А в Ватикане тем временем, как и предсказывал Александр, началась большая политическая игра.

Не успели тело Ферранте опустить под мраморную плиту, как в Рим поспешили неаполитанские посланники. Александр сидел в приемной и внимательно их выслушивал. Каждый приносил письмо от Альфонсо, сына и наследника Ферранте. Тот напоминал папе, что всегда был и остается его преданным слугой, что благородство его и щедрость не знают границ, и ему не терпится передать все необходимые титулы и земли будущему шурину Джоффре и его братьям. Все, что ему нужно взамен, это дата коронации. Через некоторое время в его письмах стало сквозить отчаянье.

Франция, со своей стороны, была обеспокоена ничуть не меньше. Кроме того, она вела двойную игру. На самом деле ни о каком вторжении не было и речи! Война с Неаполем – лишь необходимый этап похода против язычников на восток. Разве папа может не поддержать эту богоугодную миссию? Во время их разговора Александр с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться. Впрочем, сама проблема была достаточно серьезной, а высоким ватиканским чинам нередко приходилось поддерживать порядок из-за кулис: когда страны на грани войны, послам важно оставаться вне конфликта.

Первые недели Александр наслаждался ситуацией: его расположения добивались, его умасливали и обхаживали. Как же давно он мечтал об обладании такой властью! Но он не позволил эйфории ослепить себя. Он прекрасно понимал истинное значение всего происходящего и знал, что к весне уже не сможет удерживать равновесие. Перед ним стоял трудный выбор. Либо он согласится на коронацию Альфонсо и нанесет этим обиду Милану, либо порвет все отношения с Неаполем и поддержит Францию. Александр провел ночь в молитвах. И Господь передал ему через святую Марию то, что он и без того понимал: какие бы выгоды ни сулило противостояние итальянских городов-государств, но иностранная армия, пройдя через Италию, принесет лишь разруху и опустошение. А он все-таки прежде всего церковный пастырь.

Александр позвал Буркарда. Спустя час многострадальный церемониймейстер удалился в свой заставленный книгами кабинет, чтобы начать подготовку к инициированной папой церемонии инвеституры короля Неаполя Альфонсо, вскоре после которой состоится официальное бракосочетание его дочери Санчи с младшим сыном папы. Посла Неаполя поставили об этом в известность сразу же, но попросили держать новости в тайне еще несколько дней.

На следующее утро Александр послал королю Франции золотую розу.

– Она была освящена моей рукой в минувшее четвертое воскресенье Великого поста, – сказал он, передавая массивное золотое изделие послу Франции. – Это символ величия нашего Господа после мучений распятия на кресте и величайший подарок, который мы только можем сделать правителю, чьей дружбой так дорожим, ведь он символизирует любовь и союзничество. Обратите внимание, насколько искусно выполнен сам цветок. Когда король возьмет его в руки, то может раскрыть бутон и вдохнуть аромат масел, налитых в него собственноручно мною.

Посол, который был отлично осведомлен о том, что на самом деле происходит, взял розу и открыл бутон. Он сделал вдох и резко отдернул голову. Произошло ли это под действием ароматических масел или являло собой дипломатическое презрение, наверняка сказать тяжело. Но лицо Александра расплылось в улыбке.

К концу недели новости достигли всех уголков страны, и Джованни Сфорца-Борджиа в собственном дворце близ Ватикана ощутил столь знакомую ему боль в животе. Он попросил своего тестя об аудиенции.

– Счастлив ли ты с моей дочерью? – угрожающе промурлыкал папа. Хоть понтифик и ожидал визита зятя, ему не терпелось побыстрее отделаться от него: не хватало, чтобы еще и эта нервная рыбешка мутила воду в озере, где полным-полно акул.

– Да, ваше святейшество. Очень счастлив. Однако я подумал…

– О чем? Расскажи мне.

– Что ж… боюсь, ваши отношения с моими дядюшками… с моей семьей… несколько усложнились.

– С твоей семьей? Ты милостиво принят в нашу…

Джованни помолчал.

– Да… но…

– Но что?

– Я действующий офицер миланской армии.

– Ты прав. Как мило с твоей стороны напомнить мне об этом. – Александр улыбнулся. Если бы Джованни знал его чуть лучше, то смог бы понять, к чему тот ведет. – Я подыщу тебе в папской гвардии должность, отвечающую твоему опыту в военном деле. Разумеется, тебе будет положен оклад.

– Нет, нет. Я не это имел в виду.

Папа задумался.

– Так что тогда, дорогой зять?

– Я… я подумал, что же ждет нас в будущем?

– В будущем? Пусть я наместник Бога на земле, но даже я не могу предвидеть то, что еще не произошло. Мы должны вместе молиться и ждать. – Он больше не улыбался. – Это все?

Джованни открыл было рот, однако боль в животе стала невыносимой.

– Э-э… да… Все.

– Тогда, надеюсь, моя Лукреция увидит тебя за ужином.

Когда он ушел, Александр с минуту сидел неподвижно. Ну и размазней же оказался его зять! Он никогда ему не нравился, и совершенно очевидно, что этот брак едва ли радует дочь. Эта мысль больно уколола его. Впрочем, пока не решены главные политические вопросы, тут придется подождать.

Наступила не по сезону холодная Пасха. Александр облачился в парадные одежды и повел свой город вначале дорогой скорби, а затем светлым путем ликования. Во время уличных шествий он был неутомим, приветствуя толпу и вступая в беседу со многими желающими. Голова у него была занята политикой, но он понимал, что пастве нужен пастырь.

В Страстную пятницу он вместе с первыми лицами церкви и государства посмотрел «Мистерию страстей» в древнем Колизее. Представление лишь недавно внесли в религиозный календарь, и все жители Рима, богатые и бедные, пришли от него в восторг. Список актеров был велик, молодежь из знатных семей боролась за право участвовать в «Мистерии». Одетые в древнеримские костюмы, они играли солдат и жителей Иерусалима.

Огромный амфитеатр был полон. Спектакль начался еще засветло, а закончился распятием мужчины посреди арены, когда солнце закатилось и вспыхнули факелы. Наблюдая страдания Господа из папской ложи, где некогда с комфортом сидели императоры, в том самом месте, где первые мученики кровью платили за истинную веру, Александр расплакался в голос. Его стенания подхватила аудитория, а затем крики донеслись и до городских улиц. В ту ночь в еврейском квартале случилось несколько происшествий: молодежь решила отомстить за преступления, совершенные предками несчастных. В конце концов Александр отправил гвардию восстановить порядок, но сам лучше многих понимал, что происходит. Когда люди боятся будущего, им удобно вымещать свою агрессию на чужаках, обвиняя их в грехах прошлого.

Из неустойчивой погода стала по-настоящему капризной. В краткий промежуток между проливными дождями Буркард покинул свои идеально чистые комнаты в Ватикане и отправился в путь. Первым делом была организована свадьба Джоффре. Вместо папы обряд совершал его кузен кардинал Хуан Борджиа Ланзол. Теперь нечего было таиться: Неаполь вошел в их семью.

Дороги размыло, отчего поездка выдалась долгой. Александр в ожидании мерил шагами свой кабинет. Наконец пришли новости: дело сделано, Альфонсо, согласившись на все требования, включая присягу на верность папскому престолу, коронован, а Джоффре и Санча отныне счастливые супруги.

Радость Александра охладило другое, прибывшее вскоре секретное послание. Хоть красавице Санче и понравились одежды и драгоценности, подаренные ей на свадьбу, она, похоже, не в восторге от их дарителя – прыщавого юнца. При дворе пошли слухи, что в брачную ночь в постели девственником оказался лишь один из супругов и что молодой Джоффре пришел от самого действа в такой ужас, что плакал как ребенок, каким по сути и являлся. Читая эти строки, папа не мог сдержать гневных слез. Что ж, Неаполь заплатит за такое оскорбление. И Джоффре, и Хуан теперь владеют огромными землями, а Чезаре постоянно получает все новые приходы. Так или иначе, союз двух семей принес свои плоды.

Кардинал делла Ровере тем временем отправился из своего замка в Остии во Францию. В Париже он встретился с молодым королем, который при всей любви к сверкающим доспехам до сих пор не мог решить, нужна ли ему победа ценой лишений и тягот армейской жизни. Совет, который получил монарх, был высказан публично и вскоре достиг ушей Александра.

После этого даже Чезаре какое-то время опасался войти в кабинет папы. Нападки Ровере носили персональный характер: он осуждал личность папы, обвинял святой престол в моральном разложении и подчеркивал необходимость реформировать коллегию кардиналов.

Битва за Неаполь становилась битвой за будущее самого папства.

Дождливая весна сменилась жарким летом. Папа и Чезаре встретились с Альфонсо и его генералами, чтобы согласовать стратегию защиты от вторжения иностранцев. Она выглядела бы убедительней, если бы союзники не были настолько разобщены. Посол Венеции предлагал организовать провокацию, но все, включая Милан, знали, что дальше разговоров дело не пойдет. Венеция не станет тратить деньги на войну за земли, владеть которыми у нее нет никакого желания. Между тем во Флоренции дела обстояли еще хуже. Медичи теряли контроль над городом из-за какого-то сумасшедшего доминиканского монаха, чьи проповеди подрывали авторитет папства и правительства, предсказывая очищение Италии через иностранную интервенцию. В Риме же большинство стоявших на стороне Александра кардиналов решили, что безопасней доверять свои мысли лишь Господу. Неуверенность косила людей хуже чумы.

Чезаре, напротив, предпочитал молитвам разработку стратегии. Он знал, что для отца он самый близкий советчик и, как член семьи, пользуется абсолютным доверием. В частных разговорах он поносил бессилие папства: Ватикану принадлежала значительная часть центральной Италии, но эти земли сдавали за бесценок туповатым баронам, преданным папству не более, чем выводок крыс. Если бы отец занимал должность папы чуть дольше… Если бы он сам не был вынужден посвятить жизнь церкви… Может, в следующий раз… А будет ли он, этот следующий раз?

Впервые за всю свою жизнь Джованни Сфорца-Борджиа – один из упомянутых выше баронов – совладал с больным животом и предложил папе собственную политическую стратегию. Возможно, это был миг его подлинного величия.

– Я понимаю, что вы сильно заняты, ваше святейшество, но, как вы знаете, город скоро вновь накроет летняя лихорадка.

– И ты боишься подхватить ее? – ухмыльнулся Чезаре со своего кресла в другом конце комнаты.

– Я волнуюсь не о себе, а о вашей сестре, моей возлюбленной жене, – твердо ответил Джованни, не замечая сарказма, и развернулся всем корпусом к папе, тем самым исключив Чезаре из поля своего зрения. – Должен сказать, один из слуг во дворце уже заболел.

– Когда? – заволновался Александр, у которого сейчас катастрофически не хватало времени навещать любимых женщин. Римская лихорадка может убить раньше, чем к больному успеет прийти доктор.

– Несколько дней назад.

– Почему мне не сообщили? Его необходимо выгнать, а мою дочь и ее служанок увезти из города.

– Слуга изгнан, вещи пакуются. Единственный вопрос – куда им поехать… учитывая ситуацию? – Джованни немного помолчал, но не слишком долго, чтобы не позволить Чезаре встрять в разговор. – Мне кажется, я нашел решение, ваше святейшество. С вашего позволения, я хотел бы отвезти жену в Пезаро. Там хороший климат, гораздо лучше римского, и уже год как она герцогиня, хотя официально еще не представлена своему городу.

– Пезаро? Надолго ли вы едете?

– Возможно, до тех пор, пока здесь все… не поутихнет. Ей понравятся город и люди. А она им, я уверен. С моей стороны, как герцога, уже совершенно непростительно и дальше откладывать их встречу.

– А как насчет того, что непростительно по отношению к папе, чьими землями ты управляешь от его имени? – резко спросил Чезаре. – Или, может, ты планируешь пробыть часть времени в Милане?

Александр бросил на сына быстрый многозначительный взгляд, будто предупреждая: не вмешивайся.

– Я забочусь не о себе, поймите, а о своей жене, – сказал Джованни, снова обращаясь исключительно к папе. – Мне надо сопроводить ее и устроить на новом месте, а затем я, несомненно, вернусь обратно, если и когда вы призовете меня на военную службу. Тем временем Лукреция и все ее домашние будут в безопасности и здоровы.

В комнате воцарилась тишина.

– А моей дочери известен этот план?

Джованни был так рад, что просто расплылся в улыбке:

– О да, ваше святейшество, разумеется. Ей просто не терпится совершить поездку и увидеть свои новые владения.

– Сдается мне, у моего зятя все-таки есть яйца.

– Жду не дождусь, когда отрежу их. Святой Иисус, я думаю…

– Я знаю, что ты думаешь, Чезаре. А теперь и он знает. Да что с тобой? Неужели мне надо напоминать тебе, что вне семьи мы не ведем разговоры, которые могут подорвать нашу безопасность?

– Прости. Я вышел из себя.

– Я знаю. Он не такой дурак, каким кажется.

– Он дурак, женившийся на моей сестре.

– Ха, – Александр сурово ухмыльнулся, – вот тут ты прав. Мне надо было отдать ее за другого.

– Так отправь его на поле битвы. Обещаю, он не выживет.

– Нет. Сейчас неподходящий момент, – Александр внимательно посмотрел на сына. Иногда он не узнавал Чезаре. В нем было что-то, чему он никогда его не учил. – По одному врагу за раз, Чезаре. По одному врагу за раз.

– А я все же уверен, что он предаст нас.

– Как он может нас предать? Мы и сами-то едва понимаем, что делаем.

– Он узнает о перемещении войск в Романью, и если французы подойдут близко к Неаполю…

– Если они зайдут так далеко, об этом все узнают и без него.

– Ты думаешь, это возможно?

Александр пожал плечами.

– Не будь наивным. Если случится так, что после прихода французов неаполитанская флотилия побьет их корабли, мы расшевелим Людовико в Милане, а Вирджинио Орсини останется нам верен и возглавит армию Альфонсо в предместьях Рима, тогда мы имеем неплохие шансы.

– А если нет? – спросил Чезаре после минутного молчания.

– Если нет? – Взгляд Александра ненадолго остановился на собственном портрете, наконец размещенном Пинтуриккьо на люнете над дверью: папа Александр VI преданно наблюдал вознесение Христа. Отделка апартаментов подходила к концу. Все получилось, как было запланировано, и стоило ему целого состояния. Думать о том, что станет с ними, если Неаполь падет и делла Ровере удастся добиться переизбрания папы, совершенно не хотелось.

– Если нет, нам придется обыграть их другим способом.

– Что ж, так и сделаем. Мы не для того забрались так высоко, чтобы быстро упасть, отец. Бог не допустит этого.

Бог. Как странно было слышать само это слово из уст сына.

– Почему мне не сказали, что в доме кто-то болен лихорадкой?

Всюду стояли упаковочные ящики.

– У вас в последнее время нелегко добиться аудиенции, ваше святейшество, – защищалась Адриана. – Она будет готова уехать уже через несколько дней.

– О да. И куда она направится?

Адриана смущенно замолчала.

– Может, в Пезаро? – подсказал ей Александр.

Она встретилась с ним глазами:

– В Риме волнения. Там для нее более безопасное место. Все-таки она герцогиня этого города. Если ей суждено обрести там дом, пусть так и будет. По крайней мере на какое-то время.

– Хм. Что ж, одна она не поедет. Ты поедешь с ней и поможешь устроиться.

– Разумеется. Неужели вы думали, что я оставлю ее?

Адриана помолчала.

– Я вижу, ты хочешь сказать мне что-то еще, – вздохнул он. – Ну же, говори!

– А что насчет Джулии?..

– Я не хочу покидать вас, мой господин. – В ту ночь они впервые за несколько недель лежали вместе. В бликах свечей ее глаза светились любовью. Правда ли это, или лишь слова, которые она считает нужным сказать? Голова Александра была так занята политикой, что теперь он сомневался во всем. – Я уже жила в пораженном лихорадкой городе.

– Но это не означает, что ты и сейчас не заболеешь. Нынче лето сырое и жаркое. Я не хочу рисковать.

– Мы так редко видимся. – Джулия чуть откинула голову, будто желая получше его рассмотреть. – Пезаро далеко. Может быть, мне отправиться куда-нибудь поближе? К своей семье в Каподимонте?

– Нет, – быстро отозвался Александр. – Если французы и появятся, то именно с запада.

– Я ведь уеду ненадолго. Только пока не утихнет лихорадка.

– Неважно. Пезаро безопасней.

Она вздохнула.

– Что ж, мне будет совсем скучно в Риме без Лукреции и Адрианы.

Джулия сладко улыбнулась, и на секунду Александру показалось, что не так уж сильно она хотела остаться здесь с ним.

Когда все вещи были упакованы, из Рима выдвинулся огромный караван лошадей и повозок. Прощаясь, папа не мог скрыть слез. Он послал с ними небольшой отряд, но в последний момент Чезаре настоял, чтобы до границ папских земель вместе с ними ехали его собственные проверенные люди. Конечно, это был лишь слегка завуалированный выпад в сторону Джованни, мол, сам он не сможет обеспечить безопасность жены.

Памятуя о том, что сестра недолюбливает Микелетто, непосредственно к женщинам приставили Педро Кальдерона. Это был верный выбор, ведь за время работы гонцом молодой Педро хорошо узнал всех домашних. Но лишь сейчас у него появилась возможность быть представленным самой герцогине Лукреции.

В силу ее занятости их встреча была недолгой. Они стояли посреди заставленной сундуками комнаты, в последний раз проверяя, не забыто ли что-нибудь.

– Спасибо тебе за терпение. – Лукреция растерянно оглядывалась по сторонам. Все тревоги касательно сборов остались позади; теперь она вдруг почувствовала, что ей грустно уезжать. – Всегда кажется, что нужно положить что-то еще…

– Пожалуйста, не волнуйтесь. Я к вашим услугам, это моя работа, и она доставляет мне удовольствие.

Он низко поклонился ей, а слова его прозвучали с таким чувством, что Лукреция не могла не удивиться.

– Мне кажется, наши дороги когда-то пересекались. Ты работаешь на моего брата, кардинала, да?

– Да.

– Ты доставлял нам от него письма, когда он был в Сполето, правда?

– Да, так и есть.

– Я узнала тебя. – Она улыбнулась. – Как тебя зовут?

– Кальдерон. Педро Кальдерон.

– Что ж, Педро Кальдерон. Моя тетя говорит, что на коне ты скачешь как дьявол с ангельским лицом. Чего не знаю, того не знаю, но выглядишь ты гораздо милее того человека, который обычно охраняет моего брата. Осмелюсь предположить, что и в храбрости ты ему не уступаешь.

– Вы не найдете никого храбрее меня, – ответил Педро и покраснел, снова несказанно удивив ее.

– Надеюсь, мне никогда не придется испытать твою храбрость на деле. Скажи, ты бывал в Пезаро?

– Нет, моя госпожа, – смущенно проговорил он. – Но я слышал, что это прелестный город.

– Что еще ты слышал?

Он пожал плечами.

– Что людям не терпится поприветствовать свою новую красавицу герцогиню.

– Ах, да вы льстец не меньше, чем воин, сеньор Кальдерон, – засмеялась Лукреция. – А я никогда не выезжала за пределы Рима. Так что мне тоже не терпится… хоть я и боюсь покидать семью, когда пахнет войной.

– Не беспокойтесь. С ними ничего не случится. Я обещаю вам. – Он немного помолчал, а затем добавил: – А когда все закончится, вы вернетесь домой. Без вас этот город станет серым и скучным.

– Спасибо. – Лукреция внимательно посмотрела на молодого человека. Он говорил привычные ей слова, которые она сотни раз слышала от послов и придворных, но было в них что-то, отчего у нее наворачивались на глаза слезы. Ах, должно быть, она просто перенервничала из-за скорого отъезда.

Комната наполнилась слугами, и Лукреция вернулась к своим хлопотам.