Глава 2

Конь Уиндхэма был на линии огня, критические секунды текли, но вот, наконец, полковник спустился в ложбинку на склоне. Шарп снова прицелился, выстрелил и побежал вниз по холму, не дожидаясь результата. Лицо его обожгло порохом, горло забил едкий дым, но он бежал и слышал сзади нестройную пальбу других стрелков.

Сам Шарп, как выяснилось, промахнулся, но кто-то из его людей – вероятно, Хэгмен – подстрелил лошадь Дельма. Француз кувыркнулся с седла, лошадь пала на колени, а потом поднявшаяся пыль скрыла умирающее животное и незадачливого наездника.

– В цепь! – заорал Шарп, не желая, чтобы его люди стали легкой добычей для французской артиллерии из фортов за рекой. Он бежал изо всех сил, размахивая руками, чтобы показать своим, как именно рассыпаться в стрелковую цепь, а лейтенант-полковник Уиндхэм уже скакал к упавшему Дельма.

Француз с трудом поднялся на ноги, оглянулся и пустился бежать. Гончие охватывали его широкой дугой, Уиндхэм, вытянув саблю вперед, громыхал следом.

Первой выстрелила французская пушка из ближайшего к реке форта. Звук выстрела тускло разнесся над водой, тут же поглощенный деревьями и мостом, следующее ядро пролетело мимо Уиндхэма, отскочило и упало на склон холма. Стволы французских пушек были еще холодными, ядра не долетали до цели, но даже отскочившее на излете ядро могло таить в себе опасность.

– В цепь! Рассыпаться! – кричал Шарп.

Ударили, страшно грохоча, другие пушки, поток воздуха от одного из ядер чуть не сбросил Уиндхэма с коня. Животное дернулось, и только мастерство полковника спасло его. Шпоры снова впились в бока коня, шпага взлетела – но Шарп увидел, что убегающий француз остановился и повернулся лицом к преследователю.

Еще один выстрел добавил новых нот в какофонию стрельбы, склон буквально превратился в решето: это взрыхлили почву свинцовые картечные пули, разлетающиеся из жестяной оболочки сразу после выхода из ствола.

– В цепь! Рассыпаться! – Шарп бежал, не глядя под ноги, поскальзывался на кочках, он давно бросил разряженную винтовку, зная, что кто-нибудь из его людей ее подберет, и вытащил огромный прямой палаш.

Уиндхэм был в ярости. Нарушение обещания попрало, растоптало честь Дельма, и полковник не собирался щадить француза. Уиндхэм слышал, как била картечь, как взвизгнула в агонии одна из гончих, но ему было все равно: Дельма был совсем близко, и британский полковник поднял свою изогнутую саблю, нацелив острый конец лезвия в грудь беглеца.

Уиндхэму показалось, что Дельма слишком рано занес свой клинок. Он видел, как падает сталь, напряг руку, чтобы не дрогнуть, когда его собственное оружие рассечет тело врага – а потом палаш Дельма, как тот и планировал, тяжело обрушился на морду коня Уиндхэма.

Животное заржало, встало на дыбы и попятилось, Уиндхэму пришлось ухватить поводья обеими руками, чтобы удержаться в седле. Сабля повисла на темляке, он видел кровь, брызнувшую из раненого коня, но не видел, что француз переместился ему за спину и сделал выпад, не видел, что его убило.

Это видел Шарп. Он беспомощно, бесполезно закричал, но длинное лезвие уже вошло в спину полковнику.

Уиндхэм, казалось, попытался уйти от удара. Даже в момент смерти колени его сжимали бока коня, пусть даже голова поникла, руки упали, а сабля бесполезно повисла на темляке. Лошадь снова заржала, пытаясь сбросить мертвеца. Она поскакала прочь от человека, причинившего ей боль, взбрыкивая и мотая головой, пока заряд картечи, почти милостиво, не превратил коня и всадника в кровавое месиво на буром дерне.

Гончие обнюхали мертвое тело. Копыта умирающей лошади последний раз ударили высохшую землю, потом голова лошади коснулась земли, а собаки заскулили. Кровь быстро залила выжженную почву.

Дельма хромал. Падение оглушило его, нога болела, он спешил, стискивая зубы и превозмогая боль, но теперь его настигал Шарп. У южного конца моста стояло несколько домов, небольшой форпост университетского городка на той стороне реки, и Шарп увидел, как француз скрылся за углом одного из них. Дельма был уже почти на мосту.

Еще один заряд картечи, набитой мушкетными пулями, ободрал дерн, летнее марево заполнил треск, похожий на хлопанье кнута. Шарп увидел Патрика Харпера, здоровяк-сержант бежал справа, держа в руках семиствольное ружье. Шарп и Харпер приближались к домам, к спасительным стенам, которые закроют их от французских пушек, но Шарп вдруг почувствовал опасность.

– В сторону, Патрик! В сторону!

Продолжая бежать, они вильнули вправо, выглянули из-за угла, чтобы осмотреть дорогу, ведущую отсюда прямо через мост над широкой рекой, и Шарп заметил пригнувшегося француза, наставившего стволы обоих пистолетов на место, откуда, по его мнению, должны появиться преследователи..

– Ложись! – Шарп кинулся на Харпера, оба упали на землю, в этот момент раздался треск пистолетных выстрелов, и две пули просвистели у них над головами.

– Господи Иисусе! – Харпер с трудом поднялся. Дельма уже повернулся и захромал по мосту, торопясь на северный берег, под защиту трех фортов.

Стрелки снова побежали. На какое-то время они были в безопасности, от пушек их скрывали дома, но Шарп знал, что на мосту их будет ждать картечь, от которой древние камни содрогнутся, и не раз. Он дернул Харпера влево, где низкий зубчатый парапет мог дать хоть какую-то защиту, но, выйдя на мост, они тут же инстинктивно упали на землю, прикрыв головы, а над ними пронесся чудовищный шквал картечи, вдруг пронизавшей воздух над мостом.

– Боже, храни Ирландию, – пробормотал Харпер.

– Боже, порази лучше того мерзавца. Вперед!

Они поползли на четвереньках под прикрытием парапета, очень медленно, Шарп видел, что Дельма с каждым шагом увеличивает расстояние между ними. За французом, казалось, оставался шлейф пролетающих ядер, свистящих осколков камня от брусчатки, металл звенел о камень, но ему все было нипочем, артиллеристы свое дело знали. Шарп почувствовал, что Дельма ускользает.

– Вниз, сэр! – Харпер бесцеремонно толкнул Шарпа своей ручищей, и тот понял, что сержант над его головой целится из семиствольного ружья. Он зажал уши руками, на секунду бросив палаш и ожидая выстрела.

Это было чудовищное оружие, подарок Шарпа своему сержанту, с ружьем мог управиться только гигант. Оно было сделано для Королевского флота, чтобы палить с мачты на переполненные палубы вражеских кораблей, но отдача семи полудюймовых стволов сбрасывала матросов с разбитыми плечами на их собственную палубу. Патрик Харпер, дюжий ирландец, один из немногих, кто мог совладать с таким монстром, нацелил короткие, скрепленные вместе стволы на фигуру в панталонах, дохромавшую уже до арки, образованной маленьким фортом.

Он спустил курок, ружье выплюнуло дым, пули и горящие пыжи, упавшие прямо на шею Шарпу. На небольших расстояниях выстрел из этого ружья был смертельным, но на пятидесяти ярдах – дистанции, на которую их опережал Дельма – попасть можно было только случайно. Единственное пророненное ирландцем слово убедило Шарпа, что тот промахнулся.

– Пошли!

– Полдюжины стрелков вползло на мост за Шарпом и Харпером, остальные держались под прикрытием домов и отчаянно перезаряжали оружие в надежде на прицельный выстрел. Шарп пополз вперед, проклиная свистевшую над головой картечь. Одна пуля, диковинным образом срикошетив от дальнего парапета, ударила в голенище его сапога, и Шарп выругался.

– Нам, черт возьми, придется бежать, Патрик!

– Господи Иисусе! – донегальский акцент не мог скрыть чувств ирландца относительно пробежки через свинцовый дождь. Харпер потрогал распятие, которое носил на шее. С тех пор, как он встретил Изабеллу, испанскую девушку, которую спас от изнасилования в Бадахосе, он стал куда более религиозен. Пара может жить в грехе, но Изабелла не должна была сомневаться, что ее здоровяк питает уважение к их церкви. – Скажите, когда, сэр.

Шарп подождал, пока очередной заряд картечи обрушится на мост.

– Давай!

Они рванули, палаш Шарпа тяжело оттягивал руку, а воздух, казалось, был наполнен смертью и страхом, липким страхом медленного умирания, когда картечь сразит тебя, а ты не сможешь ударить в ответ. Шарп юркнул под прикрытие арки под маленьким фортом и тяжело привалился к стене.

– Боже!

Они выжили. Бог знает, как, но он точно не попробует этого снова. Воздух, казалось, сочился свинцом.

– Черт, Патрик, надо ползти.

– Как скажете, сэр.

Дэниел Хэгмен, самый старый солдат в роте Шарпа и лучший стрелок батальона, методично перезаряжал винтовку. В своем родном Чешире он промышлял браконьерством, пока не был пойман темной ночью и не решил, что лучше оставить жену и семью, вступив в армию, чем познакомиться с ужасами правосудия в лице присяжных. Он не использовал обычных гильз, в которые клали самый грубый порох, а самолично насыпал на полку затвора порох из рожка, потом выбирал пулю и шомполом заталкивал ее в ствол. Пулю он оборачивал в смазанный жиром кожаный пыж, цеплявшийся за бороздки в стволе и придававший пуле вращение, что делало винтовку более точным оружие по сравнению с гладкоствольным мушкетом. Он взвел курок и прицелился, думая о стрелке Планкетте, четыре года назад пославшем на невероятные восемь сотен ярдов пулю, убившую французского генерала. Планкетт стал легендой 95-го полка, потому что пределом точности для винтовки Бейкера считались две сотни ярдов. Но сейчас цель была от Хэгмена всего в сотне.

Он улыбнулся. На таком расстоянии попасть в цель было плевым делом. Он выбрал крестец, сместил мушку чуть выше, выпустил из легких немного воздуха, задержал дыхание и спустил курок. Промахнуться было невозможно. Винтовка ударила в плечо, с полки и из ствола поднялся дым, горящий порох обжег щеку.

Над мостом просвистела картечь, четыре орудия выстрелили одновременно, и Хэгмен так и не узнал, что случилось с его пулей: Дельма она не достигла, затерявшись где-то в свинцовом ливне, накрывшем мост – один шанс на тысячу. Дельма остался жив и все еще хромал, пытаясь укрыться на дальнем берегу.

Но не все было потеряно. Форты были построены на холме, нависавшем над рекой, и не могли стрелять по ближайшей к северному берегу части моста. Через несколько ярдов, знал Шарп, можно будет подняться и бежать – но Дельма тоже знал это. Француз двигался вперед, не обращая внимания на боль, отказываясь быть побежденным, он даже заставил израненное тело перейти на медленный бег, что еще больше приблизило его к спасению.

Казалось, британская игра проиграна. Впереди послышались крики, и Шарп увидел солдат в синих мундирах, сбегающих по склону холма и направляющихся к мосту. Вольтижеры! Французская легкая пехота, их красные эполеты ясно видны в солнечном свете! Шарп выругался: он понял, что их послали помочь Дельма добраться до укрытия. Дюжина французов спускалась по склону, остальные ждали наверху.

Шарп продолжал ползти, снова и снова толкая себя вперед. Харпер хрипло дышал за спиной. Похоже, надежды больше нет: вольтижеры доберутся до Дельма гораздо раньше Шарпа или Харпера – но сдаться он не мог. Осколок камня, отбитый картечью, лязгнул по металлу ножен, другой чиркнул по костяшкам пальцев, выступила кровь.

Вольтижеры выстроились на краю моста и  подняли мушкеты, Дельма был в считаных футах от них. Раздался треск винтовочного выстрела, один из вольтижеров присел, уворачиваясь от пули, другой упал лицом вперед. Вперед! Шарп поднял голову. От городских домов, окаймлявших пустошь, где французы возвели свои форты, поднимались дымки мушкетных выстрелов.

– Гляди! – он махнул рукой. – Должно быть, это Шестая дивизия!

Но это была не Шестая дивизия: из мушкетов стреляли жители Саламанки, вымещая на французах злость за столь долгую оккупацию. Вольтижеры попали между двух огней: из-за моста по ним стреляли из винтовок британцы, испанцы целились сзади.

– Пошли! – они добрались до безопасной части моста, где их не могли достать пушки, но в этот самый момент Дельма упал в руки своих спасителей, уже отступающих, чтобы забрать беглеца с собой.

Шарп и Харпер, несмотря ни на что, побежали в их сторону. Офицер вольтижеров развернул шестерых своих людей кругом, выстроил их, мушкеты были взяты наизготовку. Стрелки тут же разделились: Харпер двинулся по правой стороне моста, Шарп – по левой, чтобы врагам пришлось выбирать из двух менее крупных целей. Шарп что-то кричал, пытаясь напугать противника, он слышал, что Харпер тоже что-то вопит.

Мимо просвистела еще одна винтовочная пуля, попавшая французу в колено. Внезапный крик боли заставил остальных занервничать: двое из их числа уже были ранены и отползали вверх по холму. Сзади щелкали испанские мушкеты, винтовки простреливали всю длину моста, а всего в нескольких футах что-то кричали два здоровяка. Четверо оставшихся вольтижеров одновременно спустили курки, желая только поскорее очутиться в безопасности за стенами форта.

Шарп почувствовал порыв ветра, поднятый пронесшимися мимо мушкетными пулями, и понял, что не задет. Тогда он занес палаш для первого удара. Французские стрелки отступали, прикрывая Дельма, но офицер сдерживал их. Он кричал, топал ногами, хватал за плечи, потом, поняв тщетность попыток, сам повернулся к Шарпу и выхватил длинную тонкую рапиру.

Отвага офицера заставила четверых французов повернуться лицом к противнику. Мушкеты их не были заряжены, но они уже доставали байонеты – впрочем, слишком медленно, чтобы спасти своего лейтенанта.

Шарп видел страх в его глазах, хотел, чтобы этот человек повернулся и бежал, но тот твердо решил остаться. Он двинулся, чтобы блокировать Шарпа, сделал выпад, но тяжелый кавалеристский палаш со звоном отбил его рапиру, заставив руку онеметь. Шарп, не желая убивать несчастного, ударил его плечом, и офицер упал на дорогу у входа на мост.

Четверо вольтижеров возвращались, подняв байонеты. Шарп повернулся к ним, оскалил зубы и поднял палаш, но вдруг понял, что не может двинуться: французский лейтенант схватил его за лодыжки и явно намеревался держать до конца жизни. Вольтижеры, видя это, побежали, пытаясь получить преимущество на секундной потере Шарпом равновесия.

Это было фатальной ошибкой. Ирландец Патрик Харпер считал себя другом Шарпа, несмотря на разницу в чинах. Харпер был очень силен, но, как и многие сильные люди, был очень мягким и спокойным. Он был склонен ни во что не вмешиваться и только посмеивался над окружающими, но в бою он становился другим. Он вырос на песнях и рассказах о великих ирландских воинах. Для Патрика Харпера Кухулин был не воображаемым героем далекого прошлого, а реальным человеком, ирландцем, воином, на которого стоило быть похожим. Кухулин погиб в двадцать семь, Харперу сейчас было столько же. Он сражался, как сражался и Харпер, опьяненный дикой боевой песней. Харпер знал эту безумную радость и теперь вызывал на бой сразу четверых, выкрикивая что-то на своем древнем наречии.

Он размахивал семиствольным ружьем, как дубиной. Первым ударом он разбил мушкет, байонет и голову французу, вторым поверг двоих наземь. Харпер пинал их ногами, топтал и бил со всего маху импровизированной булавой. Четвертый сделал выпад байонетом, но Харпер, оторвав одну руку от своей дубины, презрительно дернул его мушкет за ствол и двинул коленом в лицо споткнувшемуся противнику. Все четверо были повержены.

Французский офицер, лежа на земле, в ужасе озирался. Руки его беспомощно упали с лодыжек Шарпа, спасая своего владельца от удара тяжелого палаша. Подошли еще стрелки, добравшиеся до безопасной части моста, недоступной для вражеской артиллерии.

Но Харпер хотел продолжить бой. Он карабкался вверх по склону холма, перебираясь через остатки домов, взорванных французами, чтобы форты окружало больше свободного пространства. Он миновал двоих раненых – эти, как и их товарищи внизу, будут пленниками. Шарп был в замешательстве: Дельма, находившийся в безопасности под прикрытием вольтижеров, двигался не к форту. Вместо этого он хромал прямо в город, в сторону домов с балконами, откуда стреляли испанцы. Офицер вольтижеров пытался с ним спорить, но Шарп увидел, что драгун приказал тому замолчать. Шарп поспешил за сержантом:

– Иди направо, Патрик! Направо!

Двух вольтижеров отрядили помочь Леру, им пришлось почти нести раненого вверх по склону. Шарп не мог понять, зачем мнимый Дельма идет прямо навстречу нестройному мушкетному огню испанцев. Это безумие! Дельма был всего в нескольких ярдах от спасительных фортов, но предпочитал им враждебный город, куда в любой момент могла ворваться Шестая дивизия армии Веллингтона. Дельма мог попасть даже под мушкетный выстрел, который становился тем опаснее, чем дальше хромал француз.

Нет, там опасности не было. Шарп, взбираясь на холм вслед за драгуном, увидел, что на одном из балконов появился высокий седовласый священник, без всякого сомнения, приказавший горожанам прекратить пальбу. Чертов священник! Он даст Дельма возможность скрыться в лабиринте улочек! Горожане подчинились седовласому. Шарп выругался и снова попытался догнать французов. Черт бы побрал проклятого священника!

Но тут Шарпу пришлось забыть и про священника, и про Дельма: с холма, обеспокоенные скоростью, с которой двигались Шарп и Харпер, спускались к ним новые вольтижеры. Первые пули лишь подняли пыль в руинах, но Шарпу пришлось отпрыгнуть в укрытие: мушкетный огонь был очень силен. Он услышал, как ругается Харпер, поискал его взглядом и увидел, что ирландец растирает бедро, которое ушиб, быстро прячась за каменный блок. Сержант ухмыльнулся:

– Кто это говорил, что вечером можно будет расслабиться?

Шарп обернулся: похоже, они взобрались уже до середины холма, футов на сто над рекой. Сверху видны были трое стрелков, сгонявших пленников в кучу. Еще четверо карабкались вверх по склону. Один из них, Перри Дженкинс, что-то кричал и махал руками, указывая за спину Шарпу. Тут закричал и Харпер:

– Впереди, сэр!

Вольтижеры, вероятно, пораженные наглостью атаки стрелков, решили, наконец, разобраться с двумя запертыми на склоне людьми. Они дали залп и выслали дюжину с байонетами наголо вперед, чтобы либо взять Шарпа с Харпером в плен, либо прикончить их.

Крушение надежд разъярило Шарпа. Он винил себя за то, что дал Дельма сбежать. Он должен был доказать полковнику Уиндхэму, что этому человеку нельзя доверять – а теперь Уиндхэм был мертв. Шарп подозревал, что и бедный Макдональд тоже был мертв, убитый в шестнадцать лет ублюдком, нарушившим свое слово и убегавшим сейчас по склону. Переполняемый яростью, Шарп выскочил из своего убежища и занес свой длинный тяжелый палаш. Он побежал навстречу французам, и, как это часто бывало в бою, время вдруг замедлилось. Лицо ближнего противника он видел отчетливо, видел редкие желтые зубы под кустистыми усами, а главное – горло, именно туда войдет клинок. Он рубанул, свистнула сталь,  лезвие рассекло французу горло, а Шарп уже снова поднял палаш. Следующим ударом он разбил мушкет в руках второго, перерубив заодно и правую руку. Тот выронил оружие и беспомощно пятился, пока мощный удар не разрубил его кивер вместе с черепом.

Харпер на секунду замешкался. Он улыбнулся, увидев, что спектакль «Ричард Шарп свиреп в бою» уже начался, и присоединился к труппе. Он бросил семиствольное ружье и вооружился обгорелой жердью, которую и обрушивал на красноэполетную братию, пока те, растеряв кураж, не начали отходить обратно на холм. Харпер поглядел на своего капитана, чей окровавленный палаш поверг четверых меньше чем за полминуты, нагнулся, чтобы поднять ружье, и хмыкнул:

– Никогда не думали вступить в армию, мистер Шарп?

Шарп не слушал. Он напряженно смотрел в сторону домов, туда, где священник запретил горожанам стрелять. Но теперь Шарп улыбался: священник мог приказывать кому угодно, но не британским солдатам. Шестая дивизия все-таки пришла! На вершине холма появились красные мундиры, затрещали мушкеты, и Шарп снова потащился вверх по склону, чтобы понять, куда делся Дельма. Харпер двинулся следом.

Наверху они рухнули на траву, чтобы отдышаться. Справа, среди домов, мелькали красномундирники, а слева торчало три французских форта, куда отступали вольтижеры – и Дельма с ними! Шестая дивизия опередила его и заставила идти под защиту их стен. Тоже своего рода победа, подумал Шарп: теперь предатель никуда не денется. Он оглянулся и увидел, что берег реки кишит британскими войсками, двигающимися на запад по дороге вдоль Тормеса, чтобы замкнуть кольцо вокруг трех укреплений. Дельма был в ловушке!

Снова громыхнули французские пушки, картечь, посланная с целью загнать новоприбывшие британские войска в укрытие, пронеслась над пустошью и зацокала по стенам домов, разбивая окна и хлипкие ставни.

Шарп следил за Дельма: тот с помощью двух солдат как раз спускался в ров возле ближайшего, самого маленького форта. Потом медный шлем снова мелькнул вдалеке: француза втянули в одну из пушечных амбразур. Мерзавец пойман! А главное – палаш остался в Саламанке и все еще может принадлежать Шарпу!

Шарп поглядел на Харпера:

– Все. Ублюдок убрался.

– В следующий раз дешево не отделается, сэр, – Харпер повернулся и тоже посмотрел на реку. Группа офицеров на дальнем берегу совещалась под прикрытием домов, другая группа, которую французские артиллеристы решили не тревожить, уносила тело Уиндхэма за холм. Харпер даже разглядел гончих, сопровождавших скорбную процессию. Тем временем пушки продолжали обстреливать мост: британцы могут забрать своих убитых, но свободно ходить через мост им не дадут. Харпер кивнул в сторону моста: – Не думаю, что нас пустят назад, сэр.

– Определенно, нет.

– А городок-то неплох в смысле застрять тут ненадолго, сэр.

– Что? – Шарп слушал вполуха, думая о Дельма. Француз убил Уиндхэма, а вероятно, еще и Макдональда. Человек, совершивший убийство, будучи на поруках, мог именоваться только убийцей, а не военнопленным.

– Говорю, городок неплох.

– Да, слышу, Патрик, – Шарп рассеянно поглядел на сержанта и вдруг вспомнил прошедшую схватку. – Спасибо.

– За что? Кстати, как считаете, не пора ли нам присоединиться к ребятам?

– Пожалуй.

Они спустились к подножию холма, где сгрудились стрелки, как и они сами, отрезанные на северном берегу. Один из них передал Шарпу его винтовку, которую бережно донес под обстрелом.

– Что будем делать, сэр?

– Сейчас? – Шарп прислушался. Где-то вдалеке слышалось ритмичное бумканье и еле различимое подобие мелодии. – Слышите?

Они навострили уши. Перри Дженкинс ухмыльнулся:

– Да это ж оркестр!

Шарп закинул винтовку на плечо. Он догадался, что Шестая дивизия церемониально входит в город: играет оркестр, развеваются знамена – и кивнул на дорогу, вьющуюся по берегу на восток. Дорога казалась безопасной: французские пушки на пустошах были нацелены на юго-запад от города.

– Думаю, пора присоединиться к веселью. Сюда, ребята, а потом в город. И послушайте-ка, парни! – они подняли головы и улыбнулись. – Держитесь вместе, понятно? Нам здесь быть не положено, а чертова военная полиция никогда не упустит шанса нацепить кандалы на настоящего вояку. Пошли!

На ходу Шарп вытирал кровь с длинного лезвия палаша. Они прошли по берегу, потом по крутой улочке, ведущей прямо к двум соборам на холме. Дома, откуда испанские горожане стреляли по Дельма, а священник приказал им прекратить, остались позади. Вдруг Шарп узнал высокую седовласую фигуру, маячившую чуть впереди.

Он ускорил шаг, обогнав стрелков, стук его каблуков по мощеной улице заставил священника обернуться. Это был пожилой человек с веселым, но благостным лицом. Он улыбнулся Шарпу и кивнул на клинок:

– Ты не убить ли меня хочешь, сын мой?

Шарп и сам не знал, зачем догонял священника – ему просто хотелось выместить на нем злость за вмешательство в ход боя. Но безупречный английский ошеломил его, а прохладный тон слегка остудил пыл.

– Я убиваю только врагов короля.

Священник усмехнулся, услышав столь пафосные слова:

– Ты на меня сердишься, сын мой. Это потому, что я запретил горожанам стрелять, да? – он не стал дожидаться ответа, а мягко продолжил: – Знаешь, что сделают с ними французы, если у них будет возможность? Знаешь? Никогда не видел, как мирных граждан ставят к стенке и расстреливают, как бешеных собак?

Гнев Шарпа разбился о спокойствие этого голоса:

– Боже правый! Так ведь здесь теперь мы, а не чертовы французы!

– Сомневаюсь, что это во имя Божье, сын мой, – улыбка священника стала раздражать Шарпа. – Да и надолго ли вы здесь? Если не победите главные французские силы, вам придется снова бежать в Португалию, а нам – ждать появления французов на наших улицах.

Шарп смешался:

– Вы англичанин?

– Слава Богу, нет! – священника впервые задело то, что сказал Шарп. – Я ирландец, сын мой. Имя мое отец Патрик Кертис, хотя жители Саламанки предпочитают звать меня дон Патрисио Кортес, – Кертис остановился, пропуская Харпера, подгонявшего любопытных стрелков, и снова улыбнулся Шарпу. – Теперь Саламанка – мой город, а эти люди – моя семья. Я понимаю их ненависть к французам, но должен защитить свою паству, если французы снова возьмут верх. Вот, к примеру, тот человек, которого вы преследовали – знаете, что он бы с ними сделал?

– Дельма? Что?

Кертис нахмурился, сдвинув пышные брови, волевое морщинистое лицо исказилось:

– Дельма? Нет! Леру!

Пришел через Шарпа теряться в догадках.

– Я преследовал человека в медном шлеме. Того, который хромал.

– Точно! Это Леру, – священник заметил удивление Шарпа. – Он полковник наполеоновской Императорской гвардии, его имя – Филипп Леру. И он беспощаден, сын мой, особенно к мирным гражданам.

Спокойный голос священника не смягчил настроения Шарпа, все еще державшегося враждебно:

– Похоже, вы немало о нем знаете.

Кертис рассмеялся:

– Конечно! Я же ирландец! Мы всегда суем нос в чужие дела. В моем случае, разумеется, знать больше о людях мне помогает работа священника. Даже о таких людях, как полковник Леру.

– А моя работа была убить его.

– Как сказал центурион на Голгофе.

– Что?

– Ничего, сын мой. Замечание дурного вкуса. Итак, капитан? – Кертис вопросительно произнес чин, и Шарп кивнул. Священник улыбнулся: – Моей приятной обязанностью будет пригласить вас в Саламанку, хоть вы и англичане. Считайте, что вы приглашены.

– Вы не любите англичан? – Шарп решил, что пожилой священник ему не нравится.

– А за что мне их любить? – Кертис все еще улыбался. – Разве червь любит плуг?

– Думаю, в таком случае вы предпочитаете французов? – Шарп все еще подозревал, что Кертис приказал не стрелять, чтобы спасти человека, назвавшегося Дельма.

Кертис вздохнул:

– Боже мой, Боже мой. Этот разговор, уж извините, капитан, становится утомительным. Хорошего тебе дня, сын мой. Подозреваю, мы еще встретимся: Саламанка невелика.

Он повернулся и продолжил свой путь, оставив стрелка раздосадованным: Шарп знал, что священник превзошел его, легко победив своим спокойствием гнев. Итак, к черту священника – и к черту полковника Филиппа Леру. Шарп двинулся дальше, вслед Кертису, голова его была занята планами мести. Леру. Человек, убивший Уиндхэма, убивший Макдональда, нарушивший слово, сбежавший от Шарпа и носивший клинок, достойный величайшего воина. Полковник Леру, самый достойный враг этого жаркого лета.