Мария Игнатьевна Закревская-Бенкендорф-Будберг (1892–1974) – одна из самых ярких и загадочных женщин XX века, возлюбленная английского дипломата Роберта Брюса Локкарта, писателей Максима Горького и Герберта Уэллса. В свое время она блистала в самых фешенебельных салонах Москвы, Петербурга, Лондона. Локкарт восторженно отзывался о ней в «Мемуарах британского агента». Горький посвятил ей свой последний роман «Жизнь Клима Самгина». Уэллс назвал ее в завещании одной из наследниц. Ее считали агентом трех разведок, подручной Ежова и Ягоды, отравительницей А. М. Горького. Жертвами ее обаяния стали Фрейд, Ницше, Рильке, Чуковский, Петерс, Ягода. И даже Сталин. При жизни ее сопровождало огромное количество всевозможных слухов и домыслов. Она не старалась опровергнуть их. То ли было что скрывать, то ли жизнь научила: чем меньше правды, тем больше уверенности в собственной безопасности…

Современники считали ее праправнучкой Аграфены Закревской, которой Пушкин и Вяземский писали стихи. В действительности же ее отец был обычным черниговским помещиком, не имевшим никакого отношения к знаменитой красавице. Мария получила образование в Институте благородных девиц, доучиваться девушку отправили в Лондон, где в посольстве работал ее сводный брат. Здесь она встретилась с людьми из высшего света и познакомилась с будущим мужем, дипломатом И. А. Бенкендорфом. Они обвенчались в 1911 году, а через год Иван Александрович был назначен секретарем русского посольства в Германии. В 1913 году в Берлине родился их сын Павел. В августе 1914 года Бенкендорфы были вынуждены вернуться в Россию.

В 1915 году, после рождения дочери, Мура, как все ее называли, начала работать в военном госпитале в Петербурге. Ее муж служил в военной цензуре. Летом 1917 года семья выехала в поместье под Ревелем. В октябре Мура вернулась в Петроград, намереваясь выяснить, насколько плохи дела в столице. В это время из Эстонии пришло известие о том, что Ивана Александровича убили озверевшие крестьяне. Поместье сожгли, но гувернантке с детьми удалось спастись. Возвратиться в Ревель Мария не могла: поезда не ходили, между нею и детьми пролегла линия фронта.

Оставшись одна, без денег и теплых вещей, она обратилась в английское посольство, где работали ее друзья. В ту пору в Петроград вернулся Р. Б. Локкарт, бывший генеральный консул Великобритании, а тогда – глава особой миссии, или, попросту говоря, шпион. Он был веселым, общительным и умным человеком. В «Мемуарах британского агента» Локкарт писал о встрече с Марией: «Это было сильней, чем сама жизнь». Для Муры он стал первой и, возможно, единственной любовью. С апреля 1918 года они жили вместе. В ночь с 31 августа на 1 сентября отряд чекистов провел в их квартире обыск и арест. Эти действия были направлены на ликвидацию «заговора трех послов», или «заговора Локкарта» (как позже выяснилось, руководство осуществлял не он, а известный ас шпионажа Сидней Рейли). По российским источникам, Локкарта арестовали в ту же ночь, но отпустили, британские же авторы пишут, что в квартире в момент ареста госпожи Бенкендорф его не было. Через три дня разведчик обратился в Комиссариат по иностранным делам с просьбой об освобождении Муры. Получив отказ, он пошел к заместителю председателя ВЧК Петерсу и заявил о непричастности Марии к заговору. Его арестовали, а газеты сообщили, что в ответ в Лондоне посажен в тюрьму первый советский посланник М. Литвинов. Вскоре Закревская была освобождена, а 22 сентября она и Петерс появились в камере Локкарта. Его заключение длилось месяц. Мура приходила ежедневно, приносила еду и книги. В одной из них между страницами обнаружилась записка: «Ничего не говори. Все будет хорошо». Похоже, с Петерсом у нее существовала тайная договоренность, и Марии многое позволялось. Литературовед Р. О. Якобсон, хорошо ее знавший, рассказывал, что однажды он спросил Муру, «спала ли она с Петерсом, и та ответила: “Конечно”». Локкарта выслали из России «в обмен на освобождение российских официальных лиц, задержанных в Лондоне», и только затем заочно судили и приговорили к расстрелу. Быстрое освобождение Муры, как предполагает ряд исследователей, было отнюдь не бескорыстным. Видимо, от Марии потребовали определенных обязательств, ставших для нее пожизненной службой, определивших ее увлечения, отношения со всем миром и даже с собственными детьми. Она однажды проговорилась, что в Москву сообщала о том, что происходит в Европе, а в Лондон – о том, что наблюдала в СССР. Итак – «слуга двух господ»?

В 1919 году перед Мурой встал вопрос: как жить дальше? На последние деньги она купила билет до Петрограда. Не имея прописки и продовольственных карточек, Мария впервые подумала о необходимости заработка. Ей сказали, что издательству, основанному Горьким, требуются переводчики. Чуковский, занимавшийся этим, выхлопотал ей новые документы (на девичью фамилию) и повел к Алексею Максимовичу.

Уже через неделю она стала в доме писателя совершенно необходимой, взяв на себя работу секретаря, переводчика, машинистки. Она умела внимательно слушать, высказать при необходимости свое мнение, казаться осведомленной в любом предмете, о котором шла речь. Отношения между Марией и Алексеем Максимовичем вскоре стали максимально близкими, но их интимный союз никогда не афишировался. В советском литературоведении указывалось только, что «М. И. Будберг одно время была секретарем и переводчицей Горького». Мура прожила с писателем двенадцать лет, из которых около десяти была его гражданской женой.

В 1920 году Герберт Уэллс, приехав в Россию, остановился у своего давнего друга Горького. Собратья по перу проводили долгие вечера в откровенных беседах. Переводчицей была Мура, которую Уэллс встречал еще в Лондоне. Несколько лет Герберт и Мура время от времени переписывались.

В декабре 1920 г. Мария предприняла попытку нелегально пробраться в Эстонию, чтобы повидаться с детьми, но была задержана. Благодаря хлопотам Горького ее выпустили, дав разрешение на выезд. В конце января 1921 года Закревская приехала в Таллинн и была арестована. На первом же допросе она узнала о себе многое: она работала на ВЧК, жила с Петерсом, с большевиком Горьким, ее прислали в Эстонию как советскую шпионку. Тут же выяснилось, что родственники ее покойного мужа обратились в Эстонский Верховный суд с прошением о ее высылке и запрещении свидания с детьми. От проблем Марию спас хороший адвокат. Попутно юрист дал ей совет выйти замуж за эстонского подданного, разом решив вопросы гражданства и беспрепятственного перемещения по Европе. Мура переехала в старый особняк, где жили ее дети с гувернанткой. Через полгода она «созрела» для нового брака: ее виза, дважды продленная, заканчивалась; Горький, которому уже неоднократно советовали отправиться на лечение, уезжал из России, и чтобы встретиться с ним, Муре требовалась свобода передвижения. Нашелся и жених: непутевый отпрыск известной семьи Будберг Николай. Бездельник, шалопай, лишенный наследства и всяческих связей с семьей, он сохранил титул барона и был готов поделиться им, если ему «помогут материально». Деньгами поддержал Муру Горький, и в начале 1922 года она стала баронессой Будберг. Муж в тот же день уехал в Берлин, а позже в Аргентину, где его след затерялся.

Предполагают, что задание, данное НКВД Марии, заключалось в сборе информации о Горьком. Во второй половине 1920‑х годов она упорно склоняла писателя к решению вернуться на родину. Причина была проста: тираж его книг на иностранных языках катастрофически падал, в России его стали забывать, и если он не вернется в ближайшее время, его вообще перестанут читать и издавать. Мура ехать в Москву не собиралась, чтобы «не ставить его в неловкое положение». Возможно, у нее были и другие, более веские основания не возвращаться в Россию. Мура перевезла детей с гувернанткой на постоянное место жительства в Лондон.

До сих пор много вопросов связано с историей архива Горького, состоявшего из двух частей. Одну – изрядное количество бумаг и около тысячи книг – писатель в 1924–1927 годах переслал в Москву. Другая, закрытая часть, состояла из бумаг четырех родов. Во-первых – писем от эмигрантов и невозвращенцев. Во-вторых – посланий знакомых, в которых описывались родные беспорядки и перемывались кости самого Сталина. В-третьих – корреспонденции людей с оппозиционным политическим прошлым. В-четвертых – писем Рыкова, Красина, Пятакова, Троцкого, требовавших от писателя поднять свой голос против сталинской тирании. Эта часть архива была доверена Муре. Некоторые историки верят в то, что Будберг, по просьбе своего близкого друга Ягоды, привезла эти бумаги Сталину. В 1936 году к ней действительно приехал человек с письмом Горького: перед смертью писатель хотел проститься с ней. Мура должна была привезти с собой его переписку. Сталин требовал архивы Троцкого, Керенского и Горького, необходимые для подготовки процесса по делу Рыкова – Бухарина. Приехав, Мура вместе с Ягодой отправилась к писателю. Ягода заглянул ненадолго и вышел, а женщина осталась минут на сорок, затем быстро удалилась вместе с наркомом и его людьми. А еще через двадцать минут Алексей Максимович скончался. Недавно в архивах обнаружились документы, свидетельствующие, что на Горького было заведено оперативное дело, за ним велось тщательное наблюдение. Документально подтверждено и желание Сталина «своевременно» устранить писателя. Однако бытовавшее ранее мнение о причастности М. Будберг к его насильственной смерти сегодня кажется безосновательным. Часть исследователей считают, что архив так и не попал в руки «вождя всех народов». Мура настаивала на том, что чемодан с рукописями и письмами пропал в Эстонии.

С 1931 года Мура начала фигурировать как «спутница и друг» Уэллса. В 1933 году, несмотря на многочисленные любовные связи писателя, она завязывает с ним роман. В октябре 1934 года Герберт писал Б. Шоу, что «явно попал под чары Муры». «Она проводит со мной время, ест, спит со мной, но не хочет выходить за меня замуж», – жаловался Уэллс. Мура не желала терять независимость и титул баронессы: «Я не собираюсь выходить за него замуж, я не настолько глупа». Тем не менее она была очень привязана к Уэллсу и символическую свадьбу они все-таки сыграли. Кое-что в поведении Муры было совершенно непонятно Герберту: почему она заявляет, что едет в Эстонию к детям, а оказывается в Москве, где ее видят знакомые? И при этом настаивает, что в Москве не была? Это обстоятельство невольно подтверждает версию, что Мура была советским агентом, не имевшим права посвящать кого-либо в цели своих поездок. Для Уэллса она так и осталась «человеком-невидимкой». Муре было пятьдесят четыре, когда он скончался. Писатель упомянул ее в завещании как одну из наследниц.

Долгое время считалось, что разведывательная работа Марии Игнатьевны возобновилась в 1960-х годах, когда ее вдруг пригласили в Москву. Тогда в центре внимания элитных литературных кругов оказался Александр Солженицын. Видимо, кому-то понадобился свой информатор в его окружении. Однако контакта с автором нашумевших произведений Будберг не установила.

Интересные данные о ней выплывают из архива Российской службы внешней разведки: долгое время считалось, что она работала одновременно на три стороны – английскую, немецкую и советскую. На Западе М. Будберг называли «красной Мата Хари», «русской миледи». В шифровках агентов ее характеризуют как «шпионку, лесбиянку, выпивоху» и «очень опасную для Запада женщину». Под «колпаком» у спецслужб Мария находилась с 1927 года. Ходили слухи, что она пользуется особой поддержкой самого Сталина. Информаторов поражало, что Будберг «могла выпить много спиртного и при этом не терять головы». В депешах утверждалось, что она неоднократно подвергалась арестам, отсидела три года в тюрьме, очень опасна. Однако ей разрешили стать британской подданной. В конце жизни Мура растолстела, общалась больше по телефону и всегда имела под рукой бутылку водки.

Летом 1974 года сын Марии Игнатьевны взял ее к себе в Италию. Осенью того же года в предместье Флоренции сгорел автомобильный трейлер. Пожилая женщина спокойно и с некоторой грустью наблюдала за пламенем. Вид у нее был умиротворенный, как будто огонь снимает с ее плеч огромную тяжесть. В огне исчезли рукописи и личный архив баронессы Будберг, за обладание которыми дорого заплатили бы историки, литературоведы и, что греха таить, сразу несколько разведок. Похоже, баронесса решила судьбу своего архива, почувствовав приближение смерти. Два месяца спустя она умерла…

Кем же на самом деле являлась эта «железная женщина»? Она была аристократкой, после революции лишенной крова и средств к существованию, но никогда не отступавшей от своих жизненных принципов. Выше всего она ставила личную свободу. Справки, наведенные в архивах Лубянки, доказали, что Мура никогда не была агентом НКВД. Она состояла в переписке со многими известными в Европе политиками, деятелями культуры, ухитрялась всю жизнь оставаться в тени великих людей, никогда ничего «лишнего» не рассказывая о них. Как, впрочем, и о себе. Всю жизнь ее окружал ореол таинственности. Даже на расспросы близких она всегда отшучивалась, иногда откровенно и демонстративно лгала. Она никогда не теряла друзей, не прекращала общения с возлюбленными. Лондонская «Таймс» в 1974 году некрологом, названным «Интеллектуальный вождь», воздала должное женщине, в течение сорока лет находившейся в центре английской жизни, была писательницей, переводчицей, консультантом кинорежиссеров, экспертом рукописей на шести языках для издательств и настоящей леди.