В старом соборе Святого Петра, где каждый звук отдавался в сводах эхом, Хуан Борджиа, только что назначенный гонфалоньером, генерал-капитаном церкви, преклонил колени рядом с герцогом Урбино, чтобы принять папские символы власти и военные знамена. После мессы они отправились в путь в сопровождении толпы, привлеченной бесплатной едой и вином. Унизительное поражение оставило глубокие раны на римской гордости, и даже сейчас кое-кто полагал, что война между влиятельными семьями принесет лишь массовое кровопролитие, а не славу. Другие же с энтузиазмом воспринимали этот поход как возможность свести старые счеты. Когда войска маршировали по Площади Испании, группа сторонников Орсини разразилась гневными выкриками, и через несколько минут в толпе завязалась драка. Сверкнули мечи, барабанный бой заглушили крики ярости и предсмертной агонии: сладкая музыка для солдат, отправляющихся в бой.

Погода для поздней осени стояла не по сезону теплая, и какое-то время ярко светило солнце. Крепости, разбросанные, как гроздья винограда, вокруг озера Браччано на юг и северо-запад, пали быстро, как и предсказывал Чезаре. К Рождеству Александр праздновал не только рождение младенца Иисуса, но и обладание новыми девятью замками. Ватикан ликовал. Осталось взять лишь Тревиньяно и Браччано, чьи недавно укрепленные башни, переходные мостики и зубчатые стены отражались в зеркальной поверхности озера.

Александр позвал гонца Чезаре в свои личные кабинеты. Хороший выбор. Война разочаровала Педро Кальдерона, ведь все время он просидел в Риме в качестве одного из телохранителей Чезаре. Пока город был захвачен, он лишь однажды сгонял в Сполето и несколько раз участвовал в уличных стычках с французскими солдатами. Но самым большим разочарованием была атака на швейцарских гвардейцев – итальянцы обладали столь явным преимуществом, что он стал свидетелем кровавой бойни, а не славного сражения. Больше всего на свете он жаждал получить какое-нибудь задание.

– Кардинал Валенсии сказал, что ты спас его от смерти и что верхом обгонишь любого оленя.

Подобная лесть немного смутила его.

– Я делаю все, что в моих силах, ваше святейшество.

– Сколько займет у тебя добраться до Неаполя?

– Если погода будет благоприятствовать и я смогу менять коней, то полтора дня.

– Полтора? А когда сможешь отбыть?

– Как только оседлают коня.

– Хорошо. Мне нужно передать послание одному человеку в Неаполе.

– Считайте, что уже передали, ваше святейшество.

– Ты его еще не слышал.

Он склонил голову.

– Тебе назовут его имя и место, где можно его найти. Встретившись с ним, ты позовешь его другим именем. Если он кивнет, ничего больше не говори, просто передай из рук в руки письмо. Пусть прочтет. Затем он скажет тебе, когда и где вам необходимо встретиться снова. При встрече он скажет тебе: «Теперь мясо хорошо приправлено». Ты вскочишь на коня и вернешься в Рим, нигде не останавливаясь. Добравшись сюда, ты тотчас же сообщишь обо всем мне. Понятно?

– Абсолютно.

– Если по дороге или в Неаполе что-то помешает тебе доставить письмо, оно должно быть уничтожено.

– Ничто не помешает мне, ваше святейшество.

Из стоявшей на столе шкатулки Александр достал сложенный и скрепленный папской печатью пергамент и передал Педро. Тот распахнул камзол, затем рубашку, сунул письмо за пазуху и привел одежду в порядок. Все это он сделал тихо, четко и аккуратно. Закончив, он пал на колени.

– И еще кое-что. Ты никогда не приходил сюда, не ездил в Неаполь и не встречался с человеком, с которым должен встретиться.

Кальдерон почувствовал, что рот его, помимо воли, расплывается в улыбке.

– Клянусь жизнью, ваше святейшество.

Его распирало радостное возбуждение. Он начал пятиться к двери.

– Ах, только не этим путем! Дворец полон чужих глаз. Там позади другая дверь. Коридор ведет в небольшую комнату, откуда есть выход во внутренний двор. По нему ты пройдешь к соседнему дворцу и выйдешь на улицу.

Радость Педро была так велика, что, продвигаясь в темноте, он ощущал покалывание во всем теле. Открыв дальнюю дверь в комнату, он увидел, что в нее как раз входит какая-то женщина. Он тотчас узнал ее, хозяйку своих грез, откинул плащ и низко поклонился.

– Госпожа.

– Ах, боже мой! Ты напугал меня! Постой… Педро Кальдерон, верно?

– Да, госпожа.

– Что ты здесь делаешь? Ты идешь из кабинета отца… то есть его святейшества?

Он внимательно посмотрел на нее.

– Нет. Не от него.

– Нет. Но ты прошел по коридору? Где ты был?

– Я… я доставлял письмо от кардинала Валенсии, но никого не видел.

– Так, значит, мой отец сейчас не у себя?

– Не имею ни малейшего представления, госпожа. – Он очевидно ощущал неловкость.

– А, понимаю, – она невольно улыбнулась. – Боже, да вы получили повышение по службе, сеньор Кальдерон. Так значит, я вас тут не видела, да?

Он чуть качнул головой, и они немного постояли в неловком молчанье. Все это было так неожиданно, так волнующе – и для него, и для нее, – что они никак не могли стряхнуть с себя наваждение и пойти каждый своей дорогой.

– Как вам понравилось герцогство Пезаро, госпожа?

– Пезаро? Ах, там очень мило. До поры до времени. Ты оказался прав, они были рады моему приезду. Но я скучала по Риму.

Он кивнул, не в силах оторвать от нее глаз.

– Не хочешь ли ты рассказать мне, как Рим скучал по мне?

– Ох… да, конечно. Город обеднел без вас. Я… – Педро одернул себя, поняв, как глупо звучат его слова. Она молча ждала: губы слегка приоткрыты, в ярких глазах блестят озорные огоньки. Его неуклюжесть и бестактность каким-то образом придавали ей уверенности, граничащей с беззаботностью. – Я не придворный, миледи. Не умею красиво говорить. – Он кожей ощущал письмо под одеждой. Только бы не испачкать его своим потом. – Но, полагаю, любой город, где вас нет, это место, дремлющее в ожидании вашего возвращения.

– Вообще-то, сеньор Кальдерон, слова ваши звучат довольно красиво. Придворные щедры на лесть, в которую сами не верят. Не стоит подражать им. Спасибо за то, что оберегал моего брата в смутное военное время.

– Его высокопреосвященство в состоянии и сам позаботиться о себе, госпожа. От меня требовалось совсем немногое.

– Неправда. Я слышала, ты скакал впереди него в Сполето после того, как ему удалось бежать.

– Откуда вы об этом узнали?

– Ах, я заставила его обо всем рассказать. Жизнь в Пезаро была такой унылой и в то же время тревожной. Как же здорово участвовать в подобном приключении!

– Если бы мне довелось оказать подобную помощь вам…

– Надеюсь, мне никогда не придется спасаться бегством. Тем не менее спасибо. Ты настоящий солдат. Я… я должна идти. Отец хотел видеть меня.

– Разумеется. Позвольте проводить вас по коридору? Там темно.

– Спасибо, но эта тьма давно знакома мне. И в любом случае мы друг друга не видели, помнишь?

Когда отец целовал ее в знак приветствия, Лукреция все еще была под радостным впечатлением от недавней встречи.

– Ах, мое дорогое дитя! Я не ожидал увидеть тебя так скоро. Садись, садись… Вот… Я получил в подарок от нового кардинала Севильи засахаренные фрукты. Ты должна помочь мне разделаться с ними. Некоторые считают, что мужчина может позволить себе набрать вес, когда достигает почтенного возраста. – Александр нежно погладил свой живот. – Но я полагаю, скоро из меня можно будет выкроить целых двух пап, – улыбнулся он. Дела у него шли отлично, за исключением пары нерешенных вопросов, которыми он сейчас и занимался. – Моя дорогая! Последние месяцы я был так занят чудесной военной кампанией твоего брата, что совсем забросил тебя. Я слышал, при дворе жизнь бьет ключом. Ты хорошо проводишь время?

Она пожала плечами. Наблюдать за тем, как невестка прыгает из постели одного твоего брата в постель другого, – не слишком удачное развлечение для молодой женщины, покинутой мужем.

– Разумеется, когда герцог в отъезде, у тебя меньше возможности выходить в свет. Давно ли ты не получала от него вестей?

– М-м… давно. Он занят своими делами.

– Какие дела могут быть важнее жены? Мы дважды вызывали его в Рим, приглашая присоединиться к войне с Орсини, но тщетно. Должен сказать, его поведение наводит меня на мысли, что с вашим браком что-то не так.

– Но… я хорошая жена, отец, – горячо сказала она.

– Ах, великодушное дитя. Я и не думал осуждать тебя. Мы поняли, на свою беду, что эти Сфорца – довольно скользкие, ненадежные люди. Нет, нет, если кого-то и нужно винить, то только меня. Ты была так молода. Помнишь, когда Сфорца сделал тебе предложение, ты уже была обручена?

– С графом Гаспаром д’Аверса, – тут же сказала Лукреция. На протяжении последних лет она то и дело задавалась вопросом, не была бы она счастливей, если бы носила это имя, а не то, которое ей в итоге досталось.

– Да. Отличный парень. Он утверждал, что помолвка никогда не была официально расторгнута. И это правда, все так быстро тогда произошло.

– И что же это означает?

– А то, что если церковные юристы дадут на то согласие, твой брак со Сфорцей можно объявить недействительным.

– Недействительным? – Эти слова подействовали на нее, как пощечина. Неужели все так просто? Почему она не поинтересовалась раньше? – Ты имеешь в виду, что я больше не буду замужней женщиной?

– Нет. Это сильно расстроит тебя?

– Я… м-м… если такова твоя воля, я согласна. – Сердце ее билось так сильно, что она едва слышала свой голос.

– Превосходно. Чезаре сказал, что ты не будешь против. Союз со Сфорцей не принес нам ничего, кроме проблем. В следующий раз мы найдем кого-нибудь получше.

– Мой муж уже знает? – Она смотрела, как отец встает. Было очевидно, что ему не терпится уйти.

– Их семья – сборище предателей и глупцов, так что не удивлюсь, если до его дяди уже дошли какие-то слухи. Нам еще предстоит официально представить это дело юристам.

– А если они не согласятся?

Он пожал плечами.

– Они впадут в мою большую немилость. Не переживай. Все решено. Если не получится так, попробуем по-другому.

– А как по-другому?

Пару секунд Александр внимательно смотрел на дочь, будто решая, стоит ли продолжать разговор.

– Что ж, еще есть проблемы с продолжением рода. Вы женаты уже три года, а детей нет.

– Я… я не бесплодна, отец, – вырвалось у нее.

– Конечно, нет, не сомневаюсь. Мы, Борджиа, могли бы населить весь Рим, если бы у нас было на то время, – засмеялся он. – Нет, совершенно очевидно, что проблема в твоем муже.

– Джованни?

– Да. Скажи, когда вы вместе, он часто приходит в твою постель?

Она залилась краской, лишь помотав головой.

– А прежде? Возможно, и тогда этого не случалось?

– Когда? Я не очень понимаю…

– Дитя, я спрашиваю, должным ли образом был подтвержден ваш брак?

– Ах! Я… да… да, думаю, должным.

– Ты думаешь? Но уверена ли ты? Ты ведь понимаешь, о чем я говорю?

– Да… – Лукреция не знала, куда деться от смущения. – Да, я уверена, что все было как надо.

– Сомневаюсь! Смотри, как часто он уезжает. Не так ведет себя мужчина, страстно желающий своей жены. Никто не присутствовал в вашей спальне при консумации. – Александр немного помолчал. – Никто, кроме тебя и него, не знает, что произошло между вами в ту ночь. Так что, моя дорогая, если у тебя есть какие-то сомнения….

– Их нет.

– Дай мне закончить. Если есть какие-то сомнения… если, к примеру, твоему мужу сложно выполнять кое-какие вещи… с некоторыми так бывает… тогда по прошествии трех лет брака это будет достаточным основанием для его аннулирования. Ты удивишься, как много мужчин страдает от… недуга.

– Правда?

– Да, и поэтому такие сложные браки распадаются. – Александр был так горд собой, что не мог скрыть улыбки. – Ах, ты очаровательно невинна, моя дорогая. Твой следующий муж получит настоящее сокровище! Значит, этот щенок Сфорца – импотент. Ха! Я всегда подозревал, – сказал он. Его улыбка стала еще шире.

– Но, отец. Я не говорила… Я хочу сказать, мы делали это. У нас были супружеские отношения. Я… я больше не девственница.

– Что ж, может, он на что-то и способен, но никто не усомнится в твоих словах, если ты их выскажешь. Твое чистое сердце и отец – папа римский – сделают свое дело. Иначе и быть не может. А пока мы подождем и послушаем, что скажут нам юристы. В любом случае его дни сочтены. Не грусти. Совсем скоро ты снова облачишься в прекрасный свадебный наряд.

– И за кого я выйду? – в ужасе спросила она.

– Ах, выбор велик. – Александр наклонился вперед и погладил ее по щеке. – Не волнуйся. Кем бы он ни был, ты будешь счастлива. Это великий год для нашей семьи. Наши враги будут повержены. Нас ждет полный триумф.

Она ушла, а с его лица еще долго не сходила широкая улыбка.

Враг терпел поражение. В середине января средневековые зубчатые стены Тревиньяно пали под напором папской артиллерии. Осталась только крепость Браччано. Когда герцоги Урбино и Гандии устанавливали орудия, чтобы начать бомбардировку, из Неаполя пришли новости: в недрах Кастель-Нуово тюремщик открыл дверь в камеру Вирджинио Орсини и обнаружил, что тот лежит, свернувшись калачиком, в собственной блевотине. Тюремная еда не отличалась отменным качеством, хотя у многих бедолаг получалось выжить и даже привыкнуть к ней. Но вот человека, который каждый день приносил и раздавал эти помои, найти нигде не могли. Что ж, мир политики предательством не удивишь. Напротив, смерть главы семьи от яда в тот момент, когда враг начинает прямую атаку на его территории, была так понятна и предсказуема, что никто не потрудился выразить даже толику возмущения.

Кроме тех, кто любил его больше всего на свете. Именно Кальдерон удостоился чести доставлять новости с линии фронта. Когда весть достигла сестры Орсини, сидящей в осаде в своем замке, она вышла на зубчатую стену над озером и то плакала, то смеялась на ветру. Уже много месяцев ее преследовали видения мужчины, медленно умирающего в сырой яме, куда не заглядывает и луч солнца. Уж лучше месть, чем пустые волнения, и теперь она станет спать спокойней, пусть и под звуки пушечных выстрелов.

В Умбрии Карло – незаконнорожденный сын Вирджинио Орсини – пытался собрать армию, чтобы прорвать осаду. Им двигали ярость и скорбь. На деньги французов он купил двух лучших итальянских командиров: одного из скандальных братьев Бальони из Перуджи и Вителоццо Вителли, который имел некоторое представление об артиллерии. Это едва ли была большая армия, но с ее прибытием на западную часть озера папские войска оказались отброшены от Браччано к склонам Чиминских гор. Настало время герцогу Гандийскому проявить свои военные таланты.

Будучи гонцом, Кальдерон не воевал, а лишь доставлял послания, но вид кровавой бойни и раненых производил на него такое впечатление, что когда он вскакивал на коня, чтобы везти новости в Рим, его трясло. Плохие новости Чезаре всегда приказывал сначала сообщать ему.

На этот раз он с мрачным видом выслушал Педро.

– Что я должен передать его святейшеству?

– Ровно то же, что сказал мне.

Александр молился в своей спальне. За те недели, что его сын был в отъезде, он привык безукоризненно и регулярно соблюдать этот ритуал.

– Отец?

Папа обернулся, увидел в дверном проеме Чезаре и Кальдерона и сразу ощутил, как по телу пробежал холодок.

– Что? Что случилось?

Кальдерон посмотрел на Чезаре. Тот кивнул. Гонец опустился на колени.

– Святой отец, у меня плохие новости. Мы проиграли сражение.

– Проиграли? Как это возможно? А что с Хуаном… генерал-капитаном церкви?

– Он… он ранен. Неопасно. Доктора говорят, что он выживет. Я сам убедился в этом перед тем, как отправиться в путь. Сейчас он направляется в Рим, но послал меня вперед, чтобы я известил вас о том, что он покинул поле битвы.

– А что с герцогом Урбино?

– Урбино взят в плен в самом начале сражения, ваше святейшество. Сын Орсини хочет теперь за него выкуп.

– Ах, святые угодники! Как же так? Они были в нашей власти. И сколько? Сколько человек мы потеряли?

– Пять, может, шесть сотен убитых и втрое больше раненых.

– А у врага?

Педро покачал головой.

– Их потери составили четыре к одному.

Зимой сумерки накрывают город рано. Папа сидел в темноте. Недавно его стали беспокоить ноги. Возможно, он просто не привык так много времени проводить на коленях в молитве. Голень справа охватила тупая боль, а щиколотка так распухла, что нога стала похожа на ствол дерева. Слуга каждую ночь терпеливо делал ему массаж, но сегодня его прикосновения приносили скорее боль, чем облегчение, и Александр отослал его. Шестьдесят шесть лет. А чего он ожидал? Мир полон мучающихся от болей стариков. По крайней мере, соображал он куда быстрее, чем добрая половина его ровесников, но в то же время прекрасно понимал, что перед лицом смерти все равны.

Он не жалел о том, что распорядился отравить Орсини. Чтобы поставить семью на колени, нужно стрелять и в голову, и в конечности. Он был предателем и заслужил смерть. Если бы они поменялись местами, Вирджинио поступил бы с ним не лучше. Интересы папства и его семьи уже так долго шли рука об руку, что он привык подменять одни другими: Бог нуждается в сильной церкви и сильном папе, а сильный папа нуждается в прочном фундаменте власти. Он делал то, что лучше для всех, и он доказал это, защитив свой народ от захватчиков-французов. Но масштабы нынешнего поражения и прямая угроза жизни сына заставили его сомневаться. Пусть он редко думал о прошлом – все его время отнимали проблемы текущие – он не мог не вспомнить о папе Сиксте, хитром, но при этом набожном, и его кровавой атаке на Медичи, которая закончилась позором, когда заговорщиков вывесили из окон городской ратуши во Флоренции. Когда его настигли вести о неудаче, а затем и побеге его собственного племянника, делла Ровере, думал ли он, что это воля Божья или же просто судьба?

Александр отменил свой визит к Джулии и заказал всенощное бдение в Сикстинской капелле вместе с верными ему кардиналами. Предстояла длинная ночь. Покалывания в правой ноге заставляли его лишь сильнее сосредоточиться на молитвах. Чезаре стоял позади и наблюдал. Он не проронил ни слова.

На следующий день вернулся герцог Гандийский. Его несли на носилках, от боли он тяжело дышал.

– У них были люди с пиками, как у швейцарских гвардейцев. Когда они кинулись на конницу, меня сбросил с лошади какой-то гигант. Я думал, пришел мой конец.

Александр обнял сына и прижал его голову к своей груди:

– Ты не умер, – сказал он. – И это самое главное.

В личных апартаментах папы вокруг Хуана, разматывая бинты, толпились с полдюжины докторов. На груди обнаружился багрового цвета разрез. Доктора вывели Александра из комнаты и вернулись к больному. Когда они вновь появились, то не знали, что и сказать: герцогу Гандийскому не только не угрожала никакая опасность, но и прогнозы были благоприятные, при должном уходе он сможет уже через несколько дней встать и даже пуститься в пляс, ведь под запекшейся кровью оказалась лишь поверхностная рана.

– Я говорил тебе, не надо выдвигать против пик кавалерию, – тихо сказал Чезаре, когда вечером того же дня отец и сыновья сидели и вместе оценивали потери. Унизительное положение брата доставляло ему тихое удовольствие. – Копьями они заставляют лошадей отступить. Я видел это собственными глазами.

– Мы не думали, что они дадут такой отпор, – привстал на своем ложе Хуан. – Но они обошли нас с фланга.

– А ты не подумал перегруппироваться?

– Хватит! – Александр терял терпение. – Что сделано, то сделано. Вопрос в том, что же делать дальше?

Он посмотрел на Чезаре.

– Без Браччано это не победа, отец.

– Но и не поражение. В наших руках десять других замков. И мы можем вести переговоры. Они предпочтут расплатиться деньгами, а не кровью.

– А герцог Урбино?

– Ба! У него полный город жителей. Если они любят своего господина, то изыщут деньги, чтобы заплатить выкуп.

– Он занимает высокое положение в обществе, другие принцы уважают его. Мы превратим союзника во врага.

– Врага, который не в состоянии драться. Это сможет послужить уроком для остальных.

Хуан пристыженно склонил голову.

– Я готов вернуться на поле боя, отец, – сказал он, театрально поморщившись. – Мы потеряли всего шестьсот человек. Я снова могу взяться за оружие. Я уверен.

– Уверен?

Он закашлял и снова скривился.

– Да, да. Я могу.

Александр посмотрел на Чезаре, но лицо старшего сына по-прежнему ничего не выражало.

– Очень хорошо… тогда поговорим об Остии.

Остия. Маленькая крепость, но как много она значит. Стратегически важный замок кардинала делла Ровере в устье Тибра находился в руках французов с тех пор, как тот бежал из Италии. Сейчас он являлся последним оплотом их власти на итальянской земле. Чтобы обеспечить себе победу, папа призвал на помощь испанцев, армию под предводительством Гонсало де Кордовы, который должен прийти с юга и подавить последнее сопротивление. Он был уже в пути.

– Он величайший генерал нашего времени, сын мой. С одной стороны его пехотное войско, с другой – наша артиллерия. У французов не останется ни единого шанса. Разве не так, Чезаре?

– Да, пока ты делаешь в точности то, что тебе говорят, братишка, – сказал Чезаре, не в силах на этот раз сдержать уже давно играющую на губах холодную улыбку. – Это все, что от тебя требуется.

Так и случилось.

Александр в своей личной капелле смеялся и плакал, вознося благодарность Деве Марии за неоднократную помощь: защита Хуана от смертельных ран и падение Остии – лишь два последних примера. Терзающие его некогда сомнения улетучились, он был опьянен моментом. Бог благоволит тем, кто не упускает шансов. Даже нога теперь не беспокоила его так сильно. Он позвал Буркарда и отдал распоряжения по поводу последующих церемоний. Этого события он ждал очень долго: в семье Борджиа появился свой герой войны.

Награждение состоялось в личных покоях папы, среди кардиналов и сановников. Первым для получения награды вперед выступил ветеран Гонсало де Кордова. Ему досталась золотая роза – такая же, что была подарена французам перед тем, как они получили отказ. Затем, расплывшись в улыбке, папа повернулся к своему сыну. Тот сделал шаг вперед и получил в награду пожизненное звание герцога Беневуто и отвоеванные Кордовой земли вокруг Неаполя.

Последовавшие аплодисменты перемежались удивленными ахами. Все в зале знали, что победа принадлежит Кордове, а не герцогу Гандийскому. Одно дело, когда командующий получает в награду трофеи собственной военной кампании, и совсем иное, когда эти трофеи достаются кому-то другому.

Сам же Кордова не выказывал никаких эмоций. Человек средних лет, он выжил во многих переделках и прославился, завоевав Гранаду, а после мудро помог в проведении мирных переговоров. Как и многие испанцы, он гордился тем, что был человеком чести, думал о Боге не меньше, чем о славе, и испытывал отвращение, чувствуя струившийся по коридорам Ватикана запах разврата. Но он собирался дипломатично помалкивать, пока не сможет доложить обо всем своим монархам. И лишь вернувшись на родину, он рассказал им все без обиняков: папство, может быть, и в руках испанцев, но Александр в первую очередь заботится о своей семье, а уж потом о церкви.

Не он один понес молву по миру. Присутствовавшие на церемонии послы позже в красках описывали произошедшее, комментируя, по своему обыкновению, быстрое становление в Италии династической власти и растущее влияние семьи Борджиа, которая все глубже запускала руки в дела королевства Неаполь. Но истинно зоркий глаз мог прочесть между строк, что в то время как явным гонениям подвергались Орсини, Колонна и другие семьи, страдающие под властью Борджиа, внутри самого этого рода тоже накапливалось напряжение. И когда Изабелла д’Эсте у себя за столом в Мантуе читала одно из скандальных посланий из Рима, у нее промелькнула мысль, что сыновей папы, как ни старались они это скрыть, гложет зависть друг к другу.