О появлении пашенного земледелия говорит и рост размеров поселений. При подсечном земледелии, когда через 2–3 года участки пашни надо было бросать, и возвращаться к их обработке вновь можно было лишь спустя 40–50 лет, каждой земледельческой общине нужна была огромная площадь для ведения примитивного земледелия, и поселения были очень малы. В VIII–X вв. размер поселений значительно увеличивается. Это отнюдь не города, а разросшиеся сельские поселения.

Появление новых орудий труда способствует возникновению индивидуальных форм земледелия. Возникновение новой земледельческой техники приводит к тому, что не семейная община может вести самостоятельное хозяйство, но и даже малая семья.

Это приводит к распаду сохраняющихся в большой семье остатков первобытного коллективизма и появлению в ее недрах индивидуальных семей, ставших самостоятельной экономической единицей и воплощающих начало частной собственности.

Старая патриархальная большая семья («задруга», «вервь») распадается. Из ее среды выделяется ряд малых семей, отдельных пар, уже ставших хозяйственно самостоятельными. Первобытный коллективизм, результат слабости отдельной личности, сломан внедрением новых орудий труда и становится ненужным, сковывающим хозяйственную инициативу. Вооруженные новой земледельческой техникой, отдельные малые семьи расходятся во все стороны, выжигая и выкорчевывая леса под пашню, заселяя и осваивая ранее пустынные пространства, обзаводясь новыми лесными, охотничьими, рыболовными и промысловыми угодьями. Здесь, на новых местах, они часто дают начало новым большим патриархальным семьям («дворищам», «печищам»), а когда дальнейшее развитие хозяйства в рамках семейно-общинной организации становится уже невозможным, от них отпочковываются отдельные семьи, осваивающие новые участки леса, пашни, новые угодья и т. д.

Здесь, на новых местах, они владели всем, «куда топор, коса, соха ходили», всем, «что к тому селу исстарь потягло», ставя свои «знамения» на дубах и соснах, на бортных деревьях, ревниво оберегая свои пашни, луга и угодья от «чужаков», сходясь с ними лишь на «игрища межи села», умыкая невест и собираясь на религиозные праздники.

Так расползалась по лесной полосе славянская колонизация, так заселялись и осваивались дремучие дебри лесов и пущ Восточной Европы.

В процессе своего расселения, сохраняя связи с сородичами, эти малые и большие патриархальные семьи, покинувшие свое родовое гнездо, сталкиваются на новых местах со встречными потоками, идущими из других распадающихся семейных общин. Поскольку в общем владении этих случайно встретившихся людей по-прежнему находились леса, сенокосы, воды и угодья, они объединялись в общину, покоящуюся уже не на старых кровнородственных, а на новых – территориальных связях. Так возникает поземельная сельская или территориальная община.

В быту же сохраняются старые патриархально-родовые обычаи и традиции. В свадебных обрядах, в песнях и поговорках уже гораздо более поздних времен соседи-односельчане именуются по-прежнему «родичами», «родными», а все село – «родом».

Родовые связи все еще тянут членов уже территориальной общины к старому родовому, семейно-общинному гнезду (родовое кладбище, «братчины», поездки по родственникам и т. д.), да и сама сельская поземельная община представляет собой пестрое объединение малых и больших семей. Семейная община отнюдь не исключает территориальную, а наоборот, длительное время существует наряду с ней и даже внутри ее.

Вместе с появлением соседской общины изменяются и сами поселения. Появляются большие городища, часто окруженные отдельными домами, и открытые поселения – «селища», постепенно вытесняющие городища.

Древние землянки постепенно исчезают, уступая свое место полуземлянкам и наземным бревенчатым избам. В Белоруссии и на Смоленщине встречаются избы со слюдяными окнами, с печами, слепленными из глины, без трубы. Такие же деревянные избы господствуют на севере, в верхнем Поволжье.

На юге еще некоторое время сохраняются землянки и жилища, плетенные из хвороста, обмазанные глиной, но и здесь они со временем исчезают.