Глава 25

– Знаешь, чтобы ее удержать, – сказал Пьер, – тебе нужно хотя бы поверить в то, что удержать ее возможно.

Замечательно. За пять лет регулярного общения его психотерапевт превратился в Питера Пэна. Остается только поверить в то, что ты способен летать, и слегка посыпать себя волшебным порошком.

В его сознании промелькнуло причудливое видение – золотые веснушки, усыпавшие бледную кожу.

– Сколько ты уже знаком с нею?

– Три недели. – Он не лгал и не преувеличивал. Можно многое узнать о женщине, глядя, как она лакомится твоим шоколадом. – Одну неделю мы гуляли с ней по городу, – добавил он после небольшой паузы, поскольку не было смысла в этом сеансе психотерапии, если бы он не сказал правду хотя бы о некоторых вещах. Все равно что ходить в тренажерный зал и просто махать пустыми руками по воздуху.

– Ты готов изменить ради нее свою жизнь?

Да, он начал меняться в тот же момент, как только ее увидел. Он попытался сохранить бесстрастное выражение лица.

– Что ж… чудесно, – подвел итог Пьер с довольной улыбкой, осторожно, так, как и должен говорить профессиональный психолог.

Но это было вовсе не чудесно, это был абсолютный эгоизм. Это был способ добиться желаемого.

Пьер вздохнул:

– Мне действительно хотелось бы встретиться с ней и понять, хороший совет я даю тебе или нет. Будет ужасно, если она просто…

Он замолк, но Дом уже понял его. «Просто тебя использует».

– Да, так и есть, – твердо заявил он. – Мы уже говорили с ней об этом. Оказывается, мне нравится, когда меня используют так, как это делает она. – Он просто не хотел стать бесполезным. С другой стороны, ужасно желать, чтобы женщина подольше оставалась слабой и нуждалась в его силе – хотя тогда он смог бы ее удержать. Для чего он такой сильный, если не для того, чтобы оградить ее от всех бед? Ведь это лучше, чем просто защищать самого себя? – Она считает, что я замечательный, – признался он как можно более безразличным тоном. Нет, он не собирался рассказывать всю их историю с солнцем, чтобы не нарваться на насмешки. Это было слишком хрупким и слишком драгоценным, у него даже дыхание перехватило, когда он вспомнил ее слова.

В глазах Пьера светилась такая деликатность, что Дом сразу разозлился. Он не нуждается ни в чьем сочувствии. Может быть, ему понадобится нюхательная соль, если он упадет в обморок от своих попыток поговорить об этом с Джейми, но не жалость.

– Ты боишься, что она узнает правду и бросит тебя?

Доминик покачал головой, игнорируя болезненное ощущение под ложечкой. Около десяти лет он усердно игнорировал такие вещи, но они все не проходили.

– Вот за что я плачу тебе, Пьер. Чтобы ты научил меня, как быть совершенным в тех глубоких отношениях, к которым ты всегда подталкивал меня прежде. Ты должен что-то знать о них, если вспомнить, как ты упорно настаивал на том, что я в них нуждаюсь.

– Ты уверен, что она бросит тебя, потому что так поступила твоя мать? – предположил Пьер.

Доминик едва не зарычал на него от досады.

– Я уже сказал тебе. Мне не нужен анализ. Я просто хочу знать методы.

– Чтобы заставить ее поверить, что ты идеальный и абсолютно надежный.

Дом одобряюще кивнул. Наконец-то они к чему-то пришли.

Пьер в очередной раз поднял свои проклятые брови.

– Дай-ка поразмыслить, правильно ли я тебя понял. Итак, ты пришел сюда, чтобы научиться делать вид, что ты абсолютно идеальный…

– Не делать вид, – поспешно возразил Дом. Он всегда подозревал, что его папаша только делал вид. Иначе почему мать порвала с ним?

– Значит, научиться быть идеальным мужчиной для долгих отношений.

– Точно, – улыбнулся Дом.

Пьер скрестил на груди руки и решительно покачал головой:

– Безнадежно. У тебя будет намного больше шансов, если ты останешься сам собой.

Остаться самим собой – смехотворный совет, а вот делать вид, что он хороший, ему нравилось. Несмотря на отказ его собственного психотерапевта помочь. Если бы только он мог преодолеть чувство вины из-за того, что он продавал ей обманку вместо настоящего золота.

Но даже он сумел быть безупречным первого мая, когда рядом с ним была Джейми. День выдался пасмурный, мягкий и благоухающий, по небу плыли низкие облака, но на город не пролилось ни капли. Всюду витал свежий лимонный аромат ландышей, цветочницы ходили по улицам или стояли на углах с ведерками этих цветов, собранных в окрестных лесах. Флористы продавали их более формально – в горшочках или букетиках. Маленькие изящные колокольчики белели всюду, куда ни бросишь взгляд.

Доминик уже купил Джейми несколько букетиков, а до этого его сердце чуть не разлетелось на крошечные кусочки – Джейми принесла ему в ванную букетик, когда он брился. Никто и никогда не дарил ему в мае букетика ландышей с пожеланием счастья и процветания.

– Он правда приносит счастье? – смущенно спросила она.

И букетик принес счастье. О да, принес.

Поразительно, насколько слаще пахли ландыши на каждом углу, когда ты уже получил в подарок такой милый букетик. На сердце было легко, ты буквально парил в воздухе, как Ника Самофракийская, потому что рядом шла она, и она пожелала тебе счастья. Не в силах противостоять желанию, он купил ей еще один пучок ландышей, потом еще один. Но после третьего понял непрактичность своих попыток окутать ее счастьем прямо там, на улице. Да и неудобно было таскать с собой во время прогулки столько цветов.

Сияя взором, она улыбнулась ему и подарила один букетик старушке, которая тихо сидела на скамье и смотрела на движущийся мимо нее мир, а другой букетик – хмурой девочке-подростку, та очень удивилась и растянула губы в улыбке. Последний букетик Джейми оставила себе. Доминик решил купить ей на обратном пути столько ландышей, сколько она сможет унести, и наполнить ими всю ее квартиру.

Гуляя по острову, на котором находится и собор Нотр-Дам, Доминик и Джейми спустились со старинного моста, Пон-Нёф, на нижнюю набережную, где толпы туристов садились на катера, которые везли их вверх и вниз по Сене. Там они прошли на оконечность острова, в одно из самых романтических мест города, где не было мельтешения лодок, и сели, прислонившись спинами к каменной стенке.

Тут же к ним слетелись воробьи и голуби, в надежде, что им перепадет что-нибудь съедобное. Доминик сидел, вытянув перед собой ногу, и размахивал букетом, отпугивая птиц, но те, как и он, были не робкого десятка.

Джейми играла другой его рукой. Она прижалась к нему, прижимала ладонь к его ладони, сгибала и разгибала его пальцы, другой рукой гладила по тыльной стороне его кисти, по толстым коротким пальцам, покрытым шрамами, ласкала мозоли на ладонях.

Он осторожно косился на нее, но видел только макушку. Она, казалось, была вся поглощена своим бесцельным занятием и получала от этого огромное удовольствие.

Его сердце не знало, то ли нежиться, наслаждаться этими ласками, то ли свернуться в нервный клубок. Несомненно, рано или поздно тень реальной жизни упадет даже на ее мечтательное, блаженное состояние, и Джейми задумается, откуда на его руках такие шрамы.

Она пыталась обхватить его руку, но не получалось. Даже если бы он сжал кулак, она не смогла бы обхватить его двумя руками, да ему и не хотелось показывать ей кулаки. Он глядел на ее узкую, изящную веснушчатую кисть. Она лежала на его безобразной лапе, покрытой безобразными шрамами и ссадинами. Кончики ее пальцев еле доставали до начала ногтевых фаланг его руки.

– Я люблю твои руки, – промурлыкала она.

На миг он застыл. Потом, наоборот, ему показалось, будто он до сих пор опирался о ледяную глыбу, которая внезапно стала таять.

– Что?

Она слегка вспыхнула, порозовел край щеки, который был ему виден. Ее пальцы еще крепче сжали его руку, словно кто-то пытался ее отобрать у нее.

– Ты… не представляешь. Просто… я правда их люблю. – Ее щека стала темно-розовой. Ее пальцы машинально продолжили свои ласки, потом напряглись, словно она ничего не могла с собой поделать.

Он глядел на их сомкнутые руки, на свою темную кожу в шрамах и совершенно не мог понять, что там можно любить.

– Сколько ты выпила колдовских напитков?

– Что?

– В Доме ведьм. Ты сказала, что пила там горячий шоколад, до того как мы встретились.

Конечно, ему не верилось, что Магали и ее тетки способны на магию, но другого объяснения у него просто не было. Как в пьесе Шекспира, которую он читал в переводе минувшей зимой, где королева фей влюбляется в неотесанного ткача с ослиной головой.

Ему не хотелось считать себя работягой-ослом, ведь он пробился своими силами наверх, победил всех, стал лучшим из лучших, но… она обладала колдовской властью над ним. Больше всего пугала ее способность дарить ему необычайные силы или превращать его в ничтожество.

Она засмеялась, не принимая его слова всерьез.

– О нет, это было уже после нашего знакомства. Я пила твой шоколад до того, как встретилась с тобой. Если ты хочешь списать мои чувства на колдовство, это более вероятный виновник.

Он успокоился. Как бы то ни было, а шоколад у него всегда отменный. Всегда.

Вот так она сидела, прижавшись к нему, и ласкала его руку, словно драгоценный подарок, а он щурился на свет, отражавшийся от маленьких волн, испытывал смятение чувств и прогонял голубей, стараясь хотя бы казаться сильным. Вполне возможно, что отныне всю жизнь аромат ландышей будет пробуждать у него воспоминания об испуганном, чистом счастье.

– Что собой представляет здешняя бойня? – вдруг спросила она.

Его рука дернулась и судорожно сжалась, да так сильно, что Джейми вскрикнула от боли. Он поскорее отпустил ее руку. Ох, проклятая лапища мясника.

– Какой дьявол сказал тебе об этом?

Она колебалась.

– Сильван, – с горечью догадался он. Стебельки ландышей смялись в его кулаке. Чертовы сплетники, кухонная команда! Конечно, кто-то из его работничков пронюхал про это и проболтался людям Сильвана. Чертов Сильван сплетничал с ней про него, перебирал все безобразные подробности, какие мог раскопать в его жизни…

– Это разве секрет? – удивленно поинтересовалась она.

Он окаменел.

– Нет. – Его голос звучал резко даже для его собственных ушей. Так он и знал, что все его попытки быть с ней нежным рано или поздно закончатся провалом. – С какой стати? – А он-то думал, что может быть хорошим, совершенным. Вот еще минуту назад думал.

– Я не знаю, – медленно проговорила она, отодвинулась и пристально посмотрела ему в лицо. Черт побери, ему не нравится, что она глядит на него, словно на дикого зверя, который может кусаться. – Я не вижу никаких причин. Разве что тебе просто неприятно говорить об этом. Тогда извини.

– Не извиняйся, – буркнул он. Просто он вспыльчивый идиот. Теперь ей приходится его успокаивать? Чтобы он не прыгнул на нее? – Никогда не извиняйся передо мной.

Она нахмурилась и твердо посмотрела на него сумеречными синими глазами.

– Я буду делать то, что хочу.

Его мышцы расслабились, как было всегда, когда она не желала принимать его бред. Он нашел в себе силы слегка улыбнуться.

– Почему твой отец отправил тебя туда? – спросила она. – Ему нужны были деньги? У тебя были неприятности в школе?

Нет, он любил школу. Он читал запоем и, во всяком случае, готов был на что угодно, лишь бы учителя глядели на него с одобрением. Он очень хорошо учился, несмотря на домашний ад, пока не ушла мать, а тогда… пожалуй, в душе он надеялся, что учителя услышат его крик о помощи. Но вместо этого они пожимали плечами, мысленно списали его в нули и направили внимание на нового любимца… Вот такой урок преподала ему школьная жизнь.

– У тебя неправильная информация. Отец не посылал меня на бойню. Я сам пошел. Я стал работать. Ему осталось лишь дать согласие… – Согласиться с тем, что его единственный сын – полный болван и не достоин ничего большего. – Я справился с работой. Делал ее чертовски хорошо. Я получил возможность рубить все – мясо, кости…

Глаза ее сами собой округлились. А ему было невыносимо видеть выражение ее лица.

– Я не причинял им боль, – торопливо добавил он. – Они были уже мертвые. Вот почему это было так хорошо.

– Хорошо.

Его губы сжались в горькую гримасу, все мышцы тела его напряглись, очень туго напряглись. Он ожидал, что она станет его жалеть, и приготовился это выдержать, не отшвырнуть ее, будто взъяренный раненый бык.

Она опять раскрыла его руку, переборов непроизвольное сопротивление его тугих мышц. Он заставил их подчиниться ее воле. Он всегда позволял ей делать с ним все, что она хотела. Она положила на его ладонь свой маленький кулачок и загнула вокруг него огромные пальцы. Искореженная рука поглотила пыльцу золотистых веснушек. Осталось лишь нечто большое, брутальное, хоть и смягченное маслом какао.

– По-моему, вот что хорошо, – сказала она и снова положила голову ему на плечо. Где-то под ее щекой громко стучало его сердце, словно выскакивала из воды волшебная рыба. – Ты самый удивительный человек, каких я встречала. Пожалуй, я должна тебя предупредить: я не брошу тебя. Я все еще думаю, как мне снова стать сильной, но одно я уже решила – если ты не собираешься меня бросить, я буду счастлива ответить тебе тем же.