Глава 12

Той ночью мне снилось свидание с мужем. Я сидела в застекленной кабинке и разговаривала с Пашкой по телефону. Пашка смотрел на меня каким-то несчастным, затравленным взглядом и просил у меня прощения. В его глазах читались страх и нер–возность. Он был какой-то страшный, остриженный, чересчур нервный и даже немного агрессивный. Я сразу отметила, что Паша похудел. Я смотрела на расчесанное тело и чувствовала свою вину, ведь мотает срок он, а не я. Мне показалось, что у мужа началась чесотка: он со мной разговаривал и постоянно чесался. Я плакала и спрашивала о его язве. Он просил побольше сигарет и чая. А я жаловалась на женщин, которые принимали передачи. Они не хотели передавать таблетки от язвы, а договориться с ними было практически невозможно. Еще он попросил, чтобы я обязательно передала ему салфетки и туалетную бумагу. Он пожаловался, что с этим страшная напряженка. В ход идут газеты и журналы. Пашка сказал, что от того, что камеры не проветривают, у него на ногах появились какие-то болячки.

Во всех кабинках было безумно шумно. Кто-то кричал, а кто-то плакал. Когда Павел уходил, я схватилась за сердце и зарыдала. Он обернулся, и я не могла забыть этого взгляда… Он попытался мне улыбнуться, но эта улыбка была такой неестественной и вымученной, словно он возвращался не в камеру, а шел прямо на эшафот.

Я проснулась от звонка мобильного телефона, потерла глаза и дотянулась до трубки. На экране высветился незнакомый мне номер. Первые секунды я не могла поверить в происходящее: на том конце провода послышался голос Пашки.

– Паша, ты???

– Я, любимая!

– Как же так…

– Света, жена моя, я не пойму, что случилось. Жорж пропал, – взволнованно заговорил Пашка. – Следователь предлагает мне своего адвоката, но зачем мне ментовской адвокат? Все, чем он может мне помочь, так это засадить меня по полной программе. Ты же понимаешь, что без толкового и грамотного адвоката мне не выкарабкаться. Срочно найди Жоржа. На счету не просто каждый день, а каждая минута. Его телефон недоступен. Он обещал освободить меня как можно быстрее. Куда он подевался, черт бы его побрал?! Когда выйду на волю, я с ним разберусь и покажу кузькину мать! Я ему, лоботрясу, устрою. Я лишу его адвокатской деятельности!

– Паша, откуда у тебя телефон? – На минуту я потеряла дар речи.

– У ребят взял позвонить.

– А что, у вас там есть телефоны?

– Кое у кого есть.

– И с них можно звонить?

– Света, здесь вообще не существует слова «можно». Здесь есть только слово «нельзя». Телефоны запрещены, но кое для кого тут нет ничего невозможного. Я воспользовался чужим телефоном по той причине, что у меня нет другого выхода. Мне начинает казаться, что меня никто не собирается отсюда вытаскивать. Светлана, срочно найди Жоржа или нового адвоката. Ты уже дала деньги жене сбитого мужика? Ты должна ее подкупить. Тебе уже давно следовало это сделать. От денег никто не отказывается. Если она не берет деньги, значит, нужно увеличить сумму. Светуль, ну не мне же тебя учить.

– Я ее уже подкупила, – ледяным голосом ответила я. – Она на моей стороне.

– Хоть на этом спасибо. Если она на твоей стороне, значит, и на моей тоже. Света, срочно вытащи меня отсюда. Сними все деньги со счета и дай следакам сколько потребуется. Конечно, этим должен заниматься адвокат. Это его прямая обязанность. Поэтому ищи Жоржа или другого адвоката. Деньги – дело наживное. И собери мне передачу. Передай побольше «чифа».

– Чего?

– Чая.

– Ты же не любишь чай!

– Здесь меняются все привычки. Пойми, «чиф» ценится среди заключенных. От него ловишь кайф. Я уже подсел на «чиф». Тут не пьет его только тот, у кого слабое сердце. Многие отсюда возвращаются на волю и по-прежнему пьют «чиф». Это же заменитель алкоголя. Конечно, на свободе можно купить водки или виски, но многие после тюрьмы все равно пьют «чиф». Так что, Светуля, «чифа» положи побольше. Без него у меня начинаются сильные головные боли. «Чиф» тут готовят по-особенному. Он должен настояться и загустеть, как кисель. От него хоть мозги немного мутнеют и окружающая тебя действительность кажется не такой удручающей. Некоторые для усиления эффекта предварительно глотают таблетки димедрола. Ты даже представить себе не можешь, как они от этого счастливы.

– Это же такая гадость…

– Светуля, но ведь чем-то надо разнообразить тюремную жизнь.

– Что ж, ты теперь всю жизнь «чиф» пить будешь?

– Когда выйду на свободу, буду соскакивать с него постепенно.

– От него зубы черные, как смола. Ты же зубы все потеряешь.

– Тут есть свои способы отбеливания. Ребята берут таблетки активированного угля, дробят и полученным порошком чистят зубы. Это не за–прещено.

– И что, помогает?

– Еще как!

– Так зубы не только чернеют, они же крошатся и разваливаются.

– Светуля, это уже мелочи жизни и издержки отсидки. Положи еще майки, трусы и носки. Только купи новые. Ношеные могут не принять. Тетки, принимающие пакеты, слишком ушлые. Вес передачи не должен превышать восьми килограммов.

– Как твоя язва? – задала я вопрос дрогнувшим голосом. – У вас там есть врач?

– На больничку посылают только в очень тяжелом состоянии. Тут не приходится ждать сочувствия от тюремного персонала. Тут есть фельд–шер, или, как его здесь называют, лепила. Знаешь, в СИЗО даже желудок начинает воспринимать омерзительную пищу, от одного вида которой уже может стошнить. Получается, что человеческий организм ко всему привыкает. Даже к тому, к чему на первый взгляд привыкнуть просто невозможно. Тут нет такого понятия, как «вкусно» или «невкусно». Тут есть такое понятие, как «надо», чтобы организм не съел сам себя. Когда я в первый раз увидел тюремную пищу, у меня появилось сильнейшее желание отдать ее на экспертизу и узнать, из чего она состоит и можно ли ее допускать к употреблению. Крайне неприятно видеть, как мои сокамерники находят в баланде осколки стекла, мусор или крысиный хвост.

– О боже, – поморщилась я.

– А что ты думала – тут и такое встречается. Да и вода здесь практически непригодна для питья. Страшно представить, по каким трубам она протекала, прежде чем сюда попасть. Она мутная, окрашена в рыжий цвет. Прямо не вода, а какая-то непонятная слизь. Основным развлечением в камере являются шашки и кости, сделанные из хлебного мякиша. – Пашка тяжело вздохнул и добавил: – Света, ты должна сделать все возможное и меня отсюда вытащить. Ты слышишь?

– Слышу, – глухо ответила я.

– Вся надежда только на тебя. В тот день, когда ты сидела за рулем, была плохая видимость и шел сильный дождь, ты сказала мне о том, что нуждаешься в моей помощи. Я бросился тебе на помощь, не раздумывая ни минуты, я сел за тебя. Теперь в твоей помощи нуждаюсь я. – Паша напомнил мне, что же произошло на самом деле, в надежде, что у меня проснется совесть и я приступлю к решительным действиям. – Пойми, сидя здесь, я ничего не могу изменить. Я знаю, что тебе сейчас тоже несладко, но мы ведь любим друг друга. Это главное. Ты же моя жена, единственная и неповторимая на всю жизнь. Женам других заключенных сейчас тоже очень сложно. Они крутятся как могут, работают на трех работах, чтобы были деньги на передачи, стоят в диких очередях, приезжают издалека, унижаются перед администрацией, выслушивают различные оскорбления. Любимая, потерпи. Скоро этот кошмар закончится. Мне здесь тоже нелегко. Я и представить себе не мог, что буду запертым в четырех стенах. Я здесь целыми днями нахожусь под психологическим и физическим давлением. Следак постоянно путает показания, и, как назло, Жорж куда-то пропал. Но меня бережет твоя любовь. Она мне помогает. Мы же с тобой близкие люди. Срочно разыщи Жоржа или найди другого хорошего адвоката. Заплати кому надо, но вытащи меня отсюда как можно быстрее. – В Пашкином голосе слышалось отчаяние.

Я не могла не отметить, что Пашкин голос стал каким-то чужим и не таким, как раньше. В его речи появился блатной жаргон, которого раньше никогда не было. Он говорил на одной ноте, без повышения или понижения интонации.

– Ну а как тебе там вообще? – только и смогла сказать я.

Я понимала, что это глупый вопрос: не может же Пашка ответить, что ему все очень нравится и он с удовольствием проведет здесь время еще.

– Свет, мне здесь нелегко, – признался Пашка. – Я стараюсь поменьше говорить и побольше слушать. Когда меньше говоришь, то не попадешь впросак. Тут я научился быть сдержанным в общении и следить за своим базаром. Тут я всегда начеку и стараюсь избегать любой враждебности и конфликтов. Не лезу никому в душу и не открываю свою. Я сразу дал себе установку не бояться своих сокамерников. Страх не дает ничего хорошего и вызывает нервное напряжение. Я сразу просек, что ничего нельзя поднимать с пола, особенно если что-то упало рядом с «дальняком». Я научился спать и видеть. Излишняя осторожность тут никогда не помешает. Главное, сохранить свою психику в порядке. Тут всё и все испытывают меня на прочность. Я знаю, что кто оступился в местах лишения свободы, уже не сможет подняться на воле. Знаешь, тут мы все гораздо сильнее, чем о себе думаем. Главное, прислушиваться к голосу здравого смысла и не поддаваться эмоциям. – Пашка сделал паузу и грустно добавил: – Свет, я вынужден отдать телефон. Сама понимаешь, время – деньги. Я только хочу сказать тебе о том, что я очень сильно тебя люблю. Знаешь, я тут о многом думал. Многое переосмыслил. Когда я вернусь, давай подумаем о ребенке.

– О ком? – Я стала жадно глотать ртом воздух.

– О ребенке, любимая. Я хочу, чтобы ты родила мне очаровательную девочку. Такую же очаровательную, как ты сама. Люблю тебя. Все, родная, больше не могу говорить. Ты самое дорогое, что у меня есть. Отныне моя жизнь в твоих руках, и мое возвращение напрямую зависит от тебя.

Когда Паша повесил трубку, я уткнулась в подушку и прослезилась. Я хотела сказать своему мужу, что между нами все кончено. Очень хотела… Но у меня не хватило силы духа. Мне так хотелось ему сказать, чтобы он обратился за помощью к какой-нибудь Кристине, а может быть, к Тане, Лене, Веронике. Что у меня нет никаких сил и, самое главное, желания вытаскивать его из тюрьмы. Как же мне хотелось ему сказать, что все, что я сейчас к нему испытываю, – это ненависть, что тюремная камера послана ему свыше хотя бы для того, чтобы он хорошенько подумал, что больше так продолжаться не может и нужно остановиться.

Про таких, как Пашка, говорят: «Горбатого могила исправит». Не знаю, как там насчет могилы, но, может быть, его все же исправит тюрьма. По крайней мере сейчас его голова занята не мыслями о том, какую трахнуть сегодня бабу, а тем, как выжить в таких условиях. Пройдет время, и надежда на возвращение в Пашкином сердце будет все слабее и слабее, а со временем и вовсе угаснет. Мне бы очень хотелось, чтобы изоляция от мира перевернула его представления о семейных ценностях.

Я тысячу раз слышала о том, что измену можно простить, надо закрыть на нее глаза и жить с любимым человеком дальше, делая вид, что ничего не произошло и ничего страшного не случилось. Но это не про меня. Я считаю, что измена не может возникнуть из-за каких-то обстоятельств и ей не может быть оправданий. Когда в личной жизни полный порядок, то в изменах нет необходимости. Я считаю, что отношения между мужчиной и женщиной должны быть такими, чтобы чувствовалась твердая почва под ногами, а если твердая почва превратилась в болото, то грош цена таким отношениям. Я не хочу рассуждать о том, что все мужчины полигамны, и ругать мужскую физиологию, потому что я твердо уверена в том, что любой человек в состоянии контролировать свои инстинкты. Если мужчина хоть раз изменил, то он на этом не остановится. Измена обязательно повторится. Да и рассуждать об изменах в отношении моего мужа крайне неуместно. Это не единичный случай. Это даже не измены. Это настоящая патология, а мой муж – сексуальный маньяк, и этим все сказано. Я даже не знаю, лечатся ли подобные отклонения. Скорее всего нет.

Возможно, в глубине души он считает, что он меня любит, ведь сел же он за меня, но такая любовь мне не нужна. Конечно, где он найдет еще такую дуру, которая ничего не видит, ничего не слышит и думает, что все хорошо. К ней можно приходить пьяным, уставшим, измотанным после очередного секса, а она будет мерить давление, переживать и говорить о том, что нужно меньше работать…

Я испытываю к себе чувство жалости. Это унизительное и крайне неприятное чувство. Я чувствую себя обманутой, несчастной и даже глупой. Как мой муж такое долгое время мог водить меня за нос? Почему я ни о чем не догадывалась и ничего не подозревала? Как такое возможно???

Я знаю, что пройдет время и я смогу спрятать эти воспоминания в самый дальний угол своей души. Нужно просто набраться сил, терпения и все пережить. Это очередное жизненное испытание, и я должна выйти из него с высоко поднятой головой. Я знаю, что душа развивается и крепнет в испытаниях и страданиях. Все плохое пройдет. Я смогу держаться достойно! У меня все получится. И это будет еще один повод для самоуважения. Я за чистоту отношений. Мне не нужна ложь. Каждый из нас волен поступать так, как ему вздумается. Паша сделал свой выбор. Каждый решает сам за себя и сам для себя. Я верю, что у меня еще есть возможность стать женщиной, от которой никогда не уйдет мужчина.

Теперь все будет совсем по-другому. Я буду больше уделять времени себе, потому что я слишком много времени уделяла любимому мужчине и в результате осталась ни с чем. Оказалось, что это просто потерянное время, хотя теперь я приобрела житейский опыт, который сделал меня сильнее. Многие женщины прощают измены, но я не могла себя отнести к их числу. Да и можно ли простить тот факт, что твой муж болен и он сексуальный маньяк?! Я решила сознательно отказаться от любимого мужчины ради его же блага, потому что я понимала, что если мы останемся вместе, то я буду постоянно вспоминать все его многочисленные измены, ждать новых, в каждом его слове искать подвох и чувствовать неуважение по отношению к себе, словно я наступила на свое собственное достоинство.

Судьба сама оградила меня от этого человека и отвела его в сторону. Я сильная! Я переболею, перестрадаю и приду к выводу, что это был не мой человек, потому что мой никогда бы не поступил подобным образом. Все пройдет само собой. Время лечит, и чем больше времени будет проходить, тем лучше я буду себя чувствовать и мои воспоминания уже не будут приносить такой боли. Пройдет время, и останется только легкая грусть. Пусть Пашка идет своей дорогой, а я должна пойти своей, и желательно – с высоко поднятой головой. Жизнь – это улица с односторонним движением, и я должна ехать только вперед, не тормозить и не оборачиваться назад. Одной любви совсем недостаточно для того, чтобы изменить хронически неверного мужчину. Его уже вряд ли что-то изменит. Если только тюрьма…