Шекспир — это вершина всего английского культурного наследия, а его пьесы — бесконечный блестящий карнавал, где короли и королевы сменяются влюбленными и шутами, проходящими мимо зрителя во всем своем великолепии и славе и говорящими на изумительном английском языке. Шекспир — Бард, Лебедь Эйвона, веха английской культуры, идеал драматурга, символ всего лучшего, что дала англичанам национальная традиция. Шекспир — это и бесценный дар для туристической сферы, привлекающий гостей в Англию не хуже королевской семьи и знаменитых музеев, и любимец консерваторов, которые обращаются к истории, надеясь обрести в ней чувство собственного достоинства и стабильности. Много столетий подряд английских школьников пичкали Шекспиром, потому что традиционалисты-педагоги полагали его таким же полезным для развития юного ума, как латынь и железную дисциплину.
Сегодня мы представляем себе Шекспира не как столп, на котором покоится здание национальной культуры, но как целую анфиладу богато украшенных залов с культурными сокровищами. Этот образ имеет под собой академические основания. Во время Второй мировой войны, когда Черчилль выступал перед публикой со своими пылкими речами (кстати говоря, имеющими множество отсылок к Барду), кембриджский профессор Юстас Тильярд написал свою знаменитую работу по литературной критике, озаглавленную «Картина мира Елизаветинской эпохи» (The Elizabethan World Picture). В своей книге Тильярд заявил о том, что англичане времен правления Елизаветы I и, в частности, Шекспир унаследовали и обогатили средневековое представление о Великой цепи бытия, в которой каждой вещи и человеку отведено свое место и которую нельзя разорвать, не нарушив тем самым мир и гармонию всего сущего. Ряд критиков полагали, что эта работа представляла Шекспира пропагандистом монархии, который воспевал в своих пьесах Елизавету I, королеву-девственницу, главу всей системы управления государством. В 1944 году у Тильярда вышла вторая книга, «Исторические пьесы Шекспира» (Shakespear’s History Plays). В том же году Лоуренс Оливье сыграл в знаменитом фильме, поставленном по одной из таких пьес, — «Генрих V». Произнесенная им речь, которую, по сюжету пьесы, Генрих говорит на День святого Криспина, создала образ героического монарха, ведущего свою страну к победе, именно тогда, когда истерзанная войной Англия больше всего в нем нуждалась.
Впоследствии Тильярда часто критиковали. Многие ученые обращали внимание на тот факт, что елизаветинская картина мира была всего лишь мифом, созданным Тюдорами и принятым на вооружение Елизаветой. Королева нуждалась в таком мифе, для того чтобы обеспечить стабильность своего правления в нелегкие времена, когда протестантской церкви Англии угрожал католицизм, а самой стране — иностранное вторжение.
Часть критиков утверждала, что пьесы Шекспира очень тонко показывают различные исторические аспекты, а не просто возвеличивают стабильность и непрерывность власти. И лишь некоторые заходили так далеко, что заявляли, будто Бард был политическим революционером.
С другой стороны, я бы удивился, окажись это не так. Люди искусства мыслят иначе, чем простые обыватели, — что и дает им силы творить. Вот почему их взгляды так часто расходятся с общепринятыми мнениями. Сложно назвать истинного гения мировой культуры, который был бы приверженцем существующего порядка. Когда великий русский поэт Александр Пушкин погиб на дуэли, его молодой коллега по перу, Михаил Лермонтов, оплакивал его как жертву империалистического режима. Но когда царизм в России сменился советской властью, Пушкин тут же начал ассоциироваться с империалистическим прошлым и былым величием России. Затем его образ начали использовать в своих целях и Советы, пытаясь представить поэта либеральным революционером, погибшим под гнетом царизма. Мнения о его политических предпочтениях постоянно менялись то в одну, то в другую сторону. Соответственно, говоря о Шекспире, мы также должны с осторожностью относиться к его общепринятому образу.
Шекспир жил в одну из самых непростых эпох английской истории. Англия в то время была мало похожа на райский сад, управляемый милосердной королевой, — образ, который так любят использовать режиссеры фильмов, писатели и даже авторы исторических книг. Память о разрыве Генриха VIII с римской церковью еще была свежа, католики угрожали елизаветинскому протестантскому режиму изнутри страны и извне, Великую Армаду удалось победить лишь чудом, а Марию Шотландскую казнили за подготовку восстания. Старшая сестра Елизаветы, Мария, была настолько безжалостна в истреблении своих врагов из числа протестантов, что заслужила прозвище «Кровавая». Точно так же и люди Елизаветы не знали пощады, вынюхивая и выискивая малейшие следы неповиновения среди католиков. Шпионская сеть, созданная Фрэнсисом Уолсингемом, выслеживала недовольных и находила тех, кто не подписал клятву верности королеве, а в судах пойманных преступников ожидали приговоры немыслимой жестокости.
Для многочисленных английских католиков елизаветинский режим мало чем отличался от сталинского режима в Советской России для диссидентов. В те времена во многих домах имелись потайные комнаты для укрытия священников, секретные ходы и тайники, в которых хранились католические святыни. Разумеется, в такой атмосфере пышным цветом расцветали заговоры. Люди привыкали говорить загадками, литературные произведения полнились кодами, акростихами и двусмысленностями, понять которые удавалось лишь посвященным. Сегодня эти загадки считаются примером веселой игры слов, распространенной в Елизаветинскую эпоху. Но подобное толкование совершенно неверно. Для многих людей загадки такого рода были делом жизни и смерти — порой очень жестокой смерти. Марию Шотландскую приговорили к казни за то, что шпионы перехватили ее закодированное сообщение. Вот в каком историческом контексте творил Шекспир.
Разумеется, его пьесы полны политических мотивов. Темы монаршего правления, закона, права, власти, подчинения, злоупотребления положением, а также свержения правителей переходят из пьесы в пьесу, начиная от «Макбета» и «Короля Лира» и заканчивая «Гамлетом» и «Бурей». Шекспир пишет о семейных делах и романтических чувствах, но даже в «Ромео и Джульетте» и «Сне в летнюю ночь» присутствует явная политическая нотка. А как еще он мог бы выразить свое мнение в такие тяжелые времена? Великий писатель просто не сумел бы оградить все свои работы от проникновения окружающей действительности, и среди современников Шекспира находились те, кто понимал политическую силу его слова. К примеру, «Ричард II», пьеса, посвященная свержению ненавистного монарха, была специально поставлена в «Глобусе» накануне эссекского восстания против Елизаветы в 1601 году. Когда план повстанцев провалился, актерам повезло отделаться лишь предупреждением. Каких политических взглядов придерживался сам Шекспир — вот в чем вопрос. Был ли он полностью аполитичен, поддерживал ли существующий режим или же за образом Барда скрывается тайный диссидент, а то и повстанец?
Интересно, что, хотя пьесы Шекспира до краев переполнены политикой, религия в них совершенно отсутствует. Именно мирской характер его работ делает их актуальными и понятными и по сей день. Разумеется, в те времена драматурги старались поменьше обращаться в своих пьесах к религиозным темам. Возможно, они считали, что церковь и театр несовместимы, хотя корни театрального искусства растут как раз из церковных представлений. А возможно, играть с подобными вещами было слишком опасно. Тем не менее Шекспир, который не боялся браться за любые, даже самые сложные темы, близко не подходил к вопросам религии. И это выглядит странно.
Несколько лет назад Клэр Аскит написала довольно неоднозначную книгу под названием «Игра теней» (Shadowplay). Будучи женой дипломата, служившего в СССР, Аскит видела, как советские драматурги обводили вокруг пальца цензоров и прятали в своих пьесах скрытые послания, прекрасно понятные тем, для кого они предназначались. Она заинтересовалась, не мог ли Шекспир делать то же самое. В своей книге она представляет Барда революционером, бунтарем-католиком, все пьесы которого пронизаны скрытыми проримскими сообщениями и символами, достаточно безопасными для того, чтобы сам драматург избежал тюрьмы (или кое-чего похуже), но очевидными для его аудитории. Таким образом, по мнению Аскит, он не избегал тем, касающихся религии, но шифровал их при помощи метафор. Если эта точка зрения верна, то Шекспир играл в опасную игру.
К примеру, Аскит пишет, что эпитеты «низкий» и «темный» в его работах означали протестантскую церковь, последователи которой имели более низменные ценности и часто носили черную одежду. Слова «светлый» и «высокий», в свою очередь, относились к католикам. Многие героини шекспировских пьес имеют загорелую кожу, что якобы обозначает их открытость для солнца — символа божественной истины. Аскит предлагает свое толкование строки из сонета № 23 «More than that love which more hath more expressed». Она считает, что здесь скрыта отсылка к канцлеру Генриха VIII — Томасу Мору, который был обезглавлен за отказ перейти в англиканство. Знающие люди, читая эту строку как More than that love which More hath more expressed, понимали, что речь идет о признании своей веры мучеником Мором.
Единое мнение относительно предположения Аскит не сформировалось до сих пор, но эта точка зрения выглядит интригующе. Образ Шекспира, играющего в «кошки-мышки» с бдительными цензорами, не может не привлечь внимания и не вызвать желания еще раз перечитать все его пьесы в поисках доказательств. Разумеется, кто ищет, тот всегда найдет то, что хочет, так что подобная литературная игра может оказаться довольно рискованной. Но эмоциональная привязанность Шекспира к героям, которые смело глядят в лицо неудачам, может намекнуть нам, на чьей стороне он был на самом деле. Даже если Аскит права, это все равно не дает нам ответа, принадлежал ли Шекспир к тайным революционерам. Но вопрос стоит изучения.