Глава 26
Шарп видел El Matarife. Партизан с группой его людей обчищал один из французских фургонов, которые везли часть невыплаченного побежденной армии жалованья. Одни выгружали золотые монеты по двадцать франков, остальные не подпускали близко других грабителей. Поперек седла у El Matarife лежала Маркиза.
Шарп знал, что не сможет победить их всех. У них было двадцать мушкетов — они вышибут его из седла, а она останется в руках бородатого зверя. Однако Шарп был уверен, что El Matarife не сможет устоять перед вызовом его храбрости. Был только один путь — и только одним способом можно было вызвать его на бой.
Он направил Карабина к брошенной карете маркизы. Он вытащил палаш и, приблизившись к карете, наклонился, схватил последнюю оставшуюся цепь и перерубил палашом кожаный ремень, которым цепь крепилась к ваге.
Он закрепил цепь петлей на левой руке и повернул коня в сторону противника.
За несколько недель до этого, думал Шарп, он был достаточно глуп, чтобы принять вызов на поединок. Теперь он должен бросить вызов.
Он подъехал к фургону, и партизаны, которые рылись в мешках с золотом, остановились, когда увидели, кто едет. Они воззвали к своему вожаку, и El Matarife, которому сказали, что этот человек мертв, перекрестился и уставился на высокого стрелка, который вышел из освещенного алыми закатными лучами хаоса.
— Стреляйте в него!
Но никто не двигался. Стрелок бросил серебряную цепь на землю, в грязь, усеянную никому не нужными серебряными долларами, и смотрел с дикой ненавистью на бородатого человека.
— Или ты трус, Matarife? Ты дерешься только с женщинами?
И опять никто не пошевелился. Те, кто выгребал пригоршни золота из взрезанных мешков, уставились на высокого англичанина, который медленно, не сводя глаз с El Matarife, спешился. Шарп отстегнул палаш. Он положил его вместе с ранцем возле колеса фургона.
El Matarife посмотрел вниз на цепь, потом снова на Шарпа, который обмотал серебряные звенья вокруг левого запястья. Остальная цепь свободно свисала с его руки.
— Так все-таки ты трус или нет, Matarife?
Вместо ответа El Matarife спрыгнул с седла. Он стащил маркизу с коня, толкнул ее к его людям и приказал им держать и не пускать ее. Она закричала, когда партизан схватил ее за золотые волосы и прижал к боку его лошади, и когда она повернулась, она увидела, что Шарп стоит в разбитой колесами грязи, усыпанной серебром.
— Ричард! — Ее глаза расширились от изумления. И так же как бородатый партизан, полузабытым жестом из прошлого она коснулась лба, живота и грудей в крестном знамении. — Ричард?
— Элен. — Он улыбнулся ей, видя ее страх, ее удивление, ее красоту. Даже здесь вид ее лживой красоты ударил ему в сердце как кинжал.
Позади Шарпа Харпер остановил свою лошадь. Он взял узду Карабина, затем наклонился и поднял палаш Шарпа и его ранец.
— Я за вами, сэр!
— Следи за ублюдками, Патрик! Стреляй в них, если они попробуют ее увести! — Шарп говорил на испанском языке — языке, которому Харпера обучила Изабелла.
— Будет сделано, сэр.
Партизанам внушал страх этот огромный человек, который сидел на лошади с двумя ружьями, и одно из них было самое большое, какое они когда-либо видели в руках человека. Возле Харпера был Ангел с винтовкой в умелых руках. Ангел смотрел на женщину и думал, что она скорее прекрасна, чем желанна.
Небо темнело по мере того, как близилась ночь, запад алел в лучах заходящего солнца. Клубы дыма, серо-синие на фоне безоблачного неба, протянулись над полем грабежа тонкими нитями. Это все, что осталось после пушечных залпов — последние напоминания о сражении, которое было и кончилось на равнине Витории.
El Matarife сбросил с плеч тяжелый плащ.
— Ты можешь уехать, англичанин, ты будешь жить.
Шарп засмеялся.
— Я сочту пути твоей смерти, трус.
El Matarife наклонился, поднял цепь, и обвязал ее узлом вокруг левого запястья. Он вытащил свой нож и, снисходительно улыбаясь влажными губами, которые просвечивали сквозь густые волосы, бросил его Шарпу.
Нож перевернулся в воздухе, поймав блик угасающего солнца, и приземлился у ног Шарпа.
У него была костяная рукоятка и лезвие длиной со штык. Лезвие казалось хрупким. Оно было узкое, обоюдоострое, и с концом острым как у шила. Такое оружие, понимал Шарп, нанесет рану при легком касании. В руке El Matarife уже привычно лежал такой же клинок, взятый у одного из его лейтенантов: столь же блестящий, столь же острый, столь же смертоносный.
El Matarife отступал назад, и серебряная цепь медленно поднималась из грязи. Звенья мягко звенели. Партизан улыбнулся.
— Ты покойник, англичанин.
Шарп помнил ужасное мастерство, с которым его противник выколол глаза французскому пленнику. Он ждал.
Люди El Matarife стояли молча. Из города донесся перезвон церковных колоколов, возвещая, что французы ушли и что первые отряды союзников вступили на узких улицы. Цепь натянулась. Солнце окрашивало в красный цвет его звенья.
Палач улыбнулся. Его секира лежала на земле, у края круга, образованного его людьми. Он тянул с той же силой, что и Шарп, пока серебряная цепь не стала напоминать стальной прут, и единственным свидетельством огромных сил, которые противостояли друг другу, были комочки грязи, которые падали с натянувшихся звеньев.
Шарп чувствовал, как цепь давит его руку. El Matarife тянул его с неимоверной силой. Шарп тянул в ответ и видел, что Палач оценивает его взглядом.
Палач дернул. Рука Шарпа поднялась, он дернул на себя, и Палач заворчал и потянул, и Шарпа протащило вперед. Он снова потянул, зная, что у него нет грубой силы его противника, но когда он увидел, что Палач улыбнулся и собрал всю свою силу для нового рывка, Шарп шагнул вперед, чтобы расстроить замысел врага.
Палач был готов, он ждал этого, приглашал к этому, и он сократил десятифутовый разрыв с быстротой молнии, и его нож сверкнул, угрожая Шарпу, в сумеречном свете. Стрелок уклонился, не потрудившись ответить на удар, отступил обратно, а его левая рука перехватила цепь, обеспечивая большее усилие, и он потянул ее со всей своей мощью, но Палач не шелохнулся.
El Matarife смотрел на стиснутые зубы Шарпа и смеялся.
— Твоя смерть будет медленной, англичанин.
В толпе, к которой прибавились люди из города, раздавались резкие гортанные крики, выражающие восхищение сноровкой Палача. El Matarife ответил на приветствия, помахав ножом, а затем вытянул левую руку вдоль цепи. Он отступил, сжимая цепь.
Тяга усилилась. Цепь тащила Шарпа вперед. Он не мог сопротивляться, и он видел улыбку Палача, радующегося легкому решению задачи. Шарп упирался ногами, но сапоги скользили в болоте, и его тянуло к противнику. Потом цепь начала дергаться, неожиданно и сильно, лишая его равновесия, он споткнулся и упал, и цепь выдирала его руку из сустава, и когда давление прекратилось, он откатился в сторону, зная, что сейчас свистнет лезвие ножа, но услышал только смех Палача:
— Англичанин испугался!
Шарп встал. Его куртка и штаны были в грязи. Толпа освистывала, высмеивала его. Палач просто выставил его дураком, чтобы продемонстрировать свою силу. El Matarife улыбался теперь — улыбался с облегчением и торжеством. Он сделал этот вид борьбы своей профессией, и он будет играть с Шарпом так же, как на глазах у Шарпа играл с французским пленным.
El Matarife подзывал Шарпа к себе.
— Ну, англичанин, подходи! Иди сюда! Иди за своей смертью.
Шарп опустил левую руку и согнул ее.
Он двигался вперед.
El Matarife ждал. Он присел, держа нож низко. Он начал встряхивать цепь, пытаясь обмотать ее вокруг клинка Шарпа, но Шарп просто вытянул левую руку в сторону, и цепь прошла мимо.
— Ну, англичанин!
Они были близко теперь, в четырех футах друг от друга, они смотрели друг другу в глаза, и оба низко держали ножи. Ни один не двигался. Толпа безмолвствовала.
Когда El Matarife кинулся, это было быстро, как атака скорпиона, но Шарп дрался всю свою жизнь, и его быстрота не уступала быстроте испанца. Шарп уклонился, и лезвие просвистело мимо его лица. Шарп улыбнулся.
El Matarife зарычал на него, пытаясь его запугать, а затем свернул цепь петлей и поднял, чтобы накинуть на голову Шарпа. Шарп поймал петлю, дернул ее и взмахнул ножом, поскольку испанец не мог защититься, и Шарп увидел внезапный страх в глазах этого животного, потому что El Matarife почувствовал быстроту Шарпа, когда нож стрелка ударил снизу вверх.
— Uno!
Правое предплечье El Matarife кровоточило.
Толпа затихла.
Шарп отступил с той же быстротой, с какой атаковал. Испанец рычал. Он недооценил англичанина, даже позволил ему пожить, чтобы развлечь толпу, но теперь El Matarife намеревался убить Шарпа. Он отступил, сжимая цепь, и начал снова пытаться вывести Шарпа из равновесия, дергая серебряную цепь с невероятной силой, но на сей раз Шарп держался твердо, позволяя тащиться себя вперед, и Палач должен был отступать и отступать, пока не оказался на краю ринга и отступать было некуда, а Шарп смеялся над ним.
— Ты предатель, испанец, и твоя мать блядовала со свиньями.
El Matarife заревел и прыгнул вперед. Нож, поднятый высоко, блеснул перед глазами Шарпа, а потом вдруг опустился и ударил снизу вверх.
— Uno! — закричал El Matarife, торжествуя, и толпа кричала вместе с ним.
Шарпу всю жизнь будут сниться это кошмарное мгновенье. Нож прошел в полудюйме от его живота, еще немного — и он вспорол бы его от паха до ребер и его кишки вывалились бы прямо в усыпанную серебром грязь, и он никогда не поймет, как его тело уклонилось так быстро и как его правая рука нашла просвет и ударила по мелькнувшей руке испанца. Он закричал, отпрыгнув назад:
— Dos!
Маркиза вскрикнула и закрыла лицо руками.
Толпа выдохнула разом. Англичанин был невредим. El Matarife задыхался, широкая грудь ходила ходуном под черной кожаной курткой. У него были порезаны оба предплечья.
Харпер вдохнул с облегчением.
— Боже, спаси Ирландию.
— Он победит? — спросил Ангел.
— Я не знаю, парень. Я одно тебе скажу…
— Что?
— Я выстрелю этому здоровенному ублюдку в живот, прежде чем он убьет мистера Шарпа.
Ангел поднял свою винтовку.
— Я убью его. Я — испанец.
Цепь натянулась, когда Шарп отступил. В левой руке он держал свободный конец цепи. Он смотрел в глаза El Matarife и уловил момент, когда партизан потянул цепь на себя, и внезапно Шарп двинулся вперед. Он ударил ножом, держа его низко и все еще следя за глазами, прячущимися за пучками волос, и когда Палач поднял руку с ножом, чтобы уколоть Шарпа в лицо, стрелок взмахнул серебряной цепью.
Конец цепи ударил в звериную морду, хлестнул по глазам, резанув и на мгновение ослепив его, и Шарп развернулся и пнул, и его правый каблук попал туда, куда он хотел — ударил в левое колено El Matarife с сокрушающей силой, выбивая и раскалывая коленную чашечку и плоть, и глаза Палача расширились от боли, в то время как его нож отчаянно ударил вниз.
Шарп падал. Он видел, как двигался клинок, чувствовал, как бритвенно острое лезвие режет его кожу, прорвав кожаный сапог, и затем он отпрыгнул от огромного человека, и рев толпы походил на раскаты грома.
— Una! Una! Una!
El Matarife ринулся вперед, и Шарп услышал крик боли, когда тот перенес свой вес на разбитое колено. Эта боль дала Шарпу время, чтобы подняться на ноги, и толпа, которая шумела в нетерпении, застыла в напряженном молчании.
Харпер, который видел, как каблук врезался в колено, улыбнулся про себя.
El Matarife не кричал «Una!» вместе с толпой. Его колено было в огне, боль простреливала ногу от паха до лодыжки. Он никогда не сталкивался с человеком, который двигался так быстро.
Шарп смеялся.
— Ты двигаешься медленно, Matarife.
— Черт тебя побери, англичанин! — El Matarife прыгнул на Шарпа, нож был направлен в пах англичанина, но колено подвернулось, он шатнулся вперед, а Шарп отстранился.
Патрик Харпер засмеялся.
El Matarife пытался стоять. Шарп дернул цепь, потянув его вперед. Испанец попробовал снова, и снова цепь забренчала, когда Шарп потянул ее, и снова Палача потащило вперед через грязь и монеты.
El Matarife попробовал еще раз, и снова стрелок дернул его вниз, и на сей раз Шарп прыгнул вперед, и наступил на правое запястье Палача, вдавив нож в грязь. Палач смотрел на своего противника и видел смерть.
Шарп ответил на его взгляд.
— Ты позволил мне остаться в живых минуту назад, Matarife. Я возвращаю тебе долг.
Он отошел далеко. Он позволил испанцу встать, затем потянул снова, так что вес всего огромного человека пришелся на его колено, его звериное лицо перекосилось от боли и большое, одетое в черную кожу, тело снова рухнуло в грязь. Толпа молчала. Палач стоял на корточках, глядя снизу на Шарпа, и когда стрелок подошел близко, партизан нанес удар, снова целясь ножом в пах Шарпа, но Шарп двигался быстрее.
Свободный конец цепи обвился вокруг руки Палача, затем последовал рывок, и El Matarife вскрикнул, когда цепь сдавила его пальцы и нож выпал из его руки. Шарп запнул нож под полуразграбленный фургон.
Стрелок подошел к своему противнику сзади. Он схватил Палача за волосы и вздернул его голову.
Толпа наблюдала в тишине. Шарп спросил громко:
— Ты слышишь меня, Matarife?
— Я слышу тебя.
Шарп спросил еще громче:
— Ты и твой брат работали на французов!
— Нет!
Но лезвие было приставлено к шее El Matarife.
— Ты работаешь на французов, Палач. Ты французская шлюха.
— Нет! — Большой, бородатый человек попытался захватить запястье Шарпа, но лезвие ушло в сторону и рука Шарпа потянула толстые жирные волоса, а его колено уперлось в спинной хребет Палача, так что его чудовищная борода задралась к небу.
— Кто убил маркиза?
Было тихо. Шарп не знал, какого ответа он ждет, но отсутствие любого ответа означало, что вопрос не так уж глуп. Он потянул за волосы и позволил лезвию проткнуть кожу на шее El Matarife.
— Кто убил маркиза?
Палач внезапно дернулся вперед и его рука дотянулась до запястья Шарпа, но Шарп отодвинулся назад и резанул ножом по рукам противника.
— Кто убил его?
— Я убил! — Это прозвучало как стон. Его руки были залиты кровью.
Шарп чуть не отпустил его, настолько он был удивлен ответом. Он ожидал услышать, что это сделал инквизитор, но это походило на правду — то, что этот человек, брат умного, безжалостного священника, оказался убийцей.
Он приставил нож к шее. Он заговорил тише, так что только Палач мог слышать его. Партизаны наблюдали за Шарпом, а Харпер наблюдал за партизанами. Шарп наклонился.
— Ты убил ту девочку, чтобы одурачить меня, Matarife.
Ответа не было.
Шарп помнил повешенное, поворачивающееся на веревке окровавленное тело. Он помнил ослепленного пленника. Он сделал паузу, затем ударил.
Нож был острый как бритва, и каким бы жестким ни было горло человека, с его хрящами и трубами, мускулами и кожей, нож разрезал горло легко как шелк. Раздался вздох, хлынула кровь, выплеснулась раз, еще раз, а затем сердцу было уже нечего качать, и Шарп отпустил темные волосы.
Палач упал вперед, и его бородатое звериное лицо уткнулось в месиво крови, грязи и серебра.
Все, кто видел это, молчали.
Шарп повернулся и пошел к маркизе. Его глаза смотрели на человека, который держал ее, и в его глазах была смерть. Медленно, дрожа с ног до головы, человек отпустил ее.
Шарп бросил нож. Она бежала к нему, запинаясь в грязи о серебряные монеты, и его левая рука обняла ее, и она прижалась к его измазанной грязью груди.
— Я думала, что ты мертв.
Первые звезды сверкали над разграбленными сокровищами империи.
Он обнимал женщину, ради которой он проехал через всю Испанию, ради которой он обшарил все это поле, усеянное драгоценностями и золотом, шелками и алмазами.
Он знал, что она никогда не сможет принадлежать ему. Он знал это, даже когда она лгала ему, что любит его, и все же он готов был снова скакать за ней через поля серебра и жемчуга; он пересек бы ад ради нее.
Он отвернулся от людей El Matarife, и Харпер протянул ему палаш и ранец. Шарп задавался вопросом, почему ранец такой тяжелый. Он прицепил к поясу свой палаш, зная, что должен будет пойти в город и найти инквизитора. Остались вопросы, которые следовало задать инквизитору, и Шарп будет столь же деликатен в поисках ответов, как сама инквизиция.
Он должен идти в Виторию и добыть ответы, чтобы раскрыть тайну, которую Хоган просил его раскрыть, но что, он знал, не в этом была причина того, что он пойдет туда. Не ради победы и не ради золота, а ради женщины, которая бросит его, которая лгала ему и никогда его не полюбит, но которая была Золотой Шлюхой и по крайней мере этой ночью будет женщиной Шарпа.
