Бернард Корнуэлл
Перестрелка Шарпа
(Ричард Шарп и оборона Тормеса, август 1812 года)

— Добро пожаловать в Сан-Мигель, капитан, — сказал майор Люциус Таббс стоящему рядом с ним офицеру, — где «благорастворение воздухов и в человецех благоволение».

— Аминь, — сказал сержант Патрик Харпер, стоящий между двумя офицерами, не обращавшими на него внимания. Майор Таббс, в полном соответствии со своим именем, был полным мужчиной с бледным пухлым лицом. Он стоял сейчас на бастионе маленькой крепости Сан-Мигеля и выстукивал ладонями по парапету в такт какой-то воображаемой мелодии. Рядом, возвышаясь над низкорослым Таббсом, стоял худой человек со шрамом. На нем была зеленая куртка стрелка, вся в заплатках из простой бурой ткани, что делало ее при взгляде издалека похожей на плащ фермера. Ниже залатанной куртки виднелись кожаные кавалерийские штаны, принадлежавшие некогда полковнику наполеоновской императорской гвардии, а на боку висел тяжелый кавалерийский палаш, которым он и убил этого полковника.

— Здесь мы можем не беспокоиться, Шарп, — сказал Таббс.

— Рад слышать это, сэр.

— Французы ушли, — Таббс помахал рукой, намекая на то, что французы просто испарились. — Мы сделаем свою работу в этих Елисейских полях! — Шарп не представлял себе, что такое Елисейские поля, но не был намерен спрашивать, ведь ясно, что имелось в виду то приятное местечко за речкой, тихое и спокойное, залитое испанским солнцем. — Здесь только вы и я, — восторженно продолжил Таббс, — наши великолепные люди, а вина в погребах хватит, чтобы фрегат не сел на мель.

— Аминь, — снова сказал сержант Харпер.

Шарп повернулся к нему.

— Сержант! Возьми трех надежных ребят и разбей каждую чертову бутылку!

— Шарп! — вскричал Таббс, уставясь на стрелка так, будто не поверил своим ушам, — разбить бутылки?

Шарп глянул прямо в глаза Таббсу.

— Лягушатники может и ушли, но война еще не выиграна. И если их войска пересекут эту дорогу, — он указал на юг вдоль дороги, пролегавшей от моста к крепости, — тогда ни вы, ни я не захотим, черт побери, полагаться на кучу пьяных стрелков, неспособных даже зарядить винтовку, и уж тем более неспособных стрелять.

Таббс взглянул в ту сторону, не увидев ничего, кроме невозделанных полей, растущих оливковых деревьев, виноградников, белых фермерских домов и ярко-красных маков.

— Но здесь нет французов! — возразил майор.

— Ни одного, сэр, — храбро поддержал майора Харпер.

— Здесь везде чертовы лягушатники, — настаивал Шарп. Пока мы не очистим эту проклятую землю от проклятых лягушатников, нельзя говорить, что их здесь нет!

— Но не разбивать же бутылки, Шарп, — настойчиво сказал Таббс. — Это хорошее вино, очень хорошее, и бесспорно, это частная собственность. Вы подумали об этом? — Майор, нахмурившись, глянул на Шарпа, и видя, что не убедил стрелка, попытался еще раз. — Почему просто не запереть дверь?

Шарп вздохнул.

— Ни моих людей, ни, осмелюсь предположить, ваших, сэр, замок не остановит более чем на полминуты. Сержант!

— Сэр!

— Вытащи из погреба бутылки и разбей их на мосту, — приказал Шарп. Погреба форта были немного ниже уровня каменных плит и Шарп не желал, чтобы вино заполнило ямки и солдаты могли вычерпывать его ладонями.

Таббс вздохнул, но не стал отменять приказ. Он был представителем старшего интенданта, и хотя носил голубой мундир, щедро покрытый серебряными галунами и его ранг соответствовал званию майора, он был гражданским человеком. Его делом было снабжение армии мушкетами, порохом и зарядами, и Люциус Таббс никогда не видел битвы, тогда как темноволосый, покрытый шрамами человек прошел через многие из них. Капитан Ричард Шарп когда-то был рядовым и поднялся до офицера потому что был хорошим, отличным солдатом и Таббс опасался Шарпа больше чем французов, хотя и не признал бы этого.

— Сержант, — позвал Таббс Харпера, который неохотно спускался по ступенькам со стены. — Возможно, мы могли бы сохранить несколько бутылок? Для медицинских нужд? — Таббс сказал это, оглядываясь на Шарпа. — Разве не призывает нас хорошая книга: «употребляйте помалу вино ради живота твоя? — упрашивал Таббс.

— Две дюжины бутылок в мою комнату, сержант, — сказал Шарп, — ради живота моя.

— Так точно, сэр, две дюжины, — сказал Харпер и спустился вниз.

— Всего две дюжины? — взмолился Таббс.

— Когда речь заходит о бутылках ликера, майор, — сказал Шарп, — сержант Харпер не умеет считать. Он принесет ко мне в комнату шесть дюжин и столько же где-нибудь припрячет, но если я не определю рамки, мои ребята подумают, что здесь кабак. Так нельзя. Мы должны делать дело.

Точнее, дело предстояло майору Таббсу, и чтобы выполнить его у него имелись три испанских рабочих и один шотландец, Маккеон, служивший бригадиром службы снабжения, что означало, что именно ему предстоит работать, а Таббсу — пожать плоды его труда, поскольку так уж устроен мир. Не сказать, чтобы плоды усилий Маккеона были существенными, но это была их маленькая помощь в войне против французов, которых месяц назад разбили при Саламанке. Артур Уэлсли, теперь виконт Веллингтон Талаверский, закружил, запутал, вывел из равновесия и потом наполовину уничтожил их. В общем лягушатники ушли. Они отступили на север, поджав хвосты, и французский гарнизон крошечного форта в Сан-Мигеле ушел вместе с ними, оставив в запертом арсенале форта почти пять тысяч мушкетов.

Священник Сан-Мигель-де-Тормес обнаружил мушкеты после ухода французов и вспомнил конвой, доставивший их.

Оружие предполагалось доставить дальше на юг, армии Сульта, но кавалерийский полк, который должен был сопровождать конвой через Сьерра-де-Гредос, не появился, и поэтому, как обычно бывает в армии, про оружие забыли, и командир гарнизона сложил его в погребах, где его и обнаружил священник. Он также обнаружил и вино, запертое вместе с ружьями и, будучи честным человеком, снова запер погреб и сообщил британцам, и вот майор Таббс прибыл забрать мушкеты. Его работой было убедиться, что все мушкеты в порядке, после чего они должны быть почищены, смазаны и переданы партизанам, которые всячески беспокоили, устраивали засады и наводили ужас на французов, оккупировавших Испанию. Шарпу и его легкой роте из Южного Эссекского было поручено защищать Таббса и его людей, пока они делают свою работу.

Однако от кого защищать Таббса? Шарп сомневался, что на сотню миль от моста Тормес есть хоть один француз. Мармон, побитый при Саламанке, отступал на север, маршал Сульт прижат к реке Гвадиана войсками генерала Хилла. По правде говоря, Шарп думал, что два офицера и пятьдесят три бойца его легкой роты могли бы хлестать вино все время, пока Маккеон работает, и ничего бы не случилось, но если Шарп оставался до сих пор жив, то отнюдь не благодаря самоуспокоенности. Может, лягушатников и поколотили при Саламанке, но не разбили окончательно.

Он сбежал вниз со стены форта, пересек внутренний двор и вышел из ворот на мост, где Патрик Харпер и трое стрелков только начинали тоскливо разбивать бутылки с вином. Остальная рота, стоя на мосту, протестовала против уничтожения и, хотя громкие возгласы поутихли при виде Шарпа, рота выказывала свои эмоции ударами прикладов винтовок и мушкетов о мостовую.

— Лейтенант Прайс! — позвал Шарп.

— Сэр? — Долговязый Прайс стоял на обочине в тени часовни, расположенной на северном конце моста, и дернулся, будто только что проснулся.

— Я заметил странные мундиры в тех виноградниках, — Шарп указал на юг вдоль дороги, растянувшейся в сторону холмов Сьерра-де-Гредос. — Виноградник рядом с белым фермерским домом, видишь?

Прайс присмотрелся.

— Дальний виноградник, сэр? — спросил он недоверчиво.

— Самый дальний виноградник, — подтвердил Шарп. — Возьми всю роту и поищи ублюдков. Похоже их там около дюжины.

Прайс нахмурился.

— Но если они видели нас, то…

— Убегут? — спросил Шарп. — Я бы от тебя не убежал, Гарри, так почему они должны убежать? Всем встать! Выполнять приказ! — Он шагнул через мост, встряхнув роту, стоящую в пыли, вспотевшую и изнуренную. Они шли маршем обратно от наступающей армии Веллингтона для этой миссии, шли два долгих дня и сейчас хотели спать, пить, и снова спать.

— Сержант Хакфилд! — крикнул Шарп, — Строй роту! Сейчас же! Хотите, чтобы негодяи свалили?

Лейтенант Прайс стоял возле парапета и вглядывался в сторону виноградников до которых было по меньшей мере две мили по сухой, прокаленной солнцем земле.

— Я никого не вижу, сэр. Возможно, там кто-то был, но сейчас нет.

— Вперед! — закричал Шарп. — Не дайте ублюдкам сбежать! Бегом!

Он смотрел, как уходит рота, затем повернулся к Харперу.

— Вы можете бить бутылки побыстрее, сержант? — Харпер и трое других принесли бутылки из погреба, сложили их возле небольшого каменного склепа, размерами три на три фута с гипсовой мадонной внутри, и только потом носили по бутылке за раз к перилам моста. — Даже безногий инвалид справился бы быстрее, — проворчал Шарп.

— Возможно, сэр, — сказал великан-ирландец, — но вы же не хотите неаккуратности, не так ли, капитан? Работу надо выполнять тщательно, сэр.

— Просто поторопись, — раздражено сказал Шарп и полез обратно на башню форта, где Таббс смотрел, как рота уходит на юг.

— Мне послышалось, будто вы видели мундиры, Шарп, — озабоченно спросил Таббс.

— Враг? Ну уж нет. Только не здесь! Поймите простую вещь, майор, — сказал Шарп, — если у них хватает сил протестовать, у них хватит сил и маршировать. Мы же не можем позволить им стать вялыми?

— Нет, — неуверенно сказал Таббс, — нет, нам бы этого не хотелось.

Он повернулся в сторону деревеньки Сан-Мигель-де-Тормес, протянувшейся вдоль северного берега реки. Деревенька была совсем маленькой: пара дюжин домов, маленькая церковь, маслодавильня и неизменная таверна. Еще дальше к северу в дымке скрывалась равнина. Прямо за небольшой рощицей, растущей по обе стороны дороги на Саламанку, в мерцающем от жары воздухе виднелось светлое пятно.

— Это не дым? — спросил Таббс.

— Пыль, сэр, — ответил Шарп.

— Пыль?

— От сапог или подков, сэр.

— Боже мой, — воскликнул Таббс и встревоженно достал подзорную трубу из кармана плаща.

— Это не могут быть французы, сэр, — заверил майора Шарп, — не на этой дороге.

— И тем не менее, они не выглядят дружелюбно, — озабоченно сказал Таббс, глядя на кавалькаду всадников которые уже появились на опушке дубовой рощи. Их было двадцать человек, большинство в шляпах с белыми краями и все с оружием. Мушкеты висели на плечах или были приторочены к седлам, а сабли и шпаги свисали рядом со стременами. Мундиров не было ни на ком, хотя у некоторых имелись фрагменты французского обмундирования. Таббс вздрогнул. Майор не считал себя неопытным человеком, напротив, он мнил, что повидал мир больше, чем большинство людей, но до сих пор ему не доводилось встречать смертоносную банду головорезов.

Кроме мушкетов и шпаг, у всадников были пистолеты, ножи, а у одного наездника рядом с седлом висел огромный топор, и по мере приближения Таббс мог рассмотреть их покрытые шрамами лица, обгорелые на солнце, все с усами, но он не смог увидеть ни единой улыбки.

— Партизаны? — предположил он.

— По всей вероятности, да, — согласился Шарп.

Таббс зевнул.

— Я знаю, что они на нашей стороне, Шарп, но на самом деле я никогда им не доверял. Чуточку лучше, чем просто бандиты.

— Это так, сэр.

— Головорезы, разбойники, преступники! Они способны перерезать глотки и нам за что-нибудь ценное, Шарп! Им нельзя доверять!

— Я слыхал, сэр.

Майор опустил подзорную трубу и с ужасом взглянул на Шарпа.

— А вы не думаете, Шарп, что вино принадлежит им?

— Сомневаюсь, сэр, — сказал Шарп. — Вино — это французский трофей, украденный из местного виноградника, и, скорее всего, настоящий владелец вина был убит, когда лягушатники его грабили.

— О, мой Бог! — воскликнул Таббс, — но если вино принадлежит им, они будут в ярости! В ярости. Позовите ваших людей обратно! — Таббс посмотрел на уходящую вдаль роту, затем снова вперил взгляд во всадников. — Полагаю, они захотят получить возмещение за вино, Шарп? Что мы будем делать в таком случае?

— Скажем им, чтобы отвалили, сэр.

— Скажем им, что… О, Боже мой! — воскликнул Таббс потому, что один из всадников отделился от группы и поскакал прямо к форту. Он снова поднял свою трубу, глядел в течении нескольких ударов сердца, и удивленно воскликнул. — Бог ты мой!

— Что такое, сэр, — спокойно спросил Шарп.

— Это женщина, Шарп, женщина! И она вооружена! — Таббс уставился на женщину с красивым лицом, которая скакала рысью к форту с ружьем за спиной и шпагой на поясе. Приблизившись, она сняла шляпу, освобождая поток длинных черных волос. — Женщина! — воскликнул Таббс, — и красивая.

— Ее называют La Aguja, сэр, — сказал Шарп, — что означает „игла“, и это не потому, что она умеет обращаться с тканью и нитками, сэр, а потому, что она любит убивать стилетом.

— Убивать стиле… вы знаете ее, Шарп?

— Она моя жена, майор, — ответил Шарп, и пошел вниз, встречать Тересу.

И где бы они ни были, он оказался на Елисейских полях.

Майор Пьер Дюко был таким же ненастоящим майором, как и майор Люциус Таббс, но он был и не совсем гражданским человеком, хотя и носил гражданскую одежду. Может, он был полицейским? До сих пор правосудие не имело отношения ни к его изящному коварству, ни к влиянию, которым он мог бы обладать. Это был невысокий человек, лысоватый и невзрачный, носивший очки с толстыми стеклами. Его можно было бы принять за клерка или студента, если бы не отлично сшитая одежда, а также выражение глаз. Возможно, они плохо видели, зато были такие же холодные, как воды северного моря, сразу было заметно, что жалость и сострадание не имеют отношения к майору Пьеру Дюко. Дюко полагал жалость присущей только женщинам, а милосердие Богу, Император же заслуживал более суровых добродетелей. Императору требовались эффективность, верность, разум, и Дюко сочетал в себе все эти три качества, за что и был приближен к Императору. Он был всего лишь майором, но даже маршалы Франции прислушивались к его мнению, ибо это мнение могло исходить прямо от Наполеона.

Наполеон потому и послал Дюко в Испанию, что его маршалы не справились.

Их побили! Они потеряли орлов! Армии Франции, столкнувшись с кучками испанских фанатиков-крестьян и презренной мелкой британской армией, были побеждены. Делом Дюко было проанализировать поражения и оповестить Императора о принятых мерах, но никто в Испании не был осведомлен об инструкциях, данных Дюко императором. Знали лишь о том, что Дюко является советником Императора и если Дюко предлагал сделать что-либо, то маршалы были склонны прислушаться к его предложениям.

И вот теперь, после прибытия Дюко, Мармон был разгромлен!

Унизительно! Его так называемая Португальская армия бежала через всю Испанию и даже Мадрид был оставлен. Только Сульт, маршал Южной армии, побеждал, но что толку от этих побед над неорганизованной испанской армией, когда настоящая война шла в Кастилии?

Дюко прибыл на юг, охраняемый от партизан шестью сотнями гусар и указал маршалу Сульту на благоприятную возможность, хотя поначалу Сульт не был склонен ухватиться за нее.

— У меня нет лишних людей, месье, — заявил он Дюко. — Куда ни глянь — везде партизаны! А еще свежая армия генерала Бальестероса.

Испанская армия Бальестероса свежая потому, думал Дюко, что Сульт не уничтожил ее. Сульт ее просто победил и заставил отступить под защиту пушек британского гарнизона в Гибралтаре. Победы недостаточно. Противника надо уничтожить, а не заставить отступить! У французских командиров в Испании недостаток храбрости, решил Дюко. Из-за боязни поражения и нежелания рисковать, они упускают шанс великой победы.

— Бальестерос не имеет значения, — сказал Дюко, — он просто пешка. Партизаны не имеют значения. Они всего лишь бандиты. Только армия Веллингтона имеет значение.

— И часть его армии у меня на фланге, — указал Сульт. — Генерал Хилл к северу от меня, Бальестерос — к югу, а вы требуете от меня послать людей на помощь Мармону?

— Нет, — ответил Дюко, — Император требует от вас послать людей для уничтожения Веллингтона.

Сульт взглянул на карту. Упоминание имени Наполеона заставило его воздержаться от протеста, и в общем-то идея, высказанная майором Дюко, выглядела вполне привлекательной.

Затея была смелой, очень смелой. Даже если Веллингтон и не будет уничтожен, ему придется поспешить к португальской границе. Подобное отступление спасет Мадрид, даст Мармону время на переформирование своих войск и нанесет урон репутации Веллингтона.

Возьмите несколько тысяч человек, советовал Дюко, отправьте их на восток, пока они не форсируют Гвадиану. Там они продвинутся на север от Мадридехоса до Толедо, где мост через Тагус все еще в руках французов. Британцы не заметят ничего необычного в таком маневре, наверняка они предположат, что Сульт просто отступает на север, как и все французские армии. Но от Толедо, продолжил Дюко, войска ударят на северо-запад прямо по дорогам, по которым снабжаются армии Веллингтона. Чтобы достигнуть этих уязвимых путей, пересеките Сьерра-Гредос и форсируйте быструю и глубокую реку Тормес. Пересечь реку непросто, но Дюко знал о наличии малоиспользуемого моста, охраняемого средневековой крепостью под названием Сан-Мигель. В лучшем случае, говорил Дюко Сульту, Сан-Мигель охраняется ротой испанцев, возможно двумя ротами. Перейдя мост, французы окажутся на равнине, по которой проходит линия снабжения британцев из Португалии.

— Британцы думают, что они в безопасности, — убеждал Дюко Сульта. — Они полагают, что вокруг на сотню миль нет ни одного французского солдата. Они спят.

Если бы отборные войска Сульта войска смогли спуститься со Сьерра-де-Гредос как стая волков, у них будет целая неделя, чтобы уничтожать, пленить и убивать, прежде чем придется уносить ноги. В противном случае кольцо отступающих британских войск сожмется вокруг них, но эта неделя спасет Францию в Испании. А Наполеон будет благодарен за это ему, Николя Жану де Дье Сульту, графу Далмации.

И Сульт согласился. Он выбрал шесть тысяч человек, из которых треть составляла конница, и поставил командовать ими своего лучшего кавалерийского генерала, Жана Эро. Тот теперь вел своих людей через Толедо, имея Дюко рядом, ничего не подозревающего врага впереди, и крепко держа удачу за хвост.

Майор Таббс настоял на том, чтобы в одном из помещений форта, в котором было всего лишь четыре пригодные комнаты на трех этажах, состоялся офицерский ужин, и Шарп, Тереса, майор Таббс, лейтенант Прайс и прапорщик Хики собрались там. Шарп, вероятно желая нарушить планы Таббса, настоял на приглашении подручного майора, мистера Маккеона, и высокий хмурый шотландец с огромными руками, неуклюже сидел за столом, слишком маленьким для шестерых человек.

Прапорщик Хики не мог оторвать глаз от Тересы. Он попробовал раз-другой, даже попытался затеять разговор с Маккеоном, но Маккеон лишь сердито глянул на него, и взгляд бесцветных глаз Хики вернулся к Тересе, освещенной большими свечами, принесенными священником из церкви. На ее лицо падали интригующие тени, и Хики мрачно поглядывал на нее.

— Вы что, никогда ранее не видели женщин, мистер Хики? — спросил Шарп.

— Нет, сэр. Видел, сэр. Да. — Хики решительно кивнул. Ему было шестнадцать лет, он был в батальоне новичком и благоговел перед капитаном Шарпом. — Извините, сэр, — пробормотал он, покраснев.

— Отвернись, Хики, — сказал Гарри Прайс, — я же это сделал! Смотреть на вас чертовски приятно, миссис Шарп, простите, если я не так выразился, мэм.

— Я прощаю, Генри, — ответила Тереса.

— Первая женщина, которая поступила так, — сказал Шарп.

— Нечестно, Ричард, — заявил Прайс, — женщины меня и раньше прощали.

Хики снова начал глазеть на Тересу и, увидев, что Шарп наблюдает за ним, попробовал начать разговор.

— Вы и вправду участвуете в боях, мэм?

— Когда это необходимо, — сказала Тереса.

— Против французов, мэм? — продолжил Хики.

— А против кого еще, черт возьми? — прогремел Шарп.

— Против любого грубияна, — и Тереса ослепительно улыбнулась Хики. — Но с тех пор, как французы убили мою семью, я сражаюсь против них.

— Боже мой, — воскликнул Хики. Такие вещи не случались в Данбери, графстве Эссекс, где его семья владела тремястами акрами земли.

— В Сан-Мигель я приехала для того, чтобы снова воевать с французами, — сказала Тереса.

— Здесь нет французов, мэм, — счастливо сказал Таббс. — Ни одного лягушатника в пределах видимости.

— А если кто-то появится в пределах видимости, — сказала Тереса, — то мои люди их увидят. Мы — ваши разведчики.

— Я рад, что это так, мэм, — галантно произнес Таббс.

Джон Маккеон, до сих пор хранивший молчание, вдруг посмотрел на Шарпа, и в его взгляде читалась такая свирепость, что за столом возникло неловкое молчание.

— Вы меня помните? — спросил он Шарпа.

Шарп взглянул на грубое лицо с густыми бровями и глубоко посаженными глазами.

— А я должен вас помнить, мистер Маккеон?

— Я был с вами, Шарп, когда вы лезли на стену в Говилхуре.

— Тогда я должен вас помнить, — ответил Шарп.

— Да нет, — сказал Маккеон, — я был простым солдатом. Один из роты Кэмпбелла, в 96-м полку, вы его помните?

Шарп кивнул.

— Да, я помню, и капитана Кэмпбелла тоже помню.

— Вот парень, которому это пошло на пользу, — сказал Маккеон, — он это заслужил больше других, осмелюсь заявить. В тот великий день вы оба хорошо поработали.»

— Мы все это сделали, — сказал Шарп.

— Вы были первым на стене, сэр. Я помню, как увидел вас карабкающимся по лестнице и подумал про себя, что это покойник, лопни мои глаза!

— Что там произошло? — спросила Тереса.

Шарп пожал плечами.

— Это было в Индии. Была битва. Мы победили.

Тереса с насмешкой сказала:

— Ты превосходный рассказчик, Ричард: битва, в Индии, мы победили.

— Да уж, — сказал МакКеон, покачивая головой. — Гавилдхур! Такую битву редко увидишь, точно. Редко. Там были орды варваров, просто орды! А этот маленький парень, — указал он на Шарпа, — вскарабкался наверх, словно мартышка. Покойник, лопни мои глаза. Да. — Он кивнул Шарпу. — Думаю, что это были вы.

— Так что же там произошло? — с интересом повторил Таббс недавний вопрос Тересы.

— Была битва, — сказал Шарп, хлопнув по ноге. — В Индии.

— И вы победили? — настойчиво спросила Тереса.

— Да, — сказал Шарп, — мы победили. — Он задумался, и казалось, готов был рассказать эту историю, но лишь прикоснулся пальцем к длинному шраму на щеке, придававшему ему некую жестокую привлекательность.

— Этот шрам я приобрел в той битве, — сказал он, покачав головой, — но простите меня, я должен проверить посты.

Он подхватил свой кивер, винтовку и пояс с палашом, и вышел за дверь.

— Была битва. В Индии. Мы победили, — продекламировала Тереса, имитируя Шарпа, — Что же все-таки там случилось, мистер Маккеон?

— Ну он же сказал, не так ли? В Индии была битва, и мы победили.

Шотландец нахмурился и снова замолчал.

Шарп прошел через мост, поговорил с двумя солдатами, стоящими в карауле возле южного фаса, затем вернулся к пикетам на северной стороне, а после этого взобрался по деревянной лестнице обратно в крепость, миновал комнату, где Хики по-прежнему таращился на Тересу, и нашел Патрика Харпера на южной башне. Харпер кивнул, приветствуя его, и протянул свою флягу Шарпу.

— Я не хочу пить, Пат.

— Всего лишь для медицинских целей.

— Ага, — Шарп взял флягу и сделал пару глотков вина. — Сколько бутылок ты сохранил, Патрик?

— Ни одной, сэр, — ответил Харпер с видом оскорбленной невинности, — но я мог пропустить парочку. В погребе темно, знаете ли, особенно при закрытой двери, легко не заметить несколько темных бутылок в темной комнате. — Он отпил из фляжки. Но парни поняли, что вы хотели им сказать, мистер Шарп, так что если кто-то из них окажется пьяный, я сам его прибью.

— Держи бутылки подальше от Прайса, — сказал Шарп. Лейтенант Прайс был хорошим товарищем, но к спиртному испытывал нездоровую тягу.

— Исполню в лучшем виде, — ответил Харпер, затем взглянул на юг, на длинную светлую дорогу, теряющуюся вдали среди холмов. На небе светила луна, оливковые деревья, растущие на западе, казались посеребренными, ветра не было. Под мостом текла река, текла туда, где Веллингтон наподдал маршалу Мармону. — Нам здесь ждать неприятностей, сэр? — спросил Харпер.

— Нет, Пат, — ответил Шарп. — Спокойная служба.

— Спокойная служба, ха? Тогда почему это поручили тебе?

— Я пока восстанавливаюсь от раны, — сказал Шарп, трогая живот в том месте, куда вошла французская пуля.

— Здесь хорошее место для лечения, хе-хе, — рассмеялся Харпер, — да и с медикаментами здесь порядок, — сказал он, встряхнув фляжкой.

Шарп облокотился на каменный парапет. Он думал: сколько лет этой крепости? Пятьсот? Больше? Она была в ужасном состоянии, немногим лучше, чем окружающие ее выщербленные ветром стены, обильно заросшие бурьяном и такие дырявые, что казалось обрушатся от одного хорошего пинка. Форт, должно быть, был заброшен много лет назад, но война возродила его в качестве наблюдательного поста и поэтому испанцы, а затем и французы, подлатали его разрушенные полы древесиной, проложили лестницы на западную башню. Некогда каменная лестница вела к внутреннему двору под арку и далее через ворота к северному проходу на мост. Погреб, где были найдены мушкеты, занимал всю западную часть форта и он был единственной каменным помещением в Сан-Мигеле. В нем был изысканный потолок и Шарп полагал, что когда-то это был главный зал или даже часовня. Впоследствии, когда остальные помещения форта обрушились, кто-то пробил проход через северную стену и использовал погреб под коровник. И наконец теперь заброшенный форт восстановили в военных целях, хотя он не имел иной ценности, кроме как наблюдательный пункт. Против артиллерийского обстрела он не продержится и пяти минут.

Шарп вглядывался в залитые лунным светом луга за рекой. Ярдах в двухстах по дороге лежала ферма, обнесенная белыми стенами, с башенкой над воротами. Отличное место для артиллерийской батареи, подумал он, канониры пробьют бойницы в стене, обезопасят себя от винтовочного огня и сравняют форт с землей быстрее, чем успеет свариться яйцо, а затем со стороны оливковой рощи по другую сторону дороги выдвинется пехота и как, черт возьми, прикажете защищать Сан-Мигель? Но атаки не будет, убеждал он сам себя, а даже если и будет, партизаны в Сьерра-Гредос предупредят о появлении французов, и у Шарпа будут целые сутки, чтобы вызвать из Саламанки подкрепление.

Однако оно может и не подойти. Он предполагал оставаться здесь в течение недели, а потом сюда прибудет испанский гарнизон. Таббсу хватит недели, чтобы разобраться с захваченными мушкетами, и эта неделя должна пройти без происшествий. Просто отдых.

— Не понимаю, зачем они побеспокоили для такой работы представителя старшего интенданта, — сказал Шарп, глядя вниз на обоз, на котором планировалось вывозить мушкеты.

— Не думаю, что его послал кто-то, — сказал Харпер, — он сам послал себя, сэр, если вам интересно мое мнение.

— Может и так.

Харпер поднял мощную правую руку и потряс ею.

— Пять сотен мушкетов, и кто скажет, сколько забракует мистер Таббс? И кто знает, может он продаст забракованные? Тут можно наварить копеечку, сэр.

— Он берет взятки?

— А кто не берет? — спросил Харпер. — И мистер Маккеон полагает, что Таббс забракует половину, и даже если он будет продавать их по шиллингу штука, все равно получится неплохая выгода.

— Я должен был догадаться, — проревел Шарп.

— Как вы могли догадаться, — спросил Харпер. — я бы не догадался если бы Маккеон мне не сказал. Он интересный парень. Вы знаете, что ему раньше пришлось потаскать мушкет? В 96-м полку. Он считает, что видел вас в Индии.

— Он мне сказал.

— А он сказал, что вы захватили крепость в одиночку?

— Он был пьян.

— Он сказал, что вы должны рассказать мне эту историю.

Шарп скорчил гримасу.

— Так вот что тебе надо, Харпер, еще одну военную историю. Когда ты сменяешься?

— В два, сэр, — сказал Харпер, и увидел, как Шарп повернулся и спустился по лестнице. — Вам тоже спокойно ночи, сэр, — сказал он, и тут Шарп вдруг вернулся наверх.

— Мне это не нравится, Пат.

— Не нравится что?

— Это. — Шарп пересек парапет и кивнул в южную сторону. — Не нравится, и все.

Харпер пожал плечами.

— Лягушатники не смогут подойти со стороны Саламанки, сэр, она в наших руках, и им не пройти через те здоровенные холмы. — Он указал на юг. — Там ведь полно партизан, так что им не пройти, сэр.

Шарп кивнул. Все что сказал ирландец, имело смысл, но Шарп не мог избавиться от беспокойства.

— В Индии был парень, Ману Баппу, Пат.

— Мэнни — кто, сэр?

— Ману Баппу, — повторил имя Шарп, — он был хорошим солдатом. Лучше чем большинство из них, но мы время от времени пороли этих козлов, не взирая на имена и место, где находились, и Баппу сбежал в Гавилдхур. Это была крепость, понимаешь? Огромная крепость, не чета этой.

И высокая, черт возьми, до самых небес. Ману Баппу думал, что будет там в безопасности. Наверху его нельзя было поколотить, Пат, потому, что никто не мог взять ту крепость, никто даже не предполагал, что это возможно. — Шарп помолчал немного, вспоминая темные стены Гавилдхура и отвесные скалы, защищавшие крепость. Адски высоко. — Он был очень самоуверен, понимаешь? Как мы сейчас.

— Так что произошло? — спросил Харпер.

— Один ненормальный придурок в красной куртке забрался на скалу, — сказал Шарп, — и это был конец Ману Баппу.

— Здесь скал нет, сэр.

— Но надо быть настороже. Мне здесь не нравится.

— Спокойной ночи, мистер Шарп, — произнес Харпер, когда Шарп во второй раз спустился по импровизированной лестнице. Затем ирландец повернулся к югу, где ничего не происходило, ничего не двигалось, кроме падающих звезд, вспыхивающих в небесах и сразу же исчезавших.

Это просто ерунда, думал Харпер. Ему мерещатся враги там, где их нет. Однако ирландец смотрел внимательно.

Генералу Эро было 30 лет. Он был кавалерист, гусар, он носил гусарские cadenettes: пару косиц, свисающих по бокам. На нем был венгерский доломан, потому что первые гусары были венгры. Доломан Эро был коричневым с голубыми отворотами и щедро расшитыми белыми петлицами на груди.

Его светло-голубые кавалерийские штаны были расшиты еще гуще от самых бедер до голенищ черных кожаных сапог. Когда-то генерал был капитаном элитной роты и до сих пор носил знаки отличия той роты: меховую шапку с плюмажем из перьев. В такой шапке летом было жарковато, но сабельный удар она держала лучше, чем металлический шлем.

С левого плеча свисал отделанный мехом ментик, с еще более роскошным белым шитьем, чем доломан, бело-голубые ремни пересекались на его груди и сходились на белом поясе, обрамленном серебряной цепочкой, на которой, в свою очередь, висела в ножнах сабля. Ножны украшал орел Франции.

Форма делала Жана Эро еще более привлекательным мужчиной. По всей Европе девушки вздыхали, вспоминая стройного гусара, который въезжал в их город, разбивал сердца и уезжал, но Эро был не только молодой герой на коне. Он был еще умен и удачлив. А также храбр.

Эро возглавлял атаку при Альбуэре, в которой был уничтожен британский батальон, но даже если то сражение и было проиграно, Эро все равно заслужил славу. Славу, которая возросла после битвы против испанцев Бальестероса. Сульт назначил его командовать всей своей кавалерией, и Эро справлялся с этим блестяще. Он хорошо справлялся с рутиной, и это было еще большим достижением, чем героические подвиги. Любой дурак способен быть героем, если он достаточно смел, но хорошо выполнять ежедневные рутинные обязанности солдата может только неглупый человек. Кавалерия Эро патрулировала аванпосты, постоянно подвергавшиеся нападениям партизан, и Эро убедился в том, что делают они это достаточно эффективно. Он запрещал своим людям вести себя со всеми испанскими крестьянами как с врагами, ведь жестокое обращение как раз и делало их врагами, и впервые в Испании Сульт начал получать информацию от испанцев, и это было более эффективно, чем получать показания под пытками. Добился этого именно Эро.

Сейчас Эро было приказано захватить мост в Сан-Мигель-де-Тормес и еще перед тем, как покинуть Толедо, генералу предстояло обмозговать одну проблему. Он даже удивил Пьера Дюко, а это было непросто, ведь Дюко считал всех военных дураками с косицами.

— Опасно идти через горы, — объяснял он майору, который на самом деле не был майором.

— Из-за партизан? — спросил Дюко, — так идите по ночам.

— Как бы быстро мы не шли, майор, они все равно опередят нас и предупредят защитников форта в Сан-Мигеле, — Эро ткнул в карту, — гарнизон запросит в Саламанке подкрепление, и когда мы прибудем, нас встретит небольшая армия. — Он нахмурившись глядел на карту и постукивал карандашом по зубам. — Авила, — сказал он затем, ткнув карандашом в город на карте, — лежит к востоку от Сан-Мигеля, высоко в горах.

— Авила? — переспросил Дюко.

— Если я направлюсь к Авиле, партизаны слетятся как мухи на падаль. Я пошлю авангард, скажем сотни три пехотинцев? Мы дадим ублюдкам победить, майор, пожертвовав этими тремя сотнями на дороге на Авилу, и пока партизаны будут заниматься ими, остальные пройдут через холмы. — Он проткнул карандашом карту. — Мои две тысячи гусар пойдут впереди и мы поскачем как демоны, майор. Если лошадь падет, мы ее бросим, а всадника оставим. Мы поскачем прямо в Сан-Мигель, а вы пойдете вместе с пехотой. Пешком переход займет два дня, даже меньше, если генерал Мишо поторопит свои войска, и мы удержим мост в Сан-Мигеле до вашего прихода.

Мишо поторопит пехоту. Дюко этому поспособствует, используя свой статус доверенного лица Императора.

— А что насчет британского подкрепления в Саламанке? — спросил Дюко. — Положим, они прибудут раньше Мишо?

— А как они узнают, куда идти, майор, — сказал Эро. — Я не собираюсь ждать, пока Мишо перехватят. Я пошлю кавалерию через долину, прямо к воротам в Сьюдад-Родриго. Мы сожжем запасы, разорим обозы снабжения, уничтожим каждый маленький гарнизон. Мы подожжем всю южную Кастилию, майор, а британцы будут бродить кругами, гоняясь за нами. И он карандашом нарисовал на карте овал.

— А какая задача будет у пехоты?

— Они останутся в Сан-Мигеле, разумеется. Чтобы защищать наш отход.

Дюко одобрил план. Мадрид будет спасен. Остановится отступление Мармона и британцы будут вынуждены отойти к португальской границе, и обнаружат, что противник исчез в холмах. Это был смелый замысел, даже блестящий, что подтверждало мнение Дюко о том, что несколько храбрых людей способны изменить ход войны. Надо будет порекомендовать Эро Императору, подумал он и записал его имя в маленьком черном блокноте, пририсовав рядом звездочку, что для Дюко обозначало людей, которые были достойны быстрого продвижения по службе.

— Выходим с рассветом, — улыбнувшись, сказал Эро. — Ночью мои люди распустят слух, будто мы планируем окружить Авилу. К завтрашней ночи, майор, каждый партизан на пятьдесят миль в округе будет поджидать нас на дороге в Авилу.

А Эро будет в другой стороне, стремясь к крепости, мнящей себя в безопасности.

Нечто необъяснимое было в том, как в Испании распространяются новости. Шарп не видел никого на полях, оливковых рощах и виноградниках на той стороне реки, только несколько стариков, приглядывающих за быками, ворочающих водяное колесо, снабжающее водой ирригационные сооружения, но к полудню слух о том, что французская колонна направляется из Толедо к Авиле, достиг ушей партизан Тересы. Этот слух привел Тересу в ярость.

— Это особое место! — заявила она.

— Авила? — спросил Шарп, — особое место?

— Там жила святая Тереса.

— Ну тогда конечно, особое, — саркастически заметил Шарп.

— Что ты можешь знать, протестантская свинья?

— Я вовсе не свинья. Не протестантская, и вообще никакая.

— Ну тогда языческая свинья, — сердито сказала Тереса, глядя на восток. — Я должна быть там, — добавила она.

— Не стану тебя удерживать, — сказал Шарп, — но я этому не рад.

— Ну и плевать на твою радость.

— Твои люди — это мои дозорные, — сказал Шарп. — Если кто-либо пройдет по этой дороге, — он указал на юг, — они первыми их увидят. — Партизаны Тересы наблюдали за предгорьями, готовые сказать назад и предупредить Сан-Мигель о любой опасности, показавшейся со стороны Сьерра-Гредос. — Как далеко до Авилы?

Тереса пожала плечами.

— Миль пятьдесят.

— И почему же лягушатники направились туда?

— Грабить, разумеется! Там богатые монастыри, кафедральный собор и базилика Санта-Висенте.

— И почему они идут грабить? — спросил Шарп.

Тереса хмуро взглянула на него, раздумывая, почему он задал такой глупый вопрос.

— Потому что они лягушатники, разумеется! — сказала она. — Потому, что они мразь, слизняки, которые выползают из задницы дьявола пока Бог не видит.

— Но ведь церковные богатства спрятаны, — сказал Шарп.

Шарп прошел через бессчетное количество испанских городов и деревень, и везде ценное церковное имущество было закопано, замуровано в стены или укрыто в пещерах. Он видел ценные алтари, слишком большие, чтобы их перетаскивать, покрытые глиной или известью в надежде, что французы не догадаются, какую ценность они скрывают. Но он никогда не видел, чтобы церковь выставляла свои богатства тогда, когда французы находятся в неделе пути.

— Почему Авила хранит сокровища в открытую?

— Откуда мне знать, — возмущенно ответила Тереса.

— А лягушатники, черт возьми, прекрасно знают, что церковные богатства спрятаны, — сказал Шарп. — Так зачем же они идут туда?

— Ну скажи мне, зачем? — сказала Тереса.

— Затем, что они хотят, чтобы мы думали, будто они идут туда, вот зачем. А в это время ублюдки идут в другое место. Черт подери! — Он повернулся и посмотрел на юг. Может он нервничает? Может его пугает необходимость защищать покинутый форт на задворках большой войны?

Или это интуиция, выработанная за пятнадцать лет сражений, подсказывает ему быть осторожным?

— Оставь своих людей здесь, любимая, — сказал он Тересе. — Потому что сама ты, полагаю, пойдешь убивать лягушатников.

Он подскочил к бойнице и взглянул вниз на мост.

— Сержант Харпер!

Харпер показался из ниши, выстроенной в стороне от дороги, поморгал от яркого света, и взглянул на Шарпа, который, стоя на крепостной стене, отражался на фоне неба.

— Сэр?

— Передайте майору Таббсу, сержант, не будет ли он любезен передвинуть свой обоз на мост. Забаррикадировать, понимаешь? Возьми двадцать стрелков и иди на ту ферму, — указал он на юг, — и делай все это побыстрее!

Тереса положила свою ладонь ему на руку.

— Ты думаешь, французы идут сюда, Ричард?

— Я не думаю, я знаю! Знаю это. Не знаю почему, но знаю, что сюда. Негодяи проскользнули мимо парадной двери и идут через черный ход.

Майор Таббс, вспотевший в полуденный зной, с сопением выбрался на внутренний двор.

— Вы не можете блокировать мост, капитан Шарп! — запротестовал он. — Это общественный проезд.

— Если бы у меня было достаточно пороха, я бы взорвал этот мост к чертовой матери.

Таббс посмотрел на суровое лицо Шарпа, потом поглядел на юг.

— Но ведь французы не идут, смотрите.

Пейзаж на юге был удивительно мирным. Ветер колыхал маки, колосья и листья на оливковых деревьях. Не было ни дыма от сожженных деревень, ни клубов пыли, поднятых тысячами сапог и копыт. Обычный летний пейзаж, согретый кастильским солнцем. Благорастворение воздухов и в человецех благоволение.

— Однако они идут, — настойчиво сказал Шарп.

— А почему бы нам тогда не предупредить Саламанку? — спросил Таббс.

Хороший вопрос, чертовски хороший, но Шарп не хотел произносить ответ. Он знал, что должен предупредить Саламанку, но боялся поднять ложную тревогу. Это была всего лишь интуиция, которая противоречила мирному пейзажу, но что если она ошибается? Допустим, что из Саламанки выйдет полбатальона пехотинцев и батарея орудий, а с ними конвой снабжения и эскадрон драгун, и все это напрасно? Что они подумают? Что капитан Шарп, выходец из рядовых, оказался паникером? На него нельзя рассчитывать. Он может быть полезен в рукопашной, где надо убивать лягушатников, но, оказавшись один в жалком городишке, захныкал, как девчонка?

— Мы не будем предупреждать Саламанку, — твердо сказал он Таббсу, — потому что мы справимся с ублюдками сами.

— А вы сможете? — с сомнением спросил Таббс.

— Вам приходилось бывать в битве, майор? — резко спросил он Таббса.

— Мой дорогой друг, я в вас не сомневаюсь! — Таббс поднял руки будто хотел защититься от Шарпа. — Просто я нервничаю, я ведь не солдат как вы. Конечно, вы сможете.

Шарп молился, чтобы это было так, но знал, что не сможет. Он понимал, что должен просить подкрепления, но ему придется драться в одиночку, ибо он слишком горд, чтобы терять лицо и нервничать.

— Мы побьем ублюдков, — заявил он. — Если они придут.

— Уверен, что не придут, — сказал Таббс.

Как Шарп хотел, чтобы Таббс оказался прав.

Три сотни французских пехотинцев были принесены в жертву на дороге в Авилу, и со всей Сьерра-де-Гредос стекались партизаны для сражения, торопясь уничтожить ненавистного врага. Три сотни человек отошли слишком далеко от основной колонны и были обречены, а остальные французы не спешили к ним на помощь, став лагерем в долине. И французов в лагере было так много, что партизаны сосредоточились на обреченных трех сотнях солдат, ушедших далеко в холмы.

Ночью, когда звуки умирающих солдат еще доносились с дороги на Авила, Эро выступил маршем.

Он направил кавалерию через долину, и когда прошел всего пять миль, и перестали слышаться выстрелы, повернул на север, на дорогу, идущую через нижние отроги горного хребта. Он вел гусар, драгун и улан, людей, сражавшихся по всей Европе, людей, наводивших страх на всю Европу, но Эро знал, что великие времена французской кавалерии позади. Не из-за того, что они стали менее храбры, а из-за лошадей. Животные ослабели от плохого корма, крупы изъязвились от постоянной скачки и колонна Эро понемногу неизбежно растягивалась. Их сдерживали не партизаны, а лошади, и Эро, прекрасный наездник, остановился на гребне холма и оглянулся посмотреть как в лунном свете, спотыкаясь, идут его люди. Он планировал прибыть в Сан-Мигель к рассвету, когда гарнизон еще спит и можно будет ринуться с холмов потоком стали и славы, но он понимал, что две тысячи людей не смогут достичь реки к этому сроку. Лошади не способны на это. Некоторые животные охромели, некоторые тяжело дышали, и большинство шли, опустив головы от усталости.

Но то, что не могли сделать две тысячи человек, могла сделать сотня, и старая элитная рота гусар, всадники в черных меховых шапках, имели лучших лошадей, которых Эро смог отыскать. Эту роту Эро баловал, не только потому, что это была его старая рота, а потому, что хотел иметь как минимум эскадрон, оснащенный лучше, чем любой его противник. И он предвидел нынешнюю ситуацию. Он надеялся, что этого не произойдет, что каким-то чудом у всех его двух тысяч лошадей хватит сил, что все они станут крепкими, как Буцефал, но чуда не произошло и поэтому пришло время для его гусар.

Эро подозвал командира элитной роты и указал ему жестом на остальную колонну.

— Ты видишь?

Капитан Пелетерье, чьи косицы и усы казались почти белыми в лунном свете, утвердительно кивнул.

— Да, мой генерал, вижу.

— Ты знаешь, что надо делать.

Пелетерье вынул саблю и отсалютовал Эро.

— Когда можно вас ожидать, мой генерал?

— В полдень.

— К вашему приходу будет горячая пища, — сказал Пелетерье.

Эро наклонился и приобнял капитана, который был лишь на год моложе него.

— Bonne chance, mon brave!

— Ха, чтобы побить роту сонных испанцев удачи не требуется, — заявил Пелетерье, махнув саблей, и рота пошла вперед. Бог да поможет им, подумал Эро, если на дороге остались партизаны.

— Я бы хотел пойти с вами, — окликнул он роту, но они уже исчезли. Лучшие из лучших, элита Эро, скакали к победе.

— Вперед, — приказал Эро остальной кавалерии. — Вперед!

Те из трехсот сотен пехотинцев, которые были мертвы, могли считать, что им повезло. Тем, кого взяли в плен, повезло меньше. Кого-то поджарят на медленном огне, с кого-то снимут живьем кожу, некоторым придется еще хуже, и милостью для них было бы просто умереть. Эро сожалел об их судьбе, но они послужили его целям, дав кавалерии пройти холмы незамеченной.

Остальная французская пехота, три тысячи семьсот человек, шла быстро. Уловка сработала, впереди открывался черный ход в Кастилию.

Луна залила стены фермерского дома призрачно-белым светом. Шарп укрыл там двадцать стрелков, приказав им задерживать продвижение французов по дороге. Стрелки могли сдерживать атакующую колонну в течение минут десяти, после чего Харпер должен был отвести их назад к остальным стрелкам Шарпа и пехотинцам на стены форта или за линию баррикад, сделанных из обоза. У Шарпа была мысль укрепить баррикаду телегами и мебелью из деревни, но он не поддался искушению. Деревни довольно настрадались за войну, к тому же селяне принесли его людям оливки, яйца и свежевыловленную рыбу. Пришлось удовлетвориться одним обозом.

— Почему французы должны сюда прийти? — спросила Тереса. Они стояли на стене форта.

— Если им снова удастся захватить Саламанку, — сказал Шарп, — они отрежут армию Веллингтона от путей снабжения. Им даже не надо захватывать город, чтобы сделать это! Просто можно сидеть на дороге в Сьюдад-Родриго. За пару дней запасы армии будут израсходованы, и Нос будет вынужден отступить, чтобы разобраться с козлами. Удовольствия это ему точно не доставит.

— Значит, мы должны остановить их?

Шарп кивнул.

— Так почему ты не пошлешь за подкреплением?

Шарп пожал плечами.

— Потому, что ты не уверен, что они придут? — спросила Тереса.

— Я не уверен в этом, — признался Шарп.

— И ты боишься выставить себя дураком?

— Если я подниму тревогу, — сказал Шарп, — а лягушатники не придут, они перемоют все мои косточки. Я останусь квартирмейстером до конца жизни! Мне никогда вновь не поверят!

Тереса покачала головой.

— Ричард, ты захватил Орла! Ты первый ворвался в пролом в Бадахосе! Тебе незачем беспокоиться о гордости! Так что пиши письмо о подкреплении сейчас же, — сказала она.

— Ты не понимаешь, — упрямо ответил он. — Я могу взять тысячу Орлов и все равно останусь тем парнем, который выбился из рядовых. Я все равно выскочка. Они пристально следят за мной и надеются, что я облажаюсь, Тереса. Они ждут всего одной ошибки, все они!

— Пиши письмо сейчас же, — терпеливо сказала Тереса, — и как только покажется первый француз, я поскачу в Саламанку. Я поскачу, как только мы услышим первый выстрел в холмах. Тогда тебе не придется долго ждать, Ричард.

Он думал об этом, знал, что она права, поэтому спустился вниз в столовую, зажег свечу и разбудил прапорщика Хики, ибо прапорщик закончил настоящую школу и знал, какие слова надо использовать, затем Шарп подписал эти слова своим неуклюжим почерком. «Имею основания полагать, — писал он, — что к форту, которым я имею честь командовать, подходит французская колонна. Поскольку у меня мало людей, я прошу подкрепления как можно быстрее. Ричард Шарп, капитан».

— Нужно ли поставить дату на письмо? — спросил он. — Или время?

— Я скажу им, что ты торопился, — ответила Тереса.

Хики, смущенный тем, что стоит перед Тересой в кальсонах, вцепился в одеяло.

— Французы действительно подходят, сэр? — спросил он Шарпа.

— Думаю, да. А что? Это тебя беспокоит?

Хики подумал пару секунд и кивнул.

— Да, сэр, беспокоит. Я вступил в армию, сэр, потому, что отец так хотел.

— Он хотел, чтобы ты погиб?

— Конечно же нет, сэр.

— Когда-то я тоже был прапорщиком, Хики, — сказал Шарп, — и за это время я усвоил один урок.

— Какой урок, сэр?

— Прапорщики — это расходный материал, Хики, всего лишь расходный материал. А теперь иди спать.

Шарп и Тереса снова залезли на стену.

— Ты жесток, Ричард, — сказала она.

— Зато честен.

— А ты был расходным материалом? Когда был прапорщиком?

— Я взобрался на скалу, любимая. Я забрался на скалу. Все считали, что я погиб, и полагаю, всем было на это наплевать.

А кто этим утром залезет на скалу, думал он? Кто? И откуда? И как? И придут ли ублюдки вообще?

И сможет ли он их остановить? Он нервничал. Он прислушивался к интуиции и был готов к приходу французов, но все еще считал, что может ошибаться. Чувствовал, будто уже проиграл, хотя еще ничего не началось.

Люди Тересы в трех милях к югу от Сан-Мигеля на холмах Сьерра-Гредос жарили на огне кролика. Они разожгли костер в рощице в глубокой расщелине и были уверены, что огня не видно с дороги, пролегавшей внизу под ними. Если хоть один француз осмелится хотя бы вздохнуть на дороге, партизаны откроют огонь и предупредят форт о подходе противника.

Но капитан Пелетерье все же увидел отблеск огня. Всего лишь крошечные блики на камнях, а только два вида людей могли жечь огонь на холмах: партизаны и солдаты, и все они были врагами. Он поднял руку и остановил роту.

Отблески были слева от дороги, он так думал, не видя остальной дороги, лежавшей прямо под вертикальной скалой, на которой он и увидел тусклый свет. Справа от него лежала темная долина, и ему показалось, что она уходит на север, и по ней можно пройти к реке и мосту незаметно от тех, кто жег в ночи огонь.

Его люди укутали ножны тканью, чтобы металл не звякнул о пряжку или стремя. Пелетерье мало что мог сделать, чтобы заглушить стук копыт, так что это был необходимый риск.

— Идем медленно, — сказал он людям, — медленно и тихо.

Они свернули направо, ведя усталых лошадей по покрытой травой долине, которая действительно вела на север. Затем земля пошла в гору и Пелетерье покрылся испариной, так как сотня всадников достигла места, которое было идеально для засады и в свете луны земля, покрытая серыми булыжниками, могла скрывать сотни партизан, но все обошлось.

Он остановил лошадь только на южной стороне гребня, передал поводья сержанту, спешился и забрался пешком на вершину, откуда мог осмотреть окрестности.

Спокойствие. Все, что он мог увидеть — это спокойствие. Широкое пространство, залитое лунным светом, хотя уже наступал рассвет, и в отблесках рассвета он смог разглядеть сияние реки, черноту деревьев, светлую полосу дороги и темные очертания форта. Никакой стрельбы оттуда не доносилось, и на какой-то миг Пелетерье понадеялся, что Сан-Мигель остался незащищенным, но он отогнал эту мысль и сделал еще несколько шагов вперед и подумал, что Бог все-таки существует. Бог существует, и он определенно француз, ибо Пелетерье увидел ответвление холма, которое могло укрыть его людей на всем пути от вершины холма к подножию, а там он будет укрыт от гарнизона Сан-Мигеля оливковой рощей. Он отошел назад от вершины, спустился и вернулся к колонне.

— Зарядите пистолеты, но не взводите курки. Слышите меня? Зарядить, но не взводить. Если кто-то выстрелит, прежде чем мы дойдем до моста то я лично его утоплю, предварительно кастрировав. Понятно вам? Оторву ему яйца!

Он наблюдал, как его люди заряжают длинноствольные пистолеты. Оружие было не очень точным, но на близком расстоянии таким же смертоносным, как и мушкет.

— Мы должны очень тихо спуститься с холма. Очень тихо! Спустимся как утренний туман и остановимся среди деревьев. Пойдем медленно, поняли меня? Никому не чихать! Кто чихнет — отрежу яйца тупым ножом. До последней минуты не станем атаковать, а когда дойдем до моста, то убьем всех, кто там окажется. А если облажаетесь, то я лично откушу вам яйца.

Гусары оскалились. Пелетерье им нравился, он был храбр и приводил их к победе много раз. И был готов сделать это еще раз.

Уже наступал рассвет, а с холмов не донеслось ни единого предупредительного выстрела.

Шарп чувствовал огромную усталость. Это нервы, думал он. Нервы, натянутые как кожа барабана. Что это за солдат, если у него нервы? Черт возьми, думал он, может я действительно недостоин быть командиром?

Он подошел к западной стене и нагнулся через нее, чтобы посмотреть на баррикаду на мосту. Он видел, что все его люди проснулись, все на посту, ведь рассвет — самое опасное время.

— Все готовы? — крикнул он.

— Блестим как лютики, сэр, — ответил лейтенант Прайс. — Вы что-нибудь видите, сэр?

— Ни хрена, Гарри.

— Это утешает.

Шарп вернулся к северной стене и взглянул на дорогу. Никакого движения. Тихо как в могиле. Последние ночные летучие мыши летали вокруг башни, а чуть ранее он видел сову, влетевшую в дыру в ветхой кладке форта. В остальном все было тихо. Тихо текла река, покрытая туманом. Темнели три опоры моста. Сержант Харпер считал, что видел под мостом большую форель, но Шарп не выделил ему времени для рыбалки. Это нервы, опять подумал он. Сам дергаюсь, и заставляю нервничать остальных.

Тереса поднялась по лестнице из жилого блока. Она зевнула, положила руку Шарпу на локоть.

— Все тихо?

— Да, тишина.

На стене было четыре стрелка. Шарп подумал, что можно было поставить сюда нескольких пехотинцев, но их гладкоствольные мушкеты столь неточны, что с такой высоты принесли бы мало пользы, поэтому он поставил сюда своих стрелков. Он отошел в сторону, чтобы его не слышали.

— Мне кажется, что я запаниковал вчера, — сказал он Тересе.

— Мне так не показалось.

— Я увидел противника там, где его не было, — признался Шарп.

Она сжала его руку.

— По крайней мере ты готов, если они все же появятся.

Он скорчил гримасу.

— Но пока их здесь нет. Они за мили от нас, спят в постелях, а я из-за них провел тут бессонную ночь.

— Ты можешь поспать сегодня, — сказала Тереса.

На востоке уже пылал рассвет, облака отражали первые лучи солнца. Оливковая роща была все еще темна от ночных теней, но солнце уже вставало над холмами, и Шарп должен был распустить роту с постов. Надо дать им отдохнуть, думал он, они это заслужили. Пусть подлатают форму, поспят, или порыбачат.

— Думаю, я вернусь сегодня в Саламанку, — сказала Тереса.

— Покинешь меня?

— Только на день. Хочу навестить Антонию.

Антония была их дочерью. Малышка, которая в любой момент могла стать сиротой, подумал Шарп, ведь оба ее родителя так заняты истреблением лягушатников.

— Если погода будет хорошей, — сказал он, — и лягушатники не придут, ты могла бы привезти ее сюда.

— А почему бы и нет? — произнесла Тереса.

Солнце поднялось над холмами, и Шарп прикрыл глаза от слепящего света. Тени от деревьев протянулись через дорогу, на которой все также не было французов. Маккеон отошел от форта на берег реки и помочился в Тормес.

— Вот тебе и хорошее вино, — мягко сказала Тереса.

Вдруг с моста раздался крик. Шарп повернулся и услышал топот копыт, снял винтовку с плеча, но ни черта не увидел из-за слепящего солнечного света, залившего все на востоке, однако прямо из света показались всадники.

Не на дороге, а с востока, прямо из оливковой рощи, где они прятались. Шарп прокричал предупреждение, но было слишком поздно.

— Мистер Прайс!

— Сэр!

— Подпустите их поближе!

Прайс или ослышался, или запаниковал, но отдал приказ пехотинцам стрелять, мушкеты выпалили в сторону оливковой рощи, но расстояние было слишком большое. Затем со стен раздались выстрелы винтовок, дымом от залпов заволокло все на двенадцать футов. Шарп прицелился во всадника, нажал на курок, и цель мгновенно исчезла в дыму, а винтовка отдала в плечо стрелка.

— Тереса, — крикнул он, но Тереса уже устремилась вниз во внутренний двор за лошадью. Шарп принялся заряжать винтовку, слыша стук подков на каменной кладке моста. Господи, подумал он, я нахожусь не там, где надо. Наверху я не могу сделать простой вещи! –

— Дэниэл, — крикнул он Хэгмену, пожилому стрелку на стене.

— Сэр! — Хэгмен забивал пулю в винтовку.

— Я спускаюсь! Не высовывайся там, наверху!

— Все будет нормально, сэр, — уверенно ответил Хэгмен. У старого браконьера было лицо как у могильщика и длинные до плеч волосы, но это был лучший стрелок Шарпа.

Шарп перепрыгивал через четыре ступеньки. Он оказался и прав и неправ. Он ожидал чертовых французов, но думал, что они пойдут по дороге, прямо на винтовки, как овцы на бойню, но негодяи его перехитрили. Сволочи обманули его!

На мосту раздался мушкетный залп, а затем выстрелы из другого оружия. Пистолеты, подумал Шарп, определив по звуку. Кто-то вскрикнул. Люди орали. Шарп тяжело спрыгнул с лестницы, пробежал через арку и увидел, что форт потерян. Он проиграл.

Капитан Пелетерье даже не рассчитывал на помощь солнца, но Бог войны этим утром был на его стороне и как только капитан гусар вывел своих людей из-под прикрытия деревьев, солнце взошло над горизонтом и ослепило защитников форта.

— Вперед, в атаку! — приказал Пелетерье и, пришпорив своего огромного черного коня, направился прямо на мост, находившийся от него менее чем в четырехстах метрах. Одно последнее усилие лошади — это все, чего он желал, и пришпоривал снова. Он увидел клубы дыма на стенах форта, а затем еще больше дыма на мосту. Пули ушли в землю, никого не зацепив. Мост был забаррикадирован обозом.

Позади обоза стояли пехотинцы. Британцы! Не испанцы, но Пелетерье было наплевать. Это были враги Франции, и они умрут.

— Вперед! — он растянул это слово как боевой клич, и в голове промелькнула мысль, что ничего в мире, даже женщины, не приносит столько удовольствия как это. Кавалерийская атака, противник шокирован, на твоей стороне смерть и обнаженная сабля.

Вдруг со стороны фермы возникли клубы дыма, и Пелетерье боковым зрением увидел, как кувыркнулся один из его солдат, заржала лошадь, а сабля воткнулась в землю, но затем Пелетерье въехал прямо в стелящиеся по мосту клубы дыма и соскочил с седла прежде, чем его лошадь остановилась. Громыхнул мушкетный выстрел, выплюнувший струйку дыма прямо в глаза Пелетерье. Он остановился, упал на телегу, повернутую боком, и лег в нее. Он кричал как безумный, ожидая пулю в живот, но пехотинцы все еще перезаряжали мушкеты. Капитан прыгнул на них, размахивая саблей, сержант Куанье последовал за ним, а затем целая толпа гусар перескочила через телегу, стреляя из пистолетов и держа на перевес сабли, сверкающие на солнце. Один пехотинец стоял на коленях перед ним, держась за лицо руками, сквозь пальцы струилась кровь. Другой был уже мертв и висел на перилах моста, а остальные отступали. Они даже не успели примкнуть штыки. Пелетерье отбил в сторону мушкет своей тяжелой саблей и рубанул пехотинца, остальные не выдержали и убежали.

— В форт! — крикнул Пелетерье своим людям. — В форт!

Красномундирники могут подождать. Форт нужно занять до прибытия Эро, а у форта нет ворот. Он вбежал внутрь и увидел, как высокий человек в зеленой куртке исчез за дверью.

— Наверх! — крикнул Пелетерье, указывая своим людям на мужчину, стоящего на лестнице. Сверху раздался выстрел, пуля ударилась в каменную стену рядом с Пелетерье, он посмотрел наверх и на фоне неба увидел еще одного мужчину в зеленой куртке, затем его закрыли собой гусары, бегущие на стену.

Пелетерье достал часы из маленького кармашка мундира. До прибытия Эро шесть часов, возможно меньше. Он закрыл крышку часов, убрал их, и наклонился, уперев руки в колени, внезапно почувствовав усталость. Боже, он сделал это! Острие его сабли было красным, он вытер его пучком соломы и посмотрел на своих людей, которые что-то кричали, стоя на мосту.

Он поспешил обратно. Большинство его солдат не спешивались и не переходили через баррикаду, а рассеялись на южном конце моста. По ним велся постоянный огонь из белого фермерского дома, находившегося в паре сотен шагов вниз по дороге. Лошади ржали от боли, люди лежали на земле, а чертов огонь не прекращался. До Пелетерье вдруг дошло, что он видел зеленые куртки, а это означало одно — стрелки, и если он не найдет укрытие для своих людей, то винтовки убьют всех до последнего солдата.

— Сержант! Убирайте телегу! Быстрее!

Дюжина человек приподняли телегу и перевернули ее на бок, и лошади наконец получили возможность пройти по мосту.

— Все в форт! — кричал Пелетерье, — Все в форт!

Капрал спас лошадь капитана, и Пелетерье завел животное на внутренний двор, где оно было в безопасности от винтовочного огня. Затем он открыл седельную сумку и достал французский триколор. Он дал знамя сержанту Куанье.

— Повесь на стену, сержант!

Хэгмен и его стрелки спустились по лестнице вниз и заперли дверь в погреб. Французы обнаружили эту дверь мгновением позже, но это уже не имело значения. Они завладели Сан-Мигелем, они завладели переправой, и теперь сюда шел Эро чтобы посеять панику на путях снабжения британской армии.

Над Тормесом развевался триколор.

Сержант Куанье нашел вино, сотни бутылок, спрятанных за отбитым гипсовым изображением девы Марии, стоящей в маленькой нише на мосту в стороне от форта.

— Разбить бутылки, месье? — спросил он Пелетерье.

— Да не надо, — сказал Пелетерье. Сделаем подарок генералу Эро. Но чтобы ни одна бутылка не пропала. Если увижу хоть одного пьяного, кастрирую его.

— Никто не притронется, сэр, — пообещал Куанье. Он был невысоким, жестким человеком, не знавшим иной жизни кроме армейской, а в элитной роте его слово было законом. Вино можно было считать в безопасности.

Пелетерье захватил в плен троих человек. Двое были ранеными пехотинцами, один из которых был при смерти, зато третий был толстый мужчина в голубом мундире, назвавшийся майором службы снабжения. Его присутствие здесь объяснялось тем фактом, что гусары обнаружили здесь склад французских мушкетов, мушкетов, вернувшихся теперь к владельцам.

— Вы дадите мне слово джентльмена, — спросил он Таббса по-английски, — что не будете пытаться сбежать?

— Конечно нет, — сказал Таббс.

— Вы не желаете дать мне слово?

— Нет, нет! Я не буду пытаться сбежать! — Таббс отодвинулся от француза с косицами.

— Тогда можете оставить шпагу, месье, и окажите мне честь, оставайтесь внутри форта.

Все равно у гусар не было выбора, за стенами форта они бы подверглись огню стрелков.

Куанье едва избежал ранения, когда обследовал нишу, а два человека были ранены, пока сбрасывали телегу с моста в реку. Пелетерье жалел своих людей, но ему нужно было очистить дорогу для Эро, так что он направил двадцать человек из форта, которые перебежали под огнем на северный склон. Когда баррикаду убрали, Пелетерье приказал своим людям не высовываться из форта, даже лейтенанту, который наблюдал за фермерским домом со стены и клялся, что стрелки уже уходят. Но Пелетерье знал, что внутри форта его гусары и их лошади будет в безопасности. Британцы могли попытаться отбить мост, но Пелетерье был уверен, что сможет не допустить этого. Он выстроил сорок своих солдат в линию перед входом в форт, вооружил всех пистолетами, и если британцы попробуют вылезти на дорогу и пройти к арке, то они будут сметены быстрыми залпами.

Итак, дорога с юга была открыта. Эро с маленькой армией приближался. Все, что оставалось Пелетерье, это ждать.

— Это моя вина, — с горечью произнес Шарп.

— Я не должен был так рано стрелять, — сокрушался Прайс.

— Нельзя было отправлять Харпера за реку, — сказал Шарп. Надо было держаться вместе.

Прапорщик Хики молчал, но выглядел подавленно. Он даже не думал, что капитан Шарп может быть побежден.

— Черт возьми! — бесполезно ругался Шарп. Он направил выживших в деревню, где те могли укрыться за стенами. Форт был в ста шагах позади, и он подумывал было об атаке, но для этого нужно было подвести людей слишком близко к арке, а французы наверняка подготовились к встрече.

Дверь погреба была закрыта и дополнительно забаррикадирована. Время от времени на стене мелькала черная меховая шляпа — это гусары выглядывали посмотреть, не замышляют ли британцы какую-нибудь хитрость.

Дэниэл Хэгмен продолжавший наблюдать с берега реки, доложил, что лягушатники сбросили телегу в речку.

— Я зацепил одного ублюдка, сэр, — сказал он, — а Харрис — другого.

— Молодец, Дэн, — процедил Шарп, соображая, почему французы убрали баррикаду. Ответ был очевиден. Они ждут подкрепление. Гусары удерживают мост, чтобы пропустить толпу лягушатников на другой берег. Для того, чтобы они порезвились на британских путях снабжения, и вина за это лежала на Шарпе.

— Господи Иисусе! — выругался Шарп.

— Похоже, он сегодня не на нашей стороне, — сказал Хэгмен.

Единственная хорошая новость заключалась в том, что Харпер и его люди вернулись обратно через реку без потерь. Они отошли на милю к западу и переправились через реку на рыбацкой лодке. Возвращение этого ирландца и двадцати стрелков обнадежило Шарпа, но он не знал, как поступить. Позволить убить их в безнадежной атаке на форт?

Шотландец Маккеон присел на корточки рядом с Шарпом. Он закурил маленькую закопченную трубку и указал ею на форт.

— Напоминает то ужасное место в Индии, капитан.

Шарп подумал, что Маккеон пьян. Форт в Сан-Мигеле был совершенно не похож на Гавилдхур. Форт в Индии был построен на вершине скалы, на головокружительной высоте над плоскогорьем Декан, а форт Сан-Мигель был развалинами возле реки.

— Не вижу ничего похожего на Гавилдхур, — сказал Шарп.

— Можа и нет, — сказал Маккеон, вытряхивая трубку об камень. — Но парни с косицами тоже считают, что внутрь есть единственный путь. Его они и охраняют, но есть и черный ход, капитан, всегда есть черный ход. Вы были тем, кто нашел его в Гавилдхуре. — Он указал мундштуком трубки на форт. — Видите ту здоровую трещину?

Маккеон указывал на зазубренную трещину, проходившую по затененной западной стене почти до самого верха. На секунду Шарп подумал, не считает ли шотландец, что рота заберется на стену, а затем увидел возможный третий путь наверх — обрушившуюся секцию каменной кладки. Выглядела она как небольшая пещера и была скрыта плющом, но Маккеон был прав. Это был черный ход, и проворный парень смог бы протолкнуться сквозь щель, но дальше что? Шарп не видел эту дыру изнутри форта и не знал, куда она приведет.

— Сержант Харпер?

— Сэр.

— Если какой-нибудь лягушатник высунет башку — стреляй в нее.

Стрелки смогут держать французов вне поля зрения и те не увидят, что замышляет Шарп. Он расстегнул пояс, снял палаш, который мог звякнуть, и с винтовкой за спиной пробежал через пустырь к стене форта. Ни один француз его не заметил, они старались не высовывать головы над стеной. Может они и захватили форт, но к возможностям винтовки питали заслуженное уважение.

Карабкаться на стену было очень тяжело. Пожалуй, даже тяжелее чем в Гавилдхуре. Там скала была крутая, но не полностью вертикальная, а также росли кустики, за которые можно было держаться. В проломе форта было достаточно опор, но он пролегал слева направо, и Шарпу приходилось отыскивать в старой ветхой стене опоры и для ног тоже, но он втаскивал себя наверх, все время ожидая выстрела, и наконец добрался до толстой ветки плюща. Стало легче. Заодно под ногу подвернулась хорошая опора, и последним усилием он втянул себя в дыру.

Дыра оказалась меньше, чем выглядела издалека, но Шарп повернулся боком и протиснулся между камнями. Винтовка зацепилась за ветку плюща, мундир терся об острые края камней, но он выпутался, и проталкивался, пока голова не оказалось внутри форта. В нос шибанула страшная вонь, и поначалу он ничего не видел из-за мрака, затем узрел над собой лучики света, услышал шаги по деревянному настилу и понял, что попал в помещение над кладовой с круглым потолком и деревянным полом. Извиваясь, он пробрался внутрь и удивился, что достиг цели. Нечего было и думать начинать отсюда атаку. Слишком долго карабкаться на стену, и места внутри хватало только для одного человека, но даже если бы все смогли здесь уместиться, дальше-то что? Они окажутся в ловушке между этажами. Постепенно привыкнув к сумраку, он увидел, что потолочные балки как будто обмотаны какими-то тряпками, но затем он вдруг понял, что это тысячи летучих мышей висели вниз головой, держась за потолок. «Проклятье», — прошептал он, стараясь забыть о летучих мышах, посмотрел перед собой и увидел, что все помещение изобиловало крепежными брусьями, в основном небольшими, но все они поддерживали изогнутое каменное перекрытие, покрытое толстым слоем помета летучих мышей. Вонь от него была еще та.

Раздался винтовочный выстрел, затем еще один. Француз прокричал тревогу где-то над Шарпом, а кто-то засмеялся. Шарп выглянул в отверстие и увидел два облачка дыма, клубящегося рядом с домами, где прятались его люди. Он протолкнулся в щель назад и поманил пальцем Перкинса, самого молодого и шустрого из его стрелков.

Перкинс вылез из травы и пополз к подножию стены и снова французы его не заметили, опасаясь из-за стрелков высунуть голову.

— Перкинс, слышишь меня? — шепотом позвал Шарп, и когда Перкинс кивнул в ответ, сказал ему что хотел, а потом наблюдал, как парнишка бегом возвращается обратно в деревню. Теперь Шарп мог только ожидать, поэтому устроился в дыре поудобнее и слушал, как французы вышагивают в паре дюймов над его головой. Он чувствовал запах лошадей, табачного дыма, потом услышал, как кто-то спросил по-английски с французским акцентом:

— Вы были здесь главным, майор?

— Ну, в общем-то, да, в целом, я, — ответил Таббс. Но защита форта была возложена на офицера стрелков. Его зовут Шарп.

— Он разочаровал вас, майор, — сказал француз. — Его люди бежали как антилопы!

— Это позор, — сказал Таббс. — Если вы меня обменяете, я доложу об этом куда следует. Но он офицер только на время войны, Пелетерье, только пока идет война.

— Как и все мы, — сказал Пелетерье.

— Шарп — выходец из рядовых, — пренебрежительно сказал Таббс. — Подобные вещи происходят во время войны, знаете ли. Парень был неплохим сержантом, а потом они пришили на мундир ярд галунов и ожидали, что он поведет себя как джентльмен. И к чему это привело, видите?

— Я тоже вышел из рядовых, — сказал Пелетерье. Таббс замер на пару секунд и притих. Француз рассмеялся. — Еще вина, майор? Оно умерит горечь поражения.

Вот ублюдок, подумал Шарп, имея ввиду Таббса, а не чертового лягушатника, потом прополз к отверстию, поскольку к нему приближался Перкинс вместе с Купером и Харрисом, тащивших что-то, завернутое в одеяло. Перкинс же притащил подобие веревки, связанной из десятка мушкетных ремней, встал близко к стене и со второй попытки забросил один конец веревки Шарпу, а второй привязал к первой связке.

Поднять обе связки оказалось делом пяти или шести минут. Столько времени занял не собственно подъем, а протаскивание свертков между груд камней в узкую щель, и Шарп с ужасом ждал, что французы услышат суету, да и летучие мыши, встревоженные шорохом, хлопали крыльями.

— Могу я выйти на стену? — голос Таббса раздался так близко, что Шарп вздрогнул.

— Разумеется, месье, — ответил Пелетерье. Но для вашей безопасности я составлю вам компанию. Вдруг вы высунете голову за стену, а тут — бабах!

Шарп услышал звуки шагов по лестнице, затем начал сваливать в кучу содержимое поднятых свертков между короткими косыми брусьями, поддерживающими потолок. Перкинс справился отлично. Тут была сухая солома, огниво и даже банка масла, пожертвованная крестьянином. Шарп все это перемешал, вылил на древесину и солому масло из лампы, затем с содроганием зачерпнул указательным пальцем липкого помету летучих мышей.

Его винтовка была заряжена, так что он постарался не зацепить курок и не высечь искру, пока не закрыл запальное отверстие, поднес винтовку к отверстию в стене, чтобы лучше видеть, оттянул кремень и легким прикосновением пальца помазал пометом запальное отверстие, затем зачерпнул еще помет, заткнул им ствол винтовки и тщательно вытер палец.

Теперь он достал патрон, разорвал его и вынул пулю.

Почти весь порох он высыпал на огниво, но оставил щепотку и посыпал кусок бумаги, которая теперь была закрыта внутри винтовочного замка. Он взвел курок, поморщившись от громкого щелчка и когда рядом не было французов, которые могли что-нибудь услышать или увидеть, нажал на спуск.

Проскочила искра, полыхнул порох, но бумага не загорелась, так что Шарпу пришлось разорвать еще один патрон, чтобы добыть побольше пороха. Он выложил его на замок, снова взвел курки и опять нажал на спуск.

На этот раз клочок бумаги загорелся, Шарп снял ее с винтовочного замка, опустил вниз, чтобы дать пламени разгореться, а когда огонь разгорелся сильнее и первые летучие мыши стали летать вокруг его головы, положил бумагу на солому. Он дождался, пока пламя разгорится и вспыхнет порох, затем пламя достигло разлитого масла и охватило всю кучу. Дым начал подниматься и заполнять помещение, в котором уже метались запаниковавшие летучие мыши.

Шарп полез в щель наружу, оставляя на выступающих камнях клочки куртки. Дым густел с неимоверной скоростью и уже был рядом с его головой, а летучие мыши все летали вокруг него, и он запаниковал.

Капитан добрался до плюща и упал на него. Секунду он держался, глядя на смесь дыма и летучих мышей, вылетающих из расщелины в стене, затем раздался крик на французском и выстрел винтовки, затем плющ оторвался от стены, опуская Шарпа, и он тяжело стукнулся о дерн. Выстрелил пистолет, облачко пыли в паре футов от него показало, куда ударила пуля.

Вроде бы ничего не сломано, хотя живот и болел. Он подобрал винтовку и, хромая, побежал к деревне. Раздался залп из дюжины винтовок, затем застучали о камни мушкетные пули, а потом он свалился в ров и оказался в безопасности. Патрик Харпер наклонился над ним и потащил на задний дворик, где пряталась вся рота.

— Пусть теперь пописают на этот пожар, сэр, — сказал Харпер, кивнув в сторону стены, откуда теперь врывался толстый столб серого дыма.

— Лучший способ избавиться от крыс, — сказал Маккеон, — это выкурить их дымом.

Шарп сжал ладони.

— Гарри?

— Сэр? — отозвался лейтенант Прайс.

— Построй пехотинцев в две шеренги, пожалуйста. Мушкеты зарядить, штыки примкнуть. Пат?

— Сэр?

— Стрелки за мной. Мы атакуем по моей команде, мистер Прайс.

— Да, сэр.

Пока козлы пытались потушить огонь, Шарп думал, есть ли у него шанс победить в битве.

Дым начал просачиваться сквозь половицы и какое-то время этого никто не замечал, потом сержант Куанье поднял тревогу, но к тому времени весь нижний уровень был в дыму, хотя огня никто не видел.

— Воды! — кричал Пелетерье. — Носите из реки! Выстроиться в цепочку! Сержант Гобель! Пусть дюжина человек успокоит лошадей! Выстройтесь в цепочку! Воду носите в шапках!

Цепочка людей передавала шапки с водой через арку к лестнице на первый этаж, но когда первый человек спустился чтобы зачерпнуть воды, рявкнула винтовка, затем другая, третья, и теперь на берегу лежали двое мертвых гусар, а третий был ранен. Сержанту Куанье пришлось потерять ценное время, чтобы начать носить воду с дальнего конца моста, где северная арка могла защитить его людей от выстрелов, но было уже поздно.

Пламя еще не вырвалось из-под пола, зато начали гореть поддерживающие пол балки, а цилиндрическое перекрытие погребов, устроенное как естественный дымоход, затягивало воздух, заставляя огонь разгораться по всем уголкам форта, и дыма становилось все больше, а когда принесли первую шапку воды, ее было мало, поскольку мех пропускал воду. Пелетерье мог только надеяться, что эти крохи помогут. Он слышал, что под ним огонь бушует, как в топке, и чувствовал ногами его жар. Одно из ведер, из которых гусары поили лошадей, передали по цепочке, и Пелетерье выплеснул воду в дым.

Вода зашипела, но толку было мало, ибо полыхал уже весь этаж, и за считанные секунды пламя вырвалось в шести-семи местах, ветром его отнесло к куче сухих дров на западной стороне форта. Пламя подожгло лестницы, охватило поддерживающие пол балки, сожгло тонкие перегородки, и дым отогнал гусар назад. Заржали в панике лошади.

— Гобель! — закричал Пелетерье. — Отводи лошадей на северный берег.

Лошадей вывели из форта и они, почуяв свободу, понеслись в оливковую рощу. Пламя трещало, наполняя форт дымом и нестерпимым жаром.

— На мост! — кричал Пелетерье. — Пистолеты! Сержант Куанье! На мост! К северу! Лейтенант! Где пленники? Приведи их!

Черные от дыма гусары застыли у арки. Квадратная башня была одним огромным костром, и горевшее сухое дерево, из которого она была построена, давало целую лавину дыма.

Пламя поднялось на двадцать, тридцать футов над стеной. Куанье строил людей в шеренги, но они нервничали из-за ревущего огня прямо за ними, а раскаленные угли падали среди них, и кто-то начал ужасно кричать, оказавшись в ловушке. Раненых британских пехотинцев вытащили наружу и положили на траву рядом с нишей.

Начали стрелять винтовки. Выстрел за выстрелом, с севера, из канавы и гусары начали падать навзничь или сгибаться.

— Атакуем их! — Пелетерье толкнул первую шеренгу и обнажил саблю. Стрелки были не так далеко, может ярдах в шестидесяти, и он вгонит их в землю. — Сабли наголо!

На мосту было шестьдесят человек с саблями.

Это был последний шанс Пелетерье отстоять мост.

Шарп крикнул: «Огонь!» — и пехотинцы лейтенанта Прайса, вышедшие из деревни и построенные в две шеренги поперек дороги, дали залп в сторону гусар. На дорогу пролилась кровь, гусары были смяты и поломали строй.

— В атаку! — крикнул Шарп. — Вперед!

И побежал впереди всех, обнажив палаш. Справа от башни вырвался язык огня и дыма, гусары отступили, и Шарп издал вопль ярости. Как могли это ублюдки победить его? Все что он хотел — убивать их, насладиться местью, но они уже бежали от блеска штыков, не устоял ни один.

Раненые гусары ползли по дороге, мертвые лежали, а живые бежали на южный берег, спасаясь от разъяренной пехоты.

Капитана Пелетерье тоже переполняла ярость. Как эти ублюдки посмели отобрать у него победу? Они скакали всю ночь, уклонились от пикетов в холмах, побили пехотинцев, защищавших форт. Побили кавалерией. Кавалерией! Были люди, которым за меньшие подвиги давали Орден Почетного Легиона, а теперь ублюдки восстали из мертвых чтобы отобрать у него победу.

— Куанье! Куанье! Вернись! Гусары, назад, за Императора!

В задницу Императора. Это их гордость, а не Императора. Они были элитной ротой и когда увидели, что капитан возвращается на мост, половина из них последовала за капитаном. Две группы разъяренных мужчин столкнулись на мосту через Тормес. На кону была их гордость и честь!

— Убивайте ублюдков! — кричал Шарп, нелепо радуясь тому, что после всего лягушатники все-таки идут драться, опустил тяжелый кавалерийский палаш на шею француза, освободил клинок, пнув падающего человека в лицо, и снова ткнул окровавленный палаш вперед. Сабли против штыков, и ярость, как в кабацкой драке.

Грязная драка казенным оружием. Каждый колол, резал, рычал и пинался, и по правде говоря, обе стороны были близки к победе. Пехотинцам в толчее не хватало места для замаха штыками, а когда гусары поднимали сабли, их можно было схватить за руки. Кое-кто стрелял из пистолетов, это проделывало брешь в рядах, но брешь быстро заполнялась.

Сержант Куанье пытался подобраться к высокому офицеру стрелков, но споткнулся о мертвого солдата, и офицер пнул его по лицу, потом еще раз. Выплевывая зубы, Куанье попытался перевернуться и ткнуть ублюдка саблей в пах, но Шарп успел первым. Палаш вошел меж ребер, и кровь хлынула Шарпу под ноги. Пелетерье буквально прорезал пространство перед собой, размахивая саблей из стороны в сторону, Шарп выдернул палаш из тела Куанье и отскочил назад от стремительного выпада Пелетерье, палаш Шарпа не годился для выпадов, поэтому он отбросил его в сторону и попросту бросился на гусарского капитана. Он обхватил его руками и швырнул через перила моста.

Пелетерье закричал, упав в реку, затем раздался еще более громкий крик.

— Прочь с дороги к дьяволу! Прочь с дороги! — кричал сержант Харпер, подошедший со своим семиствольным ружьем. Сержант упер его в бедро, а пехотинцы встали по обе стороны от него. — Эй, ублюдки! — крикнул он гусарам и нажал на курок.

Его ружье выстрелило, будто пушка. Кровь затуманила реку, а Харпер ринулся в очистившееся пространство, работая своим чудовищным ружьем как палицей, напевая по-ирландски что-то о забытых героях древности, убивавшими за раз десяток врагов.

И гусары, оставшись без своего капитана, отступили.

— Не давайте им уйти! — рычал Шарп, — Убить всех!

И его люди, липкие от крови, переступая через тела, пошли за ним со штыками наперевес. Шарп перерубил надвое чью-то саблю ударом своего палаша, ткнул острием в чье-то лицо и французы окончательно перестали сражаться и побежали.

Сломались и побежали. Обратно туда, откуда явились.

— Хватит! — приказал Шарп. — Стой!

Мост был отбит. Французы бежали. Пелетерье выбрался на южный берег реки, но боевой дух вытек из него, а его люди спасались бегством.

— Стройся! — скомандовал Шарп. — Подсчитать мертвых, перевязать раненых. — Он взглянул на юг и выругался. — Черт подери!

— Боже, храни Ирландию, — в тон ему произнес Харпер.

Казалось, вся кавалерия Франции была сейчас на дороге. Все лошади Императора и все люди Императора. С копьями, шпагами и саблями. В голубых мундирах, зеленых, белых и коричневых.

Целое поле обнаженных сабель отражало солнечный свет.

И все они шли в сторону легкой роты Южного Эссекского.

— Боже, храни Ирландию, — повторил Харпер.

— Назад, — приказал Шарп. — Все назад. На северную часть моста.

Не то чтобы в отступлении было много пользы, но это давало ему время подумать. Подумать о чем? О смерти? Но что, черт возьми, он мог сделать?

С генералом Эро пришли не все его люди, потому что некоторые лошади пали за время долгого ночного перехода, но он привел около двенадцати сотен кавалеристов, спустившихся со Сьерра-Гредос. Он видел и форт Сан-Мигель де Тормес, объятый дымом, и то, как его любимую элитную роту выдавила с моста разношерстная компания красномундирников и зеленых курток.

Но это всего лишь горсточка британской пехоты и единственный взгляд на северный берег показал, что британских войск больше нет. Ни артиллерии, ни кавалерии, ни другой пехоты, только небольшая группа людей, которые поспешно отступали по мосту и строились в две шеренги в конце него. Стрелки строились вдоль берега, явно намереваясь ударить во фланг возможной кавалерийской атаке своей ужасающе меткой стрельбой.

Они стояли между ним и его победой. Два ряда пехотинцев и горстка «кузнечиков». Так французы называли стрелков. Ублюдки всегда прятались в траве, стреляли из укрытия и ускакивали прочь. Как кузнечики.

Эро остановился. Не стоит бросаться на мост сломя голову. Даже горстка пехотинцев могла на узком мосту нанести значительный ущерб, и всего пара мертвых лошадей способна создать весьма эффективную баррикаду. Нет, сначала надо проредить ряды этих «ростбифов» и «кузнечиков», а потом он пошлет на них роту польских улан с пиками.

Пехота ненавидела улан. Эро же их обожал.

Он подозвал к себе драгун в зеленых мундирах. Драгун можно было бы назвать пехотой, все они были вооружены длинноствольными ружьями и палашами, и у Эро их было три сотни.

— Пусть слезут с лошадей, — приказал он полковнику драгун, — и выстраиваются для стрельбы. Стреляйте так, чтобы ублюдки не могли даже вздохнуть.

Он считал, что драгунам удастся заставить стрелков замолчать, хотя красномундирники, скорее всего, смогут спрятаться, присев за перилами моста. А это то, чего он и хотел.

— Вы хотите, чтобы я атаковал мост в спешенном строю? — спросил полковник драгун.

— Мост атакую я, — ответил Эро.

Драгуны заставят красномундирников сжаться, а Эро со своими страшными польскими уланами возьмет мост.

Драгуны спешились и оставили лошадей гусарам. Эро направил своего коня к ждавшим приказа уланам, одетых в темно-синие мундиры, отделанные спереди желтым, и желтые шапки. Он выбрал роту, носившую белый эполет, чтобы показать, что они были элитным подразделением, и позаимствовал пику у бойца в другой роте. Это было четырнадцатифутовое копье со стальным наконечником, добавлявшим еще полтора фута. Эро довелось видеть, как улан на полном скаку снес копьем верхушку сваренного яйца, а подставка даже не шелохнулась.

— Скоро, — сказал он полякам, делаю паузу, чтобы переводчик перевел его слова, — мы возьмем мост. Убейте всех.

Он сам поведет их в атаку, это в традициях французской армии, разве генерал Бонапарт не сделал себе имя на мосту в Арколе? А Эро хотел добавить этот мост к своим победам.

Драгуны открыли огонь, и Эро, повернувшись в седле, увидел, что «кузнечики» получают сполна. Он продел руку в петлю посередине пики. Настало время прихлопнуть врага как муху. Время побеждать.

Черт, думал Шарп, что же предпринять? Если его люди будут стоять, то подставят себя под огонь трех сотен драгун, а если пригнутся, то не смогут видеть дальнюю часть моста из-за изгиба. Они смогут сделать один залп при подходе французов, но только когда лошади будут в сорока футах от них и даже если залп убьет их, мертвые и умирающие лошади по инерции всей своей массой врежутся в пехотинцев. Шарпу приходилось видеть как это было, когда прорывалось французское карэ в битве при Гарсиа-Эрнандес. Тогда французы секунду промедлили с огнем, и мертвые лошади прошли сквозь шеренгу, как нож сквозь масло. Он стоял, привлекая поток свистящих пуль, и выдержал достаточно, чтобы увидеть эскадрон улан, скачущих к дороге.

— Проклятые уланы, — сказал он.

Он ненавидел улан.

Ему нужна была баррикада на мосту. Но телега валялась в реке, а дрова, которые можно было бы применить для баррикады, сгорели в огненном аду. Дым и угли кружились вокруг него. Верхние этажи форта обрушились, подняв до небес тучу искр. Жар пылающего форта обжигал Шарпа как кузнечный горн.

Мистер Маккеон, вооруженный мушкетом и сумкой с зарядами, присел на корточки возле обочины у ниши и поманил к себе Шарпа. Шарп подошел к нему, и шотландец ткнул пальцем в железную решетку, прикрывавшую Деву Марию.

— Ответ здесь, мистер Шарп, — сказал он.

Молитва? Шарп удивился, но затем заглянул за отколотую гипсовую святыню и увидел, что дальняя сторона часовни заполнена бутылками с вином, которые он приказал Харперу разбить.

— Вино?

— Вы когда-нибудь слышали о ежах? — спросил Маккеон.

— Нет.

— Такие шипастые штуковины. Лошадям бывает очень больно. Вонзаются в копыта, мистер Шарп, в мягкую плоть.

— Харпер! Харрис! Купер! Перкинс! — завопил Шарп в сторону оливковых деревьев, где укрывались его стрелки. — Бегом сюда! Быстрее!

С дороги раздался звук горна, и уланы опустили острия пик. Генерал Эро встал впереди эскадрона. Драгуны дали залп, пули срикошетили от парапета моста или же расплющились о стены форта. Если хреновы стены обрушатся, подумал Шарп, то могут придавить моих людей, но беспокоиться об этом не было времени. Времени оставалось только чтобы Харпер успел закончить свою работу.

Четверо стрелков стремглав пробежали через лужайку и только они упали перед Шарпом, как над головой засвистели пули.

— Каждую бутылку, Пат, — сказал Шарп, — Разбить каждую чертову бутылку.

— Прямо сейчас, сэр? — спросил Харпер, глядя на Шарпа как на сумасшедшего.

— Бросай их на мост, — сказал Шарп. — Давай! Быстрее!! Кидай!!!

Харрис и Перкинс нырнули в нишу, выволокли бутылки за дверь, а Харпер, Шарп и Купер с силой швыряли их об мост. Маккеон помогал, еще подошли двое пехотинцев, ибо бутылок было очень много. Сотни! Харпер, должно быть припрятал их с полтысячи!

Несомненно, он надеялся, что Шарп не увидит, а потом раздал бы вино всей роте, и Шарп был чертовски рад неповиновению ирландца.

— Скорее! — кричал он.

Снова прозвучал горн и стало слышно топот копыт. Вино уже полилось по мосту рекой, разбавило загустевшую кровь и потекло мимо трупов на обочину.

Но не вино должно было спасти Шарпа, а толстый слой битого зеленого стекла, покрывающий середину моста. Наконец они бросили последние бутылки, каждая оставляла россыпь острых, как бритва, осколков. Точно также как и на стенах, которыми богатые люди ограждали свои владения в Британии, где воров ждал сюрприз. В свое время Шарп преодолел немало таких стен.

Чертовски острые штуки, неприятные штуки. Харрис и Перкинс вернулись в нишу, вынесли последние бутылки и швырнули их на мост когда топот копыт уже сотрясал землю, и бряцали ножны сабель об упряжь, а Шарп стоял и смотрел, как уланы скачут прямо на него и даже драгуны перестали стрелять чтобы посмотреть, как поляки расчистят себе путь по мосту.

— Стройся! — закричал Шарп. — Оружие на изготовку!

Приклады уперлись в плечи солдат. Штыки, у многих красные от крови, смотрели прямо на гребень моста, сверкающего от стекла.

Уланы также выстроились в шеренгу, скучившись, чтобы проскочить мост галопом. Шарп обнажил палаш, с трудом вытащив его из ножен из-за запекшейся на лезвии крови. Кто-то из драгун опять начал стрелять, один пехотинец качнулся, выронив мушкет.

Сержант Хакфилд втолкнул его обратно в шеренгу.

— Сомкнуть строй! Сомкнуть строй! — Стрелки вели огонь по драгунам, а уланы уже вступили на мост.

— Огонь! — закричал Шарп, тридцать мушкетов выплюнули огонь и дым, и он представил себе, как лошади падают и ржут от боли.

— Перезаряжай! Быстро! — приказал он. — Перезаряжай!

Копыта все еще грохотали по камням, и Шарп отошел в сторону от дыма мушкетов и смог увидеть результат залпа. Возглавлял атаку уланов гусар, но у него была пика и он был уже на самом изгибе моста, его лошадь притормозила, заржала, из под ее передних копыт брызнуло зеленым светом, вторая лошадь заскользила по стеклу и задергалась, всадник отчаянно пытался взять лошадь под контроль, затем третья лошадь вступила в поле стекла и тоже громко заржала. Уланы сгрудились позади, не будучи в состоянии справиться с запаниковавшими животными.

Те три лошади ржали в агонии, кровь хлестала из их копыт, и Шарп обернулся на своих пехотинцев, чтобы посмотреть, заканчивают ли они заряжать мушкеты.

— Готовсь! — крикнул он. Мушкеты поднялись, и сразу же драгунская пуля снесла с Шарпа кивер. — Огонь! — Три первые лошади упали, снесенные залпом, и мост оказался заблокирован. Две лошади сразу же издохли, а третья лежала на боку, ржала и била копытами по стеклу, остановившему атаку.

Шарп протолкнулся через ряды и взбежал на мост, липкий от вина. Гусар лежал, придавленный лошадью, и кривился от боли, потому что лежал на битом стекле, однако он пытался поднять пику когда подошел Шарп, но Шарп отбил ее ударом палаша, сгреб гусара за воротник и просто вытащил его из под лошади. Стекло хрустело под сапогами, а гусар закричал, так как проехал бедром по осколкам. Шарп с трудом выволок гусара и вынул пистолет из его кобуры. Он взвел его, прицелился и выстрелил, кричащая лошадь вздрогнула и умерла. Потом Шарп подтолкнул своего пленника к мосту.

— Гарри! — крикнул он лейтенанту Прайсу. — Пошлите кого-нибудь пристрелить лошадей.

Вот и баррикада.

— Прапорщик? — Он позвал Хики, потому что тот немного говорил по-французски. — Прапорщик!

— Мертв, сэр, — сказал Харпер. — Убит драгуном.

— Черт возьми, еще один прапорщик пропал, — выругался Шарп. Он откинул пику подальше от пленника, порвав петлю на запястье, и вытащил саблю из ножен. — Харрис? Ты говоришь на их языке. Спроси, какого дьявола ублюдкам здесь надо. Можешь пнуть его, если будет молчать.

Снова раздался топот копыт и звук горна, Шарп резко развернулся, но это не французы дошли до моста, это были кавалеристы в желто-голубом, только они приближались с севера. Целый полк скакал по дороге из Саламанки, их лошади были в пене от долгой скачки, и Тереса скакала рядом с офицером, офицер осадил коня, ухмыльнулся и протянул руку Шарпу руку.

— Капитан Лоссов! — воскликнул Шарп и пожал немцу руку.

Капитан Лоссов из Немецкого Королевского Легиона взглянул на кровь и вино на мосту, на драгун, уныло отходивших назад, к своим лошадям, и на огромную толпу французских кавалеристов, стоящих далеко в поле.

— Да здесь их целая тысяча, Ричард.

— Хотите подраться с ними? Сначала надо очистить мост от стекла.

— Мы подождем здесь, — сказал Лоссов, соскочив с седла. — На подходе батальон пехоты и орудийная батарея. Но, кажется, ты справился и без нас, Ричард.

— Мы выстояли, — сказал Шарп, улыбаясь Тересе. — Мы выдержали.

Таббс остался в горящем форте и погиб, а от французских мушкетов осталась только куча расплавленного металла.

Никчемный хлам, сказал Маккеон, но Шарп знал, что никогда бы не получил этот хлам, если бы не Маккеон.

— Я вам обязан, — сказал он.

— Пустое, — сказал шотландец. — Я просто припомнил вас в Гавилдхуре, и подумал, что вы смогли бы сделать это снова.

Пьер Дюко добрался к вечеру, но смелый замысел Эро был провален, и теперь батарея британских орудий и цепь пехотинцев защищала мост рядом с дымившимся фортом. Сам Эро попал в плен, капитан Пелетерье сказал, что захватил его стрелок по имени Шарп. Дюко вздрогнул. Идиоты! Они были должны удержать мост! А они потеряли его! Тупые идиоты!

— Вас накажут, Пелетерье — пообещал он. — Накажут.

Затем он приказал генералу Мишо развернуть пехоту и отправляться на юг, открыл свою записную книжку, перечеркнул имя генерала Эро, добавил рядом с именем Пелетерье крестик и записал имя британского стрелка, который отобрал у него победу. Шарп, записал он и добавил знак вопроса. Это имя следует запомнить, хотя это Дюко не забыл бы и так.

Шарп смотрел, как уходит враг. Он стоял с Тересой на гребне моста Сан-Мигель-де- Тормес и смотрел, как отступают французы. И заставила их отступить его рота.

— Мне повезло, — мягко сказал он. — Я не заслужил победы.

— Разумеется, заслужил, — сказала Тереса.

— Это благодаря Маккеону, — сказал Шарп, — Он напомнил мне Гавилдхур. И благодаря Пату Харперу, который не подчинился приказу, как обычно.

— Была битва. В Испании. Мы победили, — сказала Тереса.

— Нет, — ответил Шарп, кладя руки ей на плечи. — Это была не битва, любимая. Просто перестрелка.

Просто перестрелка, но французы проиграли, а их генерал оказался пленником Шарпа. Погибло много людей, и это была вина Шарпа, но армия запомнит лишь, что капитан Шарп остановил лягушатников, так что пока его карьере ничто не угрожает. Французы оставят Мадрид, Веллингтон сможет наступать дальше на север. И все благодаря Шарпу, который вступил в перестрелку и победил. Это была перестрелка Шарпа.

notes

Дальше: Примечания

Бернард Корнуэлл Перестрелка Шарпа (Ричард Шарп и оборона Тормеса, август 1812 года)

notes

Бернард Корнуэлл
Перестрелка Шарпа
(Ричард Шарп и оборона Тормеса, август 1812 года)