К ее чести, когда пришло время, Ваноцца покинула свой дом и виноградники без слез и дебатов. Она поселилась в скромных апартаментах в замке Святого Ангела и не просила о большем. Хотя Сангалло проработал здесь добрых два года, пытаясь превратить мавзолей в жилище, от мертвого камня исходил гнетущий холод, и в разгар зимы увешанные гобеленами комнаты были сплошь поражены плесенью.

Если Джулия Фарнезе и поселилась где-то рядом, Ваноцца ее не видела. Не видела она и папу. И он не искал с ней встречи. Первую половину дня Ваноцца посвящала хозяйственным делам (она взяла с собой свои счетные книги), а после сидела и смотрела на город, в котором прошла вся ее жизнь. Из высокого замкового окна открывался отличный вид на ее двухэтажный дом и таверну по другую сторону моста. Она представляла, как стоит в своей спальне и смотрит на замок Святого Ангела. Во всем городе нет места лучше. Во время праздников мост заполняли паломники, шествующие к собору Святого Петра. Их было так много, что казалось, будто идут они не по камням, а по какому-то чудесному мосту из человеческих душ, стремящихся к Богу. Многие спали на площади или на ступенях собора, пристроившись на тюфяках, взятых в аренду у встречающихся на протяжении всего маршрута торговцев. Но те, кто шел к Богу не с пустым карманом, могли позволить себе устроиться с большим комфортом в одной из семи комнат (по четыре кровати в каждой) постоялого двора Ваноццы. Двери открывались на рассвете и закрывались вскоре после заката, хотя при наличии места сюда принимали и припозднившихся путешественников, если они стучались вежливо и платили вперед. Утром постояльцы пили разбавленное водой вино или молоко, отправлялись в следующий из семи главных соборов Рима и (если не постились) возвращались отведать жареного карпа или поросенка. За пятнадцать лет, с тех пор, как она купила этот дом на средства от продажи украшений, полученных от любящего ее тогда кардинала, она заработала на нем вчетверо больше, и чуть ли не каждый месяц ей приходилось отвергать предложения о покупке. Разумеется, теперь его захватили французы. Она старалась не думать о царящем там сейчас хаосе. Двумя годами ранее затопило первый этаж таверны. Кровати поплыли вниз по Тибру, одна из них – с перепившим накануне паломником, и эта картина была еще свежа в ее памяти. Французы как паводок – нанесут ущерб и отхлынут.

Он пришел навестить ее не только потому, что должен был кое о чем рассказать, но и потому, что просто хотел повидаться. Хоть тело Джулии все еще казалось и нежным, и желанным, в эти сложные дни он скорее нуждался в поддержке той, кто – как ему представлялось – дольше жила на свете и помогла бы стойко выдержать удары судьбы, когда земля уходит из-под ног.

Он никогда не умел приносить плохие вести. Пусть в руках у него была огромная власть, он больше любил радовать, чем разочаровывать, особенно женщин. Ваноцца знала его куда лучше, чем многие из советников, и сразу поняла, о чем пойдет речь, еще до того, как он успел открыть рот. Она молча выслушала его, время от времени кивая в знак того, что все понимает. Она не плакала уже много лет и не собиралась делать это сейчас, по крайней мере в его присутствии.

– Что ж, понятно, – сказала она наконец. – Рим во власти захватчиков. Уверена, я не единственная, кто подсчитывает убытки.

Он не сказал, что насолить старались именно ей – из-за него. Впрочем, рано или поздно она поймет это сама.

– Их накажут, Ваноцца. Будь уверена. И любой причиненный ущерб будет устранен еще до того, как ты вернешься в дом.

– Вы так добры, ваше святейшество. – Несмотря на то, что теперь она не могла обращаться к нему иначе, оба чувствовали неуместность подобных слов.

Он неловко потоптался на месте.

– Тебя все здесь пока что устраивает?

– Да, разумеется.

– Хорошо. – Александр в нерешительности огляделся. Больше не о чем было говорить. А может, наоборот, и слов бы не хватило, чтобы выразить все. Уйти или остаться? Как много раз он стоял перед этим выбором в прошлом. – Я рад, что тебя не было там, когда это началось.

Они посмотрели друг на друга. «Он не хочет уходить, – подумала она. – У него столько дел, а он совсем не хочет ими заниматься».

– Я… я привезла немного своего вина и оливковой пасты, чтобы не сильно скучать по собственной кухне. Ваша пища и напитки, несомненно, гораздо лучше, но если хотите отведать немного…

– Что ж, да… с радостью. От всех этих дел по спасению Рима от христиан жутко разыгрывается аппетит, – улыбнулся он.

Она убрала со стула бумаги, чтобы освободить для него место, заглянула в свой сундук, что-то передвинула там, немного повозилась и достала бокалы, протерла их, затем откупорила бутылку. Александр наблюдал за ней. За последние годы она набрала в весе, стала этакой матроной, однако ее плечи и шея по-прежнему были прекрасны. Ее груди напоминали огромные подушки и ни за что не поместились бы в мужскую ладонь.

Ваноцца поставила на стол стеклянные кубки с красивой гравировкой и наполнила их, держа наготове платок, чтобы промокнуть капли. Вино было рубинового цвета. Александр представил, как она обслуживает мужчин за большим столом и один из них протягивает руки к ее юбкам. Снаружи король Франции скоро прикажет своей артиллерии дать залп по стенам замка, а он здесь фантазирует о прислуге из таверны. Что ж, даже папе иногда нужен отдых.

– Ты выглядишь… хорошо, Ваноцца.

– Ты хочешь сказать, для моих лет? – улыбнулась она. – Да, так и есть.

– Я много старше тебя. – Он умолк, выжидая, но она проигнорировала его слова. – Интересно, могла бы ты сказать то же самое обо мне?

«Ах, Родриго, ты почти не изменился. Ни капли скромности, особенно когда напрашиваешься на комплимент». Она внимательно смотрела на Александра. Хотя в нем еще кипела энергия, кожа на лице обвисла, и то, что раньше казалось благородной округлостью, теперь превратилось в толстое брюхо. Он стал просто жирным, иначе не скажешь. Он сам выгрызал себе могилу собственными зубами. Интересно, о чем думает Джулия Фарнезе, распластавшись под его огромным весом? И задумывается ли об этом он?

– Ты выглядишь еще основательней, чем прежде, – сказала она с улыбкой. – Только слегка уставшим.

– Что и говорить, на моих плечах церковь, – тихо сказал Александр, явно разочарованный ее мнением о себе.

– Не волнуйся. Тебе все под силу.

Он, теперь довольный, улыбнулся.

«Мужчины… – думала Ваноцца. – Старые и могущественные, внутри они все равно мальчишки».

– Хорошее вино, – сказал он.

– А оливковая паста?

– Великолепна. Честно. Именно такая, как я люблю.

Александр хлопнул по подушке рядом с собой, будто приглашая ее сесть. «Боже праведный, – подумала она. – Неужели он пытается меня соблазнить?»

Она продолжила хлопотать у стола. Он заметил ее нерешительность и громко хмыкнул.

– Чезаре сказал мне, что ты преуспеваешь в делах. В тебе всегда была коммерческая жилка. Я рад, что ты… не несчастна.

– Далеко не несчастна. У меня есть все, что только может желать женщина моих лет. – Слова эти повисли в воздухе неоконченным предложением. И она позволила им повиснуть. Ее дом разрушен, а виноградники вытоптаны, и у нее совершенно нет желания играть в эти игры.

– Ты недоговорила. Вероятно, ты хотела сказать «кроме…».

Ваноцца покачала головой.

«Кроме меня, – подумал он. – Ей все еще нужен я».

– Знаешь… Я никогда не смог бы достичь всего этого, если бы мы до сих пор были вместе. – Александр улыбнулся, обводя жестом комнату.

– Ах! Я вовсе не имела в виду тебя, – и она засмеялась.

Он смутился.

– Тогда что?

Непроизнесенные слова вновь зазвенели в воздухе – как было все последние годы.

– А, ты про детей…

Секунду она пристально смотрела на него, а потом покачала головой. Даже теперь она не могла набраться смелости. Да и не относилась она никогда к числу женщин, которые позволяют разбить себе сердце тем, на что не в силах повлиять.

– Я хотел пригласить тебя на свадьбу Лукреции, но Буркард был неумолим…

– Да, да, понимаю. Разумеется, он прав. Скажи, Родриго, как твоя подагра? Не сильно ли она тебя беспокоит?

– Чезаре часто навещает тебя. А другие пишут.

– Ха! Это просто формальность. Не потому, что любят меня, – сказала она.

– Они любят тебя, ты их мать, – раздраженно сказал он.

– Не шуми на меня, Родриго. Мы больше не любовники.

– А чего ты тогда хочешь? У меня и без того хватает забот.

– Тогда ступай разберись с ними.

– Говорю же, дети любят тебя.

– Ах! Чезаре добр ко мне и жесток к другим. Хуан временами вспоминает о своем сыновнем долге, а другие были слишком малы, они едва меня помнят. – Она помолчала. – Да и я их тоже. Я не осуждаю вас, ваше святейшество. Просто говорю как есть.

– Как бы то ни было, – не мог успокоиться он, – ты будешь матерью папы римского, герцогини и двух герцогов. Многие женщины и мечтать об этом не смеют.

– Разумеется, я в восторге от свалившейся на меня чести. – Она внимательно посмотрела ему в глаза, давая понять, что тема закрыта. – Давай не будем ссориться. Хочешь еще вина?

– Я… нет. – Александр встал и расправил свои шелка. – Мне пора идти, – но он не двинулся с места. – У нас были славные времена, Ваноцца. Разве нет?

– Да, очень.

– И… и ты всегда была рада видеть меня.

– Да, это так.

– Ха! – У него поднялось настроение, и теперь он решился спросить: – Я всегда удовлетворял тебя, правда?

Секунду Ваноцца смотрела на него, стараясь скрыть смешинку в глазах.

– Как бык, ваше святейшество, – спокойно ответила она, используя слово, которым раньше любила поддразнивать его в постели. – Впрочем, мы оба были гораздо моложе.

– Хм… – сказал он, будто демонстрируя, что не во всем с ней согласен. Но совсем не то он подразумевал. Не за тем приходил. «Я часто устаю от постельных дел, – вот что он хотел ей сказать. – Иногда я думаю, что разочаровываю ее, а иногда… С тех пор как она вернулась, мне кажется, что мой интерес к ней поугас. У меня так много хлопот. Христианский мир требует постоянного внимания! Однажды ты сказала, что борьба приносит мне больше удовольствия, чем победа. Ты права. Я никогда не устаю бороться. Борьба меня возбуждает. Будешь ли ты на моих похоронах?» Он и сам удивился этим мыслям.

– Мы через многое с тобой прошли, Ваноцца Каттанеи.

Она подняла глаза.

– Думаю, твой путь еще далеко не окончен.

И так случилось, что на следующий день папа римский не ответил на требования короля Франции, и его величество Карл VIII передислоцировал свои пушки на мост и установил их у крепостных стен замка Святого Ангела. По правде говоря, он чувствовал себя более чем неуютно – будущий крестоносец и истребитель язычества, готовый разрушить святая святых христианского мира. Первые нерешительные залпы не попали в цель, а лишь немного поколебали грунт, как небольшое землетрясение. Артиллеристы перегруппировались и переместили пушки ближе. Пока они с шумом перезаряжали их, стоявшая чуть дальше стена, будто в ожидании следующего удара, обрушилась сама. Размещенная за ней охрана подняла крик. Началась суматоха. Снаружи король, который мог отдать приказ об атаке в любой момент, решил обождать, пока защитники замка унесут искалеченные тела. Полчаса спустя папа отправил гонца с сообщением, что он согласен выполнить большинство основных требований и приглашает короля в Ватикан, где собственнолично окажет ему прием.

Той ночью делла Ровере в гневе извергал протесты на ухо королю, но молодой человек уже был занят выбором подходящей одежды и получал уроки этикета: когда идти туда, когда сюда, когда кланяться, а когда преклонять колено, и как часто целовать ноги его святейшества. Эта встреча имела историческое значение для его величества, и он не хотел, чтобы что-то пошло не так. Он все еще тренировался выходить из комнаты назад спиной, когда делла Ровере в знак протеста покинул город. Узнав об этом, Александр издал радостный крик. Он надел свои церемониальные одежды и стал ждать встречи с королем.

Неделей ранее едва ли нашелся бы человек, который поставил бы в споре на то, что папа выживет. Теперь, зная, что не сможет при жизни увидеть, как сын займет его место на папском троне, Александр особо смаковал этот великий момент. На кухне готовились к пиршеству в честь гостей. Вот он, один из главных талантов Александра: он умел радоваться жизни и, когда дела шли хорошо, был счастлив разделить эту радость с другими.