Эпилог
Медово-золотая Саламанка, построенная, как и Рим, на холмах над рекой, купалась в утренних солнечных лучах, бросавших длинные тени через всю Great Plaza. Раненые и через два дня после великой битвы при Арапилах все еще умирали в госпитале.
Шарп стоял на римском мосту и глядел вниз, на извивающееся зеленые водоросли. Он знал, что торчать здесь – просто пустая трата времени, но все равно стоял и ждал.
Мимо промаршировала группа испанских солдат: офицер улыбнулся и предложил сигару, с интересом поглядывая на два клинка на боку угрюмого стрелка. Фермер прогнал мимо стадо коров. Прошли два спорящих священника. Шарп медленно зашагал за ними, остановился под маленьким фортом в арке над дорогой и так же медленно направился обратно.
Часы на холме пробили десять.
Сержант-кавалерист привел десяток заводных коней на водопой, загнал их в реку и чистил, пока те жадно пытались напиться. Река здесь была мелкой, на берегу играли дети, с легкостью добегая вброд до небольшого островка; Шарп, стоя на середине моста, слышал их голоса.
Может, она и не поедет этой дорогой, подумал он, но тут она наконец появилась.
Впереди скакали двое верховых слуг в ливреях, потом темно-синий экипаж, запряженный все той же четверкой белоснежных лошадей, следом другая карета, попроще: наверное, багаж или слуги.
Он спрыгнул с каменного парапета и стал ждать: мимо проскакали слуги, четверка лошадей, вот и ландо с откинутым верхом.
Она увидела его.
Ему пришлось сделать несколько шагов, чтобы поравняться с ней: лошади не умеют останавливаться мгновенно. Он поднял голову:
– Я пытался с вами увидеться.
– Я знаю, – она нервно обмахивалась веером.
Он почувствовал, как неуклюже сейчас прозвучат любые слова. Солнце пекло шею, подмышки взмокли.
– С вами все в порядке, мадам?
Она улыбнулась:
– Разумеется. Просто я временно стала в Саламанке не самой популярной персоной, – она пожала плечами. – Может, Мадрид будет более гостеприимен?
– Возможно, прибыв в Мадрид, вы встретите там нашу армию.
– Тогда поеду на север.
– Далеко?
Она снова улыбнулась:
– Далеко, – глаза ее метнулись к двум клинкам, потом вернулись к лицу Шарпа. – Вы его убили?
– В честном бою, – он был смущен, как при первой их встрече. Она не изменилась: так же невыразимо прекрасна – совершенно непостижимо, что она враг. Он вздохнул: – Конь погиб.
– Вы его убили?
– Нет, ваш брат.
Она криво усмехнулась:
– Он убивал легко, – она снова перевела взгляд на два клинка. – Мы не особенно любили друг друга, – она имела в виду брата, но он не был в этом уверен: может, она говорит о них двоих? – Вы ожидали меня?
Он кивнул:
– Да.
– Зачем?
Он мог только пожать плечами: сказать, как скучает по ней? Сказать, будто ему наплевать на то, что она француженка и шпионка, которую отпустили только из-за принадлежности к испанской аристократии, а Веллингтону ни к чему скандал? Сказать, что среди всей лжи, которую он ей внушал в их последнюю ночь, была и правда?
– Хотел пожелать всего хорошего.
– Что ж, всего хорошего и вам, – передразнила она, сразу став далекой, недосягаемой. – Прощайте, капитан Шарп.
– Прощайте, мадам.
Она что-то сказала кучеру и снова обернулась к Шарпу:
– Кто знает, Ричард? Может, когда-нибудь...
Ландо тронулось, и последним, что он увидел, были ее золотые волосы. Да, думал он про себя, у него ничего не осталось только память, а это худший из возможных подарков.
Он сунул руку в новый подсумок и нащупал письмо, доставленное сегодня утром. В нем была личная благодарность Веллингтона: должно быть, Наполеон написал бы то же самое Леру и маркизе, если бы Шарп не перехватил записную книжку в кожаном переплете на пересечении двух дорог в Гарсия Эрнандес: после боя выяснилось, что именно так называется деревушка.
Майор Хоган за завтраком был разговорчив: Шарп должен остаться в его старой квартире, чтобы хозяйка его хорошенько кормила, а пока они должны выпить.
– Ты остаешься здесь, пока не поправишься Ричард! Это приказ генерала! Ты нам нужен полным сил.
– Ладно.
– Не беспокойся, Форрест подождет. С ротой твоей все в порядке.
– А о новом полковнике что-нибудь слышно?
Хоган покачал головой рыгнул и похлопал себя по животу:
– Пока нет. Думаю, Лоуфорд мог бы снова вступить в должность, но не знаю. Может, Форрест получит повышение. Честно, не знаю, Ричард, – он пожал плечами, потом ткнул пальцем в сторону Шарпа: – Тебе бы уже пора об этом задуматься.
– Мне? Я же всего лишь капитан, – ухмыльнулся Шарп и вгрызся в холодную говядину.
Хоган плеснул еще вина:
– Подумай! Сначала майор, потом лейтенант-полковник. Это достижимо, Ричард! Война будет чертовски долгой. Слыхал: американцы ввязались в драку, сейчас они могут быть уже в Квебеке, – он шумно глотнул. – Можешь прикупить себе патент майора?
– Я? – Шарп расхохотался. – Он стоит две тысячи шестьсот фунтов! Где мне, по-твоему, найти такие деньги?
Хоган ухмыльнулся:
– А что, Ричард, разве ты каждый раз не находишь то, что хочешь?
Шарп пожал плечами:
– Я нахожу только радуги, а не горшки с золотом.
Хоган повертел бокал в руках:
– Меня мучает одна деталь, Ричард, одна маленькая деталь. Я говорил с отцом Кертисом, и он сказал мне странную вещь: его записная книжка была хорошо спрятана, по-настоящему хорошо. Он не представляет, как Леру смог ее найти.
– Леру был умен.
– Ага, может, и так. Но Кертис уверен, что она была очень, очень хорошо спрятана. Только лорд Спирс, говорит, знал, где она, – он изучающее посмотрел на Шарпа.
– Серьезно? – Шарп налил себе еще вина.
– Тебе это не кажется странным?
– Спирс мертв. И умер он достойно.
Хоган кивнул:
– Я слышал, его тело было чуть в стороне от других. На самом деле, и в стороне от схватки. Еще одна странность?
Шарп покачал головой:
– Он мог туда доползти.
– Угу. С дыркой в башке. Уверен, ты прав, Ричард, – Хоган взболтал вино в бокале, голос его по-прежнему был спокоен. – Я спрашиваю только потому, что в мои обязанности входит найти, кто шпионит в штабе. Подозреваю, я доставлю себе немало неприятных минут, влезая во все мелочи и копаясь в чужом грязном белье. Но, уверен, ты меня понимаешь.
– Не думаю, что тебе стоит доставлять себе неприятности.
– Чудесно, чудесно, – Хоган улыбнулся Шарпу и поднял бокал. – Отличная работа, Ричард. Спасибо.
– За что?
– Да так, ни за что. Твое здоровье!
Хоган уезжал в сегодня же, направляясь вслед за армией, марширующей к Мадриду. Харпер ехал вместе с ним, Хоган отдал ему одного из своих запасных коней. Второй раз за день Шарп стоял на римском мосту.
Он глянул на Харпера:
– Удачи, Патрик.
– Скоро увидимся, сэр?
– Очень скоро, – Шарп положил руку на живот. – Надо же, почти не болит.
– Вам бы нужно быть с этим осторожнее, сэр: француза подобная рана свела в могилу.
Шарп расхохотался:
– Он ее совсем запустил.
Хоган свесился с седла и потряс руку Шарпа:
– Получай удовольствие, Ричард! Новая битва не скоро.
– Вот и хорошо.
Хоган улыбнулся:
– И долго ты собираешься таскаться с двумя клинками, а? Выглядишь презабавно!
Шарп улыбнулся в ответ, отстегнул клигентальский палаш и протянул его Хогану:
– Хочешь?
– Боже милостивый, нет! Он твой, Ричард. Ты его честно завоевал.
Но человеку нужен только один клинок. Харпер глядел на Шарпа: он знал, как Шарп убивался по клигентальскому палашу, видел, с каким выражением Шарп брал его в руки. Этот палаш был выкован гением, настоящим мастером, в нем была заключена настоящая красота. Смотреть на него значило бояться; видеть его в руках того, кто, как Шарп, мог пустить его в дело, значило понимать задумку мастера. В руке Шарпа он казался невесомым. Стрелок вытащил его из ножен, и сталь засверкала на солнце, как полоса натертого маслом шелка.
Палаш у него на боку, подаренный Харпером, был тяжелым и плохо сбалансированным, слишком длинным для пехотинца, неуклюжим – штамповка, как сотни других, сделанных на заводе в Бирмингеме. Рядом с клигентальским этот клинок был дешевым и грубым.
Но Харпер превратил этот дешевый палаш в талисман против смерти. В сталь были вложены не только дружеские чувства – в ней теперь была особенная магия, и не имело значения, что клинок был дешевым: этот дешевый палаш побил дорогой клигентальский, он принес удачу. Такие клинки дюжинами валялись в лощине у Гарсия Эрнандес, их никто не собирал: потом крестьяне перекуют их на ножи. Но палаш Шарпа – счастливый: есть такая солдатская богиня по имени Судьба, и ей нравится клинок, который Харпер сделал для Шарпа. Клигентальский палаш запятнан кровью друзей, им пытали, сдирали кожу со священников, его красоту наполняла не удача, а зло.
Шарп размахнулся, помедлил секунду и бросил клигентальский клинок. Тот завертелся в воздухе, рассыпая блики, завис над одной из арок моста, на миг ослепив троих друзей, и рухнул вниз. Он упал, все еще вращаясь, в самый глубокий омут Тормеса, и солнце покинуло его. Скучная серая полоса стали пробила водную гладь и исчезла.
Харпер прочистил горло:
– Зачем-то напугали рыб...
– Ну, тебе-то и это никогда не удавалось.
Харпер рассмеялся:
– Зато я поймал несколько.
Снова прощание, копыта стучат по камням – и Шарп побрел обратно в город. Разлука не будет долгой: он хотел поскорее вернуться в полк Южного Эссекса, в родную стрелковую цепь. Но недельку можно подождать: есть, пить и отдыхать, как приказал генерал. Он распахнул калитку, ведущую в маленький дворик, его официальную квартиру, зарегистрированную в мэрии, и замер. Она подняла глаза:
– Я думала, ты умер.
– А я думал, что ты пропала без вести, – он был прав: память – худший подарок. В памяти остались ее темные волосы, орлиный нос, худое мускулистое тело, закаленное месяцами скачки по приграничным холмам – но память не сохранила мимики, тепла, живости.
Тереза спустила котенка на землю, улыбнулась мужу и подошла поближе:
– Прости, я была слишком далеко на севере. Что здесь случилось?
– Я тебе потом расскажу, – он поцеловал ее, обнял и снова поцеловал. В горле стоял комок вины.
Она удивленно взглянула на него:
– С тобой все нормально?
– Да, – улыбнулся он. – А где Антония?
– Внутри, – она кивнула в сторону кухни, откуда доносилось пение «старушки-матери» Хогана. Тереза пожала плечами: – Уже нашла себе няньку. Наверное, не стоило ее привозить, но я решила, что надо показать ей могилу отца.
– Это подождет, – оба смущенно рассмеялись.
Палаш скрипнул по камням, он снял его, положив на стол, потом снова привлек ее к себе:
– Прости.
– За что?
– Я заставил тебя волноваться.
– А ты считал, брак – это тишь да гладь? – улыбнулась она.
– Нет, – он снова поцеловал ее, на это раз облегченно. Она в ответ крепко обняла его: рана заныла, но это не имело никакого значения. Значение имела только любовь, хотя этот урок дался ему нелегко. Он целовал ее снова и снова, пока она не отстранилась:
– Здравствуй, Ричард, – она вся светилась от радости.
– Здравствуй, жена моя.
– Я так рада, что ты жив.
– Я тоже рад.
Она расхохоталась, потом кивнула на палаш:
– Новый?
– Да.
– А что случилось со старым?
– Сносился.
Что случилось со старым, значения больше не имело: на смену старому палашу в потертых ножнах пришел новый, оружие Судьбы; клинок Шарпа.
