мужчин сама, но все свои разрывы я переживала так тяжело, как, наверное, не переживали их даже эти мужчины. Тот мужчина, с которым я собралась жить, моя полная противоположность. Он спокойный и рассудительный, а я горячая и импульсивная. Таких женщин, как я, среднестатистические мужчины обычно избегают. Они боятся сочетания красоты, целеустремленности и огромной силы воли. Хотя, признаться честно, среднестатистические мужчины меня никогда не интересовали. Мужчины всегда боялись тех женщин, которые четко знают, чего хотят и как добиться желаемого. Они никак не хотят признать, что у женщины должно быть собственное дело. Я очень непростой человек. Даже чересчур непростой. Я стремлюсь только к сильным и цельным людям потому, что именно сильные люди могут влиять на судьбу. Их сила дает им на это право. Одно время мужчины вообще перестали меня волновать, и это было страшное время. Меня предал близкий человек и моя самая близкая подруга. Разочарования оказались слишком сильными, но разве можно винить меня за то, что сегодня в моей жизни появился любимый человек, что я люблю и любима…
Яма заметно углубилась, но пока из нее ничего не виднелось.
– Дед, ну что там? Есть что-нибудь?
– Пока ничего.
– Может, там вообще этого уголовника нет? Кстати, с чего мы взяли, что он должен там быть?!
– Может, его и нет… – спокойно сказал дед, не вынимая из рта сигарету– Тогда куда же он подевался?
– Скорее всего это так и останется загадкой.
После небольшого перерыва дед вновь принялся за работу. Наверное, со стороны мы напоминали полоумных, но сейчас мы таковыми и были.
– По-моему, лопата задела какие-то лохмотья,– озадаченно сказал дед и несколько раз ударил лопатой по одному и тому же месту.
– Какие еще лохмотья? Осторожно, вдруг это уголовник.
Я не видела себя в зеркало в данный момент, но знала, что сейчас я совершенно белая. Белая, как полотно. В нос ударил запах сырой земли и запах… чего-то тухлого, страшно вонючего. Через минуту мы оба не сомневались в том, что в яме лежит покойник.
– Ань, там кто-то лежит. Кто самым наглым образом забрался в мою могилу,– немного испуганно сказал дед и стал копать дальше.
– Кто там может лежать, кроме уголовника,– меня замутило, и я отошла немного подальше.
Голова закружилась от тошнотворного запаха, а в ушах так загудело, что мне пришлось собрать все свои силы, чтобы не упасть рядом с пустой могилой и не отдаться воле Всевышнего.
– Ань, да что тут творится, елки зеленые! – возмущенно закричал дед и резко перестал копать.
– Что там?
– Тут совсем другой мужик.
– Какой другой?
– А я почем знаю. Я его в первый раз вижу.
Я вновь подошла к могиле и издала пронзительный крик. В почти раскопанной яме лежал… следователь Голубев. Конечно, это был он, я не могла ошибиться, даже при том, что его глаза были плотно закрыты.
– Ань, ты его знаешь?
– Да так, видела в городе один раз. Дед, а как он здесь оказался?
– А я почем знаю. Я его сюда не закапывал.
– А кто ж его сюда закопал?
– Понятия не имею.
– Дед, а он точно мертв?
– Ну, а ты сама как думаешь? Ежели человек лежит закопанный в могилу – значит, он мертв.
– Дед, а может, ты проверишь? – с дрожью в голосе жалобно пробормотала я.
– Что проверить?
– Ну, жив он или мертв.
Дед широко открыл рот и посмотрел на меня полоумным взглядом.
– Ты что такое говоришь, дочка? Ты хочешь, чтобы я спустился в могилу к покойнику?
– Я хотела, чтобы ты пощупал у него пульс…
– Да какой к черту пульс, ежели человек в сырой земле лежит?!
– Просто еще совсем недавно он был жив…
Очень многие люди еще совсем недавно были живы, а затем умерли. Смерть – она ведь никогда не спрашивает, сколько тебе жить отпущено. Она подстерегает совсем неожиданно. Она не привыкла спрашивать разрешения. Сама посуди, разве может человек без кислорода в могиле лежать? Даже если его сюда живым закопали, то он уже все равно умер.
– Дед, а кто его сюда закопал-то? – я понимала, что задаю глупый вопрос, но просто не могла его не задать.
– Ты меня об этом спрашиваешь? Я-то почем знаю. Я только вижу, что этот крендель не деревенский, а городской. Одет он дорого, добротно. Ежели его сюда кто-то закопал, значит, это кому-то было нужно. Может, он провинился в чем… Может, денег кому-то должен… Я ваши городские законы не знаю… У вас там в городе из-за всякой ерунды могут на тот свет отправить. Бабка Матрена говорит, что убить могут даже из-за недоброго взгляда.
– У вас в деревне тоже… Просто этот человек ко мне совсем недавно в квартиру приходил. Ума не приложу, как он мог тут очутиться.
– А он к тебе с добрыми намерениями приходил?
– Дед, а ты как думаешь, сотрудник уголовного розыска может прийти с добрыми намерениями?
– Смотря какой сотрудник. Вот наш участковый, который целых четыре деревни обслуживает, сюда почти не наведывается, а ежели он приходит, то только с самыми недобрыми намерениями. Наведывается ко мне раз в полгода и прямо с порога заявляет, чтобы я ему самогонки налил да еще собой в дорогу дал.
– А этот и вовсе оказался не из милиции.
– Дочка, я предлагаю нам с тобой о плохом не думать, а уносить отсюда ноги. Пусть о нем думают те, кто его сюда закопал. Пусть у них голова болит. А я сверху земли набросаю, прикрою его, и пойдем отсюда от греха подальше. Пока это безобразие не закончится, я себе больше могилу рыть не буду, а то в мою могилку еще кого-нибудь похоронят. У вас там что, на городских кладбищах все места заняты?
– Понятия не имею. Я вообще туда не езжу.
Как только дед начал закапывать Голубева или кто он там был обратно, я отошла чуть подальше и постаралась логически подумать о том, каким боком он здесь появился. Но мой переутомленный мозг просто напрочь отказывался связывать все недавние события в какую-то логическую цепочку и найти в них хоть долю здравого смысла. Но одно я понимала со всей ясностью: то, что он лежит здесь, как-то связано со мной. Я сердцем чуяла, что он явился по мою душу. Сначала он возник в моей квартире, теперь вот в дедовой могиле, а в следующий раз… Нет, следующего раза не будет. Следующего раза просто не может быть потому, что он мертв… От того, что в последнее время на меня навалилось слишком много различных фактов, напрочь лишенных смысла, мне вдруг стало страшно. Впервые за долгое время мне по-настоящему стало страшно.
А все началось с той проклятой вечеринки, на которую пригласил меня Михаил. Больше никогда, никогда не буду ходить на такие сомнительные тусовки. Я буду довольствоваться теми заработками, которые имею на киностудии. В конце концов у меня уже есть деньги – как-никак, больше полумиллиона баксов. И в конце концов у меня есть муж. А само понятие «муж» уже включает в себя деньги.
Крепко закусив губу, я подумала о том, что мои нервы совсем расшатались да и выдержки никакой. Быть может, мне нужно отдать Михаилу деньги и тогда все закончится? Тогда зачем столько мучений, страхов, терзаний? Михаил не спрашивает о деньгах, да и я о них особо не говорю. Хотя он хочет спросить о них завтра… Что ж, посмотрим, что будет завтра. А пока я понимаю, что эти деньги, которыми я даже не могу воспользоваться, не принесли мне ничего кроме неуверенности, страха и постоянного беспокойства.
Мне захотелось зарыдать, но только не здесь, не на кладбище… Эти деньги расшатали мои нервы так сильно, что в последнее время я стала чувствовать себя хуже. Некуда. У меня все болит, а может быть, что-то одно, но я не знаю, что именно. Голова, сердце, душа…
Я вновь обернулась на деда, и у меня закружилась голова.
– Дед, ты там скоро?
– Дочка, ты ж видишь, что я на месте не стою. Дай хан земельки немного набросаю, а то мало ли кто на кладбище еще может пройти. Тем более ты учитывай мой возраст. Мне самому скоро на тот свет отправляться, а я лопатой орудую, словно молодой.
– С чего ты это решил на тот свет отправляться? Ты фору любому молодому дашь.
– Не говори ерунды, дочка. Возраст, как ни крути, свое берет.
Поняв, что я больше не могу стоять, я села на корточки и обхватила колени руками. Я всегда была сильной женщиной и умела сносить все жизненные трудности с удивительным достоинством. Мужчины никогда не любили тех женщин, которые склонны к истерике, у которых эмоции всегда застилают разум. А я другая, я всегда была другая… Я сильная, трезвая и неплаксивая. Только в последнее время со мной что-то случилось… Наверное, слишком много всего произошло. Слишком много… А раньше, я всегда умела свои переживания скрывать. Наверное, дед Герасим правду сказал, что возраст берет свое. С годами я становлюсь беззащитнее, эмоциональнее, утонченнее… Конечно, говорить о возрасте мне еще рано, но все же, как ни крути, сила переживаний зависит именно от этого самого возраста. Ведь раньше я даже не впала в истерику, когда мой отец в реанимации оказался, а когда он умер, я все время молчала и даже молча стояла на кладбище, не уронив ни слезинки. Хотя что творилось у меня внутри, не передать. Недаром же я профессиональной актрисой стала. Значит, еще тогда я умела играть и перевоплощаться. Я в этой жизни училась только одному: быть сильной. Я научилась выдерживать самое плохое и выглядеть в глазах окружающих меня людей бездушною стервою, которую ничем не проймешь, даже смертью близкого человека.
– Ань, ты что села-то? Тебе плохо?
– Не знаю, что-то мутит меня. Больно много времени мы на кладбище проводим. Словно могильщики.
– А мы и есть могильщики. Одного закопаем, другого раскопаем, и наоборот.
Дед засмеялся, но так как юмор был черным, то он естественно не вызывал у меня ответной реакции.
– Анюта, ты лучше в машине посиди. Что ж ты на землю-то уселась?
– Я не на земле сижу, а на корточках.
– Но ведь неудобно же.
– Мне не до удобств сейчас. Тебе много еще?
– Немного. Я уже сам уработался. Ежели бы кладбище было действующее, я бы сюда могильщиком устроился. Рука уже набита. А может, она бы еще больше была набита, если бы мне за это платили. Какая-никакая, а прибавка к пенсии. Хотя на черта мне эта прибавка нужна, магазина-то все равно нет. Вот если бы мне водочкой платили, тогда другой разговор.
Я подняла голову и заинтересованно посмотрела на деда.
– Дед, а ты не боишься пить-то столько? У тебя уже организм весь заспиртован.
– Вот и хорошо, что заспиртован.
– Да что ж хорошего то?
– А то, что я уже простудой черт знает сколько времени не болею.
Встав с земли, я слегка отряхнулась и пошла в ту сторону, где стояла машина.
– Дед, я тебя в машине подожду. Только давай быстрее, ладно?
– Что ты меня все торопишь?! Я же не робот, а пожилой человек. Лучше бы лопату взяла да подсобила,– не на шутку разозлился изрядно уставший дед.– Привыкла в своем банке деньги считать…
– Дед, я с лопатой никогда не дружила. Физический труд меня никогда не привлекал, а только интеллектуальный. Это ты у нас человек деревенский. Как-никак на земле вырос. Вот тебя и должно тянуть к земле. Тебе на огороде не привыкать работать.
– На огороде не привыкать, а на кладбище привыкнуть надо.
– Давай, я жду,– я махнула рукой и направилась к своей машине, которая стояла в самом начале кладбища.
Как только я к ней подошла, то сразу обратила внимание, что у нее спущено заднее колесо.
– Вот черт! Надо же, а резина совсем новая.
Признаться честно, я еще никогда не меняла колеса, но теоретически знала, как это делается. В моем багажнике имелась не только запаска, но и домкрат. Достав все необходимое из багажника, я почесала затылок и решила, что у меня есть время это попробовать. Сев на корточки, я схватила домкрат и стала судорожно соображать, как им орудовать.
Если я знаю, как это делается, значит, я смогу это сделать, подумала я. Вдруг за моей спиной заскрипели тормоза. Я обернулась и увидела, что рядом со мной остановилась видавшая виды японская легковушка. Стараясь сохранить самообладание, я стала снимать колесо, не обращая внимание на дрожь в руках. Из машины лихо выскочили два коротко стриженных молодца и кинулись прямо ко мне. Подсознательно я сразу почуяла недоброе, но по-прежнему не поднимала головы, изо всех сил демонстрируя, что я очень занята делом.
– Здорово, красавица! – ехидно поздоровался один из них и бесцеремонно сел рядом на корточки.
– Здравствуйте,– вежливо ответила ему я, и сняв приспущенное колесо, положила его на землю.
– Тебе помочь?
– Спасибо, я сама.
– Смотри, не женское это дело Я уже давно не разделяю дела на женские и мужские. Я привыкла все делать сама.
– У тебя что, мужика что ли нет? – словно лошадь заржал незнакомец и дружелюбно хлопнул меня по плечу своей пятерней.
– У меня его слишком долго не было.
– А щас?
– Сейчас вроде бы появился. Я еще сама пока точно не знаю.
– Это как?! – незнакомец захлопал глазами и посмотрел на меня подозрительным взглядом.
Я достала запаску и принялась ставить ее на место спущенного колеса.
– А кто его разберет, этого мужика. Сегодня он есть, завтра его нет…
– Тебе, подруга, в натуре, какие-то мужики левые доставались, наверное…
– Может быть. Правые пока не встречались.
– Ну, ты, подруга, даешь. Витюха, ты слышишь, чо она говорит. Витюха, она по-моему к мужикам хреново относится. Как этих баб-то называют, которые мужиков на дух не переваривают?! Феминистками. Точно, феминистками… Феминистка, наверное.
Парень вновь хлопнул меня все той же здоровой пятерней по плечу и уж чересчур язвительно спросил:
– Ты случайно не феминистка?!
– Пока нет.
– А что, скоро будешь?
– Не знаю. Может, и буду. Я никогда ничего не планирую.
Второй парень оказался более суров, чем первый, и менее разговорчив. Не говоря ни слова, он взял меня за шкирку и заставил оторваться от домкрата, а точнее, он заставил меня встать. Я так растерялась, что даже не успела испугаться. Встав в полный рост, я резко убрала от себя чужие руки и вдохнула как можно больше воздуха.
– Вы что?!
– А ты чо? – процедил сквозь зубы молчаливый.
– Я тут себе спокойно сижу, колесо ставлю, а вы мне мешаете…
– А чо это ты на кладбище колесо ставишь? – молчаливый Витюха так сощурил свои недобрые глаза, что по моему телу пробежал колючий холодок.
– А какая разница, где колесо ставить? Где оно спускается, там я его и ставлю.
– А какого лешего оно у тебя на кладбище спустилось?
– Не знаю. Спустилось и все. Я-то тут при чем? Оно могло в любом месте спуститься. Это от меня не зависит.
Парень по имени Витюха, видимо, очень сильно разозлился и уже в который раз хорошенько меня тряхнул.
– Ты, овца, чо из себя корчишь?! Ты чо, вопроса не поняла?! Ты чо на кладбище делала?!
– Я на кладбище ничего не делала,– растерялась я еще больше.– Я просто мимо проезжала, и у меня колесо спустило. Вы же меня не среди могил увидели, а у входа на кладбище. И вообще, вы кто такие? И на каком основании вы так со мной разговариваете?!
Самый лучший метод защиты – это нападение, отметила я про себя и постаралась побороть в себе страх.
– А ты кто такая?
– У меня здесь дача. Я сюда часто приезжаю, а лично вас я тут вижу в первый раз.
– У нас тут тоже дача.
– А это не вы случайно у бабки Матрены остановились?
– Мы.
– Понятно. Я не говорю, что мне очень приятно с вами познакомиться, но теперь будем знакомы.
– Витюха, а девка-то борзая,– произнес тот, который был посмелее.– Наглая девка-то. Наверное, ее жизни никто не учил. Может, поучим?
– Это вас никто не учил, как со старшими разговаривать. Просто кошмар, какая у нас молодежь пошла невоспитанная.
– Это ты-то старшая что ли?
– Старшая, а что, не похожа?!
– Не придуривайся, малолетка хренова.
Я судорожно захлопала глазами и чуть было не взорвалась от охватившего меня возмущения. Еще никто и никогда не называл меня малолеткой, тем более сейчас, когда от моей бурной молодости остались одни ностальгические воспоминания.
– Это я-то малолетка?!
– Ты!
– Я?!
– Ты. Витюха, а она на одну артистку похожа.
– Какую еще артистку?
– Да щас самую популярную. Помнишь? Я ее фамилию забыл.
– Я не помню, когда в последний раз телек смотрел.
– Да ты должен ее знать. Она часто играет.
– Я же тебе говорю, что телек вообще не смотрю.
– Есть у нее что-то от той артистки. По этой артистке мой батя сохнет. Накупил с нею кассет и от телевизора за уши не оттащишь. Матушка ему объясняет, что артистки те же самые проститутки, а он и слушать не хочет. Бутылку прикупит и к телеку. Матушка сказала, чтобы он к ней шлепал, если он как лох последний голову потерял. Только та покрасивее и поярче. Эта захезанная какая-то, словно из подвала вылезла.
Парень усмехнулся и обратился ко мне.
– Подруга, тебе кто-нибудь говорил, что ты на одну артистку похожа?
– Нет.
– Это значит я тебе это первый говорю?
– Первый.
– Тогда танцуй от счастья. Я тебя лахудру с такой теткой сравниваю – это ж какая честь! Видишь, какой я ни есть, а комплименты женщинам делать умею.
– Хорошенькие комплементы,– раскраснелась я от злости.– Кто дал тебе право называть меня лахудрой?! Что думаешь, одинокую женщину встретил на кладбище и можешь ее оскорблять?! Что думаешь, за меня заступиться некому?!
– Мне никто никаких прав никогда не давал. Они у меня и так всегда были,– процедил сквозь зубы разозленный парень и посмотрела на меня так, как смотрят на заклятого врага.
Справедливо рассудив, что наши споры могут продолжаться целую вечность, я приняла решение как можно быстрее закрутить колесо и унести подальше ноги. Показав, что разговор окончен, я села на корточки и с демонстративной яростью принялась крутить это злосчастное колесо. Моя наглость не осталась незамеченной. Молчаливый парень по имени Витюха уже во второй раз схватил меня за шкирку и поставил на ноги.
– Ты чо отворачиваешься, когда с тобой люди разговариваю!?! Я чо по твоему перед тобой стоять должен, а ты передо мной сидеть?!
– У меня времени в обрез. Я, по-моему, все сказала и попрошу не трогать меня своими руками.
– А мне насрать, что у тебя времени в обрез. Мне вообще на все на свете насрать.
– Господи, сколько же в тебе говна,– ядовито заметила я и хотела было опять заняться колесом, но парень по имени Витюха буквально рассвирепел и взял меня за подбородок.
– Тебя, подруга, точно никто никогда не наказывал. Видно, придется мне щас это сделать. Я тебе покажу где раки зимуют.
– Да что вам от меня надо?!
– Говори, какого хрена ты на заброшенном кладбище делаешь?!
– Мимо проезжала.
– Мимо проезжала?!
– Мимо.
– Да только тут мимо никак не проедешь. Сюда обязательно свернуть надо.
– Вот я и свернула, чтобы колесо поменять. Не буду же я посреди дороги его менять, людям мешать.
– Каким людям?! Ты прекрасно знаешь, что здесь отродясь никаких людей нет.
– На кладбище мне как-то спокойнее…
– И кладбища, значит, не боишься?!
– А почему я должна его бояться?
– И могил не боишься?
– Нет. В том городе, где я родилась, кладбище недалеко от моего дома было. Мы туда с одноклассниками часто ходили. Могилы рассматривали. Так что у меня вообще по этому поводу страха никогда не было. А мои родители прямо на кладбище огород садили! Вернее прямо у самого кладбища. И не мы одни так делали, а многие. Говорят, что там перегной хороший и картошка хорошо росла. Посадишь немного картошки и подойдешь к какой-нибудь могилке, табличку посмотришь. А там такой-то такой-то, такого года рождения. Я больше всего фотографии любила рассматривать. А на них человеческие лица, которых больше нет… Это сейчас мне как-то не по себе от таких воспоминаний, а тогда ничего, нормально было. Кладбище, обнесенное огородами… Одни расширялись, подбирались поближе к могилам и сажали там свои картофельные плантации. Другие психовали, что так мало места, и хоронили своих близких прямо на этих плантациях…
– Витюха, чо она какую-то пургу несет?. – перебил меня самый говорливый.
– Я объясняю, почему я кладбища не боюсь. Если я все свое детство на кладбище огород сажала, то почему я колесо не могу поменять?! Для меня кладбище, можно сказать, дом родной, если мне, конечно, тут посторонние не мешают.
Не знаю, убедили ли мои доводы этих двух неприятных типов, но их квадратные физиономии не стали хоть немного добрее и не выражали ничего, кроме тупости перемешанной со страшным цинизмом.
– Дочка! Дело сделано! Я жмурика поаккуратнее закопал! Посимпатичнее!
Мы одновременно повернули головы в сторону леса и увидели изрядно уставшего деда Герасима, пробирающегося между мо ил.
