Глава 11. Новые версии
Когда Амалия и Луиза наконец вышли от следователя, день уже клонился к вечеру. Посмотрев на часы, баронесса фон Корф поняла, что они как раз успеют на обратный поезд в Петербург, который приходит не слишком поздно.
– Адрес доктора Гостинцева у нас есть, – сказала Амалия вслух. – Впрочем, я сомневаюсь, чтобы он сказал нам что-либо помимо того, что уже сообщил господин Курсин. Что же касается господина Фиалковского…
Тут она заметила, что Луиза шатается, и подхватила ее под локоть.
– Вам дурно?
– Нет, я… Мне надо только немного посидеть, – пролепетала Луиза.
Поблизости не было скамеек, только какая-то невысокая тумба, но выбирать не приходилось. Присев, Луиза знакомым жестом стиснула сумочку и некоторое время молчала, не поднимая головы. На ее бледные щеки мало-помалу возвращался румянец.
– Сколько же я вам причиняю хлопот… – прошептала она.
Амалия немного устыдилась. Сама она воспринимала эту историю как приключение, которое позволяло ей погрузиться в прошлое и открыть для себя какие-то новые грани характеров своих родных; но для Луизы Делорм речь шла совсем об ином, это был, без всяких преувеличений, вопрос жизни и смерти, тяжесть которого она недооценила и который, судя по всему, оказался ей не по силам. Тут Амалия поневоле вспомнила слова дяди, брошенные им в порыве раздражения, – что не следует искать правду тому, кто не может выдержать ее последствий, – и рассердилась на себя еще больше, именно потому, что вспомнила в такой момент этого никчемного эгоиста, этого праздного повесу. Хорошо ему было умничать – ему, которого никогда не заботил никто, кроме его собственной персоны!
– Я позову извозчика, – сказала Амалия вслух, – чтобы он отвез нас на вокзал.
В поезде, который вез их обратно в Петербург, баронессе фон Корф какое-то время удавалось отвлечь свою спутницу беседой о более или менее приятных предметах, но Амалия была умна и отлично понимала, что она могла говорить что угодно – Луиза все равно не перестала бы думать о том, что привело ее в Россию. И когда все темы были исчерпаны, поневоле пришлось вернуться к тому, что занимало мадемуазель Делорм больше всего.
– Скажите, что бы вы сделали на моем месте? – неожиданно спросила она, и в ее голосе прозвенела странная нотка, похожая на мольбу.
Ответ, напрашивающийся сам собой – «но я не на вашем месте», – показался бы в такой ситуации слишком бестактным, и Амалия решила не упоминать о том, что было понятно без любых слов.
– Что именно вы имеете в виду? – на всякий случай уточнила она.
– Все, – Луиза сделала жест рукой, словно охватывая им то, что присутствовало в ее мыслях. – Если даже следователь не смог сказать… Ведь идти к мсье Фиалковскому бесполезно, не так ли? Раз уж он взял деньги от моего отца и родственников этой Надин… Уж он-то мне точно ничего не скажет…
– Вы хотите вернуться домой? – спросила Амалия напрямик.
– Нет, – с какой-то болезненной гримасой ответила девушка. – Я хотела бы вернуться на три месяца назад, чтобы в моей жизни ничего этого не было. – Она перевела дыхание и быстро продолжала: – У меня такое чувство, словно я попала в болото и увязаю в нем все глубже и глубже. И что бы я ни делала, мне из него не выбраться. Я до последнего надеялась, что это неправда… Что отец не бросил тело моей матери в лесу, как… – По ее щекам текли слезы. – Но он оставил ее в овраге, он сделал это. А ведь я знаю, я точно знаю, что она любила его больше жизни! Чего же тогда стоит любовь, если за нее платят вот так?
Выразив словами то, что, очевидно, мучило ее больше всего, она сконфуженно покосилась на Амалию, завозилась, вытащила из сумочки платок и стала вытирать им слезы. Баронесса фон Корф молчала, глядя в окно на пролетающие мимо телеграфные столбы. На проводах сидели птицы, стрижи или галки, Амалия не успела разобрать, потому что поезд уже пронесся мимо.
На вокзале спутницы попрощались. Луиза отправилась к себе в гостиницу, а Амалия вернулась домой.
Муж был недоволен ее поездкой и даже не стал этого скрывать:
– Если в обществе станет известно, чем ты занимаешься… И зачем, скажи на милость, ворошить эту старую историю?
– Думаю, что все кончено, – довольно сухо ответила Амалия, которую стал утомлять тон Александра. Тон этот подразумевал, что она занимается чем-то крайне сомнительным, что достойно всяческого осуждения, в то время как баронесса фон Корф вовсе так не считала. – Следователь Курсин добросовестно вел дело, но даже он не может с уверенностью сказать, кто именно убил Луизу Леман. У меня возникло впечатление, что ее дочь готова смириться с тем, что она никогда не узнает правды. Полагаю, скоро она вернется домой, во Францию.
– Ей вообще не следовало приезжать сюда, – хладнокровно заметил Александр. – На что, скажи на милость, она могла рассчитывать по прошествии двадцати лет?
Тут Амалия поймала себя на мысли, что не прочь возразить ему, хотя по существу она была с ним согласна. Ее выводило из себя, что Сергей Петрович Мокроусов, который увез тело убитой женщины из башни и бросил в овраге, остался безнаказанным, потому что деньги позволили ему найти козла отпущения, который согласился взять вину на себя. Что касается Надежды Кочубей, которая то ли убила Луизу Леман, то ли присутствовала при ее убийстве, то Амалия вовсе не склонна была считать, что ее настигло возмездие, раз в конце концов она оказалась в клинике для душевнобольных.
«А если бы она не сошла с ума? И потом, до клиники она преспокойно жила в чужой стране, в которой скрылась от своего прошлого, очаровала известного драматурга и женила его на себе… Что-то было совсем не похоже на то, что она мучается раскаянием…»
На следующий день Амалия отправилась на Невский проспект и застала там невиданную картину: дядюшка Казимир, который обычно находил тысячу предлогов для того, чтобы ничего не делать, собственноручно укладывал свои вещи, готовясь к переезду на Английскую набережную.
– Дядя, – только и могла вымолвить Амалия, – вы, случаем, не заболели?
– Хочешь, чтобы что-то было сделано наилучшим образом, сделай это сам, – парировал негодный дядюшка, захлопывая чемодан.
Лицо Казимира горело воодушевлением, глаза блестели. Человек неискушенный мог в это мгновение принять его за поэта или, во всяком случае, за тонко одаренную натуру; но Амалия знала цену своему родичу и надулась.
– Как съездили в Выборг? – спросила мать.
Амалия вкратце обрисовала ситуацию и объяснила, что Луиза, кажется, близка к тому, чтобы отказаться от дальнейших поисков.
– Вот все, как я и говорил, – не преминул торжествующе встрять гадкий Казимирчик.
– Как по-вашему, что все-таки произошло тогда в башне? – не удержалась Амалия.
– А что там могло произойти? – пожал плечами дядюшка. – Луиза Леман застала любовников и набросилась на свою соперницу. Та стала защищаться…
– Я могу поверить, что Надежда Кочубей была вынуждена защищаться, и в это мгновение ей под руку попался какой-нибудь нож, который, допустим, лежал на столе. Но все же – как она успела нанести не один, не два, не три, а целых четырнадцать ударов и Сергей Петрович не вмешался?
– Ну, может, он не мог ничего поделать? – предположила Аделаида Станиславовна. – К примеру, Луиза еще до того стукнула его чем-нибудь по голове, он на время потерял сознание, а Надежда испугалась и стала защищаться всерьез… И переборщила.
Амалия промолчала.
– В той версии, – наконец промолвила она, – которую представил суду Егор Домолежанка, он уверял, что заманил Луизу в башню нарочно.
– И что? – спросил Казимир.
– А то, что эту версию ему мог внушить только Мокроусов. Может быть, она отражает истинное положение вещей? Только самому Мокроусову не было смысла заманивать куда-то Луизу, когда он в любой момент мог избавиться от нее, даже не прибегая к крайним мерам. Значит, Луизу в башню могла заманить только Надежда.
– И что же там произошло? – заинтересовалась Аделаида Станиславовна.
– Допустим, у Надежды и Мокроусова было свидание в семь часов. Она дает сопернице понять, что встреча назначена раньше, и, так сказать, устраивает засаду. Луиза прибегает в башню, вся взвинченная, и Надежда убивает ее. Позже появляется Мокроусов, и его ставят перед фактом. Само собой, Надежда рассказывает ему сказку о том, как на нее напала злая соперница и она вынуждена была защищать свою жизнь, а еще напоминает о том, что ждет от него ребенка. И Мокроусову не остается ничего, как вывезти тело Луизы, что он и делает крайне неумело – просто потому, что он был совершенно не готов к подобному повороту событий.
– Господи, как мне это надоело! – вырвалось у Казимира. – На кой черт… Прошу прощения, но какой толк от всех этих предположений? Кто бы ни убил Луизу Леман, она мертва, а правда известна только двоим, и они ни за что ее не скажут. Пора, по-моему, остановиться на этом и признать, что можно строить какие угодно версии, доказательств все равно нет и не будет.
– Казимир, ну не будь ты таким суровым! – воскликнула Аделаида Станиславовна. – Я все-таки думаю, что Луизу Леман убила женщина. В конце концов не просто же так Надежда сошла с ума, хоть и сбежала от своего преступления за тридевять земель…
– Мы с вами не были в этой треклятой башне, когда там все разыгралось, – парировал ее брат. – Если Луиза все-таки застукала любовников, откуда нам знать, что она могла сказать в порыве злости? Язык у нее был тот еще, а женщина от ярости и разочарования может много чего наговорить…
– Думаешь, она сказала Сергею Петровичу нечто такое, что он, не помня себя, схватился за нож? – с интересом спросила Аделаида.
– Почему бы и нет?
– И четырнадцать раз ударил свою любовницу ножом? – подала голос Амалия.
– А откуда мы знаем, сколько раз ее ударили? – пожал плечами Казимир. – Я не о том, что доктор Гостинцев насчитал на теле четырнадцать ран, а о том, сколько их было на самом деле. Что, если хватило только одного удара, чтобы убить ее, а остальные нанесли уже потом, мертвой, чтобы запутать следы?
И в самом деле, сообразила Амалия, мы постоянно натыкаемся на эти четырнадцать ударов, которые плохо поддаются логическому объяснению. А что, если был только один удар? Хотя, наверное, это не упрощает ситуацию, потому что Луиза могла получить его в схватке с ненавистной соперницей или от Сергея Петровича, которого вывели из себя упреки любовницы…
Дверь растворилась, вошла горничная и подала Аделаиде Станиславовне визитную карточку на французском языке.
– Пришел господин Мокроусов, который убедительно просит его принять. Он уверяет, что у него срочное дело, о котором вам известно не хуже, чем ему.
