Действие третье

Сцена I

Меркуцио, прошу тебя, уйдем:
День жарок, и не дома Капулетти;
А встреть мы их – быть ссоре: в зной такой
Клокочет кровь, и так легко взбеситься.

Идите вслед за мной, мне нужно с ними
Поговорить. – Синьоры, добрый день!
С одним из вас я обменяюсь словом.

Мы говорим на площади; зайдем
Куда-нибудь, чтоб обсудить спокойно,
В чем состоят обиды ваши, – или
Совсем уйдем: все тут глядят на нас.

И пусть глядят, – на то глаза даны;
Ни для кого не тронуся я с места.

Ну, хорошо, синьор, довольно; вот
Мой человек идет.

Будь я повешен,
Когда твою ливрею носит он!
Ты вызови его на поединок,
И будет он готов тебе служить;
Твой человек он только в этом смысле.

Моя любовь к тебе, Ромео, может
Придумать лишь одно тебе названье:
Ты – негодяй.

Причина, по которой
Тебя любить, Тибальдо, должен я,
Мне не дает отдаться взрыву гнева
За дерзкие слова твои. Я вовсе
Не негодяй. Итак, прощай; я вижу —
Не знаешь ты меня.

Мальчишка, это
Не извинит тех оскорблений, что
Нанес ты мне. Ну, вынимай же шпагу.

Я никогда тебя не оскорблял;
Тебя люблю я больше, чем ты можешь
Вообразить, не зная о причине
Моей любви. Мой добрый Капулетти,
Чье имя мне так мило, как мое,
Не горячись.

Позорное смиренье!
Alla stoccata устранит его.
Ну, крысолов Тибальдо, выходи.

Что тебе нужно от меня?

Меркуцио, вложи свой меч в ножны.

Ну, синьор, делайте же ваше passade.

Бенволио, меч обнажи и выбей
Оружие из рук их. Господа,
Не стыдно ль вам! Оставьте эту ссору.
Меркуцио! Тибальдо! Герцог драки
На улицах Вероны запретил.
Постой, Тибальд! Меркуцио!
Тибальдо и его приверженцы уходят.

Я ранен;
Чума на вас, – на оба ваши дома!..
Покончено со мной… и он ушел!
И неужли совсем он цел остался?

Ты ранен?

Да, – царапина одна,
Царапина, но этого довольно.
Эй, паж, ступай и приведи врача.

В какой-нибудь дом отведи меня,
Бенволио, не то – я упаду
Без чувств. Чума на оба ваши дома!
Я из-за них стал пищей для червей,
И мне конец. – Чума на оба дома!

Из-за меня смертельно ранен друг мой
И родственник столь близкий государя!
Ругательством Тибальда честь моя
Запятнана, – Тибальда, что за час
Тому назад был все равно, что брат мне.
О, милая Джульетта, красота
Твоя мой нрав железный умягчила
И сделала изнеженным меня!

Ромео, о Ромео! умер храбрый
Меркуцио! дух доблестный его,
Безвременно презревши эту землю,
На небеса подняться поспешил.

Дня этого зловещая судьба
На много дней продлится; им беда
Лишь началась, а кончится с другими.

Вот бешеный Тибальд идет опять.

Он жив, свою победу торжествуя,
А между тем Меркуцио убит!
Прочь от меня, уступчивая кротость!
Пусть бешенство теперь ведет меня!
Тибальд, ты дал мне имя негодяя —
Возьми его; Меркуцио душа
Еще парит у нас над головами
И ждет твоей, чтоб вместе улететь.
Иль ты, иль я, иль оба мы должны
Сопутствовать ему.

Мальчишка жалкий,
Ты был его приятелем, и ты
С ним полетишь.

Ну, это меч решит.

Беги, беги, Ромео!
Тибальд убит, и граждане в тревоге.
Чего ж ты здесь растерянный стоишь?
Приговорит тебя ведь герцог к смерти,
Когда тебя застанут здесь. Беги!

Моя судьба глумится надо мною.

Что ж ты стоишь? Беги, беги, Ромео!

Куда бежал тот, кто убил Меркуцио?
Куда ушел Тибальд, его убийца?

Вот он лежит.

Вставай, иди за мной,
Я требую во имя государя.

Где подлые зачинщики резни?

Я рассказать могу вам, государь,
Подробности несчастной этой ссоры.
Вот человек, которым был убит
Твой родственник Меркуцио. Лежит он
Убитый сам за то рукой Ромео.

Племянник мой Тибальдо, брата сын!
О, герцог, муж мой, дядя! пролилась
Кровь милого племянника! О, герцог,
О государь, когда ты справедлив,
За нашу кровь пролей ты кровь Монтекки!
Племянник мой!..

Бенволио, кто был
Зачинщиком кровавой этой драки?

Тибальдо, что убит рукой Ромео.
С ним ласково Ромео говорил,
Прося понять безумье этой ссоры;
Грозил ему и вашим гневом он;
Но это все, – хоть высказано было
С спокойствием во взглядах и словах
И с кроткою мольбою, – не могло
Взрыв бешенства Тибальда успокоить;
Остался он к внушеньям мира глух —
И бросился с пронзающей сталью
На смелого Меркуцио; и тот,
Не менее горячий, чем Тибальдо,
С противником вступил в смертельный бой.
С воинственным презреньем отражал он
Смерть от себя и отсылал обратно
Ее врагу, который, в свой черед,
Искусно отражал ее. Ромео
Вскричал: «друзья, довольно, перестаньте!»
Быстрее слов была его рука —
И выбила клинки их роковые;
Но из-под ней успел уже Тибальд
Меркуцио нанесть удар смертельный.
Тибальд бежал, но вслед затем вернулся.
Тут бешенством Ромео закипел,
И в тот же миг они вступили в битву.
Еще меча я вынуть не успел,
Чтоб их разнять, как уж упал Тибальдо.
Убив его, Ромео убежал.
Вот истина, клянусь моею жизнью.

Он родственник Монтекки и, понятно,
Он, ради их, неправду говорит.
До двадцати сражавшихся тут было,
А между тем один Тибальд убит.
Прошу я вас о правосудьи, герцог!
Обязаны вы правый суд свершить, —
Тибальд убит, его убил Ромео,
А потому и он не должен жить.

Но он убил того, кто был убийцей
Меркуцио; за дорогую кровь
Меркуцио кто должен заплатить мне?

Конечно, не Ромео, государь!
Он другом был Меркуцио, и он
Убил того, кого б казнил закон;
Вот вся его вина.

И за нее
Немедленно его мы изгоняем.
От ваших ссор и сами мы страдаем:
Тут пролилась родная кровь моя,
И накажу за это строго я,
Так что, неся тяжелую расплату,
Оплачете вы все мою утрату.
Ко всем мольбам останусь я глухим;
Ни слезы, ни мольбы, ни извиненья
Здесь искупить не могут преступленья,
И потому – не прибегайте к ним.
Пусть поспешит Ромео удалиться,
А если нет – он с жизнию простится.
Прощать убийц! да это все равно,
Что с ними быть в убийстве заодно.

Сцена II

Вперед, вперед, на огненных ногах,
Неситеся быстрее, кони Феба,
К его дворцу. Когда б у вас возницей
Был Фаэтон, погнал бы он хлыстом
К закату вас, и ночь бы наступила
Немедленно. Любви подруга, ночь!
Раскинь свое густое покрывало,
Чтобы ничьи нескромные глаза
Во тьме твоей Ромео не видали;
Чтоб кинулся в объятья он мои,
Подкравшися неслышно и незримо.
Влюбленные способны видеть все,
Что нужно им, довольствуйся светом
Их красоты; когда любовь слепа,
То более всего ей ночь подходит.
Приди же, ночь степенная, скорей, —
Вся в черное одетая матрона, —
И научи меня – как проиграть
Мне в той игре, которую ведут
Два девственных и непорочных сердца.
Прикрой мою бунтующую кровь,
Которая в лицо мне ударяет,
Ты черною одеждою своей,
Пока моя стыдливая любовь,
Смелее став, не свыкнется с той мыслью,
Что в истинной любви все – только скромность.
Приди же, ночь, скорей; приди, Ромео,
Мой день во тьме; на крыльях этой ночи
Ты явишься мне чище и белей,
Чем первый снег у ворона на перьях.
О, тихая, ласкающая ночь,
Ночь темная, приди, дай мне Ромео.
Когда же он умрет, возьми его
И раздроби на маленькие звезды:
Украсит он тогда лицо небес,
Так что весь мир, влюбившись в ночь, не будет
Боготворить слепящий солнца свет.
Купила я себе приют любви,
Но не вошла еще я во владенье;
Я продана сама, но покупщик
Пока еще не пользуется мною.
Мне этот день томителен, как ночь
Пред праздником томительна ребенку,
Который ждет и не дождется дня,
Чтобы надеть готовые обновки.
Входит кормилица с веревочною лестницей.
Но вот идет кормилица моя
И весть несет. Небесным красноречьем,
Мне кажется, владеет тот язык,
Что имя лишь Ромео произносит.
Что нового? Что у тебя там, няня?
Веревки, что ль, которые тебе
Велел принесть Ромео?

Да, веревки.

Ах, что с тобой? что ты ломаешь руки?

О, горе мне! Он умер, умер, умер!
Пропали мы, погибли, синьорина;
Злосчастный день! скончался, мертв, убит!

Иль небеса так злобны?

Зол Ромео,
А небеса не могут злыми быть.
Ромео! о, Ромео! кто бы мог
Когда-нибудь себе представить это?

Ты демон, что ль, что мучишь так меня?
Твои слова, ведь это – пытка ада!
Или убил Ромео сам себя?
Скажи лишь «да» – простое это слово,
Простое «да» способно отравить
Скорей, чем взгляд смертельный василиска.
Я – уж не я, коль есть такое «да»,
Когда глаза закрылись, о которых
Ты скажешь «да». Так говори же «да»,
Когда убит он; если ж нет, то – «нет».
Ты порешишь одним коротким звуком,
Блаженству мне отдаться или мукам.

Сама, сама я видела ту рану;
Ужасный знак! – тут, на его груди…
Несчастный труп, – и бледный точно пепел,
Весь, весь в крови, в запекшейся крови!
При виде том я в обморок упала.

Разбейся же, о сердце: ты – банкрот,
Разбейся вдруг; глаза мои, в темницу!
Уж больше вам на воле не смотреть.
Презренный прах, отдайся снова праху;
Пусть кончится скитальчество твое
Здесь на земле; ты и Ромео – оба
Покойтеся вдвоем под крышкой гроба!

Тибальд, Тибальд, мой ласковый Тибальд,
И лучший друг, какого я имела,
Тибальд, такой честнейший господин!..
И дожила я до его кончины!

Какой на нас нанесся ураган?
Ромео мой убит, Тибальдо умер!
Мой дорогой кузен и мой супруг,
Что мне еще дороже. Если так,
Труби, труба, всеобщую погибель!
Кто жив еще, коль этих двух уж нет?

Тибальд убит, его убил Ромео,
И изгнан он.

О, Боже, неужели
Тибальда кровь Ромео пролил?

Да.
Злосчастный день! да, да, он пролил, пролил!

Цветущее лицо, с змеиным сердцем!
Скрывался ли в таком прекрасном гроте
Когда-либо дракон? Злодей-красавец!
Ты, ангелу подобный падший дух!
О, ворон злой, но в перьях голубицы!
Свирепый волк во образе ягненка!
Тварь гнусная с божественным челом!
Контраст всему, чем кажешься ты с виду!
Святой в грехах, в почете негодяй!
О, что ж тебе, природа, остается
Творить в аду, когда ты духу зла
Дала приют в раю столь нежной плоти?
Видал ли кто столь чудный переплет
На книге с столь позорным содержаньем?
Как мог обман подобный обитать
В таком дворце роскошном?

Нет в мужчинах
Ни совести, ни честности, ни правды;
И все они лгуны и лицемеры:
Никто из них не соблюдает клятв.
Где мой слуга? – Подай мне aqua vitae.
Несчастие такое, это горе
До времени состарило меня…
Позор тебе, позор тебе, Ромео!

Пусть волдыри покроют твой язык,
За эту брань. Не на позор Ромео
Родился в свет, и на его чело
Бессовестный позор взойти стыдится:
Оно есть трон, где восседает честь,
Единая властительница мира.
О, что за зверь была я, что его
Бранила так!

Но неужели хвалит
Того, кто был убийцею кузена?

Могу ль о нем я дурно говорить?
Он мой супруг. – Мой бедный муж, кто имя
Твое добром помянет, если я,
Твоя жена не больше трех часов,
Его уже так истерзать успела?
За что ж убил, негодный ты, кузена?
За то, что он, негодный мой кузен,
Хотел убить тебя, мой муж. Прочь слезы
Безумные, вернитесь к своему
Источнику: вы – данники печали,
И счастью дань ошибкой принесли.
Живет мой муж, которого Тибальдо
Хотел убить, а сам Тибальдо умер…
Все радость тут; из-за чего ж я плачу?
Но слово здесь я слышала одно,
Что хуже, чем Тибальда смерть: убило
Оно меня, и позабыть его
Желала б я; но в памяти моей,
Увы! оно настойчиво гнездится,
Как тяжкий грех у грешника в уме.
Тибальд убит, а мой Ромео изгнан!
И это «изгнан», только слово «изгнан»
Убило мысль о тысячах Тибальдо.
Тибальда смерть – достаточное горе,
Хотя бы все несчастье было в ней.
Но ежели, сообщество любя,
Беда с бедой должна соединяться,
То почему за вестью, что Тибальд
Убит, тотчас не сказано мне было,
Что мой отец иль мать моя, иль оба
Скончалися они? Такое горе
Я выплакать могла бы. Но сказать —
«Тибальд убит» и вслед за тем прибавить:
«Ромео изгнан» – значит умертвить
Отца и мать, Тибальдо и Ромео,
И самую Джульетту, – всех убить!
Ромео изгнан! Ужасу сих слов
Нет ни конца, ни меры, ни предела, —
Их бедствия нельзя изобразить.
Где мать, отец?

Рыдают над Тибальдом.
Ты к ним пойдешь? Я провожу тебя.

Нет, путь они слезами омывают
Там раны у покойника, а я
Об изгнанном Ромео буду плакать,
Когда уже просохнут слезы их.
Возьми веревки. – Бедные веревки,
Обмануты вы так же, как и я:
Ромео изгнан, путь к моей постели
Устроил он из вас, но я, девица,
Так и умру девицею-вдовой.
Кормилица, пойдем, возьми веревки,
Хочу я лечь на брачную постель.
Ромео мой не посетит ее,
Пусть смерть возьмет девичество мое!

Иди в свою ты комнату, а я
Найду его, чтобы тебя утешить.
Я знаю, где он. Слушай, твой Ромео
Здесь будет в эту ночь; пойду к нему —
Скрывается он в келье у Лоренцо.

Иди, иди, отдай ему вот это
Кольцо; скажи, чтоб он пришел проститься.

Сцена III

Ну, выходи, Ромео, выйди трус;
Печаль в твои достоинства влюбилась,
И с бедствием повенчан ты.

Отец,
Что нового? Чем герцог порешил?
Какое мне грозит знакомством горе,
Которого еще не знаю я?

Мой милый сын, ты слишком хорошо
Знаком и так с угрюмою печалью.
Известие о приговоре принца
Тебе принес я.

В чем он состоит?
Не в смерти ли?

Он не на столько строг:
Ты присужден не к смерти, а к изгнанью.

К изгнанию? Будь милостив, скажи,
Что к смерти: мне страшней гораздо ссылка;
Не говори ты мне о ней, отец.

Ты изгнан лишь отсюда, из Вероны;
Не унывай: обширен Божий мир.

Вне стен ее нет никого мира;
Там мука лишь, чистилище и ад.
Изгнание отсюда есть изгнанье
Из мира, а изгнание из мира
Есть та же смерть, с названием другим,
Неправильным; и называя смерть
Изгнанием, ты голову мне рубишь
Секирою из золота, следя
С улыбкою за гибельным ударом.

О, смертный грех – твоя неблагодарность!
Проступок твой, по нашему закону,
Смерть заслужил, но добрый герцог наш,
Из милости к тебе, закон нарушил,
И приговор он смертный заменил
Изгнанием. Большая это милость,
И этого не понимаешь ты!

Мученье, а не милость; небеса —
Здесь, где живет Джульетта. Каждый кот,
Собака, мышь, последнее творенье
Ничтожное – живут здесь, в небесах, —
Все на нее тут могут любоваться;
Ромео – нет. У мух навозных больше
Почетных прав, свободы для любви,
Чем у него: они свободно могут
К ее руке прекрасной припадать,
Бессмертное блаженство похищать,
По временам, с ее невинных губок,
Что, в чистоте девической своей,
Самих себя касался, краснеют.
Дозволено все это делать мухам,
Мне ж велено от этого бежать;
Им – воля, мне – изгнание. И ты
Мне говоришь, что ссылка лучше смерти!
Иль у тебя нет яда под рукой,
Иль острого ножа, или другого
Готового орудия для смерти,
Лишь бы не столь ужасного, как ссылка,
Чтобы меня убить? – Я изгнан… О!
Ведь это слово грешники в аду
Со скрежетом и стоном произносят;
Как у тебя, духовного лица,
Врача души, решителя грехов
И моего испытанного друга —
Как у тебя теперь достало духу
Меня терзать ужасным словом «изгнан»?

Помешанный, безумный человек!
Дай мне сказать два слова.

Чтоб опять
Заговорить о ссылке?

Я хочу
Оружье дать тебе, чтоб это слово
Ты отразил. В беде услада – мудрость.
Она тебя утешит и в изгнаньи.

Опять оно, изгнанье! – К черту мудрость!
Не может, ведь, создать она Джульетту,
Переместить Верону, отменить
Мой приговор. Когда она бессильна,
То нечего о ней и говорить.

Я вижу, что нет слуха у безумцев.

Как быть ему, когда у мудрецов
Нет зрения?

Обсудим-ка с тобою
Твои дела.

Как можешь ты судить
О том, чего не чувствуешь? Когда бы
Ты молод был, как я, любил Джульетту,
Обвенчан был лишь час тому назад,
Сведен с ума и умертвил Тибальда
И изгнан был, как я, – тогда бы ты
Мог говорить; ты волосы бы рвал
И на землю упал бы так, как я,
Чтоб мерку снять для будущей могилы.

Вставай, уйди, Ромео! Милый, спрячься.

Не спрячусь я, пока пары от вздохов
Меня от глаз не скроют, как туман.

Кто там стучит? кто там? – Вставай, Ромео.
Вставай; тебя здесь могут захватить. (Стучат.)
Беги в мою молельную. – Сейчас!
О, Господи, как он упрям. – Иду! (Стучат.)
Кто громко так стучится? Вы откуда?
Что нужно вам?

Впустите, и тогда
Узнаете. Синьорою Джульеттой
Я прислана.

О, если так, добро
Пожаловать.

Святой отец, скажите —
Где муж моей синьоры, где Ромео?

Вон, на полу, он опьянел от слез.

Как и моя синьора: с нею то же.
О, горькое сочувствие! бедняжки!
Как раз вот так лежит она и плачет
Безудержно. – Да будьте же мужчиной;
Ну, встаньте для Джульетты, для нее!
Зачем вздыхать так глубоко?

Ах, няня!

Синьор, синьор, ведь смерть – конец всему.

Ты о Джульетте здесь упомянула?
Ну, что она? считает ли меня
Она теперь убийцей закоснелым?
Ведь колыбель счастливых наших дней
Я запятнал столь близкою ей кровью!
Что делает, что говорит она,
Она, моя супруга в тайном браке, —
Теперь, когда расторгнут наш союз?

Да ничего не говорит, все плачет;
То упадет в постель, то вскочит снова,
Зовет Тибальда, вскрикнет вдруг «Ромео!»
И падает.

Как будто это имя
Убьет ее внезапно, точно пуля,
Подобно как ее кузен убит
Проклятою рукой того ж Ромео!
Скажи, монах, скажи мне, где та часть
Презренная вот этой самой плоти,
Где имя то гнездится, чтобы я
Разрушить мог приют тот ненавистный!

Мужчина ль ты? По виду – да, мужчина,
Но женские ты проливаешь слезы
И действуешь, как неразумный зверь.
О, женщина, во образе мужчины,
В двух видах зверь! меня ты изумляешь.
Клянусь святым я орденом моим,
Я думал, что характером ты тверже.
Ты умертвил Тибальда, а теперь
Себя убить ты думаешь – и вместе
Убить жену, живущую тобою,
Проклятие обрушив на себя!
Что восстаешь ты на свое рожденье,
На небо, землю, – так как все они
В тебе слились, и ты намерен разом
Расторгнуть их тройной союз. Стыдись!
Позоришь ты свой образ и свой разум,
Свою любовь, – ты ими наделен
С избытком, но, как ростовщик, не хочешь
Извлечь из них ту истинную пользу,
Которая украсила бы их.
Что сделалось с твоею благородной
Наружностью? На восковую куклу
Ты стал похож, утратил твердость мужа;
Твоя любовь – лишь клятвопреступленье,
Так как убить ты хочешь ту любовь,
Которую поклялся ты лелеять;
Твой ум, краса и тела и любви,
В поступках их обоих исказился:
Как порох у неловкого солдата
В его суме: он вспыхнул вдруг, – и ты
Разорван им, не зная – как владеть
Орудием для собственной защиты.
Ну, полно, встань, ободрись; ведь, Джульетта,
Из-за которой чуть не умер ты,
Жива, – и в этом случае ты счастлив.
Тебя Тибальд хотел убить, но ты
Убил его, – и здесь ты тоже счастлив.
Закон, что смерть сулил тебе, смягчен:
Ты не казнен, а изгнан, – снова счастье!
Да, сыплются все блага на тебя,
Фортуна льнет к тебе, облекшись в лучший
Наряд, но, как сердитая девчонка,
Ты дуешься на счастие свое
И на любовь свою. Остерегайся, —
Не то – дойдешь до жалкого конца.
Ступай к своей возлюбленной, как было
У словлено; к ней в комнату войди,
Утешь ее; но там не оставайся
До той поры, как ставят часовых, —
Иль в Мантую тебе уж не пробраться.
Жди в Мантуе, пока мы не найдем
Возможности всем объявить о браке,
С ним помирить друзей и испросить
Прощения у герцога. В Верону
Мы вызовем тогда тебя, – и радость
Твоя сильней в сто тысяч будет раз,
Чем этот плач при отправленьи в ссылку.
Кормилица, ступай вперед, поклон
Мой передай синьоре; пусть уложит
Пораньше всех своих домашних спать, —
Не мудрено устроить это: все
Утомлены своим тяжелым горем.
Скажи ей, что идет Ромео.

Боже!
Готова я остаться тут всю ночь —
Разумные такие речи слушать.
Ученость-то, ученость-то что значит!
Я госпоже моей скажу, синьор,
Что вы сейчас придете.

Хорошо.
Скажи, чтобы она была готова
Меня бранить.

Вот вам кольцо от ней.
Скорей, синьор, становится уж поздно.

Как это все ободрило меня!

Иди, иди; спокойной ночи. Помни:
Твоя судьба зависит от того,
Чтоб здесь не быть, как станут ставить стражу,
Или чуть свет уйти переодетым.
Жди в Мантуе: чрез твоего слугу,
Которого я отыщу, ты будешь,
По временам, известья получать
О всем, что здесь в твою случится пользу.
Дай руку мне; уж поздно; ну, прощай,
Спокойной ночи.

Если б эта радость,
Что выше всех других, не призывала
Меня теперь, то было б горько мне
С тобою так поспешно разлучиться.
Прощай.

Сцена IV

Синьор, у нас теперь такое горе,
Что времени еще мы не нашли
Поговорить с Джульеттой; ведь она
Любила так Тибальда, да и я
Его любил. Что делать, родились мы,
Чтоб умереть. Теперь уж очень поздно,
Сегодня уж она не выйдет к нам.
Я сам уж был бы час назад в постели.
Когда б не ваше общество.

В такие
Минуты горя не до сватовства.
Синьора, доброй ночи; передайте
Поклон мой синьорине.

Передам
И расспрошу Джульетту завтра утром,
Что думает она на этот счет.
Теперь она вся отдалась печали.

Синьор Парис, решаюсь поручиться
Я за любовь к вам дочери моей.
Я думаю, – нет, я не сомневаюсь, —
Она во всем послушна будет мне.
Жена, сходи к ней, прежде чем ты ляжешь
В свою постель, и сообщи ей тотчас
О предложеньи сына моего
Париса; и скажи ты ей, что в среду…
Но что у нас сегодня?

Понедельник.

Ужели? Ну, так в среду слишком рано,
А пусть в четверг. Скажи ей, что в четверг
Венчается она вот с этим графом.
(Парису) Вы будете ль готовы к четвергу,
И нравится ль такая вам поспешность?
Отпразднуем мы свадьбу поскромней:
Вот видите, Тибальд убит недавно,
А так как он наш родственник, то скажут,
Что смерть его нам ни по чем, когда
Мы пировать уж слишком шумно будем.
Поэтому, с полдюжины друзей —
И только. Что же думаете вы
О четверге?

Синьор, желал бы я,
Чтобы четверг был завтра!

Хорошо.
Итак, в четверг. Жена, иди к Джульетте
И сообщи о дне венчанья ей.
Синьор Парис, прощайте. – Эй, огня
Мне в комнату! Светите мне. Теперь
Так поздно, что сейчас нам будет можно
Сказать, что очень рано. – Доброй ночи!

Сцена V

Как! хочешь ты уйти? Но далеко
Еще до дня. Не жаворонок это,
А соловей твой робкий слух встревожил;
Он по ночам всегда поет вон там,
На дереве гранатовом. Поверь мне,
Мой дорогой, ты слышал соловья.

Не соловей, а жаворонок пел.
Смотри, моя любовь, как на востоке
Расходятся друг с другом облака
И полосы завистливые света
Подобно бахроме, охватывают их.
Светильники ночные догорели;
Веселый день на цыпочках стоит,
Смотря через туманные вершины
Высоких гор. Я должен уходить,
Чтоб быть живым; иль здесь еще остаться —
И умереть.

Не утренний то свет,
А метеор; его послало солнце,
Чтоб он твоим факелоносцем был
И освещал до Мантуи дорогу.

Пускай меня захватят и убьют;
Согласен я, когда тебе угодно.
Я признаю, что тот вон серый свет
Не утра луч, а только бледный отблеск
От Цинтии; не жаворонка песнь
Небесный свод над нами оглашает.
Приятней мне остаться, чем уйти.
Приди же, смерть! Джульетта так желает.
Не правда ли, моя душа? Мы будем
Беседовать, – теперь еще не день.

День, день! Спеши, беги скорей отсюда!
То жаворонок фальшиво так поет, —
Противная, пронзительная песня! —
А говорят мелодия в ней есть,
Приятные для слуха разделенья;
Неправда все: он разделяет нас.
Слыхала я, что с жабою глазами
Он поменялся: как желала б я,
Чтоб голосом он поменялся тоже!
Встревожил нас он голосом своим;
Объятия он наши расторгает,
И, свой привет трубя лучам дневным,
Отсель тебя, мой милый, прогоняет.
Иди, иди, растет все больше свет.

И вместе с ним – тьма наших мрачных бед.

Синьора!

Что ты, няня?

Ваша мать
Идет сюда; смотрите, берегитесь —
Уже рассвет.

Впусти же день, окно,
И жизнь мою ты выпусти отсюда.

Прощай, прощай! Один лишь поцелуй,
И я спущусь.

Уж ты ушел, мой милый,
Моя любовь, мой муж, властитель, друг!
О, каждый день в течение часа
Должна иметь я о тебе известья:
Ведь для меня так много дней в минуте!
По этому расчету сильно я
Состареюсь до той поры, как снова
Увижу я Ромео моего.

Прощай, мой друг; поверь, не пропущу
Ни одного я случая – послать
Тебе привет сердечный, дорогая.

Ты думаешь, мы свидимся опять?

Да, в этом я сомненья не имею;
И обо всех печалях этих нам
Со временем приятно будет вспомнить.

О, Господи, к предчувствиям зловещим
Склонна душа моя: теперь, когда
Ты там, внизу, сдается мне, что вижу
Я мертвеца во глубине могилы…
Или глаза так изменяют мне,
Иль бледен ты.

Поверь, что точно так же
Ты бледною мне кажешься отсюда.
Скорбь жадная пьет нашу кровь. Прощай!

Тебя зовут изменчивой, Фортуна;
А если ты изменчива, то что
Тебе до тех, кто верен? Оставайся
Изменчивой: тогда, надеюсь, ты
Вернешь его мне скоро.

Дочь, ты встала?

Кто там зовет? Не мать ли? Неужели
Она еще спать не легла, до поздней
Такой поры, или так рано встала?
Зачем она идет в подобный час?

Джульетта, как ты чувствуешь себя?

Нехорошо.

Все плачешь о кузене?
Иль из земли его ты хочешь вырыть
Потоком слез? Когда б ты и могла,
То все ж его ты воскресить не можешь.
Оставь свой плач: печаль есть знак любви,
Излишество печали – безрассудство.

Но дайте мне поплакать о такой
Чувствительной утрате.

Так ты будешь
Лишь чувствовать свою утрату: друга
Не воскресишь.

Но, чувствуя утрату,
Я не могу не плакать и о друге.

Нет, девочка, не столько о Тибальдо
Ты плачешь, как о том, что жив мерзавец,
Что умертвил его.

Какой мерзавец?

Да тот же все, Ромео.

(в сторону) Вот уж это
Название совсем нейдет к нему.
(Громко) Прости ему Господь, а я прощаю
От всей души, хотя никто, как он,
Не причинял еще мне столько горя.

Тем именно, что он, убийца, жив.

И далеко от рук моих. Никто бы
Не мог отметить так хорошо, как я,
За смерть кузена!

О, не беспокойся:
Мы отомстим, Джульетта. Полно плакать.
Там, в Мантуе, где этот подлый ссыльный
Теперь живет, есть некто у меня
Кому я поручу поднесть такого
Питья ему, что и Ромео скоро
Отправится к Тибальду; и тогда,
Надеюсь, ты довольна будешь.

Нет.
Не буду я довольна до тех пор,
Пока его я не увижу… мертвым…
Да мертвым стало сердце у меня,
Тоскуя о покойнике. Синьора,
Найдите лишь такого человека,
Который бы отнес Ромео яд;
А я его так хорошо составлю,
Что тотчас же спокойно он заснет,
Приняв его. Как больно сердцу – слышать
Ромео имя и не обладать
Возможностью пойти к нему тотчас же,
Чтоб всю любовь, которую к Тибальдо
Питала я, обрушить на убийцу!

Готовь свой яд; такого человека
Я отыщу. Теперь же, дочь моя,
Скажу тебе я радостную новость.

В столь грустные минуты радость кстати;
В чем эта новость состоит, синьора?

Дитя мое, заботлив твой отец:
Чтобы тебя избавить от печали,
Он выбрал день для радости внезапной,
Нежданной для тебя и для меня.

Какой же день? Какая это радость?

Дитя мое, в четверг, поутру, в храме
Петра тебя прекрасный граф Парис,
Достойный, благородный, назовет
Счастливою своей женой.

Нет, храмом
Петра клянусь, святым Петром клянусь,
Что не назвать ему меня женою!
Да и притом, я так изумлена
Поспешностью такою. Как возможно,
Венчаться с тем, кто моего согласья
На этот брак не спрашивал? Синьора,
Пожалуйста, скажите вы отцу,
Что выходить я замуж не желаю
Покуда; а когда пойду, клянусь,
Я выберу скорее уж Ромео, —
Которого так ненавижу я, —
Чем графа. Да, действительно, сказали
Вы новость мне!

Вот твой отец идет.
Скажи ему сама, и ты увидишь —
Как примет он решение твое.

С закатом дня роса на землю сходит,
Но моего племянника закат
Принес нам дождь. Что, девочка-фонтан?
Ты все в слезах, не унялся их ливень?
Теперь в твоем миниатюрном теле
И море есть, и ветер, и ладья:
Твои глаза, что я назвал бы морем,
Вздымаются приливом горьких слез;
Средь этого соленого потока
Плывет ладья – твое, Джульетта, тело;
А ветер, что с потоком этим спорит
Так бешено, изображают вздохи.
И если штиль внезапный не придет,
Твою ладью сломает эта буря.
Ну, что, жена, передала ль ты ей,
Что мы с тобой решили?

Да, синьор;
Но ничего она не хочет слышать,
И вас она благодарит. Уж лучше б
С могилой ей, безумной, повенчаться!

Постой, жена; дай мне понять, – ужели
Ломается и нам неблагодарна?
Иль гордости не чувствует она?
Или себя счастливой не считает
Тем, что в мужья мы выбрали для ней
Достойного такого человека?

Я выбором подобным не горжусь,
Но за него я все ж вам благодарна.
Я не могу гордиться тем, что мне
Не нравится, но благодарной быть
Могу я и за ненавистный дар,
Придуманный любовью.

Что за вздор!
Ты чересчур мудришь. Что это значит?
То я «горжусь», и вас «благодарю»,
То «не горжусь» «и все же благодарна»,
Но, госпожа причудница, оставь, —
Не нужно мне твоих благодарений,
Ни гордости, – а к четвергу готовь
Прекрасные суставчики свои,
Чтобы идти во храм Петра с Парисом,
Иль я тебя насильно потащу.
Прочь с глаз моих, зеленый ты стервенок!
Вон, сволочь, дрянь, с безжизненным лицом

Ну, можно ль так? Иль ты сошел с ума?

Отец, молю вас выслушать меня
С терпением; сказать мне дайте слово.

Прочь от меня, негодная девчонка,
Упрямая ты тварь! знай наперед:
Или в четверг отправишься ты в церковь,
Иль никогда являться мне не смей.
Молчи, не возражай, не отвечай мне;
Мои уж руки чешутся… Жена,
Считали мы благословеньем Бога,
Что Он нам дал одну лишь эту дочь;
Но вижу я теперь, что и одна —
Излишний дар, что в ней проклятье наше.
Прочь, подлая!

Спаси ее, Господь!
Стыд вам, синьор, так девочку позорить.

А почему, моя синьора Мудрость?
Сдержи язык, благая Осторожность,
Ступай болтать с подобными себе.

Я ничего дурного не сказала.

Проваливай!

Иль говорить нельзя?

Молчи, молчи, бормочущая дура!
Побереги премудрость ты свою
Для болтовни за чаркою; а нам
Нужды в ней нет.

Ты слишком горячишься.

Но, Господи Владыка! это сводит
Меня с ума. Ведь я и днем и ночью,
Во всякий час, за делом, за игрой,
Наедине и в обществе – все думал,
Как мужа ей найти – и вот, нашел
Ей жениха из знатного семейства:
Он молод и воспитан, и богат,
Красив, умен; он обладает всем,
Чего желать возможно человеку; —
И вдруг теперь – вот эта дура, плакса
Негодная, вот эта кукла, дрянь,
Когда само ей счастье лезет в руки,
Ломается и хнычет: «не пойду
Я замуж», «я еще так молода»,
«Я не могу любить его»; «простите,
Прошу я вас». Ну, хорошо, прощу;
Но если ты не выйдешь замуж, то
Питайся, где ты хочешь – ты не будешь
Со мною жить. Подумай же об этом,
И вспомни, что шутить я не привык.
Коль ты мне дочь, то выходи за графа.
Не выйдешь – так повесься, голодай,
Будь нищею, на улице подохни, —
Но никогда – клянусь моей душой! —
Я дочерью тебя уж не признаю,
Мое твоим не будет никогда.
Подумай же и знай: сдержу я клятву.

Иль в небесах нет жалости? Ведь, взор их
До дна моей печали проникает.
Мать милая, не прогоняй меня,
Прошу я вас отсрочить брак на месяц,
Хоть на неделю; если же нельзя,
Устройте мне вы брачную постель
В том темном склепе, где лежит Тибальдо.

Не говори: я отвечать не буду.
Что хочешь, то и делай; я с тобою
Покончила.

О, Господи! ах, няня,
Что делать мне? как избежать мне брака?
Муж на земле, а клятва в небесах:
Возможно ль ей на землю возвратиться.
Пока мой муж сам не пришлет ее
Сюда с небес, оставив эту землю?
Дай мне совет, утешь меня. Увы,
Увы, зачем, с какою целью Небо
Устроило такую западню
Против меня, столь слабого созданья?
Что скажешь ты? иль слова утешенья
И радости нет, няня, у тебя?

Есть. Вот оно: Ромео твой – изгнанник;
Всем поручусь, что не посмеет он
Явиться здесь, чтоб требовать супругу;
Прийти сюда он может лишь тайком.
Итак, тебе, я полагаю, лучше
За графа выйти. Славный господин!
В сравненья с ним Ромео – просто тряпка.
Таких живых, прекрасных, светлых глаз,
Как у него, нет у орла, синьора!
Я думаю – и клятву я даю —
Что счастлива ты будешь в этом браке.
Он первый брак твой превосходит всем.
Но если бы он даже был не лучше,
То первого теперь уж мужа нет:
Хоть он и жив, но для тебя он умер.

Ты говоришь от сердца?

И от всей
Моей души. На сердце и на душу —
Проклятие, когда не так.

Аминь.

Что?

Ты чудно так утешила меня.
Теперь ступай и матушке скажи,
Что я ушла к духовнику, к Лоренцо.
Разогорчив отца, в моем грехе
Я принести желаю покаянье.

Сейчас иду. Вот это – так умно.

О, демон злой, проклятая старуха!
Что может быть преступней, как желать
Чтобы свою нарушила я клятву,
Иль унижать так мужа моего,
Тем языкам, что столько тысяч раз
Превозносил его превыше меры?
Советница негодная, идя;
Отныне мы чужие друг для друга.
Пойду-спрошу – что скажет мне монах:
Коль средства нет, то мужество и. силу
Имею я – сама сойти в могилу.

Отправить