Глава девятая
Тяжелые подводы было велено в путь не брать, а все необходимое тащить на себе, на вьючных лошадях и на легких повозках. Для быстроты передвижения, как объяснил сэр Джон.
— Гордыня, — позже сказал Хуку отец Кристофер. — Гордыня, и больше ничего.
— Гордыня?
— Тащиться обратно в Англию и предъявлять один Гарфлёр в оправдание потраченных денег? Королю такое не по нраву. Ему мало пнуть эту шавку Францию, надо еще накрутить ей хвост…
Шавка Франция пока дремала. Соглядатаи доносили, что вражеская армия растет, однако вокруг Руана стояла совершенная тишь. Поэтому король Англии решил показать миру, что поход от Гарфлёра до Кале его не страшит.
— Не так уж тут далеко, — объяснил своим людям сэр Джон. — Неделя пути.
— А какая нам польза от недельного похода по Франции? — спросил Хук отца Кристофера.
— Никакой, — честно ответил священник.
— Тогда зачем?
— Явить величие. Показать, что французы беспомощны.
— И при этом идти без подвод?
Отец Кристофер усмехнулся.
— Чтоб беспомощные французы нас не догнали. Вот был бы удар, а, Хук? Двести тяжелых подвод слишком замедлят путь, придется оставить их здесь. Только кони и шпоры, и дьявол раздери отстающих.
«Слушать меня! — вспомнил Хук голос сэра Джона, ворвавшегося в "Le paon" и грохнувшего рукоятью меча по пивной бочке. — Никто не спит? Все слышат? С собой брать еды на восемь дней! И все стрелы, сколько можете нести! Оружие, доспехи, стрелы и еда — больше ничего! У кого увижу что другое, кроме оружия, доспехов, стрел и еды, забью лишнее ему в брюхо и вытащу через зад! В походе идем быстро!»
— Все повторяется, — заметил отец Кристофер на следующее утро.
— Как так? — не понял Ник.
— Что ты знаешь из прошлого, Хук?
— Что моего деда убили и отца тоже.
— Как меня умиляют счастливые семьи! Нет, Хук, вспомни времена прадедов, когда королем был третий из Эдуардов. Он тоже приплыл в Нормандию и решил быстренько пройти маршем до Кале, да только его перехватили на полдороге.
— И убили?
— Боже милостивый, нет, конечно! Он побил французов! Про Креси-то ты слыхал?
— Еще бы! — Любой стрелок слышал о битве при Креси — битве, в которой английские лучники победили цвет французского рыцарства.
— Славная битва, в которой Бог был за англичан. Однако Господне благоволение переменчиво.
— Вы думаете, Он не за нас?
— Я подозреваю, что Он за победителей, Хук.
Ник, затачивавший на камне наконечники стрел, мгновение помолчал, обдумывая слова священника. Он вспомнил, как в детстве старики рассказывали о Креси и Пуатье, где на врага обрушивался ливень английских стрел, — и торжествующе поднял в руке узкий наконечник.
— Если встретим французов — мы победим, — убежденно заявил он. — Продырявим их доспехи стрелами.
— У меня есть горестное подозрение, что король думает так же, — мягко ответил священник. — Он и вправду верит, что Бог за нас. Его брат явно убежден в обратном.
— Который из братьев? — спросил Хук.
И герцог Кларенс, и герцог Глостер были здесь же, при войске.
— Кларенс. Он отплывает в Англию.
Ник нахмурился: многие говорили, что герцог Кларенс знает военное дело даже лучше старшего брата.
— А что герцогу за причина? — спросил Хук, оглядывая наконечник: отточенное долгими усилиями острие, когда-то заржавленное, теперь сияло чистым металлическим блеском. Хук смочил пальцы и расправил оперение стрелы.
— Подозреваю, что ему не нравится решение брата. Официально считается, что герцог нездоров, однако для больного он выглядел на редкость цветущим. Кроме того, если Генриха убьют, корона перейдет к Кларенсу.
— Нашего Гарри не убьют! — горячо возразил Хук.
— Попадись мы в руки французам — убьют запросто, — насмешливо отозвался священник. — Правда, Генрих все же слушается советов. Его убеждали возвращаться в Англию, он настаивал на походе к Парижу, в результате мы направляемся в Кале. И дай нам бог добраться до него раньше, чем до нас доберутся французы.
— Вы говорите так, будто мы удираем.
— Не совсем удираем. Но почти. Вспомни красавицу Мелисанду.
— Мелисанду? — озадаченно нахмурился Ник.
— Французы собрались у ее пупка, Хук, а мы засели на правой груди. Теперь наше дело — бежать до левого соска и надеяться, что к ложбинке между грудями французы подоспеют не раньше нас.
— А если успеют?
— Тогда ложбинка станет долиной смерти, так что молись, Хук, чтобы мы быстрее шли, а французы дольше спали.
— Не то время, чтоб думать об удобстве! — громыхал тогда в харчевне сэр Джон. — Нельзя везти стрелы в бочках, потому что бочки не на что грузить! И к черту кожаные диски! Вязать стрелы в пучки, поплотнее!
У стрел в пучках сомнется оперение, точный выстрел уже не сделаешь. Зато плотно связанные стрелы можно прицепить к седлу или нагрузить на вьючную лошадь, так что выбора не было. Стрелы вязали в пучки два дня: король велел брать все стрелы, какие есть, а это значило, что их будут сотни тысяч. Стрелами до отказа загрузили легкие повозки, которые предназначались в поход, но даже этого оказалось мало: всему войску, включая латников, было велено приторачивать вязанки стрел к задней луке седла. Пять тысяч лучников, выступивших в поход, за одну лишь минуту выпускают шестьдесят или семьдесят тысяч стрел, а за минуту ни одно сражение не выиграть.
— Сколько ни есть стрел — их все равно не хватит, — ворчал Томас Эвелголд. — Придется швырять во французов камнями.
В Гарфлёре оставили сильный гарнизон из трех сотен латников и почти тысячи лучников, хотя всех коней — за исключением вышколенных боевых жеребцов, принадлежащих латникам, — король велел взять в поход и нагрузить стрелами. Стрел в Гарфлёре тоже не хватало, однако новые защитники города со дня на день ожидали корабль со стрелами из Англии, где сейчас срочно тесали ясеневые древки, ковали наконечники и готовили оперение.
— Поход будет спешным! — зычно выкликал священник, который за день до выступления армии шествовал по Гарфлёру со свитком пергамента, останавливаясь на каждой улице и зачитывая королевский указ, чтобы довести королевскую волю до каждого. — Не растягиваться, не отставать! Собственность церкви священна! За расхищение церковной собственности — повешение! С нами Господь, мы должны показать, что владеем Францией по Его милости!
— Все слышали? — рявкнул сэр Джон, как только священник двинулся на следующую улицу. — Церковную собственность не трогать! Монашек не насиловать! Богу это не понравится, и мне тоже!
Тем же вечером в соборе Святого Мартина отец Кристофер обвенчал Хука с Мелисандой. Мелисанда не сдержала слез. Хук, преклонив колени перед алтарем с тающими свечами, мечтал услыхать голос святого Криспиниана, однако святой молчал. Еще Хук жалел, что не позвал в церковь младшего брата, хотя звать было некогда: отец Кристофер категорически заявил, что пора венчаться, и притащил Хука с Мелисандой в собор.
— Да не оставит вас Господь, — закончил священник краткую церемонию.
— До сих пор не оставлял, — ответила Мелисанда.
— Значит, молитесь, чтобы Он пребывал с вами и дальше: сейчас нам нужна Божья помощь. — Отец Кристофер обернулся и поклонился алтарю. — Нужна как никогда, — добавил он тревожно. — Бургундцы вышли в поход.
— Нам на помощь? — спросил Хук.
Времена, когда в налатнике с бургундским крестом он смотрел, как французы вырезают целый город, теперь казались слишком давними.
— Нет, — ответил отец Кристофер. — На помощь Франции.
— Но… — начал было Хук и тут же примолк.
— Семейная ссора забыта. Теперь они объединились против нас.
— И все-таки мы выступаем в поход?
— Король упорствует, — невесело выговорил священник и, помолчав, продолжил: — Мы малое войско на краю большой страны. Но хотя бы вы двое теперь соединены навечно. Вас не разлучит даже смерть.
— Слава богу, — выдохнула Мелисанда и перекрестилась.
* * *
В следующий, восьмой день октября — вторник, праздник святой Бенедикты — армия выступила в поход.
Под чистым ясным небом войско двинулось вдоль береговой линии на север. Армия удалялась от города, провонявшего дерьмом и смертью, и Хук почувствовал, как оживает боевой дух солдат. Одни без видимых причин улыбались, другие беззлобно задирали друзей, кто-то, дав шпоры коням, пускался в галоп единственно из удовольствия проскакать по открытому полю.
Сэр Джон Корнуолл командовал авангардом, и его отряд шел в голове колонны. Знамя сэра Джона развевалось на ветру между крестом святого Георгия и флагом Святой Троицы, все три штандарта охраняли латники, позади которых ехали четверо барабанщиков, выбивающих постоянный ритм. Лучники держались впереди, разведывая дорогу и высматривая врагов. В первый же день те устроили засаду, однако никто из людей сэра Джона не пострадал. Французы выскочили из Монтивильера, окруженного стенами города рядом с дорогой, лишь пропустив хорошо вооруженный и бдительный передовой отряд. Из леса посыпались арбалетные стрелы, полтора десятка латников налетели на колонну. Несмотря на бурный отпор, двух англичан им удалось убить и дюжину взять в плен.
После этого французы не показывались, словно вновь погрузившись в дрему, и английские латники со временем перестали надевать доспехи, которые теперь везли на вьючных лошадях. Разноцветные куртки и развевающиеся перед каждым отрядом знамена делали колонну похожей на праздничное шествие. Женщины, пажи и слуги ехали позади латников, ведя с собой запасных лошадей, нагруженных, как и повозки, доспехами, едой и вязанками стрел. Хук, время от времени оборачиваясь в седле, видел позади тонкую дымку пыли, поднимающейся над невысокими холмами и густым лесом. Пыль стояла по всему пути колонны, изгибающемуся между небольшими полями по направлению к реке Сомме. Войско казалось Хуку значительным, хотя на деле насчитывало менее десяти тысяч воинов, и выглядело большим лишь из-за коней, которых вместе с вьючными было двадцать тысяч.
К воскресенью за невысокими тесными холмами, по которым шла армия, открылись пологие долины. Сэр Джон сказал, что неплохо бы в тот же день дойти до Соммы, главного препятствия на пути англичан. После переправы через реку войску останется лишь трехдневный переход до Кале.
— Значит, битвы не будет? — спросил брата Майкл.
Отряд лорда Слейтона тоже шел в авангарде. Сэр Мартин и Томас Перрил явно старались не попадаться на глаза сэру Джону и его людям.
— Говорят, что не будет, — ответил Ник. — Хотя кто знает…
— Французы не станут нам мешать?
— До сих пор ведь не пытались. — Хук, с другими лучниками сэра Джона ехавший на полмили впереди колонны, кивнул на безлюдную равнину. — Может, они только рады, что мы уходим? Решили оставить нас в покое?
— Ты уже был в Кале, да? — Майкл не переставал удивляться тому, что старший брат побывал так далеко и повидал так много.
— Странный городишко. Необъятная стена, огромная крепость и тесная груда зданий. Зато оттуда можно отплыть домой, Майкл. Домой!
— Только-только приехать успел… — с тоской протянул Майкл.
— Может, нас привезут сюда на следующий год, довершить начатое. Гляди! — указал Хук вперед, на мерцающее пятно среди коричневых, золотистых и желтых листьев. — Должно быть, река.
— Или озеро, — пожал плечами Майкл.
— Местность, что мы ищем, называется Бланштак.
— Вот же придумали имечко, — усмехнулся Майкл.
— В Бланштаке есть брод. Переправимся — и считай что дома.
Хук обернулся на стук копыт: к нему галопом скакали сэр Джон с полудюжиной латников. Командующий, с непокрытой головой и в одной кольчуге, осадил Люцифера.
— Видел, Хук? — оживленно кивнул он влево, где за гребнем низкого холма виднелось море.
— Что именно, сэр Джон?
Командующий указал мелкий белый выступ на морском горизонте.
— Гри-Нэ! Серый нос, Хук!
— Что такое Серый нос?
— Мыс, всего полдня пути от Кале! Видишь, как мы близко!
— Три дня верхом?
— На Люцифере — два. — Командующий потрепал гриву жеребца и обернулся посмотреть на равнину. — Там река?
— Похоже на то, сэр Джон.
— Значит, Бланштак где-то рядом! То самое место, где третий Эдуард переходил через Сомму по пути на Креси! Может, с ним шел и твой прадед, Хук?
— Он был пастух, сэр Джон. За всю жизнь ни разу не стрелял из лука.
— Зато метал камни из пращи, — добавил Майкл, хоть и робел от присутствия командующего.
— Как Давид с Голиафом, да? — откликнулся сэр Джон, не отводя взгляда от мыса. — Слыхал, тебя повенчали, Хук?
— Да, сэр Джон.
— Женщины это любят, — мрачно протянул командующий, но тут же оживился. — А мы любим женщин! Она хорошая девушка, Хук. — Он вновь вгляделся в клочок земли на горизонте. — Ни единого француза!..
— Вон там всадник, — тихо заметил Майкл.
— Там — кто? — бросил сэр Джон.
— Вон там, — указал Майкл на заросли примерно в миле впереди. — Всадник, господин.
Сэр Джон, вглядываясь в деревья, молчал.
— Верно, сэр Джон, — подтвердил Хук, разглядевший неподвижного всадника в тени густых деревьев.
— Выродок за нами следит. Можешь его оттуда выкурить, Хук? Он наверняка знает, где эти чертовы французы стерегут брод. Только не дай ему уйти, а выгони на нас.
Хук оглядел равнину в поисках путей, чтобы обогнуть всадника и остаться незамеченным.
— Наверное, получится, сэр Джон.
— Тогда за дело.
Взяв с собой брата, Скойла-лондонца и Тома Скарлета, Хук поскакал назад, к приближающейся армии, и затем вниз по пологому склону, укрывшему всадников от француза. Там он свернул с дороги на восток и, пришпорив Резвого, пронесся галопом через луг, скрытый от глаз француза рощей и высокими кустарниками. Участки полей разгораживались не заборами, а канавами, через которые кони легко перепрыгивали, в ложбинах между возвышенностями четверо лучников оставались незамеченными. Хук вновь повернул на север. Справа крестьянин пахал поле. Два вола с трудом тащили большой плуг, глубоко погруженный в землю — озимую пшеницу сеяли глубже летней.
— Дождя бы ему! — крикнул на скаку Майкл.
— Не поможет! — отозвался Хук.
Кони вынеслись на пологий пригорок. Открылся вид на долину. Лучники оказались ровно там, где планировал Хук. Пока не сворачивая в заросли, скрывавшие француза, он продолжал двигаться к северу, чтобы отрезать всадника от Соммы. Если, конечно, всадник еще не ускакал. Наверняка он окажется не более чем местным землевладельцем, захотевшим поглазеть на вражескую армию. Впрочем, дворяне должны знать об окрестных новостях куда больше землепашцев, и сэр Джон, решивший допросить француза, явно на это рассчитывал.
Резвый, утомившись скачкой, тяжело дышал, и Хук натянул поводья.
— Луки к бою, — скомандовал он, расчехляя оружие. Уперев цевье одним концом в стремя, он натянул тетиву.
— Нам вроде не велено его убивать, — заметил Том Скарлет.
— Если он из дворян, — Хук не сомневался, что так и есть: француз был конным, — то мечом он владеет хорошо. Только приблизься — снесет тебе голову и глазом не моргнет. А против стрелы мечом не помашешь, ведь так? — Ник наложил стрелу на лук и прижал ее к цевью большим пальцем левой руки.
Потрепав коню шею, он вновь пришпорил Резвого. Теперь лучники приближались к лесу с обратной стороны. Хук видел, что сэр Джон остался на том же пригорке, откуда заметили француза: чтобы не спугнуть врага и не выгнать его из укрытия. Однако француз то ли почуял опасность, то ли уже увидел что хотел. Внезапно он развернулся и дал шпоры коню, направляясь на север, к реке.
— Нелегкая его побери, — ругнулся Хук.
Сэр Джон, заметив отъезжающего француза, немедля пришпорил коня и поскакал вперед вместе с латниками, однако французский конь шел явно резвее утомленных английских лошадей.
— Точно не догонят, — заметил Скойл.
Хук, не ответив, развернул Резвого и дал шпоры. Француз скакал по тропе, уходившей вправо: если выйти наперерез, можно его перехватить. Хук знал, что нагнать всадника ему не удастся, зато оставался шанс приблизиться на лучный выстрел. Француз, обернувшись в седле, увидел Хука с лучниками и погнал коня вперед. Хук тоже пришпорил Резвого, копыта быстрее застучали по жесткой земле. Увидев, что всадник вот-вот скроется за деревьями, Хук натянул поводья, выдернул ноги из стремян и соскочил на землю. Оступившись, он упал на одно колено, но тут же вскинул лук и натянул тетиву.
— Слишком далеко! — крикнул Скойл, натягивая поводья. — Побереги стрелу!
— Далеко, не достанешь, — согласился Майкл.
Хук, сжимая в руке тяжелый лук, не думал о цели.
Глядя на далекого всадника, он лишь знал, куда должна вонзиться стрела. Он натянул тетиву до конца и отпустил, струна ударила по незащищенному левому запястью, и стрела, на мгновение дрогнув в воздухе, устремилась к цели.
— Не долетит шагов на двадцать, — заметил Том Скарлет.
Стрела прочертила в воздухе дугу, белое оперение, мелькнув, сделалось едва различимой точкой в осеннем небе. Далекий всадник гнал лошадь галопом, не подозревая, что стрела с широким наконечником уже начала стремительно снижаться. Француз обернулся на преследователей — и в этот миг широкоглавая стрела ударила коню в брюхо, распоров тело до крови и мяса. Конь резко дернулся от внезапной боли, всадник потерял равновесие и свалился с седла.
— Господи Иисусе! — только и вымолвил изумленный Майкл.
— Вперед! — Хук, подобрав поводья, вскочил в седло и пришпорил Резвого, не сразу найдя стремена, так что побоялся и сам слететь на землю. Успев вдеть правую ногу в стремя, он увидел, что француз снова влезает на лошадь. Стрела Хука не убила ее, лишь ранила, однако животное истекало кровью: наконечники с широкими зубцами на то и делались, чтобы глубоко взрезать плоть, и чем скорее француз гнал лошадь, тем больше крови она теряла.
Всадник уже приближался к спасительной роще, где можно скрыться среди деревьев. Хук, выскочив на дорогу под теми же деревьями, увидел француза в сотне шагов впереди. Конь его двигался из последних сил, оставляя на земле кровавый след. Заметив преследователей, француз соскользнул с седла и кинулся бежать в лес.
— Non! — крикнул Хук, остановив Резвого.
Хук, уже наложив на лук следующую стрелу, держал всадника на прицеле, и при виде стрелы, готовой сорваться с натянутого лука, француз обреченно кивнул. Он был при мече, но без доспехов. Хук, приблизившись, разглядел дорогую одежду: тонкое сукно, плотный лен, дорогие сапоги. Всадник — лет тридцати, широколицый, с аккуратно подстриженной бородкой — не отводил от стрелы светлых зеленых глаз.
— Стой, где стоишь, — велел ему Хук.
Неизвестно, понимал ли француз по-английски, но натянутый лук и стрела с тонким жалом говорили сами за себя, и француз остался на месте, рядом с умирающим конем. Конь жалобно заржал, его передние ноги подломились, и он упал на тропу. Всадник, присев рядом, потрепал рукой его морду и что-то тихо проговорил.
— Ты чуть было его не упустил, Хук! — крикнул, подъезжая, командующий.
— Так и есть, сэр Джон.
— Ну так посмотрим же, что известно этому выродку. — Сэр Джон соскочил с седла и кивнул на французского коня: — Кто-нибудь, поимейте жалость, прикончите животное!
Ударом алебарды в лоб с конем было покончено, и сэр Джон принялся беседовать с пленником. На изысканную любезность командующего француз отвечал пространными репликами, приводившими сэра Джона в явное смятение.
— Коня для мессира Жюля! — обернулся командующий к лучникам. — Мы едем к королю.
Мессира Жюля проводили к Генриху, армия остановилась.
Авангарду оставалось лишь пять миль до переправы у Бланштака, путь от которой до Кале займет всего три дня. И когда через восемь дней после выхода из Гарфлёра армия вступит в Кале, Генрих сможет похвастать если не победой, то хотя бы посрамлением французов. Теперь все зависело от переправы через широкий приливный брод у Бланштака.
А его уже стерегли французы.
Шарль д'Альбре, коннетабль Франции, стоял на северном берегу Соммы, и пленник сэра Джона — приближенный коннетабля — рассказал, что брод заставлен заостренными шестами и на другом берегу англичан ждет войско в шесть тысяч человек.
— Переправляться бесполезно, — мрачно бросил сэр Джон тем вечером. — Выродки поспели раньше.
Выродки перегородили подступы к реке, и с наступлением ночи на дальнем берегу Соммы зажглись походные костры французов, охраняющих Бланштакский брод.
— Реку можно перейти лишь при отливе, — объяснил сэр Джон. — И даже тогда мы можем идти только по два десятка в ряд. А двадцать латников против шести тысяч не выстоят.
Все надолго примолкли, и лишь отец Кристофер осмелился задать вопрос, на который не отваживался никто другой из опасения услышать ответ:
— Так что же нам делать, сэр Джон?
— Искать другой брод, что еще.
— Где, во имя всего святого?
— Дальше от моря.
— Двигаться к пупку… — пробормотал отец Кристофер.
— Что? — Командующий воззрился на священника как на помешанного.
— Ничего, сэр Джон, ничего! — помотал головой отец Кристофер.
Английской армии, у которой осталось еды на три дня, предстояло идти в глубь Франции в поисках переправы. Если брод не найдется — гибель неизбежна. Если найдется, то гибель все равно где-то рядом: поход затянется, за это время французы очнутся от спячки и выйдут встретить врага. Проскочить вдоль берега не удалось, теперь Генриху с остатками армии придется уходить в глубь страны.
На следующее утро, под серым пасмурным небом, войско двинулось к востоку.
* * *
Надежда, прежде поддерживавшая армию, постепенно сменялась отчаянием. Болезнь вновь давала о себе знать, всадники то и дело спрыгивали с коней, отбегали к краю дороги и скидывали штаны. Замыкающим отрядам приходилось ехать сквозь густую вонь. Над колонной висело угрюмое молчание. С океана то и дело налетал дождь, вымачивая солдат до нитки.
Все мосты были уничтожены, каждый брод через Сомму перегораживали заостренные колья, на дальнем берегу стояла охрана. Французы тенью следовали за англичанами — не та огромная армия, что собиралась у Руана, а меньший отряд, вполне способный отбить попытку англичан переправиться через загороженный брод. Конные латники и арбалетчики каждый день маячили на северном берегу Соммы, продвигаясь вровень с англичанами, идущими по южному. Сэр Джон с отрядом латников то и дело пускался в бешеный галоп, надеясь опередить французов у очередного брода, но каждый раз враг уже ждал на месте — французы успели выставить гарнизоны у каждой переправы.
Еды не хватало. Мелкие, не защищенные стенами города под угрозой нападения выставляли англичанам корзины с хлебом, сыром и копченой рыбой, однако армия, идущая дальше в глубь Франции, становилась все голоднее.
— Нельзя, что ли, вернуться в Гарфлёр? — ворчал Томас Эвелголд.
— Тогда получится, что мы бежим от французов, — ответил Хук.
— Уж лучше сбежать, чем сдохнуть…
Враги показывались и на южном берегу реки, по которому шли англичане. Мелкие, в шесть-семь человек, отряды французских латников следили за проходящей колонной с южных холмов и с приближением англичан исчезали. Время от времени кто-то из французов поднимал копье в знак готовности сразиться в поединке. Если англичанин принимал вызов, враги пускали коней галопом, железные наконечники копий лязгали по доспехам противника, и один из участников поединка вылетал из седла. Однажды двое пронзили друг друга, и оба умерли, насаженные каждый на вражеское копье. Временами французские отряды в сорок — пятьдесят латников нападали на слабый участок колонны и, убив нескольких англичан, галопом пускались прочь.
Французы, опередившие колонну, тоже не дремали: чтобы урожай не доставался англичанам, зерно из амбаров и хранилищ переправляли в Амьен — город, который английское войско миновало в день, назначенный для прибытия в Кале. Сумки и мешки, в которых англичане везли продовольствие, теперь пустовали. Проезжая мимо вознесенного над городом белокаменного амьенского собора, промокший под моросящим дождем Хук думал о запасах еды за городскими стенами. Его, как и всех в английском войске, мучил голод.
На следующий день разбили лагерь у крепости на меловом утесе. Латники сэра Джона схватили двух вражеских рыцарей, подобравшихся слишком близко к авангарду. Пленники хвастливо расписывали, как французская армия расправится с жалким войском Генриха, и без опаски повторяли похвальбы перед самим Генрихом. После этого сэр Джон передал лучникам королевский приказ.
— Завтра утром каждому вырезать кол длиной с лучное цевье. Кто сможет — длиннее! Толщиной в руку. И заострить с обоих концов.
Капли дождя шипели, попадая в костер. На ужин лучникам Хука достался заяц, убитый из лука Томом Скарлетом и зажаренный в костре Мелисандой, и лепешки из толченого овса и желудей, которые Мелисанда испекла на камнях, ограждавших огонь. Голод от этого не стих, горсть орехов на всех и пара твердых зеленых яблок тоже не прибавили сытости. Вместо давно закончившихся пива и вина пили родниковую воду. Мелисанда, закутанная в огромную кольчугу Хука, теперь сидела прижавшись к мужу.
— Колья? — осторожно переспросил Томас Эвелголд.
— Французы, чтоб им гнить в аду, придумали, чем вас победить. — Сэр Джон подошел к самому большому костру. — Победить вас, лучников! Они вас боятся! Слышите меня?
Лучники молча смотрели на командующего. Дождевые капли стекали по полям его кожаной шляпы и по складкам толстого кожаного плаща, в руках он держал укороченное копье, каким латники сражаются в пешем бою.
— Мы слушаем, сэр Джон! — отозвался за всех Эвелголд.
— Из Руана пришло предписание! — объявил сэр Джон. — Маршал Франции придумал план! По нему полагается сначала перебить вас, лучников, а потом прикончить остальных.
— А знатных взять в плен, — тихо, чтоб не услышал сэр Джон, добавил Эвелголд.
— Французы собирают рыцарей. Кони будут в боевой защите, всадники — в лучших доспехах, — продолжал командующий. — В миланской броне! Уж вы-то о ней знаете.
Хук слыхал, что броня из какой-то местности под названием Милан считается лучшей в мире, ее не пробивает даже узкий тяжелый наконечник стрелы. Правда, такую броню мало кто мог себе позволить из-за дороговизны. Говорили, что полные миланские доспехи стоят около сотни фунтов — больше, чем десятилетнее жалованье лучника, и недосягаемая роскошь для большинства латников, которые и сорок фунтов в год считали богатством.
— На закованных в доспехи конях и в миланской броне они нападут на вас, лучников! С копьями и булавами! — не умолкал сэр Джон. Лучники слушали внимательно, пытаясь представить себе, как огромные кони в железных наглавниках и боевых попонах, поднимаясь на дыбы, сминают охваченный паникой строй. — Из тысячи всадников дай вам Бог уложить сотню! Остальные вырежут вас до единого. Одна надежда — заостренный кол!
Сэр Джон поднял укороченное копье и показал лучникам. Уперев задний конец копья в покрытую палой листвой землю, он наклонил древко, так что обитый железом наконечник пришелся на высоту груди.
— Надо уставить древко в землю, — объяснил командующий. — Когда коня проткнет острием, всаднику в миланских доспехах некуда будет деваться. Поэтому завтра утром всем срезать колья. По одному на каждого. И заострить с обеих сторон.
— Завтра, сэр Джон? — недоверчиво переспросил Эвелголд. — Враги так близко?
— Они могут поджидать где угодно. Поэтому начиная с завтрашнего утра в дневных переходах не снимать кольчуги, ехать в шлемах, держать тетиву сухой и иметь наготове колья.
На следующее утро Ник срезал дубовый сук и алебардой заострил с обеих сторон.
— Когда отплывали из Англии, нам только и твердили, что лучшего войска, чем наше, никто не видывал, — проворчал Уилл из Дейла. — А теперь что? Сырая тетива, лепешки из желудей да колья, будь они неладны!
Длинный дубовый кол только мешал ехать верхом, кони устали, вымокли и измучились от голода, дождь налетал сзади порывами, превращался в ливень, вспенивал поверхность реки. Дальний берег стерегли французы. Упорно и неотступно.
По приказу короля авангард повернул от реки на длинный мокрый склон, наверху которого открылось ровное плато.
— Куда мы теперь? — спросил Хук, когда река скрылась из виду.
— Бог знает, — ответил отец Кристофер.
— А вам Он этого не говорит?
— А твой святой?
— Ни слова.
— Значит, лишь Бог и знает. Только Он.
На глиняном плато дорога вскоре превратилась в грязное месиво, без конца поливаемое дождем. Похолодало. Деревьев на плато оказалось мало, жечь костры было не из чего. Той ночью лучники из какого-то отряда пустили в костер заостренные колья, чтобы согреться. Наутро их наказали плетьми на виду у всего войска, винтенару отрезали уши.
Французские всадники, по-прежнему наезжавшие с юга, почуяли, что армия Генриха близка к отчаянию: изможденные латники на голодных конях уже не обращали внимания на призывно поднятые вражеские копья. Французы, осмелев, с каждым разом подъезжали все ближе.
— Не тратьте стрелы! — велел лучникам сэр Джон.
— Одним французом меньше убивать в бою! — возразил Ник.
Командующий устало улыбнулся.
— Это дело чести, Хук. — Он кивнул на одинокого француза всего в полумиле от них, гарцующего с поднятым копьем в надежде, что кто-то из англичан примет вызов. — Он ищет доблести и готов биться со мной или другим рыцарем. Благородная цель.
— Избавляющая от стрелы? — насмешливо спросил Ник.
— Да, Хук. Не убивай его. Он смелый малый.
Смелые малые один за другим подъезжали в тот день к строю, однако никто из англичан не принял вызова. Расхрабрившиеся французы подтягивались с каждым разом все ближе и, высматривая среди англичан знакомых — былых соперников по рыцарским турнирам в Европе, — перекидывались с ними словом-другим. Всего их появлялось не больше дюжины разом, и один из таких вдруг направил горячего вороного жеребца, легко гарцующего по вязкой земле, прямо к первым рядам.
— Сэр Джон! — Всадником оказался мессир де Ланферель, чьи черные волосы, намокшие под дождем, гладко лежали по спине.
— Ланферель!
— Если я дам овса твоему коню, скрестишь со мной копье?
— Если дашь овса — моим лучникам будет ужин! — откликнулся командующий.
Ланферель рассмеялся. Сэр Джон, свернув с дороги, подъехал к французу, они дружелюбно разговорились.
— Будто приятели, — заметила Мелисанда.
— Может, они и вправду приятели, — предположил Хук.
— А в битве друг друга убьют?
— Англичанин! — Ланферель вдруг повернул коня к лучникам. — Сэр Джон говорит, ты женился на моей дочери?
— Так и есть, — ответил Хук.
— Без моего благословения? — с удовольствием откликнулся Ланферель и обернулся к Мелисанде: — Не забыла про налатник, что я тебе дал?
— Нет.
— Будет битва — надень, — напомнил француз.
— Неужели он меня спасет? — с горечью отозвалась девушка. — В Суассоне даже ряса послушницы меня не защитила!
— К черту Суассон, детка, — отмахнулся Ланферель и кивнул на медленно движущуюся грязную колонну: — Что было в Суассоне, случится теперь и с ними, англичане обречены! А я тебя спасу.
— Для чего?
— Для той судьбы, которую тебе назначу. Ты глотнула свободы, и куда она тебя завела? — Ланферель белозубо улыбнулся. — Может, забрать тебя прямо сейчас? Пока мы не перерезали все английское войско?
— Я останусь с Николасом, — ответила девушка.
— Ну и оставайся с проклятыми англичанами, — бросил Ланферель. — А когда твоего Николаса прикончат, я тебя заберу.
Француз развернул жеребца и, обменявшись последними словами с сэром Джоном, поскакал на юг.
— Проклятые англичане? — переспросил Ник.
— Так вас называют французы, — ответила Мелисанда и взглянула на сэра Джона: — Мы и вправду обречены?
Командующий невесело усмехнулся:
— Все зависит от того, нагонит ли нас французская армия, а если нагонит — сумеет ли победить. Пока что мы живы.
— Неужели нас догонят?
Сэр Джон указал на север.
— Французы шли по северному берегу, чтобы не дать нам переправиться, и теснили нас туда, где ждет большая армия. А здесь река сворачивает к северу. Длинным изгибом. Мы спокойно срежем путь по долине, а французам придется огибать излучину. На это уйдет три-четыре дня, а мы подойдем к реке уже завтра! Никаких французов на северном берегу еще не будет. И когда найдем брод или, паче чаяния, мост — тут же переберемся через Сомму и поскачем к харчевням Кале. Мы будем уже дома!
Однако на следующий день англичане прошли даже меньше обычного. Травы для лошадей уже не было, овса тоже, и каждый день все больше всадников спешивались и вели ослабших коней в поводу. Маленькие городки — подобные тем, что в первую неделю давали войску продовольствие, — захлопывали ворота перед носом врага и отказывали в помощи, зная, что англичанам некогда штурмовать городские стены, даже изрядно обветшалые. Глядя вслед уныло удаляющейся колонне, горожане молили Бога послать смерть обессиленному врагу.
Гневить Бога Генриху не хотелось. И потому за день до ухода с плато обратно в долину Соммы, когда кто-то из местных священников заявил о пропаже дарохранительницы, король приказал войску остановиться. Сентенары и винтенары получили приказ обыскать людей.
Пропавшая дарохранительница — сосуд из позолоченной меди, в котором хранились освященные облатки для причастия, — явно не имела большой ценности, однако Генрих вознамерился ее найти.
— Наверняка ее стянули ради хлеба, — предположил Том Скарлет. — Облатки сожрали, а сосуд выкинули.
— Ну что, Хук? — требовательно спросил сэр Джон.
— Ни у кого из наших нет.
— Какая-то вшивая дарохранительница! — прорычал командующий. — Чума ее побери! Так, святой отец?
— Как скажете, сэр Джон, — отозвался отец Кристофер.
— Из-за одной паршивой жестянки рисковать тем, что французы нас догонят!
— Если найти пропажу, Господь нас наградит, — уверил отец Кристофер. — Глядите, Он уже прекратил дождь!
С началом поисков дождь и вправду перестал, и слабые лучи солнца, с трудом пробивающиеся сквозь пелену туч, заиграли на раскисшей от влаги земле.
А потом нашлась дарохранительница.
Ее спрятали в рукав куртки кого-то из лучников — запасной куртки, свернутой и притороченной к луке седла, хотя сам лучник клялся, что и куртку, и дарохранительницу видит впервые.
— Виновные всегда отпираются, — склонился к Генриху королевский капеллан. — Повесьте его, государь.
— Повесим, — с готовностью согласился король. — Пусть все видят! Вот что будет с теми, кто согрешит против Бога! Повесить его!
— Нет! — крикнул Хук.
Потому что лучником, стоявшим перед королем и свитой, был его брат Майкл.
Которого ждала веревка.
* * *
Королевская стража подтащила Майкла к подножию старого вяза, где, не сходя с коней, уже ждали король с придворными. Здесь же стоял и деревенский священник, заявивший о пропаже дарохранительницы. Войско, которому велели присутствовать, обступило вяз широким кругом, хотя задним не удавалось разглядеть происходящее из-за спин тех, кто оказался в первых рядах. Два стражника в кольчугах, покрытых налатниками с королевским гербом, вытолкали к дереву Майкла. Руки ему связали, хотя он, ошеломленный и сбитый с толку, и не думал сопротивляться.
— Нет! — снова крикнул Ник.
— Заткнись! — рявкнул Томас Эвелголд.
Слышал король возглас Хука или нет — он не показал вида: непреклонное, словно высеченное из камня лицо не дрогнуло.
— Он… — начал было Хук, пытаясь объяснить, что его брат неспособен украсть, но Эвелголд, мгновенно развернувшись, двинул кулаком Хуку в живот так, что у того перехватило дух.
— В следующий раз сломаю челюсть, — пообещал Эвелголд.
— Мой брат… — прохрипел Хук, пытаясь вздохнуть.
— Заткнись! — прорычал из переднего ряда сэр Джон.
— Ты оскорбил Господа и подверг опасности все войско! — хрипло выговаривал Майклу король. — Разве можно надеяться на Божью помощь, если мы нарушаем Его заповеди? Из-за тебя в опасности судьба всей Англии!
— Я ничего не крал! — взмолился Майкл.
— Из чьего он отряда? — спросил Генрих.
Сэр Эдвард Дервент выступил вперед.
— Из лучников лорда Слейтона, государь, — ответил он, склоняя седеющую голову. — Я не верю, что он вор.
— Дарохранительница была у него?
— Ее нашли среди его пожитков, — осторожно ответил сэр Эдвард.
— Куртка не моя, государь! — вставил Майкл.
— Ты подтверждаешь, что дарохранительница найдена среди его вещей? — не отступал король от сэра Эдварда, не обращая внимания на юного светловолосого лучника, упавшего на колени.
— Да, государь, хотя я не знаю, как она туда попала.
— Кто ее обнаружил?
— Я, государь, я! — Сэр Мартин в заляпанной грязью рясе, утерявшей всякий цвет, выбрался из толпы и бухнулся на одно колено. — Он хороший мальчик, государь, и добрый христианин.
Сэр Эдвард, превозноси он Майкла хоть целый день, не поколебал бы короля ни на миг, однако слово священника весило больше. Генрих подобрал поводья и склонился с седла.
— Ты утверждаешь, что он не брал дарохранительницу?
— Он… — заикнулся было Хук, но тут же, получив от Эвелголда кулаком в живот, согнулся пополам.
— Дарохранительницу нашли в его вещах, государь, — заявил сэр Мартин.
— Значит?.. — Король в замешательстве осекся: священник, только что высказавшийся в защиту Майкла, теперь отстаивал обратное.
— Сосуд найден среди его вещей, государь, это неоспоримо, — самым скорбным тоном произнес сэр Мартин. — Его деяние повергает меня в печаль, наполняет горечью сердце.
— И приводит меня в ярость! — бросил Генрих. — И кроме того, навлекает на нас Божий гнев! Мы рискуем потерять Его благоволение из-за какой-то медной безделицы! Повесить лучника!
— Государь! — воскликнул Майкл, но не увидел ни жалости, ни сочувствия — ни надежды. Петлю набросили ему на шею, и двое стражников потянули конец веревки, перекинутой через сук.
Брат Ника, хрипя и задыхаясь, отчаянно забился, но мало-помалу метание перешло в дрожь и судороги, хрип сменился резкими всхлипами и затем окончательно стих. Все заняло двадцать минут, король следил за каждым движением и, лишь убедившись, что вор больше не дышит, отвел взгляд от тела. Сойдя с коня, он на глазах всего войска преклонил колено перед изумленным деревенским священником и громко обратился к нему по-английски, хотя тот явно не понимал чужого языка.
— Мы испрашиваем прощения у тебя и у всемогущего Бога! — Генрих, держа дарохранительницу обеими руками, протянул ее напуганному священнику. Тот взял сосуд дрожащими пальцами, на лице проступило удивление: наполненная королевскими монетами дарохранительница оказалась много тяжелее, чем обычно.
— Тело не трогать! — распорядился Генрих, поднимаясь с колен. — И вперед! Пора двигаться!
Король взялся за поводья, вставил ногу в стремя и легко вскочил в седло. Когда он, сопровождаемый свитой, поскакал вперед, Хук подошел к телу брата, оставшемуся висеть на дереве.
— Что ты задумал, прах тебя побери? — грозно спросил сэр Джон.
— Похоронить брата, — ответил Ник.
— Чертов ты идиот, Хук, — рявкнул командующий и ударил Ника в лицо рукой в кольчужной перчатке. — Кто ты такой?
— Он невиновен! — уверенно заявил Хук.
На этот раз сэр Джон ударил сильнее, ободрав лучнику щеку до крови.
— Неважно, виновен или нет! — прорычал командующий. — Бог ждал жертвы, и Он ее получил. Может, смерть твоего брата сохранила нам жизнь!
— Он не вор, он сроду ничего не крал! Он честный!
Рука в кольчужной перчатке ударила в другую щеку.
— Королевские приказы не обсуждаются! — отрезал сэр Джон. — Король велел не хоронить — значит, не хоронить! Радуйся, что не висишь рядом с братом и моча не стекает у тебя по ногам. Садись на коня и вперед!
— Священник солгал!
— Твои дела ни меня, ни тем более короля не касаются. Или ты садишься на коня, или велю отрезать тебе уши.
Хук взобрался в седло. Остальные лучники держались от него подальше, чуя, что удача от него отвернулась. Рядом ехала лишь Мелисанда.
Отряд сэра Джона ушел далеко вперед. Хук, подавленный и оцепенелый, даже не замечал, что обгоняет отряд лорда Слейтона, и лишь когда Мелисанда зашипела, он заметил лучников, когда-то бывших его товарищами. Томас Перрил торжествующе осклабился и указал на свой глаз, напоминая Хуку, что подозревает его в убийстве Роберта Перрила, а сэр Мартин, окинув взглядом Мелисанду, уставился на Хука и не мог сдержать улыбки при виде слез Ника.
— Ты их всех убьешь, — пообещала ему Мелисанда.
«Если раньше не постараются французы», — подумал Хук. Теперь они спускались по склону холма к Сомме, где английское войско отчаянно надеялось отыскать мост или переправу.
Вновь начался дождь.
