Эпилог
Пьер Дюко умер в крепостном рву, расстрелянный взводом солдат армии нового французского короля Людовика XVIII. По нему никто не плакал, даже рядовые расстрельной команды, втайне хранившие верность изгнанному императору. Дюко предал Наполеона, предал Францию, а потому был застрелен, как бешеный пёс, и похоронен, как самоубийца, в безымянной могиле за крепостным валом.
В Лондоне весть о расстреле Дюко лишила сна юного адъютанта принца-регента. На француза лорду Россендейлу было начхать, но его смерть знаменовала триумф Шарпа, который, полностью очистив своё доброе имя, мог со дня на день пересечь Ла-Манш. Мысль бежать в Ирландию, где у его семейства оставались кое-какие не отобранные за долги имения, лорд, поколебавшись, отверг. Будь, как будет, решил он. Каждый день Россендейл брал уроки у преподавателя фехтования на Бонд-стрит, а по вечерам палил из дуэльных пистолетов во дворе Кларенс-Хауса. Он утверждал, что не хочет терять навыки, но приятели хихикали за его спиной, не сомневаясь, что Джонни ждёт картеля.
— Он уехал из Парижа. Он и ещё двое выехали в Кале. — осенним утром сообщил Россендейл Джейн.
Джейн не нужно было уточнять, о ком идёт речь:
— Откуда ты знаешь?
— Вчера прибыл гонец из нашего посольства.
Джейн задрожала. Дождь за окном шторой серого тюля отгородил парк.
— И что теперь? — спросила Джейн, боясь услышать ответ.
Россендейл криво улыбнулся:
— Это называется «прогулка перед завтраком».
— Нет… нет, не надо.
— Надо-не надо, он пришлёт мне вызов, я выберу оружие, и вперёд — к барьеру. Вряд ли мне посчастливится выжить.
— Нет.
Джейн жаждала отговорить Джона от дуэли, но те доводы, что готовы были слететь с её языка, в своё время оказались бессильны убедить отказаться от дуэли с Бампфилдом Шарпа, и она беспомощно молчала.
— Фехтовальщик я никудышный. — вслух размышлял Россендейл, — Значит, остановлюсь на пистолетах и заработаю пулю.
— Так не дерись, Джон! — страстно воскликнула Джейн.
— Не драться — позор, любовь моя. Позор, от которого не отмыться.
— Тогда я пойду к нему! — с вызовом сказала она, — Буду валяться у него в ногах!
— В этом тоже нет чести. — показал головой Россендейл, думая, что за пренебрежение честью, даже в малом, рано или поздно приходится платить «прогулкой перед завтраком» сырым ненастным утром.
И любовники, не смея бежать, с трепетом ждали прибытия человека, что подъезжал к Кале.
Честь майора Шарпа и капитана Фредериксона же сияла ярко и незамаранно. Им были принесены извинения, их восстановили в чинах. Сидя в отдельном кабинете трактира в Кале перед тарелками, наполненными бараньими отбивными, яйцами, чесночной колбасой и чёрным хлебом, они строили планы на будущее.
— Вы сразу, конечно, в Лондон? — предположил Фредериксон, прихлёбывая кофе.
— В Лондон?
— Неоконченное дельце. — хищно пояснил капитан, — С неким адъютантом.
— Вы имеете в виду Россендейла? — лениво потянулся за кофейником Шарп, — Вышибить ему мозги, да?
— Не ёрничайте, Ричард. Россендейлу, кому же ещё. Я с удовольствием буду вашим секундантом, если вы окажете мне эту честь. Естественно, о дуэли не должна проведать ни единая живая душа, кроме участников. Нам с вами теперь надо думать о наших карьерах. Громкий поединок может их подпортить, — Фредериксон ухмыльнулся. Синяк с его лица почти сошёл, — Полагаю, дорсетская пастораль для вас более не предел мечтаний?
Шарп откинулся на спинку стула. За окном грузился пакетбот. Через два часа с отливом судно покинет гавань. Хочет ли Шарп отплыть на нём к отвратительной возне с неверной женой и пистолетами на рассвете?
— Джейн, да? — задумчиво спросил майор Фредериксона, — Что мне делать с Джейн?
— Для начала, выбить из неё дурь! А затем развестись. Не желаете её видеть, могу взять на себя роль Гермеса. Выделите ей некоторое содержание, только не расщедривайтесь чересчур. Станет компаньонкой при богатой вдове или гувернанткой.
Или шлюхой, продолжил Шарп про себя, а вслух сказал:
— Вы очень любезны, Вильям.
Фредериксон вымакивал кусочком хлеба желток с тарелки:
— Так вы с грёзами о Дорсете расстались или нет?
— Ну, в жизни за городом есть много преимуществ.
— Чепуха, Шарп! Вы же слышали Веллингтона! Армия хочет загладить вину. Перед нами такие перспективы открываются, что дух захватывает! Будете полковником, самое малое!
— В мирное время?
Фредериксон поморщился:
— Наше благословенное отечество позаботится, чтоб оно недолго было мирным.
— Едва ли.
Герцог Веллингтон собирал вещи для поездки на Венский конгресс, затеянный как раз ради того, чтобы избежать новых войн. Благодарение Богу, герцог ещё не уехал, когда три стрелка со связанным Дюко ввалились в английское посольство в Париже. Французские власти негодовали из-за увезённого Кальве на Эльбу сокровища, неаполитанский посланник заявил официальный протест по поводу учинённого злодеями в форме на Вилла Лупиджи безобразия, да только Веллингтон и бровью не повёл. Наоборот, прегрешения мнимые и настоящие были стрелкам прощены. Вдобавок герцог твёрдо пообещал им повышение, хотя Шарп понятия не имел, как Носач намерен это провернуть в мирное-то время.
— Значит, плывём в Лондон. — оживлённо тараторил Фредериксон, — Вам дадут полк, а я, на правах старшего из майоров немедленно потребую у вас отпуск!
— Отпуск? Так скоро?
Капитан потупился:
— Вы же знаете, зачем мне отпуск. Ваш рухнувший брак отнюдь не подразумевает, что и у меня будет то же самое. Не будет! Повышение, капля наличных, новая форма… Королём приеду! Вам мадам Кастино, может, и не по нутру, а я в ней нахожу кучу достоинств. Даже то, что она вдова! Меньше иллюзий в отношении брака. Было бы великолепно убедить её перебраться в Англию, продать шато…
— Не выйдет. — перебил его Шарп.
— Продать шато? Почему? — нахмурился капитан.
Шарп тяжело вздохнул. Он надеялся, что пыл капитана в отношении Люсиль остынет в течение их путешествия. Напрасно. Настал час сказать то, что должно было сказать много недель назад. Настал час раз и навсегда оттолкнуть от себя друга.
— Я не еду в Англию. — произнёс Шарп, — Час назад Патрик выгрузил мои пожитки. Я не еду с вами, Вильям. Я остаюсь.
— В Кале? Не хочу вас обидеть, однако поступок, мягко говоря… — Фредериксон пытливо смотрел на Шарпа, — Вы не хотите возвращаться из-за Джейн? Из-за того, что над вами будут смеяться, де, рогоносец, и всё такое? Не глупите, Ричард. Пристрелите её хахаля, и ни одна собака не дерзнёт хихикнуть!
Ненавидя себя в эту минуту, Шарп сказал:
— Это не связано с Джейн, и я не остаюсь в Кале. Я еду в Нормандию.
Фредериксон смял салфетку, которую держал в руке. Он долго, очень долго молчал, потом тихо уточнил:
— К Люсиль?
— К Люсиль.
— А она? — лицо капитана превратилось в непроницаемую маску, — Она вас ждёт?
— Да, полагаю.
Фредериксон зажмурил единственный глаз:
— Основания у вас есть… «полагать»?
— Есть.
— О, Господи!
Глаз капитана открылся, и горела в нём то ли ненависть; то ли боль, настолько беспредельная, что её легко было принять за ненависть.
Шарп и рад был бы объяснить, но как объяснить, почему неприятие женщины переходит в дружбу, почему дружба вдруг превращается в любовь, и, столкнувшись грозовой ночью в тёмном коридоре, вы с ней оказываетесь в постели, а поутру, нежно глядя на неё спящую, ты понимаешь, что нашёл счастье, которое искал всю жизнь…
— Я пытался вам рассказать, Вильям… — вместо этого выдавил Шарп, — Только…
— Только?! — вскочил капитан. Подбежав к камину, он ударил по облицовке, до крови разбив кулак, — Хватит чуши! Хватит!
— Я не желал причинять вам боль.
— Будьте вы прокляты! — выпалил Фредериксон.
— Мне жаль.
— Засуньте свою паршивую жалость куда подальше! Проклятье! Сколько женщин вам надо?! Пять? Сто пять? Тысяча?
— Вильям…
— Будьте вы прокляты! И пусть она разобьёт вам сердце так же, как и предыдущая!
Смятая в кулаке салфетка покраснела от крови. Капитан яростно швырнул её в Шарпа, схватил шинель с саблей и, рыча, выбежал из комнаты.
Шарп смотрел ему вслед, машинально разглаживая салфетку на столе. Вошёл Харпер:
— Сказали, сэр? — не сразу поинтересовался он.
— Сказал.
— Спаси, Господи, Ирландию. — Харпер подбросил в камин углей и пошевелил их кочерёжкой, перекованной из французского штыка, — Ничего бы не сладилось, да он этого не понимал. А теперь уж и не поймёт.
— Что бы не сладилось-то, Патрик?
— У мистера Фредериксона и мадам. Он женщин не любит. Ну, то есть, они ему нравятся, но он их не воспринимает. Затащить в койку — пожалуйста, а советоваться или спрашивать мнения — нет. Вы — не такой.
Шарп невесело усмехнулся:
— Спасибо, мистер Харпер.
Харпер расцвёл:
— «Мистер Харпер»… Звучит, как музыка!
Бумаги об отставке ирландца подписал лично Веллингтон. Отныне мистер Харпер был вольной птицей. Из Англии он намеревался добраться до Испании, а оттуда с супругой и чадом отбыть в родную Ирландию.
Шарп поднялся и пошёл с Харпером на пристань. Фредериксона на палубе видно не было, хотя его вещи лежали вместе с ранцем Харпера у открытого люка. Шарп увёл ирландца от сходней к носу пакетбота:
— Даже не знаю, что тебе сказать, Патрик.
— И я, сэр. — признался Харпер, — Многое мы с вами прошли. Весело было.
— Что да, то да. — ухмыльнулся Шарп, — Помнишь, как мы подрались в первый раз?
— Вы победили меня нечестно, сэр! Если бы не ваш трюк, я бы вам башку-то поровнял!
— Ещё как поровнял бы. Потому я и хитрил!
Минуту они молчали. Вопили чайки, слетая к рыбачьим лодкам. Накрапывал дождь.
— Приедешь в Нормандию?
— А как же, сэр. И вы прикатывайте в Донегол. Правьте в Дерри, оттуда на запад, а там-то вам любой укажет, где найти бывшего вояку-здоровяка.
— Обязательно, Патрик. Обязательно.
— С деньгами-то у вас как?
— Твоими стараниями.
Шарп, заряжая пушку золотом, сунул с десяток монет в карман, а Харпер, набивая сумки драгоценностями, переправил пару горстей к себе в ранец.
— Я — твой должник, Патрик.
— Вот приедете в Ирландию и отдадите.
Боцман пакетбота принялся созывать пассажиров. Подняли паруса. Пора расставаться. Стрелки смотрели друг на друга. Хотелось так много сказать. И радости, и горести за годы друзья привыкли делить пополам, но теперь их пути расходились. Да, они обещали, что не преминут встретиться вновь, однако таким обещаниям редко суждено сбыться. Шарп мучительно искал подходящие слова и не находил их. Тогда он просто обнял Харпера:
— Присматривай за собой, Патрик.
— Попробую, сэр. — Харпер помялся и несмело добавил, — Хорошо всё кончилось, да?
— Не для мистера Фредериксона. — Шарп качнул головой, — По правде, Патрик, не знаю. Хотел я, чтобы это было так.
Решение вернуться в Нормандию было спонтанным и для самого Шарпа неожиданным. Неразумное решение, но в жизни так мало места разуму.
— Правильно, неправильно… Не знаю. В одном уверен: в Англию я ехать не хочу. Я всегда для них буду дворнягой, которую неплохо спустить на бродяг, но, когда бродяг поблизости нет, вспоминают, что дворняга слишком много жрёт и от неё воняет псиной.
— А если бродяги появятся вновь? Завтра или послезавтра? — из хвастливых намёков Кальве, пересказанных Шарпом, Харпер явно сделал выводы.
— Посмотрим.
Боцман звал пассажиров на борт, не стесняясь в выражениях. Отбывающие отрывались от провожающих и спешили к сходням. Шарп пожал Харперу лапищу:
— Буду скучать по тебе, Патрик. Ты, конечно, медведь-медведем, но я буду скучать.
— И я. — Харпер обычно за словом в карман не лез, однако сейчас бессилен был выразить то, что чувствовал, — Благослови вас Господь, сэр.
— Спаси, Господи, Ирландию. — ухмыльнулся Шарп.
Харпер засмеялся:
— Учтите, сэр, не приедете ко мне, я сам к вам приеду.
— Давай. Может, встретимся на полпути.
Харпер неловко кивнул и побежал к трапу. Шарп повернулся и быстрым шагом двинулся к трактиру. Незачем затягивать прощание. Хлопали на ветру паруса.
Шарп расплатился за постой с трактирщиком, навьючил нехитрый скарб на свою новую лошадь и вскочил в седло. Запахнув штатский коричневый плащ, стрелок поправил на плече ремень винтовки и палаш на боку. Пора. Он выехал на дорогу, не оглядываясь на бухту, волны которой бороздило судёнышко, увозящее в Англию Харпера и Фредериксона. Шарп скакал прочь от моря, прочь от Англии вперёд, туда, где худенькая женщина до боли в глазах всматривалась в пустой тракт. Там будущее Шарпа. Не в Дорсете, не в армии мирного времени, а в Нормандии, где, возможно, однажды его франкоговорящий сын получит в наследство от отца старый английский палаш, а от матери — красный рубин императора.
Шарп прищёлкнул языком и пустил коня рысью. Больше никакой войны, никаких солдат, никакого страха. Никакого Императора, никакого Харпера, никакого дыма, затягивающего поле битвы. Никаких сомкнутых рядов, никаких походов по раскисшим от дождя просёлкам, никаких стрелковых цепей. Никаких кавалерийских разъездов на рассвете и сторожевых постов в сумерках. Лишь Шарп, Люсиль и тот затеплившийся между ними огонёк чувства, что, как стрелок надеялся, обогреет их до конца жизни. Конь стучал копытами по французской дороге, унося Шарпа от всего, за что стрелок сражался много лет. Женитьба, родина, дружба, враг… Всё кануло в Лету, смытое девятым валом.
Яростным девятым валом мести Шарпа.
