53

Антуан меня пугает. Когда он спешит, кажется, что он сейчас выскочит из машины еще до того, как та успеет остановиться, и ее пробег закончится в стойле среди коров.

– Зачем это жандармы приезжали? – с беспокойством спросил он.

Он пересекся на въезде с машиной Анни.

– Только ОДНА жандармша, чтобы помочь затянуться ранам.

– Каким ранам? От Жюстена? Тебе нужны жандармы, чтобы залечить раны от этого говнюка?

– Я подала жалобу.

– Жалобу? Почему?

– Сядь, я тебе объясню.

Через некоторое время он вылетел из дома, отчаянно ругаясь, и устремился к своей машине, чтобы, по всей видимости, не мешкая прикончить Жюстена.

– Мля! Куда я ключи засунул? – еще громче выругался он.

– Они у меня, – спокойно отозвался Оливье. – Не хочу, чтобы ты наделал глупостей.

– Не лезь ко мне, я знаю, что мне делать.

– Мари ты нужнее здесь, по эту сторону холма, а не в тюремной камере в Тулузе. Ну же, идем выпьем кофе и предоставим действовать правосудию.

Антуан рухнул на диван, взялся руками за голову и заплакал, как мальчишка. Эта картина останется на всю жизнь впечатанной в мою сетчатку. По его щекам текли мои слезы. Он до такой степени разделял мою боль, что был совершенно раздавлен. Сто десять килограммов эмпатии. И все лично для меня. Куда лучше молозива, чтобы заживить рану. Он много раз говорил мне, что поддержит, что будет всегда рядом. Его горе было тому неопровержимым доказательством.

Именно этот момент выбрал мой ребенок, чтобы впервые толкнуть меня изнутри.

Я подумала о Маржори и ее чужаках.

Я подумала об Антуане, который на этот раз не был отцом. Но был другом. Вернейшим из верных. Самым прекрасным, самым сильным, самым большим, самым мягкосердечным.

Я подумала о Жюстене. Пошел он к черту.

И главное – я подумала об Оливье, который все сделал, чтобы замуровать мой колодец, не задев цветы, растущие поверх.

Наша вторая звезда взошла на небосвод.