18

Лейтенант отбыл сразу после кофе. Может, ему показалось, что он мешает. И то сказать, он же ничего не знает про Антуана.

Глянув на себя в зеркало в ванной комнате, я подумала, не захочет ли он отменить ужин. Я была так довольна, что сумела спасти теленка, что даже не отдавала себе отчета, как и в чем изгваздалась. Наверно, он испытал отвращение. Если он все же придет, надеюсь, нового отела в тот момент не случится. Надеюсь также, что он приедет не на велосипеде, потому что, когда он снял велосипедную каску, вид у него был диковатый. Ветер вздыбил волосы во все стороны, а пот склеил их, как фиксирующий гель. Такое впечатление, что у него на голове разлегся дохлый еж.

С другой стороны, трико потрясающе обтягивало его округлые мускулистые ягодицы, что компенсировало дохлого ежа. А когда он еще и расстегнул молнию на футболке, потому что ему было слишком жарко, я почувствовала, как внизу моего живота разворошили муравейник. Прекрасно вылепленные грудные мышцы, без единого волоска на торсе, кожа, блестящая после приложенных усилий. Вот таких я и люблю: слишком много волосатых животных я вижу в течение всего дня.

Мужик оборачивается на улице вслед красивой девчонке, чтобы глянуть, так ли она хороша сзади, как спереди, и феминистки начинают звонить во все колокола. Мачо здесь, фаллократ там. Тихо, тихо, тихо! Мы все одинаковы!.. Парень расстегивает молнию, обнажая мощную гладкую грудь, и уровень осадков у нас внутри взмывает вверх.

Надо заметить, мой собственный муравейник реагировал далеко не на всякого, и то довольно сонно. Может, потому, что со мной были Сюзи и Антуан. А может, потому, что, когда в последний раз муравейник пробудился, он оказался населен красными муравьями, которые выели меня изнутри, кровожадные и жестокие. С той поры я держу их под плотной крышкой, и пусть задохнутся все до единого.

Возможно, Антуан прав, и пора скинуть крышку. Он был так рад, что я в результате приняла приглашение. Немного побурчал, почему я не сказала ему раньше, но я думала поделиться с ним завтра, за яблочным пирогом. Уходя, он поцеловал меня, надолго задержав свою большую ласковую руку на моей щеке, как будто прощался со мной в последний раз. Ладно тебе, Антуан, что на тебя нашло? Смешно, в самом деле, не может же какой-то ужин нас разлучить!

– И все же у него такая аппетитная попка в этом трико! – бросил он мне, взгромоздившись одной ягодицей на сиденье и придерживая рукой дверцу.

Его рука на моей щеке не давала мне покоя весь оставшийся вечер. А если это все изменит? А если они не поладят? А если под той крышкой уже пусто? А если ничего не получится? А если получится?

А если прекратить наконец изводить себя всеми этими «если»?

И я снова вспомнила о вопросе, который за ужином задала Сюзи между двумя глотками апельсинового сока:

– А почему ты в этот раз его не связала?

Антуан так и покатился со смеху.

Чуть смущенный лейтенант глянул на нее с улыбкой. Я просто ответила, что сегодня он хорошо себя вел.

И это правда.

На этот раз он улыбнулся, глядя на меня.

Даже в его улыбке чувствуется какой-то надлом, что-то вымученное, как будто внутри щек натянуты ниточки, придерживающие уголки губ. А рот сопротивляется. И еще – на губах улыбка, а в глазах грусть. А улыбка как у бомжа, которому бросили монетку. Он доволен, но это ничего не изменит в его собачьей жизни. Или у парня на платформе, когда он прощается со своей возлюбленной. Улыбка грустного клоуна.

Вот только он не клоун. Он лейтенант. Но, возможно, грустный.

В конечном счете, думаю, он не больной – он просто раненый зверек, агрессивный, потому что ему больно.

Бабуля? Что ты там говорила?

Почему я их притягиваю? С Антуаном то же самое. Он быстро поправился, когда я его приютила. Вот он – большой запыхавшийся олень на пределе сил, который бежал аж из Канталя в страхе, что его настигнет свора гончих, натасканных на то, чтобы преследовать, загнать, бросить на землю и остервенело порвать. Он укрылся здесь, как раз перед сигналом к расправе.

Ах ты боже мой!

А что же мне со всем этим делать?