Доктор Чегодаев
– Рад тебя видеть, Дима! – донесся раскатистый бас его университетского преподавателя, научного руководителя диссертационного проекта и просто хорошего приятеля, профессора Васильева-Дельгадо. – Какими судьбами? Ты же не большой любитель подобных светских мероприятий, так ведь?
Доктор Дмитрий Иннокентьевич Чегодаев, пожимая руку профессора, который, как водится, удивлял всех своей седой бородой и лающим смехом, отметил про себя, что Аркадий Ильич прав.
В последний раз он был на светском рауте с Женей. Да, это было в вечер ее смерти, и они тогда поссорились, причем так глупо…
– Да вот, решил проветриться, – развел руками Дмитрий Иннокентьевич. – А вы, Аркадий Ильич? Вы же тоже не поклонник подобных приемов…
Профессор расхохотался. Погладил седую бороду и, блеснув стеклами роговых очков, ответил:
– Ну и на старуху бывает проруха! И даже на профессора! Раут ведь у нас научный…
– Неужели… – начал доктор Чегодаев, сетуя на себя за то, что не удосужился просмотреть список лауреатов, которых надлежало чествовать во время этого приема в отреставрированном особняке в самом центре Москвы. – Неужели вы один из счастливчиков…
– Увы и ах, нет, Димочка! – пробасил профессор. – Но мое время еще настанет, поверь мне! На этот раз меня попросили произнести спич в честь одного из награждаемых. Ну а как известно, кто произносит речь в чью-то честь, в следующем году сам получит медаль!
Дмитрий Иннокентьевич знал, что профессор Васильев-Дельгадо был человеком тщеславным. Иначе зачем стал бы брать фамилию первой жены, дочки бежавших в тридцатые годы в Советский Союз испанских коммунистов. А для того, чтобы быть не одним из бесчисленных Васильевых в медицинском мире, а именно тем самым Васильевым-Дельгадо.
Тем вечером столичный научный бомонд, слабо разбавленный представителями светской тусовки и шоу-бизнеса, собрался на вручение премии и медали имени академика Рядно, что являлось частной инициативой нескольких ведущих предпринимателей в области фармацевтики, медицинского оборудования и генной инженерии.
Раньше бы доктора Чегодаева и на аркане нельзя было б затащить на подобный светский вечер, но в этот раз он приложил все усилия, чтобы через влиятельных пациентов получить приглашение. Пришлось даже во фрак наряжаться, ибо таков был регламент – устроители во всем старались скопировать регламент Нобелевки.
Все дело было в том, что ему не давала покоя его странная пациентка, Евгения Юнгштедт. Она же Ева… А также ее история и все события, в водоворот которых она угодила.
Ведь она исчезла и не перезвонила. Он попросил свою помощница Марину Аристарховну отыскать номер рублевского особняка четы Юнгштедт, что само по себе было делом нелегким. Наконец, заполучив его, он велел Марине позвонить туда. А потом, передумав, заперся в кабинете и сам дрожащими пальцами набрал номер.
– Особняк Германа Мстиславовича и Евгении Александровны Юнгштедт! – раздался в трубке металлический голос. – Чем могу вам служить?
В самом деле, чем? Но раз он позвонил, то отступать было уже поздно.
– Соедините меня с Евгенией Александровной! – произнес он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более уверенно и барственно. – Немедленно!
Но не на того напал. Металлический голос оповестил его, что Евгения Александровна занята, а также пожелал узнать, с кем имеет честь говорить.
Действительно, с кем?
– Бутик «Пелегрина», – выпалил он. – Евгения Александровна забыла у нас свои покупки!
– Пришлите их курьером за наш счет! – заявил его собеседник и повесил трубку.
А он-то что думал? Что ему позволят поговорить с Евой? И даже если и позволят, что бы он мог сказать? «Привет! Это доктор Чегодаев. Ну, тот, с длинными волосами и нелепой бабочкой. Жаль, что в последний раз вы удрали через окно. Могли бы неудачно упасть и сломать ногу. Не желаете заглянуть на огонек и рассказать о своих снах, в которых вы убиваете своего мужа?»
Подступиться к Еве оказалось нереальным. Он осторожно навел справки среди друзей и знакомых, узнал от жены одного из них, что госпожа Юнгштедт посещает такой-то дом моды, а также частенько наведывается в такой-то ювелирный магазин и предпочитает расположенный здесь же косметический салон.
Как выяснилось, ни в одном из этих мест Евгению Юнгштедт уже не видели в течение примерно двух, а то и трех недель. А обычно она наведывалась каждые пару дней! Как по секрету сообщили доктору Чегодаеву, она, кажется, уехала за границу.
Он проверил через клиента, работавшего в Федеральной миграционной службе, – Евгения Юнгштедт границы Российской Федерации в последние месяцы не пересекала. Последний раз вернулась с мужем на Крещение из Санкт-Морица, а с тех пор никуда не выезжала.
Ну, тогда, вероятно, легла на подтяжку.
С этим было сложнее, но доктор Чегодаев поверить не мог, что Еве требуется подтяжка. Во всяком случае, в ближайшие десять, а то и двадцать лет.
В таком случае, стало быть, она решила расслабиться в монастыре, подумать о жизни и смерти.
Вряд ли бы перепуганная, не знающая, как ей поступить, Ева решила вдруг ни с того ни с сего проехать по святым местам.
Однако доктор Чегодаев убедился – кто-то умело распустил сразу несколько слухов, причем более чем правдоподобных. И никто из знавших Евгению Юнгштедт людей не допускал мысли, что с ней что-то случилось.
А Дмитрий Иннокентьевич чувствовал, что именно что случилось.
И для того чтобы ее исчезновение не бросилось в глаза и кто-то из особо ретивых не забил тревогу, и были запущены, причем весьма умело, эти слухи.
И все же ему требовалось увидеть Еву. Чтобы удостовериться в том, что у нее все в порядке. Чтобы с чувством выполненного долга отойти в сторону. Чтобы…
Чтобы взглянуть в ее бездонные зеленые глаза, увидеть ее улыбку, услышать ее смех…
Доктор Чегодаев взял себе в руки – он не имел права забывать, что она – его пациентка, а он – ее врач. Ей угрожает опасность, поэтому он и пытается отыскать Еву, дабы узнать, что с ней все в порядке.
И ничего более…
А, кто знает, быть может, все-таки и не только это. …Но Еве об этом знать вовсе не обязательно. Ведь когда-то он уже погубил жизнь любимой женщины…
Второй раз повторять это не хотелось.
– Непременно получите! – произнес Дмитрий Иннокентьевич, возвращаясь от мечтаний к своему бородатому и громогласному собеседнику, профессору Васильеву-Дельгадо. – А ведь учредители тоже присутствуют на церемонии вручения?
Вопрос был вроде бы невинный, однако поэтому доктор Чегодаев и появился на этом скучном светском мероприятии.
– А как же, а как же! – пробасил профессор. – Всенепременно! Всегда в полном составе! А вот, кажется, и один из них!
Доктор Чегодаев увидел вошедшего высокого темноволосого мужчину с хищной внешностью и порывистыми движениями. Это был Михаил Олегович Смелянский, один из капитанов фармацевтической промышленности страны.
Профессор задался идеей тотчас познакомить «Димочку» с олигархом, и как ни отнекивался доктор Чегодаев, ему пришлось все же пожать руку Смелянскому. Тот внимательно окинул его цепким взором прищуренных глаз и отвернулся.
Доктор Чегодаев перевел дух. Собственно, он был здесь не ради Смелянского, а ради другого учредителя – Германа Мстиславовича Юнгштедта.
Или, вернее, ради его супруги Евгении Александровны, которая после их свадьбы каждый год сопровождала супруга на этот раут.
Пришлось приложить определенные усилия, чтобы узнать, где он сможет пересечься с Евой. Однако помогла все та же неутомимая, решающая любую проблему Марина Аристарховна. Она же подготовила доктору Чегодаеву подробный отчет о том, какие театры, выставки и приемы посещает чета Юнгштедт.
И оказалось, что они раз в год бывают на вручении медалей и премий имени академика Рядно. И что Ева всегда была рядом с мужем. Доктор Чегодаев залюбовался ее фотографиями: Ева в бордово-красном, лимонно-желтом и классически-черном платьях. В отличие от прочих дам она была равнодушна к драгоценностям, что, однако, только подчеркивало ее естественную красоту.
Так что если он где и мог напасть на след Евы и, что важнее всего, не привлекая лишнего внимания, поговорить с ней, так это именно на вручении премий!
– Забавный тип, этот Смелянский! – произнес профессор, разделавшись с олигархом. – Вы ведь в курсе, Димочка, что среди учредителей идет настоящая война? Потому что другим учредителем является Герман Юнгштедт…
Доктор, отвернувшись, пробормотал, что никогда не слышал этой фамилии.
– Ах, в самом деле, Димочка? Как же так! Герман Мстиславович – человек незаурядный! Настоящий тигр в джунглях бизнеса. Когда-то Смелянский и он начинали вместе, но потом, как зачастую водится, их дорожки разошлись. Были лучшие друзья, стали заклятые враги. Даже пытались разорить друг друга и едва ли не подсылали заказных убийц. Но это все сплетни, конечно! Вот если где и видятся, так это на этом приеме. Потому что никто не хочет уступить другому и покинуть учредительский совет, ведь это якобы можно будет истолковать, как будто оный дал слабину и позволил противнику одержать верх. Ерунда, конечно, но этих миллиардеров не понять. А вот, кстати, и он сам!
В этот момент в зал вошел муж Евы, Герман Юнгштедт. Он был полной противоположностью Смелянскому – невысокий, коренастый, блондинистый. Смелянский, стоявший к входу спиной, несколько напрягся, молодые люди с бритыми затылками, неловко застывшие рядом с ним, заметно насторожились. Его сопровождала высокая вертлявая блондиночка.
– Интересно, поздоровается или нет? – произнес не без любопытства профессор. Юнгштедт демонстративно прошел мимо Смелянского, ничего не сказав. Тот же в спину ему произнес:
– Что же ты, Гера, не узнаешь старых друзей!
Тот медленно развернулся и, окинув Смелянского полным презрения взором, процедил:
– Отчего же, Миша, узнаю. Только вот ты мне не друг! Причем уже давно!
И в сопровождении блондиночки направился в противоположный конец зала.
– О, они бы наверняка впились в глотки друг другу! – проворковал профессор. – А вот и чудная госпожа Юнгштедт, супруга нашего олигарха…
Дмитрий Иннокентьевич обернулся, причем, кажется, чересчур поспешно, даже задел официанта, скользившего по паркету с серебряным подносом, на котором возвышались бокалы с шампанским.
– Какой же вы ретивый, Димочка! – рассмеялся профессор. – Что, хотите узреть мадам Юнгштедт? Красива, чертовка! Будь я годков на тридцать помоложе и миллиардов на пять побогаче…
Дмитрий Иннокентьевич глазами искал Еву, однако ее нигде не было.
– Милая моя, разрешите вам представить мужчину, который жаждет с вами познакомиться! – донесся до него голос Васильева-Дельгадо. – Димочка, повернись-ка! Негоже приветствовать госпожу Юнгштедт, стоя к ней спиной!
Доктор быстро обернулся, сетуя на то, как же он мог не разглядеть у себя под носом Еву, – и заметил шикарную даму, облаченную в эксклюзивное лазоревое платье, с шикарными же белыми локонами, спускавшимися на шикарнейшую грудь. Вокруг шикарной шейки сверкали шикарные бриллианты и не менее шикарные сапфиры, а на шикарной руке покачивался шикарнейший же браслет.
Пока профессор представлял их друг другу, доктор таращился на даму, и только когда та пальчиком с шикарным перстнем игриво дотронулась до своего декольте, Дмитрий Иннокентьевич вдруг в ужасе понял, что его взгляд был истолкован совершенно по-иному!
Совершенно по-иному!
– Регина Юрьевна Юнгштедт! – повторил Васильев-Дельгадо. – Региночка, милая, вы с каждым годом не только не стареете, но вопреки законам природы молодеете! Как это возможно?
Дама, явно польщенная комплиментом, звонко рассмеялась, причем на ее лице не дрогнул ни один мускул. Доктор Чегодаев подумал, что ей порядком за сорок, если не за пятьдесят. Но ради эфемерной возможности удержать ускользающую молодость и красоту эта особа пустилась во все тяжкие и, судя по всему, в первую очередь – по похожему на маску ботоксному лицу, идеальному бюсту и девической фигурке была постоянной клиенткой пластических хирургов.
– А ваша борода, милый мой профессор, с каждым годом все пышнее и пышнее! – заявила она, грозя тому пальчиком. – Это ведь тоже антинаучно? Эй, юноша, шампанского мне!
Судя по округлившимся глазам профессора, пить Регине Юрьевне воспрещалось. Воспользовавшись моментом, Васильев-Дельгадо шепнул доктору:
– Она же недавно проходила терапию! Но, кажется, все вернулось на круги своя! Поэтому муж с ней и развелся – она ведь алкоголичка, к тому же повернутая на пластике!
Доктор Чегодаев даже и не пытался поддержать светскую беседу, чувствуя на себе заинтересованные взгляды госпожи Юнгштедт. Конечно, как он мог забыть, это первая жена Германа Мстиславовича, мать его взрослых детей, с которой он развелся ради Евы.
Но где же была предмет его исканий?
Как выяснилось, Евы на церемонии вручения премий не было. Профессор сам выразил удивление, а первая жена произнесла:
– Ах, милая Женечка! Она, кажется, переутомилась. Впрочем, может, она беременна! Хотя зачем Гере дети – я уже ему родила отличных наследников!
Судя по тону, первая жена не выносила вторую.
Наконец церемония началась. Доктор Чегодаев все крутил головой, думая, что двери растворятся и в зале появится Ева.
Но она не появилась.
А ведь это противоречило его плану! Он думал, что сумеет побеседовать к ней, предложить ей помощь, наконец, убедить ее покинуть мужа.
А все вышло иначе.
Не оставалось ничего иного, как наблюдать за Юнгштедтом, который произнес короткую речь. Доктор насторожился, когда в конце олигарх добавил:
– …а также от моей супруги, Евгении Александровны, которая по причине простуды не может принять участие в сегодняшнем торжественном мероприятии…
– Как бы не так! – фыркнула сидевшая впереди доктора первая госпожа Юнгштедт. – Просто в благородном семействе скандал! И Женечка зализывает раны, возможно бодягой сводит синяк, который ей муженек поставил под глазом…
Доктор Чегодаев испытал непреодолимое желание схватить особу за руку и вывести ее прочь из зала. Еле сдержавшись, он приказал себе рассуждать логически.
Ева всегда принимала участие во вручении премий. В этот раз она не пришла. Конечно, причина могла быть банальной – та же самая упомянутая ее мужем простуда.
Но он сам в это не верил.
Он чувствовал, что что-то случилось. Ева была в беде. И он хотел ей помочь, но не мог. Дмитрий Иннокентьевич был готов отдать все на свете, чтобы узнать, что же с Евой. И думал о ее ужасных снах.
И о реальных трупах, которые в последнее время обнаружили в Москве.
Еве угрожала опасность, и эта опасность исходила от стоявшего у микрофона и запихивающего во внутренний карман пиджака листок с только что произнесенной речью Германа Юнгштедта.
На смену одному олигарху пришел другой – Смелянский говорил без бумажки, голос у него был низкий, вибрирующий, он умел расположить к себе публику, которая аплодисментами реагировала на его шутки, причем несколько из них были адресованы его конкуренту, Герману Юнгштедту.
Наконец состоялось вручение премий и медалей. Оба олигарха передавали лауреатам дипломы. Ассистировал Юнгштедту помимо блондиночки невзрачный человек, который был как две капли воды похож на него, только явно старше и с меньшим количеством волос.
– Правая рука Германа Мстиславовича, а по совместительству его сводный старший брат, Игорь Николаевич Толобузин, – просветил профессор. – Старается во всем копировать своего влиятельного родственника, но у него плохо получается. Их общая мать была дважды замужем. Из сына от второго брака вышел толк, он стал миллиардером. А сын от первого – идеальная шестерка.
Наконец наступила пауза, гости ринулись к столам с яствами. Улучив момент, Дмитрий Иннокентьевич подцепил за локоток Регину Юнгштедт и, делая комплименты ее внешности, стал без зазрения совести спаивать коллекционным шампанским, благо что дама выпивала бокал шипучего вина в один глоток.
– А отчего ваш супруг не беседует с вами? – произнес он, подавая даме очередной бокал. Та, осушив его, икнула и произнесла:
– Мой бывший супруг, Димочка! Мой бывший! Причем он такой жадный! Знаешь, сколько удалось моим адвокатам с него при разводе получить?! Сущие гроши! Еле-еле на жизнь в Монако хватает! А ведь я там обитаю, чтобы экономить!
Снова икнув, она добавила:
– Поэтому я и придумала эту месть! Ведь я тоже вхожу в совет учредителей, значит, имею право присутствовать на этом приеме. С любого другого он бы меня спровадил. И никто не в состоянии меня отсюда вышвырнуть. Вот я и прихожу, дабы Герке настроение испортить. Хотя он и так кислый, потому что его главный недруг Миша Смелянский тут же. Миша ведь такой лапочка, почему я в свое время за него не вышла, хотя он мне предлагал?! Дура я была, ох дура! А кому я сейчас нужна – мне ведь уже… тридцать восемь…
Она едва ли не заплакала, и галантный доктор Чегодаев подал ей платок, который вынул из внутреннего кармана фрака.
– Может быть, ваш супруг такой кислый, потому что он сегодня один? – перевел доктор разговор в нужное русло. – Его жена ведь заболела…
Регина Юрьевна скривилась, опрокинула в себя еще один бокал шампанского и произнесла:
– Кислый, потому что его распрекрасная Женечка ему изменяет!
– Не может быть! – ахнул доктор. Нет, в то, что Ева изменяет мужу, он не верил. Или бывшая жена намеренно выдумывает гадости, чтобы изничтожить соперницу, или…
Или это еще один слушок, который кто-то распустил по столичной тусовке.
– Я сразу поняла, что этой Женечке палец в рот не клади! – заявила брошенная супруга. – Такая милая, беззащитная, красивая, а на самом деле опаснее барракуды. Как ухватит за ногу, так и вырвет всю с костью. Слопает и не подавится! А вам, мужикам, только таких и подавай. Идиоты вы, не замечаете, что она вами манипулирует! Ах!
Доктор «совершенно случайно» пролил на бюст Регины шампанское, потому что слушать эти инсинуации в адрес Евы было выше его сил. Пьяноватая Регина была выведена из строя, он быстро сдал ее на руки официантам, которых она начала прилюдно материть. Бывший муж спешил к ней, чтобы урезонить наклюкавшегося члена совета учредителей.
Доктор Чегодаев, сгибая и разгибая пальцы, стоял в стороне и размышлял. Вернее, пытался размышлять. Все это сборище напыщенных бездельников, самовлюбленных идиотов и жестокосердных умников не стоило и волоска на прелестной голове Евы.
И Регина это своей женской, еще не до конца пропитой интуицией понимала, поэтому так страшно и ревновала, поэтому и поливала Еву грязью.
За что сама оказалась политой шампанским.
Доктор вышел в фойе и взглянул на часы. Итак, он бездарно потерял целых три часа. Хотя почему же бездарно… Он убедился в том, что Еве угрожала опасность. Что ей, видимо, не позволялось покидать рублевское поместье. Что ее супруг что-то затевал.
Но что?
В этот момент он краем глаза заметил Германа Юнгштедта, который вышел из зала и направился куда-то по коридору. Причем коридор был огорожен золочеными столбиками, меж которых был натянут малиновый шнур. Проход был закрыт. Так отчего же Юнгштедт, пренебрегая им, все же отправился по коридору? Доктор заподозрил неладное и, выждав пару секунд, убедился, что ленивые охранники смотрят в другую сторону, быстро проскользнул между золочеными столбиками и заспешил по коридору.
Выглянув в коридор, он понял, что тот пуст. Упустил! И тут его как током ударило. Юнгштедт прибыл на светский прием не только для того, чтобы произнести нужную речь и вручить премии и медали.
Он хотел с кем-то встретиться. Причем так, чтобы это не привлекало особого внимания. Кто же был участником этого рандеву?
И куда, черт побери, мог подеваться муж Евы?
Доктор бросился вдоль по коридору, свернул в сторону и заметил, что там тупик. Он оказался около высоченных, занавешенных тяжелыми портьерами окон. Перед ним была стена, перед которой стояла колонна с мраморным бюстом, над коим висела литография старой Москвы.
Неужели потайной ход, как в приключенческом романе? Доктор стал щупать колонну, желая узнать, как же приводится в действие тайный механизм, как внезапно рядом хлопнула дверь.
Он вздрогнул и быстро выглянул из-за угла. Так и есть, он не заметил дверь, которая сливалась с рисунком обоев. Он потянул ее на себя – и понял, что оказался в туалете.
Вот это да! Анекдот века! Он заподозрил Юнгштедта бог весть в чем, а тот всего лишь отправился, пользуясь паузой, по зову природы.
Туалет был под стать особняку – помпезный, раззолоченный, выложенный мрамором, оформленный под старину.
Интересно, почему олигарх направил свои стопы именно сюда, а не в уборную, которая располагалась рядом с залом? Впрочем, понятно – именно потому что он олигарх! Не пристало ему справлять нужду среди простых смертных, у него имелась собственная, огороженная от простого люда (и прочих, недружелюбных, олигархов) уборная!
Объяснение было более чем прозаическое. Доктор решил было незаметно скрыться, как вдруг до него донесся голос:
– И как она себя ведет? Не буянит?
Голос явно принадлежал Юнгштедту.
– У меня не забуянишь! Быстро мозги вправим!
Голос он тоже узнал. Как и смех, сопровождавший эту фразу, – характерный, лающий, циничный.
Собеседником Юнгштедта был профессор Васильев-Дельгадо.
– Как и условились, примените к ней интенсивный курс, – снова сказал Юнгштедт. – Сколько потребуется, чтобы она превратилась в «овощ»?
Превратилась в «овощ»? Доктор Чегодаев замер около фарфорового рукомойника с золочеными кранами. Что он имеет в виду?
Как хорошо, что он сам находился в предбаннике, скрытом от взора мужчин, располагавшихся в соседнем помещении. Говорили они негромко, однако акустика в этой олигархической уборной была отличная. Да и они не подозревали, что их кто-то подслушивал.
– Быстро! – заметил профессор. – Но можно сделать, что и медленно… Вам какой вариант подходит?
– Я же сказал: быстро! – произнес в некотором раздражении Юнгштедт. – Она опасна, вы понимаете это?
Она опасна! Доктор почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. Они вели речь о ней – о Еве! И беседовали о том, как превратить ее, видимо при помощи тяжелых медикаментов, в «овощ». Ему так хотелось ворваться в соседнее помещение, вмазать белобрысому олигарху по его постной физиономии и со всей силы потянуть профессора за бороду, разбив при этом его очки. Но нельзя, надо сдерживаться, чтобы узнать как можно больше…
– Гм, но стоит ли торопиться? – промолвил профессор. – Она ведь особа говорливая…
– Именно поэтому мне нужен быстрый результат! – заявил злобно олигарх. – Убивать ее нельзя, во всяком случае пока. Потом посмотрим, хотя она не будет представлять никакой опасности.
Убивать ее нельзя, во всяком случае пока… Эти слова Юнгштедт произнес будничным тоном, как будто… Как будто ему ничего не стоило отдать приказ о ликвидации человека. И как будто он отдавал такие приказы и раньше.
Доктор Чегодаев не сомневался, что отдавал.
Только раньше речь шла о конкурентах по бизнесу, а теперь – о собственной жене!
– А отчего такая спешка, позвольте полюбопытствовать? – произнес профессор.
– Позволяю. Полюбопытствовали. И достаточно. Делайте, что приказано, Аркадий Ильич, и задавайте меньше вопросов. Вам платят именно за это, а не за то, чтобы вы давали советы и выполняли требования! Поэтому ее и поместили к вам. Ясно, профессор?
Послышались шаги. Доктор в ужасе понял, что его вот-вот разоблачат. В последний момент он заметил витой ключ в двери, повернул его и увидел крошечную комнатушку, в которой стояла каталка с щетками, ведрами и разнообразными бутылками с чистящими средствами.
Он забился в нее, с трудом удерживая дверцу дрожащими руками. Нет, он не боялся того, что произойдет, если эти мерзавцы, столь спокойно обсуждавшие варианты убийства Евы, обнаружат его присутствие. Он надает им обоим по их лощеным мордам и даже скроется, не будучи задержанным телохранителями Юнгштедта.
Но тем самым он выдаст себя и свою осведомленность, и тогда эти нелюди изменят свой первоначальный план и перебазируют Еву в другое место.
Удерживать дверцу было крайне неудобно, и доктор Чегодаев вдруг понял, что она выскользнула у него из рук. Дверца немного приоткрылась, и в образовавшуюся щель он заметил стоявшего около умывальника Юнгштедта, державшего руки под струей воды.
Доктор смотрел в спину этого монстра, сдерживая желание выскочить из каморки и броситься на этого подлого типа. Словно чувствуя его взгляд, олигарх поднял глаза и уставился в висевшее перед ним зеркало в тяжелой оправе. И доктору Чегодаеву показалось, что они на мгновение встретились глазами.
А что, если он почувствовал на себе взгляд? Что, если он сейчас двинется к каморке и распахнет дверь…
Мимо дверцы, насвистывая, прошел профессор Васильев-Дельгадо.
– Все будет по высшему разряду! Сделаем из нее «овощ», который на любой сельскохозяйственной выставке почетную грамоту получит! – заявил он, зашелся лающим хохотом и вышел.
Юнгштедт, тщательно вытирая руки бумажным полотенцем, произнес, когда дверь за профессором захлопнулась:
– Все же я вам не доверяю, профессор. Но с вами мы разберемся позднее. Не выношу людей, которые не моют руки после туалета.
Скомкав использованное бумажное полотенце, он швырнул его в ведро, а потом подошел к двери. На мгновение задержавшись, он закрыл дверь, и Дмитрий Иннокентьевич услышал звук поворачиваемого ключа.
– А еще больше я не выношу двери, которые раскрываются в самый неподходящий момент!
И вышел прочь.
Доктор Чегодаев, выждав для верности минуту или две (и опасаясь, что педантичный олигарх вернется), осторожно толкнул дверь.
Та сидела прочно. Пришлось приложить большие усилия, чтобы вышибить ее. Хорошо, что замок был простой. Вылетев из каморки и едва не ударившись животом о фарфоровый рукомойник, доктор быстро привел себя в порядок и вышел из туалета.
Вручение премий возобновилось, кажется, судя по тому, как надрывался кто-то, певший то ли о скрипочке, то ли о шарманке, шел музыкальный номер с представителем российского песенного бомонда.
Больше здесь Дмитрию Иннокентьевичу делать было нечего. Он не встретил Еву – однако получил важную информацию. Поэтому он спустился по мраморной лестнице к гардеробу, забрал свой плащ и вышел на улицу.
Ему требовалось собраться с мыслями, а также выговориться. В голове мелькали разрозненные факты, однако ему никак не удавалось свести их воедино.
Приехав к себе домой (обитал доктор в роскошной квартире на последнем этаже стеклянного небоскреба, являвшегося частью элитного жилого комплекса «Золотой ключик»), он сделал то, что делал в исключительных случаях, – выпил водки.
Интересно, что после этого сразу полегчало и мысли потекли в нужном направлении.
Итак, проникнуть в рублевский особняк четы Юнгштедт было нереально. Вряд ли он мог, переодевшись дворецким, конюхом или лифт-боем, наняться к ним на службу. А даже если каким-то хитрым образом он там и окажется, свободно гулять по особняку у него возможности явно не будет, и до апартаментов Евы его никто не допустит.
Но кто сказал, что ему требовалось побывать в особняке, дабы узнать, что же случилось с Евой? К примеру, там ли она находится под домашним арестом, заперли ее в подвале или, кто знает, увезли в неизвестном направлении? Ведь от слуг, даже запуганных или получивших за молчание мзду, исчезновение хозяйки, тем паче сопряженное, не исключено, со скандалом или выяснением отношений, не утаить. Кто-то всегда что-то видит, слышит, знает.
Он позвонил тому, кто мог помочь ему отыскать свидетеля или свидетельницу. Марина Аристарховна взяла трубку сразу же. Хорошо, что не пришлось долго объяснять и вдаваться в подробности. И она не задавала ненужных вопросов и воздержалась от того, чтобы осведомиться, зачем ему все это нужно.
– Сделаю, что могу! – сказала она под конец, что на ее жаргоне значило: «Будет исполнено, сэр!»
Если он был Шерлоком Холмсом, то Марина Аристарховна была его Ватсоном. Точнее, мисс Марпл, которая обладала массой связей, поразительным чутьем и природной смекалкой. И, как отлично знал Дмитрий Иннокентьевич, была предана ему как собака.
Марина узнает, Марина добудет информацию. Он же занялся тем, что стал анализировать факты. А они свидетельствовали о том, что над Евой нависла смертельная опасность.
Да, именно смертельная…
Чтобы подстегнуть когнитивный процесс, доктор выпил еще водки. Потом, кажется, еще. А затем сам не заметил, как повалился на софу и заснул. Разбудила его верная Марина, у которой были ключи от его квартиры и которая, как выяснилось, пыталась до него дозвониться, но не смогла и поэтому приняла решение нагрянуть с визитом к своему работодателю.
– Ах, Мариночка Аристраховночка! – произнес доктор Чегодаев, чувствуя, что язык у него еле ворочается. Так он напивался только однажды – в день похорон Жени.
И, наверное, по этой же причине напился и сейчас: потому что боялся, что может потерять Еву.
Или что уже ее потерял…
– Дмитрий Иннокентьевич! – заявила верная секретарша, вырывая у него из рук пустую бутылку из-под водки. – Господи, что с вами!
– Я напился! – сказал доктор и вдруг заплакал. Затем, кажется, опустился на ковер, попытался обнять обтянутые капроновыми чулками ноги Марины Аристарховны и излил ей – то есть, конечно, им, ногам, – свое сердце. Он любит Еву и не простит себе, если она, как и Женя, погибнет.
Причем погибнет по его вине!
А дальше боевитая секретарша запихала его под душ, причем не особо церемонясь и прямо во фраке (он так его и не снял, вернувшись с приема). Врубив ледяную воду и плотно закрыв кабинку, секретарша-садистка сказала:
– Приходите в себя, шеф! Когда придете, вымойтесь и выходите. Будем пить кофе!
Дмитрий Иннокентьевич протрезвел – то ли от ледяного душа, то ли от действий Марины Аристарховны. И долго не выходил из ванной, надеясь, что она уже ушла. Потому что смотреть ей в глаза после случившегося было стыдно.
– Вы там не захлебнулись, шеф? – услышал он стук в дверь и ее командирский голос. – «Скорую» с реанимационной бригадой вызвать не требуется? Халат я нашла у вас в шкафу и положила на пороге!
Наконец он вылез из-под душа, воровато заграбастал халат, сетуя на то, что вся остальная одежда полностью промокла. Не появляться же перед собственной секретаршей в банном халате!
Впрочем, после того как он обнимал ее за лодыжки и твердил о своей неземной любви к Еве, ему терять уже нечего. Да и после того, как она во фраке запихнула его под ледяной душ…
По всей квартире восхитительно пахло кофе. Марина Аристарховна ждала его на кухне, обставленной по последнему слову техники и доктором Чегодаевым не используемой. Когда-то он обожал готовить – для Жени и вместе с Женей. А после ее смерти…
А после ее смерти так и не прикасался к плите в новой квартире (оставаться в старой было выше его сил), благо мог позволить себе посещать каждый день рестораны.
– Садитесь, шеф! – Марина указала ему на стул, и Дмитрий Аристархович послушно исполнил то, что от него требовалось. Она поставила перед ним кружку черного кофе и поставила тарелку с поджаренными, промасленными блинчиками.
– Это вы испекли? – изумился доктор, а секретарша скупо усмехнулась.
– Что, разве я не произвожу впечатление особы, которая может печь блины?
– Что вы, что вы! – засуетился психоаналитик и схватил сразу два блинчика. Они были просто пальчики оближешь! А кофе… такого кофе доктор еще никогда не пробовал.
– Но почему на работе вы готовите другой? – изумился он с набитый ртом, да так, что вышло что-то невразумительное. Но Марина Аристарховна его поняла.
– Потому что у вас имеется эта ужасно навороченная и безумно дорогая машина! Которая шипит, пыхтит, квакает и питается этими разноцветными капсулами. Кофе же надо готовить по старинке!
– Выбросим машину! Вместе со всеми разноцветными капсулами! – заверил ее доктор.
А потом вздохнул и принялся неуклюже извиняться.
Марина Аристарховна подняла руку, пресекая его излияния:
– Дмитрий Иннокентьевич, мы ведь уже знакомы определенное количество лет! Я знала, как вы страдали, потеряв вашу супругу. И не вам извиняться передо мной за то, что вы снова полюбили. Я очень за вас рада!
Чувствуя небывалую нежность к этой женщине, Чегодаев пробормотал:
– Какая вы все-таки необычайная! Другая давно бы от меня ушла! Вы все знаете обо мне, я же о вас – ничего! Хотя теперь знаю, вы – самая лучшая секретарша на свете! Да что там, во всей Вселенной!
Марина от этих слов зарделась словно маков цвет, а потом произнесла:
– Я выполнила ваше поручение. Мне удалось разыскать одну женщину, которая до недавнего времени работала в особняке четы Юнгштедт. И она готова поведать кое-что интересное!
Доктор хотел было расцеловать секретаршу, но потом решил, что лучше не надо. Похоже, Ватсоном была вовсе не она, а он сам. А Марина – Шерлоком Холмсом и Эркюлем Пуаро в одном флаконе.
– Так давайте же с ней поговорим! – вскричал доктор, а секретраша качнула головой:
– В полчетвертого утра? Предлагаю все же подождать хотя бы до восьми. Кстати, я с ней договорилась, что в восемь она сюда подъедет, вас ведь устроит?
Дмитрий Иннокентьевич снова едва не встал и не расцеловал Марину. А потом выложил ей все, что у него накипело на душе. И все, что ему удалось узнать.
Секретарша задала несколько тонких уточняющих вопросов, а когда доктор завершил повествование, сказала:
– Вообще-то подобными делами должна заниматься полиция, но в данном случае вы сделали правильно, что не подключили правоохранительные органы. Потому что я не сомневаюсь в том, что такой человек, как Юнгштедт, имеет связи на самом верху и поистине неисчерпаемые финансовые ресурсы.
Дмитрий Иннокентьевич кивнул и, съев последний блинчик, вдруг понял, что слопал все в одиночку, не поделившись с гостьей. Та же, заметив его смущение, заверила, что сидит на диете.
– Это все равно для вас было, шеф! Но вернемся к нашей истории… Перескажите мне еще раз содержание разговора Юнгштедта и профессора Васильева-Дельгадо!
– Что гадо так гадо! – промолвил мрачно доктор и, сконцентрировавшись, изложил то, что услышал в мужской уборной.
– Значит, она в руках у профессора! – констатировала Марина. – Вы же сами слышали, как олигарх сказал: «Поэтому ее и поместили к вам». У него имеется частная клиника?
Доктор вскочил и прошелся по кухне. Как же он сам об этом не подумал!
– У профессора имеется своя консультация в самом центре. Ева там!
– Слишком опасно, – заявила Марина Аристарховна, – да и где они будут держать там Еву? Везде толкутся пациенты, вероятность того, что пленнице удастся сбежать, крайне высока. У него имеется какая-нибудь клиника или что-то в этом роде?
Ну конечно же! Доктор Чегодаев застыл на месте и произнес:
– Ну, не то что у него… Но мне известно, что он возглавляет попечительский совет какого-то подмосковного частного санатория. Только этот санаторий для… для психически больных людей.
– И, конечно же, очень богатых, – сказала понимающе Марина. – Точнее, людей очень богатых, имеющих алчных или бессовестных родственников. Вернее, алчных и бессовестных.
– Нам нужно немедленно отправиться туда! – закричал доктор, бросаясь в прихожую, но до него донесся голос секретарши:
– В четыре часа утра? В банном халате? Помилуйте, шеф! Вас тогда, конечно же, впустят в этот санаторий для психически больных, но вряд ли выпустят, ибо сочтут новым пациентом. Да и он наверняка хорошо защищен, просто так туда не проникнешь. Надо все продумать и тщательно проработать! И только потом действовать!
Доктор вернулся на кухню, уселся на стул и виноватым тоном произнес:
– Вам со мной тяжело, так ведь?
– Нелегко, шеф, – согласилась Марина Аристарховна.
Шеф вздохнул и сказал:
– И вы считаете меня идиотом?
– Нет, шеф, не считаю. Просто вы психоаналитик. А это не то же, что, скажем, и частный детектив. Одно у вас выходит отлично, другое – так себе. Но вы молодец, сумели стать свидетелем важного разговора двух негодяев.
Она была права. И доктор понимал, что ему требуется помощь. Но мог ли он рассчитывать на то, что Марина…
Словно прочитав его мысли, она заверила:
– Конечно, я с вами, шеф! Другого просто и представить себе не могу. И вместе, я вам обещаю, мы выведем на чистую воду этих преступников. Предотвратим новое убийство. И найдем вашу Еву!
Чегодаев сразу поверил, взглянул на Марину:
– Как же мне вас за это отблагодарить?
– Повысьте со следующего месяца зарплату! – улыбнулась секретарша. – И выбросьте этого кофейного монстра из нашего офиса ко всем чертям!
Посетительница – Нина Егоровна Шебутько – пришла ровно в восемь. Это была опрятная женщина средних лет, несколько бесцветная, сразу же вызывающая доверие.
Она отказалась от кофе, с недоверием уставилась на ультрасовременные апартаменты доктора и, присев на самый краешек дизайнерского кресла, тихо произнесла:
– Все же мне не по себе, потому что у меня такое чувство, что я предаю своих хозяев. К тому же я до приема на работу подписывала бумагу, по которой не могу разглашать ничего, чему стану свидетельницей…
Доктор тотчас бы вспылил, но разговор вела Марина, которая, ласково улыбнувшись, произнесла:
– Но ведь речь идет о деталях частной жизни, так ведь? А как я поняла, говоря с вами по телефону, вы стали свидетелем того, что подпадает под статью Уголовного кодекса, возможно даже не одну. И на это ваша подписка не распространяется!
– О, это так? – спросила Нина Егоровна, и Марина Аристарховна энергично кивнула:
– Более того, это ваша обязанность! Речь идет о вашей хозяйке, не так ли? Вы сказали, что очень к ней привязались. Так неужели вы хотите, чтобы с ней случилось что-то ужасное?
Доктор Чегодаев еле сдержался, чтобы не взвыть от этих слов, а Нина Егоровна серьезно произнесла:
– Нет, не хочу. Поэтому я и согласилась…
– Вот, возьмите! – встрепенулся доктор и по собственной инициативе стал совать гостье несколько пятитысячных купюр.
Гостья побагровела и резким жестом отдала ему деньги.
– Ничего не нужно, – заявила она, – я делаю это не ради вознаграждения, а ради Евгении Александровны! Потому что она прекрасная, добрая, справедливая хозяйка и отличный человек, которых сегодня практически не встретишь. И я не хочу, чтобы с ней приключилась беда!
Чегодаев покраснел и неуклюже извинился. Марина Аристарховна, поджав губы, с укоризной смотрела на него. Похоже, он едва все не испортил…
– Так почему же вы решили, что вашей хозяйке угрожает опасность? – спросила секретарша. – Расскажите обо всем по порядку!
Нина Егоровна вздохнула и произнесла:
– Я работаю, вернее, работала в семействе Юнгштедт больше семи лет. Знала и первую супругу Германа Мстиславовича, Регину Юрьевну… Особа она была, прямо скажем, специфическая, и характер у нее был не сахар…
Она помолчала и продолжила:
– Конечно, это хозяйское дело – с кем разводиться и кого брать в жены. Но Евгения Александровна понравилась мне с первого взгляда. Всегда была приветлива, всегда старалась помочь. Регина Юрьевна только постоянно выговаривала, кричала, в особенности если перед этим хлебнула лишнего, даже руку поднимала. А представить себе такое с Евгенией Александровной было абсолютно невозможно!
Было заметно, что она ценила свою хозяйку, и доктор Чегодаев подумал, что его Ева такая и есть – всеми любимая, ценимая, ко всем добрая и приветливая…
– Отношения между хозяином и хозяйкой тоже изменились. Потому что с Региной Юрьевной Герман Мстиславович постоянно ссорился, особенно в последнее время перед разводом. Речь, как я поняла, шла о больших деньгах. А с Евгенией Александровной они любили друг друга… Во всяком случае…
Она замялась, и Марина быстро вставила:
– Что вы имеете в виду?
Гостья вздохнула и сказала:
– Понимаете, я не хочу сплетничать, но… Ведь мы, обслуживающий персонал, тоже многое подмечаем. И делаем выводы. Так вот, иногда у меня складывалось упорное ощущение, что Евгения Александровна мужа своего любит, а вот он… А вот он ее – нет!
Доктор напрягся и, подавшись вперед, произнес сиплым голосом:
– Что вы хотите этим сказать?
– Ну, понимаете, со стороны это была гармоничная пара. Но я-то замечала, какие взгляды Герман Мстиславович бросает на Евгению Александровну… Как будто… Как будто он ее ненавидел! Но старался это тщательно скрыть!
Дмитрий Иннокентьевич в волнении потер руки. Вот оно, свидетельство того, что он в своих предположениях не ошибался! Юнгштедт был опасен, чрезвычайно опасен!
– А потом начались эти происшествия… Понимаете, с Региной Юрьевной они ссорились, да так, что мы все становились этому невольными свидетелями. Голос у Регины Юрьевны, в особенности после того, как она примет лишнего, был очень визгливый, по всему особняку разносился. Да и вещи она любила швырять оземь, как-то даже целый фарфоровый сервиз методично перебила. А здесь все было иначе…
Доктор Чегодаев слушал со все возрастающим ужасом. И если о чем и сожалел, так это о том, что не намылил Юнгштедту шею, когда имелась прекрасная возможность сделать это в мужской уборной.
– Как-то я обратила внимание на то, что Евгения Александровна, несмотря на теплую погоду, надела кофточку с длинными рукавами. И при этом эти рукава постоянно пальцами теребит и на себя тянет. Ну, знаете, так обычно люди делают, которые что-то скрыть хотят. Например, следы побоев или синяки…
– Он что, на нее руку поднимал? – не выдержал доктор. И Нина Егоровна ответила:
– Я только один раз стала свидетельницей, как в оранжерее Герман Мстиславович хозяйку сильно за руку схватил. Да так, что у нее лицо перекосилось и из глаз хлынули слезы. И что-то ей в лицо прошептал, а вид у него был такой… такой…
Она запнулась и тихо добавила:
– Такой, знаете ли, ненормальный!
– Ненормальный? – спросила изумленно Марина Аристарховна. – Но ведь он производит впечатление человека сдержанного, абсолютно нормального!
– В этом-то и дело! – сказала Нина Егоровна. – На самом деле он может вести себя очень импульсивно. И причинять боль… Помню, как он первой хозяйке, Регине Юрьевне, как-то начал выкручивать палец, да так, что сломал его! Или толкнул ее, да с такой силой, что она о столик ударилась и сильно порезалась. Пришлось даже швы накладывать…
Садист! Самый настоящий садист! Вот кем был этот тихий, смирный, такой бесцветный Герман Мстиславович Юнгштедт!
Человек, который поднимал руку как на свою первую, так и на вторую жену. И человек, который мог вполне совершить ужасные убийства!
– Причем чем дальше, тем хуже, – продолжила свой рассказ Нина Егоровна. – Ведь Евгения Александровна была такая счастливая после свадьбы… А затем все как-то переменилось…
– И что же случилось? – задала мучивший и самого доктора вопрос Марина. И гостья ответила:
– Понимаете, это не мое дело, но мне ведь тоже было любопытно. И помню, что как-то застала хозяйку в гостиной. Они там с хозяином о чем-то говорили. Причем никаких криков не было, только тихие приглушенные голоса. Но когда я туда зашла, чтобы начать уборку, увидела, что Евгения Александровна сидит в кресле и плачет… А на запястьях у нее… На запястьях у нее такие вздувшиеся багрово-синие пятна! Как будто ее кто-то за руки сильно держал, изо всех сил сжимая…
Доктор вскочил на ноги и прошелся по комнате. Такие пятна на запястьях Евы он и сам видел. Вот ведь мразь этот Юнгштедт! Он давно и целенаправленно измывался над женой. И она все это терпела!
– И мне стало ее так жаль, так жаль… Я подошла к ней, опустилась рядом с креслом и погладила ее по голове. И хозяйка как зарыдает. Даже в плечо мне уткнулась. Но длилось это всего несколько секунд. Потом она, видимо, опомнилась! Поблагодарила, сказала, что не хотела втягивать меня во все это. А потом встала и пошла. Но на пороге обернулась и так странно на меня посмотрела и сказала…
Нина Егоровна вздохнула и прошептала:
– И сказала: «Мой муж очень нехороший человек. Я его боюсь, очень сильно боюсь. Мне кажется, что он убивает людей!»
Доктор вздрогнул – эту самую фразу Ева использовала потом по отношению к себе. Но ведь это было много недель, а то и месяцев спустя после разговора с Ниной Егоровной.
Так почему же Ева была сначала уверена, что это муж убивает людей, а потом вдруг решила, что людей убивает она сама? В том, что Ева невиновна, он не сомневался ни секунды.
Значит, за это время что-то имело место – нечто, из-за чего Ева решила, что убийца – она сама! Ну, конечно, все эти тяжелые сны, видения, потеря памяти, окровавленный нож, то возникающий, то исчезающий…
Ведь что делает коварный муж, решающий избавиться от жены? Он не убивает ее, а, убивая других, делает так, чтобы жена поверила: это она во всем виновата! И жена начинает верить в то, что она элементарно сошла с ума!
Все эти видения, провалы в памяти, кошмарные сны можно устроить при помощи особого медикаментозного коктейля. И внушить жертве, что она регулярно убивает людей и давно слетела с катушек.
А при этом людей убивал и слетел с катушек сам Юнгштедт.
– Вы с ней по этому поводу еще говорили? – задала вопрос Марина, и Нина Егоровна качнула головой:
– Понимаете, я хотела, но не знала, как подступиться. А на следующий день Евгения Александровна была такая веселая, такая окрыленная… Как будто плохое настроение взяли и разом отключили…
Ну, конечно, взяли и разом отключили! Женщина, которую избивает муж и которая – видимо, небезосновательно! – подозревает его в убийствах, вряд ли будет вести себя весело и беспечно. Конечно, можно предположить, что Ева специально так вела себя, дабы не вызвать подозрения у супруга. Однако он ведь все равно над ней измывался!
Вероятнее всего, этот тип, являвшийся помимо всего прочего одним из фармацевтических королей страны и явно имевший доступ к любым лекарствам, в том числе и экспериментальным, пичкал Еву какой-то дрянью. Сначала одной, чтобы у нее улучшилось настроение и она вела себя как любящая жена, потом другой, чтобы ее мучили кошмары. Затем третьей, которая вызывала потерю памяти…
Это был не человек, а самый подлинный дьявол!
– Ну, я и решила не задавать этот вопрос. А потом… Потом как-то я стала свидетелем, что… ну понимаете, мне совершенно неудобно говорить об этом, но… Но я увидела, как Герман Мстиславович что-то подсыпает в свежевыжатый сок, который каждое утро пила Евгения Александровна…
Так и есть! Вот оно, доказательство того, что Юнгштедт манипулирует женой при помощи психотропной гадости.
– Что он подсыпал, яд? – спросила Марина Аристарховна, а Нина Егоровна вздохнула:
– Судя по тому, что хозяйка осталась в живых и не умерла, это был не яд. Понимаете, я случайно зашла в оранжерею в то утро, искала большую лейку, потому что как раз поливала цветы на втором этаже. А большую лейку никак найти не могла, пришлось пользоваться маленькой, а это не так-то удобно, постоянно воду надо набирать… А там – он!
Она посмотрела на доктора и продолжила:
– А особняк так построен, что из кухни на первом этаже можно пройти, например, в столовую. А если свернуть в другую сторону, то можно легко выйти в оранжерею. Я и увидела хозяина, а он меня – нет, потому что он стоял перед небольшим столиком, который был скрыт кустами магнолий. А на столике перед ним возвышался поднос с высоким бокалом – такой всегда подавался Евгении Александровне. И хозяин производил над бокалом манипуляции… Сначала я не поняла, что он делает, а потом увидела, как он из капсулы, что была у него в руке, высыпал туда розоватый порошок. И тщательно сок размешал. И понес его потом в столовую, где завтракала Евгения Александровна. И она выпила этот сок…
– Почему вы не вмешались? – заявил сурово Чегодаев. – Надо было вырвать у него сок! Помешать отдать жене!
Нина Егоровна беспомощно взглянула на него и сказала:
– Но, понимаете, тогда бы меня немедленно уволили! И вообще я представить себе не могла, что он… что хозяин подсыпает хозяйке что-то вредное. Решила, что это были витамины…
Нет, это были определенно не витамины… Это была гадость, которая вызывала у Евы видения и заставила ее поверить в то, что она является убийцей!
– Тем более что с хозяйкой ничего не случилось. Однако с той поры я стала внимательнее наблюдать за ней. И за ним тоже. Евгения Александровна изменилась… Понимаете, очень сильно изменилась. Она большую часть времени проводила у себя в апартаментах. Конечно, ездила и в Москву, потому что у нее почти каждый день там были встречи назначены. Ну, портной, косметолог, ювелир и так далее… Но было видно, что ей это удовольствия не доставляет. И что ее что-то угнетает. И что она страдает…
Нина Егоровна вздохнула и произнесла:
– Я как-то даже попыталась с ней насчет этого завести разговор. Она же только взглянула на меня своими огромными зелеными глазищами, в которых застыли слезы, и сказала, что все в порядке. Потом обняла, прижала к себе и добавила, что все будет в порядке. И сказала, что я должна беречь себя! О, уверяю вас, она боялась, ужасно боялась!
Конечно, Ева боялась! Он бы на ее месте тоже боялся. Потому что несчастная поняла, что является заложницей ужасно богатого, полностью свихнувшегося типа.
– Понимаете, мне было так ее жаль и хотелось помочь. Поэтому я и решила, что следует вести наблюдение за хозяином. Мне сразу показалось странным, что он теперь всегда остается на завтрак с женой. Раньше ведь он поднимался ни свет ни заря и велел везти себя в Москву, в свой центральный офис. А теперь дожидался, пока жена не встанет. И каждый раз подавал ей свежевыжатый сок!
Доктор закрыл на мгновение глаза. Конечно, подавал, потому что ему надо было успеть подмешать с утра в сок психотропную гадость. И убедиться в том, что жена приняла ее.
– Причем сок-то он выжимал не сам, это делала одна из наших поварих. И как-то случилось, что, когда сок был почти готов, ему кто-то позвонил на мобильный. Что-то по поводу какого-то важного контракта. Герман Мстиславович вышел в оранжерею, чтобы отдать распоряжения, а сок остался на кухне. Ну, Леночка, младшая повариха, – взяла и отнесла сок в столовую, где завтракала Евгения Александровна. И когда хозяин вернулся, хозяйка сок уже пила. Так вы не представляете, что там было! Он взбесился! Нет, с женой он вел себя нормально, хотя было видно, что еле сдерживается. А потом влетел на кухню, желая узнать, кто подал сок без его разрешения. И несчастную Леночку тотчас на месте рассчитали!
Естественно, что Юнгштедт вышел из себя, когда убедился, что жена выпила сок без примеси всякой химической гадости. Конечно, он никому доверить это не мог, поэтому пришлось самому оставаться с утра дома, чтобы проследить, что жена приняла очередную порцию.
– К тому времени у меня ведь уже были определенные подозрения… И я заметила, как он пытался убедить жену выпить еще один бокал сока, но Евгения Александровна не хотела. Он даже начала кричать, но потом быстро взял себя в руки и сказал, что хочет поговорить с ней. И что им надо сделать это с глазу на глаз, в Малахитовой гостиной. И велел приготовить для них кофе и принести его туда…
Ну да, не удалось добавить в сок, добавил в кофе. Поэтому и затеял разговор – исключительно для того, чтобы снова подсыпать жене фармацевтическую гадость.
– Я не хотела влезать в чужие дела, но ведь пришлось… Потому что у меня к тому времени оформились кое-какие подозрения… Ну и я позволила себе как-то днем, когда хозяин уехал в Москву, наведаться в его кабинет…
Марина хмыкнула, а доктор в волнении произнес:
– Вы устроили там обыск? Что-то нашли?
Нина Егоровна смутилась, было заметно, что слово «обыск» ей было неприятно. Даже подозревая хозяина в чем-то нечестном, она оставалась вышколенной прислугой.
– Обыск… Нет, не говорите так! Вообще-то в кабинет хозяина никому заходить не разрешалось, во всяком случае во время его отсутствия. Или требовалось особое разрешение самого хозяина или нашего управляющего. Но, понимаете, ведь цветочки поливать надо!
Доктор усмехнулся – молодец женщина! Прихватила лейку и направилась в кабинет Юнгштедта устроить небольшой шмон.
– Кабинет был, конечно, заперт, но ведь у нас имеется запасной комплект ключей от всех помещений. Ими пользоваться строго-настрого запрещено, но ведь я уже давно работала в поместье и знала, как можно сделать так, чтобы никто не заметил исчезновения ключей на полчаса…
Она запнулась и посмотрела на Марину и доктора:
– Вы считаете, что я поступила плохо? Бесчестно? Преступно?
– Вы поступили невероятно мужественно! – заявили они оба хором. – Так что вы там обнаружили?
– Не так уж много. Понимаете, ящики стола хозяина были заперты. Причем стол у него какой-то навороченный, ящики даже не ключами открываются, а при помощи особой электронной карточки, которую он всегда с собой носит.
Женщина замолчала, а Марина Аристарховна произнесла:
– Но ведь вам все равно удалось что-то разузнать? Вы ведь что-то нашли? Давайте, рассказывайте! Потому что, как вы видите, от этого зависит жизнь вашей хозяйки!
Нина Егоровна раскрыла сумочку, которую все время держала на коленях, и вынула оттуда прозрачный пакетик. Она подала его доктору, и тот увидел аккуратно сложенный кусочек картона.
Присмотревшись, он понял, что это часть картонной упаковки какого-то лекарства.
– «Гипностат», – прочитал он фиолетовые буквы. – Гм, ни производителя, ни срока годности… Где вы его обнаружили?
Нина Егоровна сказала:
– Я ведь за хозяином пристально наблюдала. И за тем, как он производил манипуляции в оранжерее перед тем, как подать сок хозяйке. Потому что… Потому что к тому времени я уже понимала, что это не витамины…
Доктор медленно кивнул. Название препарата ему ничего не говорило. Точнее, он не сомневался, что препарата с таким названием на рынке не было. Но кто сказал, что Юнгштедт не использовал какую-то экспериментальную гадость, находившуюся в стадии разработки в лабораториях его фармацевтического концерна? Или это было убойное средство, созданное только для него, – с целью свести Еву с ума?
– Как-то он, торопясь на важную встречу утром, нервничал и был особенно суетлив. И выбросил в мусорное ведро на кухне вот эту самую упаковку. А я потом ее вытащила и сохранила…
– Молодец! – сказала Марина, а доктор, уже вытащив свой мобильный, пытался отыскать в Интернете сведения о препарате «Гипностат». Но такого, судя по всему, не существовало – ни в России, ни за рубежом. Конечно, у каждого препарата имелась масса альтернативных названий, под которым он продавался в том или ином конце света. Но в этом-то и суть – «Гипностат» отыскать было нельзя!
– А потом, через несколько дней, случилось следующее: хозяин говорил по телефону, причем так громко, что я волей-неволей услышала часть разговора. И он велел привезти себе новую порцию «Гипностата». Это название я к тому времени уже запомнила, отчего сразу насторожилась!
– С кем он говорил? – произнесла Марина. И Нина Егоровна сказала:
– Думаю, со своим сводным братом, Игорем Николаевичем. Это в воскресенье было, как сейчас помню. А разговор завершил фразой: «Все, Игорь, не задавай лишних вопросов и двигай ко мне. «Гипностат» мне нужен к завтрашнему утру…»
Конечно, нужен, чтобы добавить в свежевыжатый сок жене…
– А Игорь Николаевич потом приехал. Обычно он у нас редко бывал, а здесь вот наведался. Оставался недолго, затем снова отбыл. Причем небольшого темно-красного кожаного портфеля, который он с собой привез, у него уже не было…
Оставил своему братцу! Доктор Чегодаев начал лихорадочно размышлять. Как он мог упустить это из виду?! Этот сводный братец – правая рука Юнгштедта. И, кажется, руководит экспериментальными исследованиями в фармацевтическом концерне. Поэтому понятно, что он снабжает своего зловещего родственника «Гипностатом».
– Ну а потом самочувствие Евгении Александровны резко ухудшилось. Она стала какой-то вялой, апатичной. Мы, обслуживающий персонал, ее почти и не видели. Только я время от времени к ней наведывалась, и то так, чтобы никто об этом не узнал. Потому как нам было строго-настрого запрещено беспокоить хозяйку, у которой якобы депрессия!
Депрессия! Не депрессии, а кошмары, вызванные приемом этого самого «Гипностата».
– И вот этот ужасный случай… Три дня назад… – Нина Егоровна запнулась. – До сих пор все это перед глазами стоит… У меня с самого утра было предчувствие, что что-то неладно. Хозяйка уже несколько дней не показывалась. Даже завтракать не выходила, и Герман Мстиславович ей сам завтрак относил.
Вместе со свежевыжатым соком. В который успевал добавить «Гипностат».
– Я убиралась в Перламутровом салоне, как вдруг услышала крик… Приглушенный, женский. Сразу узнала голос хозяйки. Ведь ее апартаменты находились неподалеку. Я бросилась туда, благо что дверь к ней была открыта. Увидела, что шторы везде закрыты, горит приглушенный свет, и это хотя на дворе день был. Хозяйки нигде не было видно. Но потом до меня снова донесся крик, и я поняла, что она в ванной. Да, она была там…
Нина Егоровна смолкла, и доктор Чегодаев вскричал:
– Так что же вы там увидели? Юнгштедт истязал ее?
– Хозяйка была там одна… Бледная как смерть… И в каком-то странном состоянии… Как будто… Как будто она спала, что ли… И это несмотря на то, что она была на ногах…
Так и есть, все это воздействие «Гипностата»!
– Евгения Александровна стояла около умывальника и судорожно терла руки. Я подошла к ней и увидела, что… Что вода в умывальнике вся красная! И что руки у хозяйки все в крови! Там же лежит большой такой зазубренный нож, кажется охотничий… И он весь тоже в крови…
Доктор чувствовал, что от этого рассказа у него волосы начинают становиться дыбом. Марина, прижав ко рту руку, сидела и в ужасе смотрела на Нину Егоровну.
– А хозяйка, повернувшись, посмотрела на меня… точнее, не на меня, а словно сквозь меня… И произнесла: «Я ее не убивала, не убивала! Она уже была там, была…»
Воцарилось молчание. Наконец доктор Чегодаев спросил:
– И что было дальше?
– Я бросилась позвать помощь, но управляющий, узнав, что я побывала у Евгении Александровны, накричал на меня и сказал, что, если я не хочу, чтобы меня уволили, я не должна совать нос не в свои дела.
Она горестно улыбнулась и добавила:
– Что же, пришлось подчиниться и заняться уборкой. Но ни о какой работе я думать не могла. Меня ведь волновало то, что я увидела у нее в комнате. Эта кровь, этот ужасный нож. И ее слова о том, что она никого не убивала и что «она была там…».
Помолчав, она сказала:
– Но в апартаментах хозяйки никого не было. Она сама куда-то исчезла. Я заметила, что шкафы раскрыты, кто-то судорожно собирал вещи. В ванной я узрела наспех затертые следы крови. Ножа тоже не было, его кто-то унес. А потом…
Нина Егоровна вздохнула и сказала:
– Потом я услышала стоны и голоса. Подошла к двери, которая вела в одну из смежных комнат. Увидела, что там хозяин и несколько его людей. Странно, но ведь Герман Мстиславович уехал в Москву! Значит, приехал, да так, что мы этому свидетелями не стали. А на диване лежала хозяйка – бледная, с закрытыми глазами, но живая. Потому что грудь у нее медленно вздымалась.
Доктор Чегодаев так хотел бы оказаться в этот момент рядом с Евой и помочь ей!
– Хозяин говорил с кем-то по телефону. И сказал: «Да, Аркадий Ильич, ее привезут к вам. План придется менять на ходу, но ничего, справимся. С учетом произошедшего «Гипностат» уже не требуется…»
Аркадий Ильич! Его научный руководитель, профессор Васильев-Дельгадо, оказавшийся мерзавцем, пройдохой и преступником…
– Ну, потом я задела рукой одежду, которая скомканной валялась на полу, ударилась плечом о дверь, и она закрылась. Мне оставалось только быстро ретироваться, но меня поймали на лестнице. Я отрицала, что была в апартаментах хозяйки, мне, кажется, поверили. Может, и нет, но все были заняты другим. Во всяком случае, мне было велено убраться из особняка немедленно. Меня элементарно уволили!
Она возмущенно качнула головой:
– Но им было не до меня. Поэтому я сумела увидеть, как через оранжерею три человека что-то выносили… Точнее, кого-то! Кого-то, завернутого в одеяло! Я только увидела высовывавшуюся ногу. Это была Евгения Александровна! Через оранжерею они протащили ее дальше, к вертолетной площадке. А там уже ждал вертолет, который немедленно поднялся в небо…
Так они и увезли Еву! Это имело место три дня назад, то есть сразу после ее визита к нему. Видимо, произошла эскалация ситуации, и Юнгштедту пришлось принять срочные меры.
– А затем меня выставили за ворота особняка. Причем до этого я имела крайне неприятный разговор с управляющим, который сказал, что я ничего не получу и что если буду болтать, то у меня будут очень большие неприятности! Я все это время раздумывала, следует ли мне обратиться в полицию или нет. А потом позвонили вы…
Она с благодарностью взглянула на Марину Аристарховну.
Та сказала, что сейчас самое время пить чай. Доктор Чегодаев был иного мнения, его так и подмывало совершить что-то героическое. Ева была в руках Аркадия Ильича. Так надо отправиться к этому бородатому мерзавцу и вытрясти из него все, что тому известно…
Однако вместо этого пришлось пить чай с их гостьей. Наконец они распрощались. Едва дверь за ней захлопнулась, Дмитрий Иннокентьевич провозгласил:
– Теперь все понятно! Юнгштедт сущий дьявол! Нам надо спасти Еву, мы должны…
Марина Аристарховна, подняв вверх указательный палец, заявила:
– Мы не должны терять голову. Потому что скоропалительные решения никому не нужны. Они все только испортят. А вы ведь хотите помочь своей Еве, так ведь?
Она была права, тысячу раз права! Доктор закружил по комнате, вслух размышляя.
– Прижать профессора к ногтю… Я поеду к нему, схвачу его за его седую бороду… Если надо, окуну башкой в унитаз…
– И окажетесь в руках полиции! – отрезала Марина. – Которая будет иметь полное право запихнуть вас в кутузку. А профессор с Юнгштедтом устроят так, чтобы живым вы оттуда не вышли. Мало ли что может случиться! Но поможет ли это вам и в особенности Еве?
Нет, не поможет! Дмитрий Иннокентьевич предпринял еще одну попытку.
– Итак, тогда надо наведаться к самому Юнгштедту. Пригрозить ему, сказать, что мне все известно…
– И он, изнемогая от вины за содеянное, тотчас бухнется вам в ноги и попросит прощения, а заодно признается во всех совершенных им злодеяниях? Не будьте ребенком, Дмитрий Иннокентьевич! У этих людей нет ни грамма совести. Если вас вообще допустят к Юнгштедту, что спорно, то из его офиса вы не выйдете. Просто исчезнете – так же, как исчезла его жена. А потом ваше тело выудят из Москвы-реки или вообще никогда не найдут!
Так и будет. Он ввязался в историю, ставкой в которой была жизнь. И ладно бы его собственная – жизнь Евы!
– А что вы тогда предлагаете? – спросил он в растерянности. – Сидеть и ждать у моря погоды?
– Этого я не говорила, – произнесла секретарша, – но действовать без плана, более того, дать противнику понять, что вы в курсе его интриг, – настоящее безумие. Итак, вашу Еву увезли на вертолете и доставили… Доставили к Аркадию Ильичу! То, что она все еще у него, подтверждается разговором, который вы слышали в, пардон, мужском туалете.
Дмитрий Иннокентьевич кивнул. Ему бы незыблемую логику собственной секретарши!
– Отлично! Точнее, конечно, весьма трагично, однако прошло ведь только три дня…
Прошло целых три дня! За это время они могли сделать с Евой все, что угодно…
Кажется, уловив его сомнения, Марина заявила:
– С ней все в порядке. Иначе зачем было везти ее на вертолете? Могли бы на месте прикончить. Да и вся эта история с «Гипностатом» свидетельствует о том, что у них имеется какой-то долгоиграющий план.
– Так он ведь травил Еву уже так долго! – заявил доктор Чегодаев. – Вот план и подошел к логическому завершению!
Марина отрицательно качнула головой:
– Сдается мне, что это не так. Поэтому эвакуация Евы была организована поспешно, а не запланированно. Видимо, у них что-то не заладилось. Ведь Юнгштедт сам сказал по телефону, что план придется менять на ходу.
– Он сказал, что «Гипностат» уже не требуется! Уже! Неужели они до такой степени напичкали ее этой дрянью, что…
Что Ева элементарно сошла с ума? Причем в этот раз не в своем воображении, а по-настоящему?
– Это можно узнать, только отыскав Еву, – констатировала Марина Аристарховна. – И надо сделать это быстро, в этом вы правы. Потому что противник начал осуществлять новый план. Итак, что нам известно…
– Практически ничего! – заявил плаксиво Дмитрий Иннокентьевич. А секретарша одарила его суровым взглядом:
– Возьмите себя в руки! Ведь в опасности не вы, а Ева!
Она была миллион раз права! Он ведет себя как последний идиот и бессовестный эгоист. Так же, как и тогда с Женей…
Да, так же, как и тогда… Его подозрения, что она что-то скрывает… А ведь она и в самом деле что-то скрывала… Ее частые отлучки… Потом обрывок разговора, который он услышал, – Женя специально ушла в ванную, чтобы кому-то позвонить. Какому-то мужчине… Затем этот идиотский футуристический вернисаж в самом конце декабря, за два дня до Нового года… Это было где-то за городом, а погода была мерзкая: гололед, мокрый снег с дождем, отвратительная видимость. Он не хотел ехать, она же просила его – для нее это было важно. Женя сама рисовала и хотела встретиться с влиятельными людьми, которые могли бы помочь ей пробиться наверх. Он же подозревал, что это всего лишь предлог, чтобы у всех на виду встретиться со своим любовником… В том, что она завела себе кого-то, он к тому времени не сомневался. Потому что Женя стала другой. Да и в постели в последнее время не заладилось – она отвергала его ласки, а это его бесило. И давало лишний повод для ревности: еще бы, наверняка получила на стороне то, что ей требуется, поэтому и отказывает своему мужу. Затем этот вернисаж, нудный, бесконечно долгий, сводящий с ума. Ее все знали, ему же хотелось только одного – вернуться домой. Он постоянно одергивал ее, внимательно следил, с кем она говорит. Наконец узрел какого-то лощеного типа, с которым она уединилась. Он проследовал за ними, застукал их на софе – тип держал ее за руку и смотрел в глаза. Он устроил безобразную сцену, не заботясь о том, что те самые влиятельные люди, на поддержку которых рассчитывала Женя, стали этому свидетелями. Он вмазал этому типу в лицо, а затем демонстративно удалился, заявив прилюдно, что если Женя хочет все еще быть его, то должна последовать за ним. Она последовала… Затем они ехали обратно, за рулем был он, Женя сидела рядом. Он был упоен желанием мести, чувствовал себя оскорбленным до глубины души. Обвинял ее черт знает в чем, называл гадкими, ужасными словами. Женя молчала, склонив голову. Кажется, тихо плакала. И это ее молчание и беззвучные слезы только распаляли его. Он заявил, что она ему не нужна и что если она хочет уйти к другому, этому лощеному типу, то он не будет противиться их счастью. И добавил, что очень рад, что у них нет детей, потому что тем было бы ужасно осознавать, что их мать – потаскушка. Женя наконец сказала, что это не так. Заявила, что любит только его. Попросила прощения за то, что скрывала от него все это время правду. Но что для этого были причины. Он снова взвился, прицепившись к словам. Заявил, что ему все равно, что она его любит, потому что он не может любить шлюху…
Это были последние слова, которые он успел сказать ей. Потому что, войдя в раж и увлекшись бичеванием Жени, он не следил за дорогой. На обледенелом участке трассы он не справился с управлением, вылетел на встречную полосу, среагировал из-за своего взвинченного состояния слишком поздно, а на них уже, ревя, мчались бешеные желтые огни…
Он выжил, отделавшись парой ушибов и переломом двух ребер. Женя умерла еще до прибытия «Скорой», которая в ту ночь тащилась ужасно долго. Но даже если бы медики прибыли и через две минуты, то все равно бы не спасли ее. Травмы были несовместимы с жизнью.
Умерла она у него на руках, причем была в сознании. Женя была спокойна, улыбалась. Сказала, что любит его. А он не понимал, в нем все смешалось – злоба на нее, злоба на идиота – водителя грузовика, злоба на самого себя… Ее слов, обращенных к себе, он не слышал, а перед глазами стояла картинка, как она, сидя на софе, милуется с этим лощеным типом.
Лощеный тип оказался одним из лучших онкологов Москвы. Он сам позвонил Чегодаеву, узнав о страшной трагедии в ту декабрьскую ночь. Да, он и Женя встретились на вернисаже, это была ее просьба.
У Жени был рак яичников.
Выяснилось это случайно – чувствуя легкое недомогание, она, подозревая, что беременна (хотя экспресс-тест показывал обратное), отправилась к врачу. После серии обследований стало ясно, что у нее онкология. Стадия была ранней, шансы на излечение высокие. Однако Женя предпочла пока не ставить в известность мужа, потому что и сама не смогла свыкнуться с мыслью о том…
О том, что у нее с большой долей вероятности никогда не будет детей. Даже если рак удастся победить, то в результате химиотерапии она, не исключено, никогда не сможет забеременеть.
Кроме того, тот самый лощеный тип, к которому ей удалось попасть на прием, предложил ей радикальный вариант решения проблемы. Ибо всегда существовал риск, что болезнь вернется. Он советовал Жене подумать об удалении яичников.
Она не знала что и делать. Потому что ей, как и любому человеку, к тому же человеку молодому, которому не было еще и тридцати, хотелось просто жить, творить, сделать карьеру, осуществить задуманное. А тут некоторые владельцы галерей стали проявлять интерес к ее картинам.
Если она надолго заболеет, то упустит свой шанс. А если вообще умрет…
Требовалось принять решение. Но ведь она страстно хотела стать матерью, и доктор Чегодаев знал это. Они как-то рассуждали о том, что у них будет три, возможно даже четыре, ребенка.
А удаление яичников навсегда лишало Женю возможности родить.
Вот почему в последние недели она была такой странной, такой рассеянной, такой замкнутой! Вот почему она не хотела одаривать мужа ласками! Вот почему она старалась взвесить все «за» и «против» – и потом поведать мужу трагическую правду!
И принять окончательное решение вместе с ним.
Обо всем этом доктор Чегодаев узнал, когда уже было слишком поздно. Он подозревал Женю невесть в чем, его последние слова, обращенные к ней, были бранные. Он ведь заявил, что им не следует заводить детей, обозвал ее шлюхой…
А ведь она любила его и хотела уберечь от ужасной реальности! А в итоге умерла сама.
Видения недавнего прошлого (хотя с момента смерти Жени миновало уже больше двух лет), на секунду овладевшие Дмитрием Иннокентьевичем, наконец отступили. Хотя он знал, что они вернутся. Потому что Женю убил он – в прямом и переносном смысле.
Он был за рулем в те злополучные первые часы предпоследнего декабрьского дня, он обвинял Женю во всех смертных грехах, он заботился только о себе…
– Да, самое главное сейчас – спасти Еву! – сказал он, глядя на Марину Аристарховну. – Вопрос в том – как? Думаете, надо обратиться к высокопоставленным пациентам из силовых ведомств?
– У Юнгштедта найдутся друзья и покровители и покруче ваших, – ответила резонно секретарша, – да, как я уже сказала, этим вы только спугнете преступников.
Преступники… Да, Юнгштедт и профессор, его научный руководитель, были таковыми. Но ведь и он сам был преступником – убийцей Жени…
Дмитрий Иннокентьевич знал, что никогда не простит себе того, что произошло. Ведь Женя могла быть сейчас жива, она бы победила рак! Стала бы известной художницей. У них были бы дети – если не свои собственные, так усыновленные…
Могла бы, могла бы… Могла бы…
Да, он убийца Жени. Но он не допустит, чтобы на его совести была и Ева! Потому что ей, как и Жене, требуется помощь.
– Но что тогда? – спросил он растерянно. – Мы ведь не знаем даже, где находится Ева…
– Ой ли? – спросила саркастически Марина. – Вы, может, и не знаете, шеф. Просто надо уметь сопоставлять факты. Мы же с вами уже это обсуждали! В своей консультации ваш профессор прятать ее не может. Вряд ли держит у себя на даче или в квартире. Еву доставили куда-то на вертолете. Значит, место должно быть относительно уединенное и, по всей видимости, располагать вертолетной площадкой. А вы в курсе, что оная имеется в санатории «Эдемский сад»?
Доктор вздрогнул и с почтением взглянул на секретаршу. Пока он предавался унынию и мучительным воспоминаниям, она провела очередное небольшое расследование. Что бы он без нее делал!
– В самом деле? – спросил он. – Так, значит, вы думаете…
И, не договорив, вскричал:
– Едемте туда! Мы возьмем санаторий штурмом и…
Он смолк, понимая абсурдность своей затеи. Марина Аристарховна вздохнула:
– Да, мы, как заправские шпионы, перелезем через высоченный забор, обезвредим охрану, справимся со всеми санитарами, свяжем профессора и извлечем из недр санатория Еву. Мысль неплохая!
Доктор воскликнул:
– Но тогда мы бессильны! Нам что, пожар там организовать? Но тогда ведь тоже сначала на территорию проникнуть придется… А это нереально!
– Пожар… – повторила задумчиво Марина. – Кстати, как звали ту особу, которую вы лечили в прошлом году? Ну, ту, которая скупала все бутики и у которой муженек работает где-то в Минздраве?
Доктор Чегодаев назвал фамилию и заявил, что не понимает, как им эта особа может помочь.
– Она – никак. А вот ее муженек! Он ведь вам так благодарен, так благодарен…
– Вы хотите сказать, что он поможет нам похитить Еву? – переспросил психоаналитик. – И как же, будет на шухере стоять?
– Нет, это мы сделаем с вами вместе! – заявила Марина Аристарховна. – Ну, и при помощи моей двоюродной сестры, с которой вы уже имели честь познакомиться. Так что звоните этому знакомцу из Минздрава.
Она сунула ему в руки телефонную трубку.
– Кстати, вы не находите, что повторный исход Евы из «Эдемского сада» отдает чем-то библейским и апокалиптическим?
– Гм, у вас тут уютненько! – произнес Дмитрий Иннокентьевич, проходя в большой светлый холл. Он все боялся, что заместитель главного врача санатория «Эдемский сад» бросится на него с криком и прикажет своим подчиненным связать его, а потом передать в руки полиции. Но ничего подобного не случилось. Наоборот, заместитель главного врача был сама любезность и откровенно заискивал.
Еще бы, ведь к ним прибыла высокопоставленная комиссия из Минздрава! Об этом свидетельствовали документ на официальном бланке со всеми нужными подписями и печатями, а также звонок из министерства. И то и другое организовал муж пациентки: пришлось потрудиться, чтобы заручиться его поддержкой, но его супруга держала в руках рычаги воздействия на могущественного мужа, и тот согласился, заявив, что знать не желает, для чего нужен этот балаган и что он умывает руки.
Но до того как он умыл руки, чиновник все же сделал все, что от него требовалось, а потом благополучно ушел на больничный – на тот случай, если что-то пойдет не так, он обезопасил свои тылы.
– Как у вас с соблюдением санитарных норм? – заявила строгим тоном Марина, которую было не узнать в образе солидной, явно матерой чиновницы.
– Все в полном порядке, – ответил боязливо заместитель главного врача. – Вы же наверняка с дороги проголодались, у нас тут стол накрыт… Как жаль, что Аркадия Ильича нет!
– Спасибо, мы позавтракали! – отрезала кузина Марины Аристарховны, которая вырядилась в форму. – Если бы доктор Чегодаев не знал, что это та самая дама, работница бутика, с которой он уже беседовал, то ни за что бы не поверил. Кажется, талант перевоплощения у секретарши и ее родственников был в крови. В особенности этот накладной живот. – Лучше покажите документацию! Кстати, где у вас содержатся буйные? Кого доставили в последнюю неделю? Проведем выборочную проверку!
Заместитель главного врача, явно не ожидавший от комиссии такой прыти, покрылся испариной и пригласил всех пройти в свой кабинет. Он все сетовал на то, что дела задержали многоуважаемого Аркадия Ильича в Москве.
Доктор Чегодаев еле заметно улыбнулся, а потом подумал, не отклеятся ли от этого седые усики и стильная, седая же, бородка, которые приделала ему кузина Марины, явно знавшая толк в изменении внешности (это объяснялось тем, что на заре карьеры она работала гримершей на киностудии и навыков, судя по всему, не утратила).
Он даже осторожно дернул себя за бородку и убедился, что та приделана намертво. Увидев себя в зеркало, он в какой-то момент поразился – вот что значит изменение внешности! Однако рисковать было нельзя, Васильев-Дельгадо слишком хорошо его знал, да и изменить голос намного сложнее, чем изменить внешность. Поэтому пришлось позаботиться о том, чтобы у профессора в Москве возникла масса неотложных дел. И это в тот момент, когда неожиданно нагрянула очередная комиссия!
Работники санатория явно рассчитывали на то, что комиссия будет проверять по накатанной схеме, посему подготовили завтрак, больше походивший на праздничный ужин в пятизвездочном отеле.
Но эта комиссия, состоявшая из трех человек, вела себя иначе. Не слушая объяснений заместителя Аркадия Ильича, доктор Чегодаев стал задавать коварные вопросы – все же он был единственным, кто являлся в этом трио медиком.
Марина, извинившись, вышла. Доктор Чегодаев украдкой взглянул на часы. Значит, время пошло.
– А теперь я посещу вашу кухню! – объявила сестра Марины, сияя погонами на новенькой форме. Где она ее раздобыла, доктор понятия не имел, однако форма явно вводила работников «Эдемского сада» в ступор. – Немедленно!
Заместитель главного врача выделил ей в провожатые юркую говорливую особу в белом халате и молчаливого огромного санитара. Доктор снова посмотрел на часы. Итак, и этот этап тоже начался.
– Вы разве спешите? – с надеждой в голосе спросил заместитель главврача. Доктор понял, что от него не ускользнули его пассы с часами. – Или вы все-таки хотите выпить кофе и перекусить?
– Мы не спешим! – заявил жестко Дмитрий Иннокентьевич. – И, если надо, будем проверять ваш санаторий несколько дней подряд.
От этой перспективы заместитель главврача позеленел.
– Буду с вами откровенен. К нам в Минздрав поступили жалобы на ваше заведение! – сказал Чегодаев, И заместитель главврача, с шумом втянув носом воздух, спросил:
– Жалобы? Не может быть!
Правильно, жалоб не было, но доктор Чегодаев желал запугать этого пронырливого субъекта.
– Очень даже может! – отрезал он. – Или вы что, считаете, что мы с вами в бирюльки тут играем? Вы что, не верите моим словам? Неслыханно, просто неслыханно!
Роль разъяренного важного чиновника Минздрава удалась ему на все сто – заместитель главврача теперь уже побледнел и пискнул:
– Но какие такие жалобы? У нас же никогда не бывает жалоб!
Конечно, не бывает! Ведь никто из пациентов «Эдемского сада» не покидает его территорию. Все, кто оказывается здесь, здесь же навсегда и остаются. Или умирают…
– Нам стало известно, что вы силой удерживаете у себя ряд пациентов, – продолжил доктор Чегодаев. – К примеру…
Он стал перечислять выдуманные фамилии, и по мере того как он их произносил, лицо заместителя главврача светлело.
– Нет, это определенно какая-то ошибка! Точнее, кто-то возводит на нас поклеп! Пациентов с такими фамилиями у нас и в помине нет! – заявил он.
Дмитрий Иннокентьевич, воспользовавшись подвернувшейся возможностью, потребовал показать список пациентов.
Тот был предоставлен ему – наверняка документация на случай неожиданной проверки была заготовлена заранее. Как он и ожидал, фамилии «Юнгштедт» в перечне не оказалось.
– А как быть с неучтенными пациентами? – спросил он ласково, и его собеседник нервно заерзал.
– С неучтенными? – протянул он с фальшивым удивлением. – Но таких у нас нет!
Доктор Чегодаев знал, что заместитель главврача лжет. Поместим ее в изолятор… Где он, интересно, у них располагается? Дмитрий Иннокентьевич был готов дать руку на отсечение, что где-то на нижних этажах, вероятнее всего в подвале.
– А как быть с буйными пациентами? Куда их помещают? – заметил он еще более ласково. – Ну, или с новыми, которые недавно прибыли…
Заместитель главврача напрягся и произнес:
– Ну, по-разному… У нас буйных, собственно, и не бывает… Мы к своим пациентам относимся как к хорошим знакомым…
Доктор воздержался от колкого вопроса, помещает ли этот тип своих хороших знакомых в подземный изолятор.
– Ну что же, тогда проблем во время нашего визита вам ожидать не придется! – заявил он, вставая. – Произведем выборочный обход пациентов! И начнем с вашего изолятора!
Заместитель главврача дернулся, потом в его глазах вспыхнули недобрые огоньки, и он буквально пропел:
– Конечно, конечно, как скажете! Я вам все лично покажу… Он у нас практически не используется, но если вам так интересно и для отчета нужно…
Они вышли из его кабинета и направились к лифту. К ним присоединилась кузина Марины, которая едва заметно кивнула, что означало: она побывала на кухне и сделала все, что планировалось.
Самой Марины не было, ей предназначалась другая роль…
– Вот, прошу! – заместитель главврача галантно указал на распахнувшиеся дверцы лифта.
Доктора охватили сомнения. А что, если он запрет их в этом движущемся гробу? Или, чего доброго, устроит небольшой «несчастный случай»? Хотя нет, зачем санаторию такие проблемы?
А вдруг этот тип раскусил их и понял, что перед ним никакие не представители Минздрава?
Тогда, не исключено, они навсегда исчезнут в недрах «Эдемского сада» и никогда больше не увидят солнечного света…
– Только после вас! – пробасила кузина Марины и буквально впихнула заместителя главврача в лифт. – Вот, в тесноте, да не в обиде. – Кстати, воспользовавшись представившейся возможностью, я вышла в сад. Это, надо сказать, нечто потрясающее! Настоящее произведение искусства!
Заместитель главврача расплылся в довольной улыбке и заявил, что сад, в самом деле, их гордость.
– Недаром наше заведение называется «Эдемским садом». То есть раем. И наши пациенты, которых мы рассматриваем в качестве наших гостей, должны чувствовать себя как в раю и не ведать ни проблем, ни забот!
Рай… Дмитрий Иннокентьевич усмехнулся. Обычно для того, чтобы попасть в рай, требовалось сначала отдать концы. А эти решили устроить рай прямо на земле. Или не рай, а ад?
– И из сада открывается такой чудесный вид, – продолжила женщина. – Многое можно увидеть, даже то, что пытаются скрыть… Однако все тайное становится явным! Но вернемся к нашим баранам. Что же, кухня у вас в идеальном порядке. Ну, или почти, так, пара недочетов…
И она стала скрупулезно перечислять мнимые изъяны.
Заместитель главврача внимательно слушал ее, кивая головой, и при помощи особого брелка привел лифт в движение. Дмитрий Иннокентьевич обратил внимание, что он нажал верхнюю кнопку, на которой, однако, не было цифры. Кнопки различались только по цвету.
Лифт, прожужжав, остановился, и они вышли в коридор. Однако вопреки ожиданиям они оказались вовсе не на подземном уровне, а, наоборот, на верхнем этаже.
– И здесь располагается ваш изолятор? – произнес растерянно доктор Чегодаев, а заместитель главврача заявил:
– Да, да, именно здесь! – ответил сладко тип и подвел их к одной из дверей. – Но, как я уже сказал, изолятор у нас практически не используется! Потому что буйных у нас нет…
Он отомкнул одно из помещений и провел в уютную, больше походившую на номер хорошего отеля комнату. Они заметили сидевшую в кресле, стоявшем у большого панорамного окна, пожилую даму, которая не отреагировала на их появление.
– Пациентка З., семидесяти четырех лет, – бойко затараторил заместитель главврача. – Страдает прогрессирующей деменцией, которая выражается у нее в долгих фазах бездеятельности, перемежаемых внезапными вспышками гнева, что и послужило причиной помещения пациентки в изолятор…
Он продолжил знакомить их с деталями диагноза, а доктор Чегодаев оглянулся.
Никакой это не изолятор! Этот хитрый тип привел их на другой этаж и нагло втирает очки, выдавая этот уровень за изолятор!
Но, собственно, почему? Ответ был очевиден: он не хотел демонстрировать тех, кто находился в этом самом изоляторе.
– Отлично, отлично, – прервал излияния Дмитрий Иннокентьевич, – не будем беспокоить пациентку.
Кузина Марины же, замершая перед окном, внимательно осматривала прелестный сад, который лежал перед ними как на ладони. И, кажется, о чем-то размышляла.
Они вышли из комнаты, заместитель главврача устремился к лифту, явно считая, что обход завершен.
– У вас что, больше пациентов здесь, в изоляторе, нет? – спросила кузина Марины.
Их провожатый дернулся, немного помедлил с ответом и сказал:
– Нет, ну почему же… Имеется! Всего один!
Он подошел к другой двери и нехотя разблокировал ее. Они оказались в точно таком же, как и предыдущий, «гостиничном номере». В этот раз пациентом был долговязый мужчина с всклокоченными седыми волосами, который лежал на кровати и, кажется, мирно спал.
Кузина Марины снова подошла к панорамному окну и стала рассматривать сад. Доктор Чегодаев еле заметно поморщился. Да что она так к нему привязалась?! Сад, конечно, восхитительный, но они здесь вовсе не для того, чтобы восторгаться работой здешних садовников…
– Пациент К., шестидесяти одного года. Находится у нас уже, дайте мне сообразить, больше четырех лет. Страдает ярко выраженной манией преследования, сопряженной с…
Он углубился в подробности диагноза, а доктор украдкой посмотрел на часы (на этот раз так, чтобы это не бросилось в глаза) и подумал, что цели своей они не достигли. Он что, должен устроить скандал, заявив, что то, куда их привели, вовсе не изолятор? Но это вызовет у типа подозрения… И он наверняка попытается их убедить, что это и есть изолятор… И ни за что не отведет их в изолятор настоящий…
В тот, где, как не сомневался Дмитрий Иннокентьевич, содержалась Ева.
В этот момент зазвонил мобильный заместителя главврача, и он, схватив его и увидев номер, несколько изменился в лице, пробормотал извинения и вышел из комнаты.
– Так что делать будем? – произнес тихо доктор, а кузина Марины сказала:
– Я ведь неспроста завела речь о саде. И выходила туда тоже с определенной целью, потому что оттуда можно увидеть крыло здания, в котором мы сейчас находимся, полностью…
В этот момент пациент, вроде бы до сей поры безучастно лежавший на кровати, открыл глаза и внятно произнес:
– Оленька, почему ты ушла, так и не забрав меня?
Доктор и Ирина уставились на него. Чегодаев склонился перед пациентом, желая его успокоить.
– Оленька, где моя Оленька! – заявил тот в беспокойстве. – Она была тут! Недавно, хотела меня забрать! Но эти люди ей помешали! Бородач ее уволок…
Доктор и Ирина переглянулись. Дмитрий Иннокентьевич, схватив мужчину за руку, произнес:
– Здесь была Оленька? Может, Ева? То есть я хотел сказать, Евгения?
– Оленька здесь была! – повторил капризно мужчина. – Моя внученька! Хотела меня забрать! Она так ловко с ними расправилась, но в итоге они ее скрутили. Уволокли, гады! Наверняка туда, вниз! Они меня там тоже держали много раз! Только я, как и сейчас, каждый раз притворялся, что ничего не понимаю. Тогда они теряют интерес… Вас ведь Оленька послала?
– Это она! – произнес в возбуждении Дмитрий Иннокентьевич, хотел было задать пациенту вопрос, но в этот момент вернулся заместитель главного врача. Пациент тотчас сомкнул веки, притворившись, что спит.
– Гм, извините, что нам помешали! Так, на чем мы остановились? Впрочем, давайте лучше выйдем отсюда, потому как пациент отдыхает. Я вам по дороге на завтрак все расскажу! Вы ведь увидели все, что вас интересует?
Нет, конечно, не все! Они так и не нашли Еву! Однако было бы странно спорить с этим типом, пришлось покинуть помещение.
– Вот, собственно, и все! – заявил тот, увлекая их к лифту. – Я же сказал, что изолятор у нас почти не используется. Только два этих пациента, но и они, как вы изволили убедиться, смирные… Ничего такого себе не позволяют…
Двери лифта распахнулись, он галантно предложил кузине Марины войти первой.
– А почему у вас окно вот этого помещения выбито? – спросила она и замерла около двери одной из комнат.
Заместитель главного врача дернулся, однако феноменальным усилием взял себя в руки.
– Выбито? – произнес он несколько глуповатым тоном. – Что вы имеете в виду?
Он явно знал, что та имела в виду, но пытался выиграть время, дабы придумать более-менее удобоваримую версию.
Тут кузина Марины разыграла из себя гневную инспекторшу:
– Вы что под дурачка-то косите! Под одного из ваших пациентов! Я ведь все ждала, что вы сами нам это покажете, а вы утаили! Плохо, очень плохо! Мы это в отчете обязательно зафиксируем! Я ведь в сад выходила, оттуда открывался отличный вид, но не на все ваши кусты, водопады и ручьи, а на корпуса вашего санатория. И оттуда отлично видно, что окно вот этого номера выбито. И затянуто целлофаном!
Дмитрий Иннокентьевич с восторгом уставился на женщину. Надо же, ему просто повезло с Мариной и ее двоюродной сестрой! От них ничего не ускользнет!
Заместитель главврача замялся, потом ударил себя пятерней по лбу и просюсюкал:
– Ах, ну да, конечно! Выбито… Так и есть! У нас небольшой ремонт намечается… Ну, пациент буйствовал…
– Какой же именно? – произнес ядовито доктор Чегодаев. – Пациентка З., которая, похоже, все время в кресле проводит? Или пациент К., который все время спит? Вы же только что уверяли нас, что они смирные и ничего такого себе не позволяют. И тут на тебе – «пациент буйствовал»…
Пойманный на несоответствии заместитель главврача расплылся в улыбке и искусственно захохотал.
– Ах, ну что вы… Эти действительно безобидные… Это другой пациент…
– Какой другой? – произнес требовательным тоном Дмитрий Иннокентьевич.
Тип снова замялся, явно не зная, что ответить. Видимо, от Аркадия Ильича распоряжений на этот счет не поступало. Наверняка и до этого профессор звонил, чтобы узнать, как идет проверка. И его правая рука бодро ему отрапортовала, что гости из Москвы, не морщась, проглотили всю ту ложь, что им презентовали, и что волноваться нет причин. Поспешил, однако!
– Ну, другой… – выдавил из себя заместитель главврача. – Точнее, другая…
Он стушевался, видимо понимая, что глупо проговорился.
– Давайте перекусим, потому что наши повара старались, все остывает…
Тип явно пытался уйти от объяснений! Дмитрий Иннокентьевич отчеканил:
– У вас имеется буйный пациент, вернее пациентка, которая громит целые комнаты и выбивает окна? А окна у вас, надо сказать, специальные, оснащенные небьющимися стеклами. Это же какую силу надо приложить…
– Как будто кто-то на свободу рвался, потому что вы его, точнее ее, против воли тут удерживаете… – поддакнула кузина Марины. – Очень занятно, очень!
Доктор отошел от лифта, понимая, что никакого завтрака точно не будет. Вздохнув, он подошел к двери, разблокировал ее при помощи брелка и провел их в номер.
Тот в самом деле был перевернут вверх дном. Панорамное окно было выбито и затянуто трепещущим на легком ветру целлофаном. То, чем его выбивали, валялось рядом – колченогий стул.
– Нам нечего скрывать, – произнес заместитель главврача, – просто я не думал, что вас это заинтересует… Пациент вышел из себя…
– Вы же сказали – пациентка?! – заявил строго доктор. – Где она?
Тип снова замялся, а кузина Марины, под ногами которой хрустели осколки, зашагала по номеру, внимательно все осматривая.
– Только не говорите, что вы ее уже выписали! – продолжил Дмитрий Иннокентьевич. – Впрочем, до вашей документации мы еще доберемся. Хотелось бы узнать, кого к вам доставили в последние, скажем, четыре недели. И кого выписали!
Заместитель главврача покрылся пятнами и просипел:
– С документацией у нас все в порядке, беспокоиться нечего!
В этом доктор не сомневался – наверняка у них имелись фальшивые документы для всяких таких идиотских министерских комиссий. А главное, всегда имелся завтрак, обед или ужин, а также подношения, при помощи которых любая проверка проходила без сучка без задоринки.
Любая, кроме этой!
– Нет, ее не выписали… – произнес заместитель главврача. – Она все еще у нас…
– Так где же тогда? – расплылся в сердечной улыбке Чегодаев. – Обычно таких пациентов держат в изоляторе, но ведь пациентка, как вы сами подтвердили, ваш изолятор разгромила. И, надо сказать, я впервые за всю свою врачебную практику сталкиваюсь с тем, чтобы в изоляторе были такие огромные окна! Или у вас имеется еще какой-то тайный изолятор, который вы скрываете от нас, членов комиссии?
Заместитель главврача не знал, что отвечать. Инструкций на этот счет у него явно не было, а мозговым центром всего происходящего был профессор Васильев-Дельгадо. Какое, однако, удачное совпадение, что Аркадия Ильича задержали внезапные неотложные столичные дела!
– Мне надо позвонить! – произнес осипшим тоном заместитель главврача.
Даже не извиняясь, он вывалился из комнаты, и едва он скрылся, из ванной показалась кузина Марины, поманившая доктора пальцем.
Он быстро зашел в небольшую ванную, и женщина раскрыла душевую кабинку. На кафельной стене было выведено фломастером: «Меня похитили. Помогите!».
– Это Ева! – вскричал доктор, а кузина Марины усмехнулась:
– Они так торопились прибраться, что слона-то не заметили! Не волнуйтесь, это не Ева, это я! Только что написала. Но эти идиоты ведь не в курсе! Подумают, что именно пациентка, которая у них тут бедлам устроила. Это нам поможет прижать к ногтю этого враля!
Они вернулись в комнату, куда из коридора вошел заместитель главврача – выражение лица у него было более чем странное.
– Милейший, как вы объясните нам следующую надпись в ванной… – начал доктор Чегодаев, но тип перебил его и зловещим тоном произнес:
– Лучше вы объясните мне, кто вы такие! Потому что Аркадий Ильич навел справки и выяснил, что никакая комиссия к нам не направлялась…
Доктор оцепенел, понимая, что все пропало. Недооценил он профессора, явно недооценил! И что же теперь делать? Потому как они были в логове врага!
Еще до того, как заместитель главврача завершил фразу, кузина Марины, стоявшая у него за спиной, каким-то ловким движением огрела того по шее, и субъект мешком повалился на пол.
– Ну, что вы стоите! – прикрикнула женщина. – Ничего с ним не произошло, он просто сознание потерял. Но не навсегда, конечно. Поэтому его надо обезвредить…
Она поволокла типа к кровати. Доктор кинулся помогать ей. Они уложили заместителя главврача на кровать, с которой предварительно скинули матрас и подушку. Кузина Марины ловкими движениями порвала простынь, связала куски и при помощи импровизированной веревки зафиксировала их провожатого. Рот она ему заткнула остатками простыни и заклеила скотчем, который был у нее в кармане формы.
– Ловко вы с ним разделались! – восхитился доктор. – Я бы так не смог!
Женщина усмехнулась и сказала:
– В жизни все надо уметь! Так, а теперь посмотрим, что у него в карманах…
Она извлекла мобильный телефон, рацию, а также брелок-ключ.
– Вот что нам нужно! – произнесла она. – Так, теперь нам надо разделиться. Марина меня ждет внизу. Нам надо устроить панику. Вы же направляйтесь сейчас на подземный уровень. Она наверняка там!
Они вышли из номера, и кузина Марины закрыла дверь. Она направилась к лестнице, впихнув доктора в лифт. Тот тыкал на нижнюю, желтую, кнопку, но двери не закрывались, и лифт не двигался с места.
– А брелок вам зачем? – спросила женщина. – Учтите, при помощи такой вот штучки можно все двери открыть! Встречаемся у входа. Конечно, сейчас суета начнется, но это нам только на руку…
Доктор поднес брелок к металлической пластине, укрепленной на панели, и двери бесшумно захлопнулись. Что за восхитительные женщины! Без Марины и ее кузины у него бы ничего не вышло…
Он ткнул в желтую кнопку, и лифт пришел в движение. И тут его охватили сомнения. А что, если Ева вовсе не в изоляторе? Или желтый уровень – вообще не изолятор?
Однако времени на раздумья не оставалось. Двери распахнулись, и он шагнул в коридор. Тусклые лампы вспыхнули ярким светом – видимо, отреагировали на движение.
Доктор прошел по коридору, оказался перед массивной металлической дверью. Поднес брелок к ней – никакого результата!
В этот момент раздался протяжный вой сирен, а под потолком закрутились, мигая, красные огоньки. Так и есть, Марина и ее кузина привели в действие простой, но эффективный план под названием «пожар». Недаром Марина нацепила фальшивый полый живот, в котором можно было пронести специальные дымовые шашки. Что же, представление начинается!
Сопровождаемый тревожными бликами и оглушительным воем, доктор снова приложил брелок к двери. И снова безрезультатно. Тут он понял, что держал его слишком высоко. Еще одна попытка. Дверь щелкнула и открылась.
Он ввалился в большое помещение, с обеих сторон которого помещалось по пять дверей с небольшими окошками. Вот он, подземный изолятор! Прильнув к окошку одной из дверей, он попытался рассмотреть, кто же находится внутри.
Внезапно с другой стороны двери возникла пугающая лысая физиономия. Некто, то ли мужчина, то ли женщина, оскалив длинные желтые зубы, потрясал кулаками и корчил ужасные гримасы.
Доктор отпрянул от двери, поняв, что это не Ева.
Тут в глаза ему бросились непрерывно горевшие крошечные огоньки на стене около каждой из камер. Три из них были красного цвета, семь – зеленого. Что бы это, интересно, значило?
Он осторожно подошел к следующей двери, на стене около которой горел красный огонек. Так же, как и около камеры с лысым типом. Судя по всему, в этой камере никого не было.
Он разблокировал при помощи брелка дверь и отодвинул дополнительный засов. Дмитрий Иннокентьевич шагнул в полутемное квадратное помещение, обитое специальной звуконепроницаемой тканью.
В углу, скукожившись, кто-то лежал. Это была молодая женщина с темными волосами. Ева!
Доктор подошел к ней и дотронулся до плеча:
– Ева, все хорошо…
В этот момент пленница резко выпрямилась, и он увидел, что это вовсе не Ева, а особа с мутными, налитыми кровью глазами и оскаленными зубами. Она ринулась на доктора, и если бы тот, не проявив чудеса эквилибристики, не сумел ускользнуть из камеры и в самый последний момент захлопнуть дверь, то она наверняка впилась бы ему в горло зубами.
– Ева, где ты! – крикнул он в отчаянии. – Я пришел за тобой! Пришел, чтобы спасти тебя!
Не оставалось ничего иного, как продолжить осмотр. Наученный горьким опытом, он колебался, прежде чем раскрыть третью камеру. Однако в ней никого не было. Как и в последующих четырех. И около этих четырех горели зеленые огоньки.
Итак, принцип был понятен – зеленый огонек означал, что в изоляторе никого нет, а красный – что там находится пациент.
В двух камерах, помеченных красными огоньками, Евы не было. Оставалась последняя.
Наконец он приблизился к очередной двери. Заглянув в окошко, он заметил знакомую изящную фигурку. Ева? Или еще одна сумасшедшая со скрюченными пальцами и острыми зубами?
Он быстро разблокировал дверь, шагнул вовнутрь – и заметил молодую девицу, точнее, почти что ребенка. Нет, это была не Ева…
– Папочка пришел! – воскликнула она, бросаясь к нему. – Папочка, милый папочка!
Девица обняла его, и Дмитрий Иннокентьевич не смог этому воспрепятствовать. Он погладил девицу по длинным волосам и внезапно почувствовал, что этот ангелочек впился ему в запястье.
Рыча, ребенок бросился на повалившегося навзничь доктора. Дмитрий Иннокентьевич закричал, понимая, что ему сейчас перекусят шею…
В этот момент он ощутил, что кто-то отбросил ужасную пациентку в сторону, быстро помог ему встать на ноги и вытащил в коридор, захлопнув дверь.
Это была кузина Марины.
– Вы в самый раз! – заметил, клацая зубами от страха, доктор Чегодаев. – Но как вы сюда попали?
Женщина потрясла перед его лицом брелоком и сказала:
– Позаимствовала у одного из типов наверху. Нам надо уходить! Потому что они уже поняли, что мы – подставная комиссия! Пожарная тревога спутала их планы, вызвала волнение среди пациентов, но все равно нас ищут!
Доктор медленно произнес:
– Но ее здесь нет! Смотрите, три изолятора с пациентами, и во всех трех Евы нет!
Кузина Марины задумалась, а потом сказала:
– А те, в которых якобы никого нет, вы полностью осмотрели?
– Нет, ибо зачем? Там ведь все равно… – доктор осекся.
А ведь как ловко задумано – разместить пациентку, о наличии которой не должны знать рядовые работники санатория, в изоляторе и пометить его как незанятый!
Ведь те несчастные, которые содержались здесь, были пациентами официальными, а Ева… Ева была гостьей Аркадия Ильича и его сообщника Юнгштедта!
Вместе они стали открывать камеры с зелеными огоньками. В шести из них никого не было. Оставалась только одна. Последняя. Но если и там никого не будет…
Тогда это будет означать, что Ева находится где-то в другом месте. Но в каком?
Пока доктор Чегодаев размышлял, Ирина разблокировала последнюю, крайнюю, камеру. На первый взгляд там никого не было…
А потом он увидел девушку, которая вжалась в угол изолятора. Завидев их, она произнесла, поднося к лицу левую руку:
– Если вы приблизитесь ко мне, то я перекушу себе вены! Требую встречи с Аркадием Ильичом!
– Ева? – вскричал доктор, бросаясь к ней. И понял, что это была не Ева.
– Повторяю: я требую встречи с вашим главным! – отчеканила девушка, которая явно была готова на рискованный шаг. – И не притворяйтесь, что вы не в курсе, как меня зовут. Меня зовут отнюдь не Ева. Меня зовут Дарья!