Говорят, что первых гномов создал Ауле во тьме Средиземья. Столь сильно желал он прихода Детей, чтобы иметь учеников, кому мог бы передать свои знания и ремесла, что не по силам ему было ждать исполнения замыслов Илуватара. И Ауле сотворил гномов — такими, каковы они и сегодня, потому что облик Детей, которые должны прийти, был неведом ему, а власть Мелькора все еще тяготела над Землей; и оттого желал Ауле, чтоб они были сильны и неутомимы. Но, боясь, что прочие валары осудят его работу, он делал ее втайне и создал Семерых Праотцев Гномов в подгорном чертоге в Средиземье.

Но Илуватару ведомо все, и в тот самый час, когда труд Ауле был окончен и он, радостный, стал учить гномов языку, что придумал для них, Илуватар обратился к нему; и в молчании внимал ему Ауле. И молвил Илуватор:

— Зачем сотворил ты это? Зачем пытался создать то, что, как сам ты знаешь, превыше твоих сил и твоей власти? Ибо ты получил от меня в дар лишь свое собственное бытие, и ничего более; а потому создания рук твоих и разума могут жить лишь этим бытием, двигаясь, когда ты пожелаешь, в другое же время — застывая. Этого ли хотел ты?

Тогда Ауле отвечал:

— Не этого хотел я. Я желал существ иных, чем я сам, чтоб любить и учить их, чтобы и они могли зреть красоту Эа, которой ты дал бытие. Ибо казалось мне, что в Арде много места и много созданий могло бы жить на ней — однако она почти пуста и бесплодна. И в нетерпении своем я впал в безумие. Однако жажда творить живет в моем сердце с того мига, как ты сотворил меня; а дитя, мало понимающее промыслы отца своего, может играть, подражая его делам не в насмешку, а лишь следуя своей природе. Но что, сделать мне теперь, чтобы ты более не гневался на меня? Как дитя отцу, я предлагаю тебе эти создания — дело рук, сотворенных тобой. Делай с ними, что пожелаешь. Но не лучше ли мне уничтожить самонадеянно созданное?

И Ауле, заплакав, схватил огромный молот, чтобы разбить гномов. Но Илуватар увидел смирение Ауле и сжалился над ним; а гномы испугались и увернулись от молота, и, склонив головы, взмолились о милосердии. Тогда молвил Илуватар:

— Дар твой я принял в тот миг, когда он был мне предложен. Разве не видишь ты, что создания эти живут теперь собственной жизнью и говорят собственными голосами? Иначе они не уклонились бы от твоего удара.

Тогда Ауле отбросил молот и возрадовался, и возблагодарил Илуватара, говоря:

— Да благословит Эру мой труд и примет его!

Но Илуватар заговорил снова и сказал так:

— Как дал я Бытие думам айнуров в начале Мира, так теперь принял я твое желание и нашел ему место; и не буду я ничего менять в твоем создании — так, как ты создал его, пусть и будет. Но не потерплю я, чтобы эти существа пришли прежде, чем Первородные моей мечты, и не награжу нетерпения. Спать им отныне во тьме Под камнями и не выйти из–под них, покуда на Земле не пробудятся Первородные; а до тех пор ты и они станете ждать — хоть ожидание и покажется вам долгим. Но придет время — и пробужу их, и станут они детьми тебе; и часты будут раздоры меж детьми твоими и моими; детьми моего милосердия и детьми моих дум.

Тогда Ауле взял Семерых Праотцев Гномов и отвел их в дальние и темные места, и уложил на покой; а после вернулся в Валинор и ждал — долгие годы.

Поскольку гномы должны были явиться во дни владычества Мелькора — Ауле сделал их очень сильными и выносливыми. Они тверды, как камень, стойки, скоры на дружбу и вражду и выносят тяжкий труд, голод и телесные раны лучше, чем все иные владеющие даром речи народы; живут они долго, много дольше людей — но не вечно. Среди эльфов Средиземья бытовало поверье, что, умерев, гномы возвращаются в землю и в камни, из которых созданы; но сами гномы говорят другое. Они верят, что Ауле–Создатель, которого они зовут Махал, заботится о них и собирает в Мандосе, в отдельном чертоге; и что в древности он открыл их Праотцам, что перед Концом Мира Илуватар благословит гномов и даст им место среди Детей. Тогда делом их будет служить Ауле и помогать ему в восстановлении Арды после Последней Битвы. Еще говорят, что Семь Праотцев Гномов возвращаются в жизнь в своих потомках, принимая свои древние имена; самым почитаемым из них в поздние Эпохи был Дарин, отец народа, дружившего с эльфами, — царствовал он в Кхазад–Думе.

Когда Ауле трудился над созданием гномов, он хранил свой труд в тайне от прочих валаров; однако в конце концов открылся Йаванне и поведал ей обо всем, что случилось. И Йаванна сказала ему:

— Эру милостив. Я вижу, сердце твое радуется, и по праву — ибо ты получил не только прощение, но и дар. Но так как ты таил от меня свои замыслы, дети твои не будут любить того, что люблю я. Им, как и тебе — их отцу, — будут милее дела собственных рук. Они будут строить под землей — и не замечать того, что растет и живет на ней. Не одно дерево ранят удары их безжалостного железа.

Но Ауле отвечал:

— Это же можно сказать и о Детях Илуватара: ибо они должны будут что–то есть и из чего–то строить.

И, хотя ценность твоих созданий — в них самих, а не в пользе, что могут они принести кому–то другому, Эру даст превосходство Детям, и они будут пользоваться всем, что есть в Арде, — хотя, по промыслу Эру, не без почтения и благодарности.

— Если только Мелькор не затемнит их сердца, — молвила Йаванна.

И она не успокоилась, но печалилась сердцем, боясь того, что может случиться в Средиземье в грядущие дни. Потому она пошла к Манвэ и не повторила слов Ауле, но сказала так:

— Владыка Арды, верно ли, как Ауле сказал мне, что Дети, когда придут, будут властвовать над созданиями моих рук и делать с ними, что хотят?

— Это так, — отвечал Манвэ. — Но почему спрашиваешь ты о том?

Йаванна умолкла и задумалась.

— Сердце мое тревожат думы о грядущих днях, — наконец молвила она. — Все, что создано мной, дорого мне. Не довольно ли, что Мелькор извратил столь многое? Ужели никто из моих созданий не будет свободен от чужого владычества?

— Будь на то твоя воля — кого бы ты охранила? — спросил Манвэ. — Кто из подвластных тебе созданий милей всего?

— Все хороши по–своему, — сказала Йаванна. — И каждый помогает оценить других. Но кэ́лвар могут убежать или защитить себя, а о́лвар — те, что растут — не могут, а из них более всего милы мне деревья. Растут они долго, а умирать станут быстро, и, если только не будут богато плодоносить, мало кто пожалеет об их гибели. Я провижу это в думах своих. Если бы деревья могли говорить от имени всего, что растет, и карать тех, кто чинит им зло!..

— Странна твоя дума, — заметил Манвэ.

— Однако так было в Песни, — возразила Йаванна. — Ибо, покуда ты был в небесах и вместе с Ульмо создавал тучи, что проливались дождем, я вздымала ветви дерев, чтобы они пили, и некоторые пели для Илуватара под ветром и ливнем.

Манвэ умолк, а думы Йаванны, что вложила она в его сердце, все росли — и переполняли его; и это увидел Илуватар. И показалось Манвэ, что вокруг него вновь звучит Песнь, и он заметил в ней множество вещей, которые, хотя он слышал их прежде, остались незамечены им. И наконец Видение открылось вновь, но теперь оно было бледно, ибо он сам был в нем — и, однако, видел, что все держится рукою Илуватара; но вот рука проникла внутрь — и из нее вышли многие дива, что были прежде сокрыты в думах айнуров.

Тогда Манвэ очнулся и сошел к Йаванне на Эзеллохар, и сел рядом с ней под Двумя Древами. И молвил:

— О Кементари, Эру сказал свое слово: «Ужели думает кто–то из валаров, что я не слышал всей Песни, до слабейшего звука слабейшего голоса? Знайте же: когда Дети проснутся, сбудутся думы Йаванны, и издалека соберутся духи, и поселятся в некоторых кэлвар и олвар — и их будут почитать и бояться их праведного гнева. На время: покуда Первородные сильны, а Последыши юны». Но разве ты забыла, Кементари, что думы твои не всегда пелись одни? Разве не встречались твои думы с моими и не обретали крыльев, подобно птицам, парящим под облаками? Это также сбудется по мысли Илуватара — и еще до прихода Детей взлетят на сильных, как ветер, крыльях Орлы Западных Владык.

Тогда Йаванна возрадовалась и встала; и, протянув к небесам руки, воскликнула:

— Высоко поднимутся деревья Кементари, чтобы Орлы могли поселиться там!

Но Манвэ тоже встал, и казалось, стоит он на такой высоте, что голос его спускается к Йаванне, как горный ветер в долину.

— Нет, — промолвил он, — лишь деревья Ауле будут достаточно высоки. В горах станут гнездиться Орлы и внимать голосам тех, кто взывает к нам. Но в лесах будут бродить Пастыри Дерев.

Тут Манвэ и Йаванна расстались, и Йаванна вернулась к Ауле; он был в своей кузне и выливал в форму расплавленный металл.

— Эру щедр, — молвила она. — Теперь остерегутся твои дети! Ибо в лесах будет жить сила, чей гнев они пробудят к великой опасности для себя.

— И все же им понадобится дерево, — сказал Ауле и вернулся к горну.