— А что знаете вы о Вене — столице Австрии? — как бы между прочим спросил меня генерал в заключение нашей продолжительной беседы. Сказав это, он откинул седую голову на спинку стула, прищурил молодившие его глаза, и лицо от этого сразу стало старей и строже, на нем четче обозначались морщины. Казалось, он задремал. Но те, кто знал его ближе, были хорошо осведомлены о такой его манере слушать.

— Ну, что же, что же знаете вы о Вене? — повторил он.

Зная о том, что жена генерала известный музыкальный критик и что он сам когда-то увлекался игрой на скрипке, я неуверенно заговорил:

— Вена известна как город музыки и танца. Там жили и творили гиганты музыкальной культуры. Когда я слышу слово Вена, то в воображении сразу начинают звучать чарующие звуки вальса, белеют снежные вершины австрийских Альп, шелестит листвой тенистый Венский лес, блестят на солнце волны голубого Дуная.

Невольно появилось у меня лирическое настроение. Генерал утомленно качал головой, затем встал, бросил на стол пенсне, прошелся по комнате, подошел к карте. «Сейчас, — подумал я, — перейдет к главному. Во всяком случае прояснится причина вызова на столь неожиданную беседу».

— Все это так, — сказал он, — но беда в том, что Вена вдохновляет не только любителей красоты. Она, к сожалению, вливает силы и в темные замыслы наших врагов — любителей и организаторов шпионажа против нашего государства и социалистических стран. Теперь на строгом лице генерала выделялись широкие, густые, будто взъерошенные брови. Подумав немного, он продолжал:

— Виноваты в этом, конечно, не столько австрийцы, сколько их непрошеные покровители со своей пропагандой. Смысл этой пропаганды ясен. Взгляните, — продолжал он, указывая на карту. — Благодаря своему центральному положению на континенте, территория Австрии имеет большое значение для международных экономических связей. Она охватывает ряд важных и удобных торгово-транспортных магистралей, ведущих от Балтийского моря, — из Польши, ГДР, ФРГ, Дании — в бассейн Средиземного моря — в Италию, Югославию и Триест. А поскольку мы связаны с этими странами оживленной торговлей, то к нам через территорию Австрии перевозится большое количество транзитных грузов. Генерал стоял у карты с указкой в руке. Яркий свет лампы падал на его лицо.

— Ранее Австрия называлась «янтарной» дорогой от берегов Балтийского к Адриатическому морю, — продолжал генерал. — И не случайно после войны в Вене неоднократно появлялся руководитель американской шпионской службы Аллен Даллес, который еще в первую мировую войну плел здесь грязные сети шпионажа. Он часто бывал в заведениях, пользующихся сомнительной репутацией, шептался с какими-то подозрительными личностями.

Генерал отложил указку, подошел к тумбочке, на которой стояла бутылка боржома, налил полстакана и торопливо выпил.

— Как душно в кабинете, — сказал он и включил вентилятор. Медленно достал из ящика стола коробку табака, ловко свернул папиросу и вставил ее в янтарный мундштук. Сел к столу и, немного подумав, добавил твердо:

— Теперь западные «союзники» наводняют австрийские города в своих оккупационных зонах бесчисленными филиалами шпионских центров. Направленные против нас, они разрастаются, как на дрожжах.

— Я вспомнил, что сразу же после войны в Австрии активно развернули подрывную работу филиалы американских разведывательных служб, штаб-квартиры английской и французской секретных служб и старого нашего знакомого — западно-германского генерала Гелена. Его резидентура орудовала в Австрии под прикрытием разветвленной организации «Спайдер» («Паук»), которую возглавляет бывший эсэсовец Вильгельм Хеттль, проживающий в Аусзее…

— Вот, вот, — перебил меня генерал, — вы, кажется, сталкивались с деятельностью подобных организаций в Германии после войны. Скажите, как вы преуспевали?

Я молчал, напряженно думая, пока он не повторил свой вопрос:

— Ну, так как?

— Должен сознаться, — смутившись, продолжал я, — что мы не только преуспевали, но даже не успевали… это была адская работа, но нужная: она возрождала мирную жизнь.

Немного подумав, я продолжал:

— Опираясь на самих немцев, в особенности на передовых граждан, мы способствовали очищению послевоенной Германии от остатков гитлеровской агентуры, которая пустила глубокие корни во все области жизни, и от новых посягательств на независимость молодого немецкого государства со стороны разведок других стран, желавших прибрать немцев в свои руки. Такой работе, — подчеркнул я, — надо или отдавать всего себя целиком, или вообще за нее не браться. Впрочем… это профессия, она и сейчас, и здесь не легче.

— Здесь дело другое, здесь вас можно заменить молодым, прикрепив к нему старичка, вроде меня.

Сказав это, генерал рассмеялся, подсел поближе ко мне, положил на мое плечо руку и продолжал совсем тихо:

— А там нужны люди, умеющие работать самостоятельно, знающие язык. Скажу вам, вернее, напомню, — и он опять рассмеялся, — что остроумные венцы давно уже переделали на свой лад известную римскую пословицу и теперь с достоинством говорят, что все дороги ведут в Вену. Не кажется ли вам, что эту пословицу они сочинили в том числе и для вас? — закончил он полушутя.

— В жизни человека моей профессии не должно быть никаких неожиданностей.

— Значит, вы догадывались?

— С тех пор, как вы заговорили о Вене.

— Да, думаю, что нелегко будет вам в этой стране. Австрия — не Германия, и опираться на власть нам не придется.

— Это я понимаю. Однако не думаю, чтобы у нас мало было друзей в стране со столь развитым пролетариатом.

— Австрийцы, как и немцы, бывают разные. Подавляющее большинство ненавидит нацистов — и мы их ненавидим. Они противники новой войны — мы тоже выступаем за мир во всем мире. Они сторонники сильной, миролюбивой, нейтральной, демократической Австрии — мы тоже. Но они лучше знают местные условия, традиции, взаимоотношения — потому должны помогать нам. Цель у нас с ними одна — пусть же помогают избирать наилучшие средства.

Опустив голову, я внимательно слушал генерала. Он продолжал свой разговор решительнее:

— Следите за тем, чтобы в советских секторах Вены и в советской оккупационной зоне был установлен твердый демократический порядок при поддержке самих австрийцев.

Аккуратно смахнув пепел с настольного стекла, он заключил:

— В Вене вас подробней проинструктируют. Кстати, там Федчук. Я уже говорил с ним. Он, оказывается, помнит вас по работе в Германии.

— Значит, меня там ждут?

— Да, выезжать надо без задержки. В новых условиях мы несколько укрепляем наш малочисленный аппарат в Вене, и вас там ждут.

Генерал как-то особенно внимательно взглянул на меня, сразу понял, чего жду. Голос его прозвучал мягко, доброжелательно:

— Жена и дочь будут с вами. Со временем… вобщем, скоро. Это я беру на себя.

— Тогда я готов…

На прощанье он крепко пожал мне руку, пожелал счастливого пути и успехов.

В Москве я прожил, а точнее пробегал, еще три ужасно утомительных дня, заполненных до предела встречами, переговорами, оформлениями, приготовлениями. И вот наступило время прощаться. По опрятному зеленому перрону Киевского вокзала, вдоль чисто вымытых пассажирских вагонов с раскрытыми настежь окнами, сновали люди. Торопливо раскрыв сумку, жена Ольга достала из нее миниатюрную плюшевую белочку.

— Возьми с собой… случится, затоскуешь, прижмешь ее к сердцу, и пройдет боль одиночества.

Гудок паровоза, резкий и продолжительный. Я прыгнул на ступеньку вагона, и поезд тихо и плавно, будто совсем неохотно, двинулся вдоль перрона. Ольга шла рядом с вагоном, затем остановилась, крикнула:

— Пиши почаще!

— Жди… — крикнул ей я.

И вот зеленая птица-поезд уносит меня далеко, далеко на Запад, в незнакомую Австрию, к людям живым, неизвестным, но любознательным, и наверное, разным, как и везде…

Я вспомнил, что в составе гитлеровской армии семнадцать дивизий из австрийцев топтали землю моей страны, хладнокровно наводили свои пушки на то, что было дорого мне, на моих соотечественников. Но все знают также о том, что Гитлер присоединил Австрию к своему фашистскому рейху насильственно, путем аншлюсса, что подавляющее большинство австрийцев саботировали и осуждали его захватническую политику. После войны же, в новых условиях австрийцев захватывает и ободряет идея создания нейтральной Австрии, идея дружбы с моей страной.

Но вместе с тем неофашистская пропаганда, развернутая в последние годы в Западной Германии официальными ведомствами ФРГ, одобряющая аннексию Австрии Гитлером, как-то ассоциируется и среди австрийцев, особенно в кругах бывших офицеров вермахта гестапо и отрядов СС, выезжающих на различные сборища в ФРГ. Из собственной практики работы в Германии мне были известны факты, когда неофашистская пропаганда делала своими жертвами даже рабочих. Поезд спешил все дальше. Позади уже Киев, Винница, Львов. Рано утром состав остановился на станции Чоп. Здесь таможенный осмотр, проверка документов. Не прошло и часа, как пересекли государственную границу. За день и вечер промчались по холмистым долинам Венгрии, через Будапешт, все ближе и ближе к Дунаю.

Наконец, в предрассветной мгле, на пограничной станции с Австрией, венгры, сопровождавшие поезд, покинули свои места. Поезд двинулся и снова остановился — в вагоны вошли австрийские железнодорожники. В тусклой перронной синеве перед окнами вагона замелькали названия австрийских сел, послышалась хорошо знакомая немецкая речь путевых рабочих. Вот и Австрия.

Ольга, Ольга, о чем думаешь ты сейчас? Наверное, спишь крепко-крепко, прижавшись к дочери, улыбаясь мечте о встрече. А я не сплю. Все думаю о тебе, о дочери и о друзьях, и о том, что ждет меня в этой незнакомой стране. А из головы никак не выходят слова задушевной песни:

Действительно, хмурое, даже дождливое. А как в Москве? Неожиданно поезд резко остановился, будто уткнулся в какую-то преграду. Я вышел в коридор вагона и прямо перед собой на серой стене полуразрушенного здания прочел надпись: «Вин-Остбанхоф». Вена — Восточный вокзал. Вокруг сновали такси, двигались люди, слышалась не- умолкающая немецкая речь. Ко мне подошел человек в коротком коричневом плаще, вежливо спросил фамилию и жестом пригласил в стоящую неподалеку легковую машину…

Федчук принял меня в небольшом кабинете, в гостинице «Империал», расположенной на Ринге, центральной части Вены. Кабинет привлекал особым уютом и чистотой. Небольшой стол, книжный шкаф, диван, темные шторы. На книжных полках толстые тома на русском, английском и немецком языках, рядом с ними две спортивные гирьки — гантели. Чернильный прибор на столе, костяной, тончайшей резьбы, изображал старинный тирольский замок. Федчук сидел за столом в темном штатском костюме и что-то писал. Он сразу узнал меня, но встретил сдержанно, официально.

— Приехали? Ну, хорошо, хорошо, — неизвестно кого и за что похвалил он. — Как доехали, где осталась семья?

Узнав о том, что жена тоже сотрудница контрразведки, пообещал связаться с генералом и ускорить ее приезд.

— Да, брат, — отложив карандаш, заговорил он, — здесь не Германия. Не та Германия, где установлен народно-демократический строй, с которым можно сотрудничать. Здесь буржуазное государство. Да и не то сейчас время, когда почти каждый день ловили кого-нибудь из гитлеровских агентов и их вождей. Выжившие в западных зонах крупные специалисты германской разведки перестроились.

Федчук говорил медленно, спокойно. Сильные его руки неподвижно лежали на столе, словно отдыхали.

— Слив свои интересы с интересами Центрального разведывательного управления США, — продолжал он, — бывшие гитлеровские агенты являются сейчас самым активным элементом в наступлении вражеских разведок.

Начав говорить строго, даже сурово, глядя на меня исподлобья, Федчук постепенно смягчался. Голос и взгляд его становились теплее, дружественнее. У него и прежде была такая привычка.

Федчук достал пачку сигарет, пошарил в кармане спички и, закурив, продолжал:

— Так вот, сейчас западные разведки затевают против нас совместную агентурную операцию под шифрованным наименованием «Бейтегут» — («Добыча»), разработанную в ставке генерала Рейнгарда Гелена в баварском местечке Пуллах. Основная цель операции — собрать как можно больше документов в районах расположения советских воинских частей в Австрии.

Федчук прищурился, и в его глазах мелькнула хитринка.

— Но мы тоже не сидим сложа руки, — отметил он. Для организации противодействия этим планам я направил уже несколько своих сотрудников в советские военные комендатуры в нашей зоне. В одну из комендатур придется поехать и вам, пока вы не связаны здесь работой. Лучше всего… — и он прищурился, размышляя, — в комендатуру города М. Это совсем близко, почти рядом. К тому же у нас с нею хорошая связь.

— Вы хотите, чтобы я налаживал там работу?

— Совместно с аппаратом Военного коменданта и командованием частей организуйте усиленную войсковую охрану наших объектов, дозоры и засады, на подступах к ним. Затем усильте гарнизонную службу в городе как днем, так и в ночное время. Приобретите необходимые связи. Но не думайте, что это так же легко, как дома или в Германии сразу после войны.

Подумав, Федчук добавил доверительно:

— Не скрою от вас, что некоторые австрийцы запуганы. Тут, к сожалению, не последнюю роль сыграла странная пропаганда, которую проводили оккупационные власти союзников. В то время, когда мы искореняли нацизм, они укрывали видных австро-фашистов, поднимая шумиху о какой-то мести русских австрийцам. Поэтому при установлении связей надо искать индивидуальные подходы, искать и находить сочувствующих. — Подумав, он закончил с подъемом — Вобщем, беритесь за дело… действуйте. Там, в комендатуре будете пока и жить. Взглянув на часы, вызвал из гаража автомашину и предложил:

— Могу познакомить вас с центром города, если, конечно, хотите.

Я с радостью принял предложение.

— В сравнении с другими городами, в которых мне приходилось бывать, — говорил Федчук, — Вена представляет собой счастливое исключение. Здесь почти все, что нужно увидеть, расположено в центральной части, в Первом районе и особенно вдоль Ринга.

Говоря это, он сложил в папку лежавшие на столе бумаги и, старательно завязав тесемки, закрыл папку в сейф.

— Дело в том, — продолжал он уже на лестнице, — что кроме Первого района, признанного международным, где по межсоюзному соглашению запрещено проведение каких-либо односторонних акций даже в отношении местных жителей, в Вене имеется еще двадцать два других района, поделенных между военными властями четырех оккупирующих держав с соответствующими Военными комендантами в каждом из них.

На улице шел дождь, но, несмотря на это, выйдя из «Империала» — одной из лучших центральных гостиниц Вены, занятой советской администрацией, — мы оказались в оживленной толпе людей. Улица была заполнена пешеходами и автомашинами.

Шофер открыл дверцу, мы сели в машину и медленно двинулись по Рингу. За стеклом замелькали роскошные отели, фешенебельные магазины, рестораны, кафе.

Подав знак шоферу затормозить, Федчук показал мне обширный старинный парк; в нем утопали громады дворцовых зданий.

— Дворец Хофбург, — пояснил он, — постоянная резиденция последних императоров Австро-Венгрии.

Мы продолжали ехать, и я едва успевал вращать головой, стараясь рассмотреть и запомнить называемые Федчуком памятники старины.

— А здесь выйдем, — предложил он. — Резиденция австрийского парламента заслуживает того, чтобы остановиться, даже под дождем.

Выйдя из машины, я увидел изумительно красивое здание — монументальное, выдержанное в строгих классических формах. Центральная часть главного фасада придавала сооружению особую выразительность. Перед фасадом на высоком постаменте возвышалось беломраморное изваяние Афины Паллады — эллинской богини мудрости.

Обходя статую, Федчук сказал:

— Здесь она, видимо, для того, чтобы внушать населению, что депутаты парламента вдохновлены самой Афиной Палладой и что в мудрости их решений можно не сомневаться.

Постояв немного, мы опять сели в машину. Федчук закурил, открыл окно. В машину ворвался мокрый холодный ветер. Прикрыв снова окно, он продолжал:

— Многие гитлеровские разведчики хорошо знали темные пятна в биографиях некоторых высокопоставленных лиц и крикливых писак, о чем поведали представителям Центрального разведывательного управления США. Произошли встречи, и те охотно сменили хозяев. Вы знаете, как это делается, — сказал Федчук, повернувшись ко мне.

Заняв прежнее положение, он выдвинул пепельницу из дверцы, погасил сигарету и смахнул пепел с брюк.

— Теперь Госдепартамент США, — продолжал он, — через этих высокопоставленных агентов пытается влиять на политику Австрии во враждебном нам духе. Точно такая же картина в жандармерии и полиции.

Федчук замолчал. Несколько мгновений он всматривался в какое-то здание в глубине сада и заговорил вновь, перейдя на немецкий:

— С американской разведкой тесно сотрудничают активные агенты Гелена, пробравшиеся в руководство австрийской жандармерии и полиции. Они имеют хорошо налаженную связь с западными разведками и систематически информируют их о результатах своих наблюдений за советскими оккупационными войсками, предоставляя в их распоряжение любое досье и любые интересующие их сведения о любых лицах.

Дальнейшее путешествие привело нас еще к одному величественному зданию.

— Это Ратхауз, венская Ратуша, — продолжал пояснять Федчук. Ратуша стояла лицом к Рингу, от которого была отделена парком. Построена она в стиле весьма близком к готическому. Посреди лицевого фасада здания почти на сто метров ввысь вознеслась стрельчатая готическая башня. Ее венчала фигура закованного в латы знаменосца, с огромным штандартом в поднятой руке.

— Эту фигуру, — сказал Федчук, — венцы окрестили «Железным рыцарем Ратуши». Ее изображение стало эмблемой Вены.

Здание Ратуши я осматривал с глубоким волнением: я знал, что там, в ее огромных сверкающих залах, множество раз дирижировал оркестром, исполнявшим чарующие мелодии, сам Иоганн Штраус.

— Наше положение усложняется еще и тем, — продолжал знакомить меня с Веной Федчук, — что в Австрии, и особенно в Вене, свили себе гнездо до шестисот тысяч беглых фашистов и предателей.

Федчук сморщился. Вынул из кармана платок, вытер им руки. Всегда спокойный и невозмутимый, после паузы он добавил:

— Всем им нужна работа, а в Австрии после войны безработица возросла почти, в два с половиной раза. В Вене, например, более двадцати процентов жителей — безработные. И это никого не волнует. Наличие хронической безработицы отвечает интересам предпринимателей, да и разведок западных стран. Изнемогающему от голода они бросают кость или кусок хлеба и, посылают его вредить. Так «гуманисты» — империалисты выжимают нужные им плоды даже из тощего поля безработицы.

Обогнув здание Венского университета, мы выехали к закованному в гранит Дунайскому каналу. Сам Дунай находится далеко от центра города, на его восточной окраине, но и канал, омывающий центр, оставляет впечатление достаточно широкой и полноводной реки.

Свернув направо, мы оказались у собора святого Стефана — знаменитой архитектурной достопримечательности Вены. Выйдя из автомашины, я увидел громаднейшее сооружение, исключительное по своей красоте.

— Говорят, что собор строился более четырехсот лет, — заметил Федчук. — Одна из башен собора была повреждена во время бомбежки Вены англо-американской авиацией и полностью восстановлена нашими воинами. А ведь шпиль собора возносится на высоту ста тридцати восьми метров. Кстати, сейчас увидим оперный театр, на восстановлении которого также работают советские военнослужащие.

Проехав немного по Рингу, мы остановились у сильна разрушенного здания театра. Под его сводами одиноко маячили старческие полусогнутые фигуры, доносились звуки мелодий. Оказалось, что у стен разбитого театра приютились музыканты, живущие подаянием.

— Вот видите, — строго сказал Федчук, — в самом центре, можно сказать, в сердце города, рядом со сказочной красотой и богатством бедность и нищета. А на окраинах еще хуже. В поисках пропитания люди идут к мусорным свалкам. Вместе с тем австрийское правительство, несмотря на наши возражения, ввело оккупационный налог с населения, к тому же вдвое превышающий расходы по оккупации. Теперь излишки от этого налога направляются на возрождение австрийской армии, создаваемой незаконно.

После театра мы поехали по узенькому и совершенно безлюдному переулку, заваленному кирпичами и щебнем.

— Работы по очистке улиц ведутся медленно, — как бы между прочим заметил Федчук. Потом достал сигареты и предложил: — Покурим? Я что-то не вижу, чтоб вы курили.

— Хотя курение, как говорят, самая что ни на есть мужская привычка, я как-то не смог ее приобрести, — пошутил я.

— Тогда вы в Австрии не прогорите, — пошутил в свою очередь Федчук. — Дело в том, что, помимо оккупационного налога, налога на зарплату, на пособия по безработице, жилищного, нефтяного, культурного, здесь также введены налоги на такие товары, как табак, спички, сахар, соль, керосин. Поневоле люди бросаются в любое пекло. И как показывает жизнь, фашистское охвостье охотно идет в услужение разведкам западных оккупационных стран.

Выехав из переулка, я увидел множество замечательных по архитектуре зданий, совершенно не пострадавших от войны, в окружении уютных площадей и тенистых улиц.

— Зайдемте, пока я не заморил вас голодом, — предложил Федчук. Мы оказались в знаменитом кафе «Либер Августин», где не только позавтракали, но и осмотрели автографы, запечатленные на сводчатом потолке одной из комнат Моцартом, Марк Твеном, Штраусом, Карузо, Шаляпиным и другими знаменитостями. Оставив кафе, мы подошли к величественной «колонне Чумы» на Грабене. Площадь была безлюдной, и Федчук заговорил вновь:

— Нас здесь буквально осаждают все категории шпионов: и черпающие информации из личных наблюдений, и подбирающие обрывки писем и других бумаг с русским текстом в районах дислокации наших частей, и подслушивающие телефонные разговоры, и те, кто ищет возможность раскрыть секрет из личных контактов с советскими военнослужащими— все они одинаково опасны. Но самой опасной стала небольшая группа геленовских разведчиков, владеющих русским языком, нацеленная на вербовку советских граждан. В ее распоряжении проститутки, мелкие дельцы, шулера. Будьте особенно осторожны к деятельности этой группы.

Федчук замолчал. Лицо его помрачнело. Мы медленно пошли к ожидавшей нас машине.

— Все это я вам говорю не для страха, а для уяснения оперативной обстановки, в которой придется бороться с вражеской агентурой. Должен с уверенностью сказать, что, если бы не шпионаж и не провокации западных разведок, мы имели бы с австрийскими гражданами самые добрые и ничем не омрачаемые отношения, они, в своем подавляющем большинстве, не питают к нам никаких враждебных намерений.

Как прилежный ученик на уроке, я внимательно слушал каждое слово Федчука, думая о том, как применить свои знания и опыт в конкретных условиях Австрии.

— Теперь о конспирации, — остановившись, сказал Федчук. — Вы, конечно, понимаете, что мы работаем в тишине. С народом, обязательно с народом, но в тишине. И если вдруг возникает стрельба, драка со шпионом, погоня, то это значит, что где-то в работе контрразведки произошел просчет. Допущена ошибка, позволившая ее противнику догадаться о грозящей опасности и принять ответные, порой отчаянные меры. Кроме того, такие просчеты чреваты здесь и политическими последствиями.

Я смотрел на Федчука, ожидая его предложения, но он быстро проговорил:

— Теперь, кажется, все. Пойдем к машине.

Возле машины, подавая мне руку, он сказал:

— Итак, пару дней знакомьтесь с городом, а потом — за дело. Шофер отвезет вас в комендатуру М. До свиданья, желаю успехов.

— Спасибо, до свиданья, — ответил я.

Садясь в машину, я осмотрелся, прислушался. Дождь кончился, над Веной сияло солнце.