Глава 4
– Бонжур. – Ласковый хрипловатый бас вызвал блаженный отзвук в ее душе, и Джейми растерянно посмотрела на Доминика Ришара. Он застал ее врасплох. Ее неожиданная для нее самой бурная реакция на его голос заставила ее почти испугаться. У нее задрожали колени, сердце готово было выскочить из грудной клетки. Она чувствовала себя беззащитной перед этой роскошной брутальной глыбой, и все ее планы мгновенно выветрились из головы.
Слава богу, сердце выдержало. Оно, единственное в ее теле, умело работать, несмотря ни на что.
Она улыбнулась ему, просто чтобы поблагодарить за то, что он есть, что она сидит тут перед ним, почти растворившись в пространстве его салона. Все же такие, как он, парни – настоящие суперзвезды. Они сделали себя такими. На таких можно любоваться бесконечно долго, сидя тихонько в углу.
А он и не знал, какое действие оказала на нее его обходительность. Суперзвезды об этом не думают. Возможно, женщины достаются им легче легкого, но они не догадываются, сколько сил уходит у каждой на то, чтобы высоко держать голову. Они никогда не понимают, как, сами того не желая, мощно действуют на своих партнерш.
Нет, Джейми не старалась гордо вскинуть голову. Она собрала всю свою волю, которая была у нее сильной, когда дело касалось других вещей. И вообще, к чему сопротивление? Слава богу, она могла испытывать удовольствие и чувствовать себя в безопасности, влюбившись в недоступного для нее парня.
От ее улыбки его почти черные глаза повеселели. Ему явно нравилось женское внимание, от кого бы оно ни исходило. Она нарочно одарила его новой улыбкой. Точно так же театрально она сбрасывала трусики вместе с другими девчонками, лежа у ног какой-нибудь рок-звезды. Ты классный. Вот моя дань.
Он подошел ближе к ее столику, и тогда ее напряжение отступило. Он для нее не угроза. Не причинит ей вреда.
– Вам понравился шоколад? – спросил он. Его улыбка могла заставить любую женщину почувствовать себя центром мироздания.
Она слегка покраснела. Накануне вечером, после гимнастики, она лежала в постели, грызла его шоколадки и с каждым кусочком глубже и глубже погружалась в фантазии о нем. Некоторые из них мелькнули сейчас в ее голове, и краска на лице сгустилась.
– Конечно. Мне нравится все, что вы делаете.
Его улыбка расплылась во всю ширь лица. О-о, да ему нравится, когда его хвалят! Теперь он был похож на мальчишку, который выиграл все шарики, какие были на школьном дворе. У Джейми что-то помягчело внутри.
Он выдвинул стул и сел напротив нее. Это стало для нее неожиданностью. Сколько времени проводит с ней этот человек, знаменитый французский шоколатье! Вот что значит внимание к клиентам! Но что тебе делать с твоей тайной влюбленностью, когда он сидит рядом и ведет с тобой разговор?
– Но что же вам понравилось больше всего? – жадно спросил он.
Она с удивлением поняла, что ему просто хотелось услышать очередной комплимент. Что ж, она готова, особенно если это поможет ей продлить их беседу.
– Всё без исключения.
Он просиял от удовольствия. Сияние достигло ее эрогенных зон и возбудило их.
– Вот послушайте, – проворковал он, наслаждаясь ее похвалой и надеясь на продолжение. – Всегда находится парочка изделий, которые нравятся чуть больше или чуть меньше.
Она тряхнула головой.
– Мне понравились все. – Восхитительное послевкусие, это всегда сюрприз, всегда восторг; комбинация экзотических цветов и трав и уксусов с темной сладостью, которая наполняла рот, а через него и все тело. Она любила весь его шоколад. Сегодня вечером, лежа в уютной постели, она совершит еще одно путешествие вокруг света в компании темного и восхитительного шоколадного гения. Представляя себе, что он прижимает ее к своему сильному, твердому телу и кормит своими творениями…
– Вы съели всё? – Ей показалось или нет, что он гордо выпятил грудь?
Эге, тщеславие зашкаливает. Она одарила его очередной восхищенной улыбкой, радуясь, что так легко подкрепить его эго и осчастливить. Кивнула.
Он не скрывал ликования. Ей показалось, что он вот-вот вскочит и исполнит какой-нибудь дикий танец, как это делают футболисты после трудной победы.
– Вам и карамель нравится? Хотите попробовать?
– Ваша – понравилась. – Она никогда не пробовала другой карамели, не считая резиновых тянучек дочерних фирм компании «Кори», и они не слишком ей нравились. Но в прошлый раз рядом с чашкой горячего шоколада на тарелке лежали три его карамельки, очень приятный жест в отношении клиентуры… И те карамельки были теплые, маслянистые и нежно-упругие, как сгустившийся солнечный свет.
Он вскочил со стула, словно не мог усидеть на месте – вероятно, этот человек всегда в движении, – подошел к высокой витрине, в которой лежала карамель различных вкусовых оттенков, и схватил несколько штук. Быстро, решительно, грациозно. Вся ее душа сразу затрепетала от подавленного томления. Джейми почувствовала себя словно на вечеринке, где появился ее обожаемый актер, и теперь она могла наблюдать в реальной жизни, как он флиртовал, беседовал и танцевал.
Она взглянула на огромные, твердые ладони с лежащими на них карамельками и невольно облизала пересохшие губы. Маленькие золотистые конфетки в яркой пластиковой обертке излучали теплый свет. Джейми деликатно взяла одну штучку, прикоснувшись кончиками пальцев к его коже.
Ах, боже мой.
Это было даже лучше, чем в тот раз, когда она повстречалась с любимым и очень сексуальным актером и уговорила его оставить на ее руке автограф несмываемыми чернилами, но больше, чем могло вместить ее сердце. Оно и так бешено билось о ребра.
Карамель подалась под ее зубами, мягкая, нежная, кремовая, а ее вкус ударил в нёбо, разбудил его.
– Что это? – Вкус карамели напомнил ей о тропиках, о хорошем и плохом в ее странствиях.
– Манго и маракуйя. – Он пристально смотрел на нее, может быть, с легкой тревогой, и это ее тронуло. Можно подумать, если ей не понравится, он умрет с горя тут же, на месте… Доминик Ришар. По словам ее сестры Кэйд, он такой возмутительный грубиян, что Сильван Маркиз и Филипп Лионне на его фоне – скромняги и маменькины сынки. Как же сильно он, должно быть, любит, чтобы его хвалили!
– Вкусно за гранью реальности. Невообразимо. – Она раскусила другую половинку. Какой интенсивный вкус, какая ароматная текстура! Сегодня вечером она помечтает, что Доминик Ришар лежит рядом с ней и угощает ее этой вот карамелью…
По ее коже побежали мурашки, протестуя против подобной муки. Джейми готова была отдать что угодно, лишь бы эти большие грубые руки гладили ее в действительности.
Ах и ох. Со всеми этими актерами и рок-звездами она никогда не выходила за рамки фантазии и не мечтала о любви с ними в жизни.
– А как эта? – Огромные пальцы развернули тонкую, нежную обертку, открыв для нее солнце…
Приятная, нежная текстура и жгучий вкус. Джейми растерянно посмотрела на Доминика. Может быть, если она даст ему свой нынешний адрес, он согласится провести с нею ночь, не испугается ее заурядной внешности? Да что там говорить, она готова стать его групи, фанаткой! Конечно, это будет трудно и разобьет ей сердце, но она уже убедилась, что способна выжить и после тяжелой травмы.
– Вы хотите моей смерти, господин, – засмеялась она. – От передозировки восхитительных лакомств.
В его глазах промелькнуло неудовольствие.
– Зовите меня Доминик, – буркнул он. – Не люблю я этих пышных формальностей.
И он посмотрел на нее, чуточку приподняв брови. Ждал, что она либо произнесет его имя, либо назовет свое. Но ей так удобно и безопасно общаться с ним на такой волне!
– Я не посмею.
Он нахмурился. Свет, отразившийся было на его лице, померк. Радикально померк.
Он заметно поколебался, наконец кивнул и двинулся прочь от нее. Пошел работать. Мгновенно над ее головой сгустились тучи и заслонили солнце – по ее же вине. Он что-то сказал элегантной молодой женщине, распоряжавшейся в зале, оглянулся на Джейми, чуть помедлил и легко взбежал по стильной спиральной лестнице и скрылся на небесах, с которых недавно сошел.
Что примечательно и забавно, он все-таки походит скорее на дьявола, чем на ангела. Возможно, после своего падения Люцифер обнаружил, что может вернуться в небесную обитель, подкупив ее хранителей хорошим шоколадом. Вот лично с ней, будь она на месте Бога, такое прошло бы. Джейми глядела ему вслед то ли с грустью, то ли с облегчением. Она держала чашку в ладонях возле лица, и жар, поднимавшийся от шоколада, казалось, согревал все ее тело.
Когда она уходила, элегантная молодая женщина вручила ей маленький мешочек, с немыслимой элегантностью перевязанный ленточкой. Внутри, подобно маленьким солнцам, поблескивала дюжина карамелей.
– От месье Ришара. Он хотел, чтобы вы это попробовали.
Джейми смущенно потянулась за кошельком.
– Нет, нет. Это подарок. Месье Ришар дарит вам.
Как любезно с его стороны. Вероятно, он любит, когда им восхищаются. Она положила подарок в потертую плетеную сумочку, решив, что не станет есть эти карамельки, а сохранит их на память.
Выйдя на улицу, она услышала музыку. У нее поднялось настроение, и она пошла к площади Республики, где танцевали сотни людей.
Доминику всегда нравился первый момент, когда он выходил на улицу в таком плотном облаке аромата какао, что прохожие удивленно оборачивались на него и вдыхали соблазнительный запах. Насколько это лучше, чем выносить на улицу запахи крови и смерти. И даже лучше, чем пахнуть невесть чем, от лука до тыквы, как это бывало, когда он учился на повара, или даже сливочным маслом и мукой, когда он специализировался на кондитерских изделиях.
Он уловил музыку, доносившуюся с площади Республики, и улыбнулся. Ему нравилось идти домой с работы сквозь толпы парижан и туристов. А еще нравилось, когда после бурных протестов люди заходили в его салон и отдыхали за роскошными лакомствами. Ведь это Париж. Лучшее место на свете.
На этот раз люди протестовали против дискриминации иммигрантов. Он догадался об этом, не видя еще транспарантов, по разномастной толпе, где перепутались чернокожие сенегальцы, бронзовые марокканцы и белокурые поляки. С либеральной порцией сочувствующих французов – «наши предки галлы». На сцене, под гордой статуей Марианны, символа Французской Республики, выступала панк-рок-группа. Он мог разобрать лишь половину слов, но и так знал содержание песен – группа получила известность благодаря своему участию в таких вот протестах.
Все улицы были перекрыты; на углах стояли белые полицейские фургоны, напоминая протестантам, что́ будет, если ситуация выйдет из-под контроля. Но полицейские спокойно сидели в машинах, а демонстранты мирно плясали, позируя перед телекамерами.
Подойдя ближе, он увидел свою незнакомку, танцевавшую с краю толпы, и у него радостно сжалось сердце. Она широко улыбалась в танцевальной своей отрешенности…
Полюбовавшись, он остановился поблизости и хотел уже присоединиться к танцу, как она выскользнула из толпы. Доминик поспешил к ней.
По пятам за незнакомкой быстро пошли два парня. Доминик успел поймать отчаянное выражение ее лица. Парни тем временем, ухмыляясь, преградили ей дорогу; он услыхал слово «потрахаться».
Он, догнав, схватил ее за руку и рванул на себя. Она упала к нему на грудь.
– Отвалите, мать вашу, – грозно оскалившись, рыкнул он парням.
И в тот же миг понял, что до смерти напугал ее. Она кинулась было прочь, но мгновенно затихла и подняла голову.
Она успокоилась – невероятно быстро. Невероятно. Неужели он внушает такое доверие?
Парни ощерились, и Доминику немедленно захотелось их отметелить, а также всех их дружков, если таковые найдутся в толпе. Что из того, что ему тоже достанется? Он оставался живым после и не таких передряг! Он обнял ее за плечи и хотел отвести подальше от прилипал.
Но тут старший из них опомнился.
– Козел, да я урою тебя! – прорычал он Доминику и скрылся в толпе; младший неохотно последовал за ним.
Секунду Доминик молча глядел им вслед, желая удостовериться, что они не вернутся с подкреплением, потом, все еще обнимая спасенную незнакомку за плечи, повел ее по одному из бульваров, прочь от площади.
– Простите, – сказал он ей, когда шум остался позади и они могли слышать друг друга. – Как ваши дела?
Чувство избавления от опасности уже прошло, и теперь она выглядела – и чувствовала себя – напряженной и мрачной.
– Все в порядке, – отрывисто проговорила она. – В полном порядке. – Помедлив, она подняла на него глаза. Ее зарождавшийся гнев смущал его, вызывал недоумение; но при этом она очаровательно зарделась, смутившись.
Что ж – возможно, это хороший знак. Вся его суровость растаяла, как шоколад, оказавшийся слишком близко от пламени. Он растерянно улыбнулся ей.
– Впрочем, с вашей стороны это было любезно, – сказала она. – Спасибо.
«Любезно»… Он мог вообще не вмешиваться; тогда она обратилась бы к полиции или зашла бы в ближайший бар; вряд ли те обормоты причинили бы ей серьезный вред в людном месте, ну, сказали бы пару гадостей, и все. Он мог бы подойти к ней, улыбнуться и обнять за плечи, вообще игнорируя тех подонков, без всякого насилия, и те бы моментально слиняли. Нет, вместо этого он чуть не затеял драку, которая в этой ситуации могла бы превратить мирный протест в уличную потасовку. Если она так представляет себе любезность, пожалуй, они стоят друг друга.
– Я с удовольствием это сделал, – ответил он и, увы, не кривил душой. Насилие подобно никотину; от него невозможно отвыкнуть. Он до сих пор испытывал огромное желание вернуться в толпу, вытащить из нее тех ублюдков и набить им рожи. – Надеюсь, я не напугал вас.
Она тряхнула головой.
– Вы ошеломили меня, на секунду. – Это была огромная ложь – на долю секунды она испытала немыслимый ужас. Но, странное дело, ужас мгновенно рассеялся, и от него не осталось и следа. – Вы пахли как шоколадка, – пробормотала она; на ее лице появилось странное, задумчивое выражение. Ему вспомнилось то мгновение, когда она сначала успокоилась и расслабилась, прижавшись к его груди, и только потом подняла глаза и увидела его лицо.
Желание нахлынуло на него мощной волной. Больше всего в жизни ему сейчас хотелось, чтобы они лежали рядом, обнаженные, и чтобы он окутывал ее этим ароматом. Его дыхание сделалось прерывистым. Он с трудом сдерживался, чтобы не прошептать страстно и нежно, наклонившись к ней: «Пойдем со мной, и ты узнаешь, как пахнет все мое тело».
Он изо всех сил старался не оказаться таким же грубым и наглым, как те парни, которых он только что отшил. У него даже зашевелились волосы на голове. Он кашлянул и отступил на шаг, чтобы покинуть ее личное пространство, пока не нарушил его окончательно.
– Лучше стоять в середине толпы, чем с краю, – сказал он, пытаясь перейти к практическим советам. Он не хотел, чтобы она снова попала в беду, когда он будет, ничего не подозревая, трудиться в своей кондитерской. – Такие ублюдки всегда держатся по краям.
Она чуть поморщилась.
– Я не люблю стоять в гуще толпы. Когда-то мне это нравилось, но в последнее время стало казаться, что я не смогу из нее выбраться…
Хм. Она такая маленькая и хрупкая и наверняка чувствует себя в толпе по-другому. Сам-то он уверен, что всегда пробьется сквозь любую людскую массу. Для него толпа – не ловушка.
– Впрочем, я тоже толпу не люблю. А вы просто избегайте протестных митингов. Слезоточивый газ – это не шутка.
– Знаю, – ответила она, скорчив забавную рожицу.
– Вы знаете? – Она американка, верно? Ему почему-то казалось, что американцы пассивно относятся к протестному движению. Хотя, может быть, это стереотип, навязанный ему прессой и телевидением.
Она пожала плечами. Немного помедлив, показала три пальца.
– Вот столько раз доставалось мне, – сообщила она с явным удовлетворением. – Почти все свои порции слезоточивого газа я получила студенткой. Кроме одной. – Она как будто оправдывалась перед неким воображаемым собеседником. Но лично он не собирался судить ее.
– А я все свои схлопотал подростком, – признался он, несколько обезоруженный. Словно исправившийся наркоман, после восемнадцати лет он избегал ситуаций, при которых могла вернуться его «зависимость», если можно так выразиться про его тягу с кем-то подраться.
– Я была испорченная девочка, – сказала она почему-то смущенно.
– Синдром детей с окраин. Я тоже был хулиганом. Но не как те, – поспешно добавил он; нет, он не приставал к хрупким девушкам. – А еще один раз, когда вы не были студенткой? – Любопытство заставило его задать этот вопрос, хотя сама она, судя по всему, явно не собиралась делиться с ним этой информацией.
Ее брови нахмурились, лицо стало очень серьезным.
– Ну, я была тогда в Африке, – сообщила она с нарочитой неопределенностью. Раз она действительно ездила в Африку, то наверняка знает, какие на этом континенте есть страны. – По своей безмерной наивности я пошла на митинг протеста. И там… там на крышах сидели снайперы и стреляли в людей. В мирных протестующих. Целились прямо в голову.
Ого! Кажется, она невероятно сильная, – вот первое, что пришло ему на ум. Ему захотелось обнять ее за плечи и заглянуть в ее душу, понять ее глубину и силу. И одновременно промелькнула мысль, что прежде его сердце было долго защищено, а теперь оно раскрывается перед ней до смешного легко.
Нет-нет, ни в коем случае, он не станет беспомощным камикадзе.
– Больше не делайте так, – пробормотал он.
Она вопросительно заглянула ему в глаза.
«Не попадайте в ситуации, когда вам могут прострелить голову», – подумал он.
– Не участвуйте в протестном движении в чужих странах, где вы не знаете, какой будет реакция властей.
– Я больше так и не делаю. По большей части.
Он прищурился.
– Значит, вы знаете, какими методами французская полиция будет разгонять толпу и как такая вот танцующая толпа может превратиться в сборище погромщиков?
Она недовольно поморщилась.
– Я только хотела потанцевать.
Тут он все-таки обнял ее за плечи. Не удержался. Должен же кто-то ее защитить.
– Не присоединяйтесь к протестным манифестациям в чужих странах, где вы не знаете, как поведут себя власти, – повторил он. – Даже ради танцев. – Он хотел отпустить ее, но раздумал. – И не ходите одна в ночные клубы. Если вам захочется потанцевать, найдите танцевальную группу на набережной реки.
Хотя ему совсем не нравилась мысль, что она будет танцевать там одна – мало ли что… На этот раз он все-таки заставил себя опустить руку. Прежде чем начал ревновать ко всем, чьих имен даже не знал. Пожалуй, он весь в своего папашу. У собак кошка не родится. Яблочко от яблони недалеко падает.
– Я увижу вас завтра?
Она замялась, слегка покраснела, но кивнула, выдержав его взгляд.
