Глава 2
Шарп всегда был удачлив. Возможно, не по-крупному: конечно, не было удачей то, что его родила шлюха в Кошачьем переулке, которая умерла, не успев оделить сына материнской нежностью и любовью, не была удачей его жизнь в лондонском приюте, в мрачных стенах которого ни капли не заботились о детях. Но в малом, в те моменты, когда успех от провала отделяет расстояние в калибр мушкетной пули — в этом он был удачлив. Эта удача вывела его к туннелю, где султан Типу попался в ловушку, эта удача оторвала голову ординарцу при Ассайе и дала Ричарду Шарпу шанс сопровождать сэра Артура Уэлсли, когда его лошадь была убита ударом пики, и сэр Артур упал наземь в толпе врагов. Вот такая удача, зачастую весьма сомнительного свойства, — но даже Шарп не поверил в неё, когда увидел, что драгуны удирают прочь от баррикады. Может, он уже мёртв? Или это сон? Но он слышал за спиной победный рёв своих людей и понимал, что это — наяву. Враг, действительно, бежал, и Шарп остался жив, и его люди не будут отправлены во Францию в плен.
Он услышал отрывистые звуки мушкетных выстрелов — и понял, что на драгунов напали с тыла. Плотный пороховой дым висел между домами вдоль дороги, он сползал со стороны сада на склоне холма, на котором возвышалось большое белое здание. Но Шарп был уже перед баррикадой. Он вскочил на лодку, испачкавшись свежей смолой, которой было покрыто её дно. Драгуны не обратили на него внимания, стреляя по окнам, но один зелёномундирник обернулся, увидел Шарпа и выкрикнул предупреждение. Офицер выскочил из дверей дома, стоявшего на берегу реки, и Шарп, спрыгнув с лодки, своим палашом ранил его в плечо и с силой оттолкнул к стене. Драгун, первым заметивший его, выстрелил. Пуля попала в скатанную шинель. Шарп пнул офицера между ног и повернулся к незадачливому стрелку. Тот попятился, бормоча: «Нон, нон…», — и Шарп рубанул его палашом по голове. Хлынула кровь, оглушённый тяжёлым лезвием драгун упал под ноги стрелков, штурмующих низкую баррикаду. Они с криком ринулись врукопашную, не слушая Харпера, который приказывал им дать по драгунам залп.
Выстрелили, наверное, только три винтовки, остальные поберегли заряды и пошли в штыковую на врага, который не мог противостоять нападению и с фронта, и с тыла. Драгунов обстреливали из дома, расположенного в пятидесяти ярдах ниже по дороге, из домов и садов сзади — со всех сторон. Узкий пятачок дороги заволокло пороховым дымом, гремели крики и эхо выстрелов, пахло кровью, и люди Шарпа дрались со свирепостью, поразившей французов. Драгунов учили сражаться саблями в конном бою, и они были не готовы к кровавой пешей рукопашной со стрелками, закалёнными годами драк в тавернах и казармах. Парни в тёмно-зелёных куртках были смертоносны в ближнем бою, и выжившие драгуны отступили к поросшему травой речному берегу, где паслись их лошади, а Шарп приказал своим людям двигаться дальше на восток.
— Пусть уходят, — кричал Шарп, — Брось, брось! — Так на крысиных боях кричали терьеру, который, увлёкшись, продолжал терзать уже мёртвую крысу. — Брось! Не останавливаться!
Французская пехота была уже близко, из Опорто могла подойти и кавалерия, и первым делом следовало убраться как можно дальше от города.
— Сержант!
— Слушаюсь, сэр! — отозвался Харпер, таща вниз по улице прочь от французов стрелка Танга. — Двигайся, Исайя! Шевели конечностями!
— Я убью ублюдка, сержант, я его убью!
— Ублюдок уже сдох! Теперь вперёд!
На улице гремели выстрелы из карабинов. Где-то поблизости, не смолкая, кричала женщина. На заднем дворе одного из домов убегающий драгун споткнулся о груду сплетённых из ивового прута рыбных садков и упал рядом с мёртвым французом, который, умирая, запутался в бельевых верёвках, сорвал их и лежал теперь на груде белья, пятная простыни своей кровью. Гэйтекер прицелился в драгунского офицера, усмирявшего свою испуганную лошадь, но Харпер не дал ему выстрелить:
— Не останавливаться! Вперёд!
Слева от Шарпа мелькнули синие мундиры, он повернулся, поднял палаш и увидел, что это португальцы.
— Это друзья! — крикнул он стрелкам. — Видите, это португальцы!
Португальские солдаты спасли его от позорного плена, устроив засаду французам, и теперь присоединились к отряду Шарпа в отчаянном отступлении на восток.
— Не останавливаться! — кричал Харпер.
Некоторые из стрелков задыхались и замедлили бег, но уцелевшие драгуны открыли по ним сзади стрельбу из карабинов, и это заставило прибавить скорость. Большинство пуль прошло выше, но одна, шальная, врезалась в мостовую рядом с Шарпом и срикошетила в тополь, а другая попала Тэрранту в бедро. Стрелок упал и закричал, Шарп схватил его за воротник и потащил на себе. Река и дорога, вьющаяся вдоль неё, сворачивали влево, на берегу показались деревья и кусты. Этот лесок был слишком близко от города, чтобы обеспечить безопасность, но в нём можно было укрыться на время, чтобы передохнуть.
— К деревьям! — закричал Шарп. — К деревьям!
Тэррант кричал от боли, требуя, чтобы его оставили в покое, за ним по дороге тянулся кровавый след. Шарп затащил его в лесок и только здесь позволил опуститься наземь, а сам выбежал на дорогу, приказывая своим людям развернуться в линию под прикрытием деревьев.
— Пересчитайте их, сержант! — приказал он Харперу.
И стрелки, и португальские пехотинцы — все вместе — начали перезаряжать оружие. Шарп вскинул свою винтовку и выстрелил в кавалериста, который преследовал их, скача вдоль берега реки. Встав на дыбы, лошадь сбросила наездника. Остальные драгуны выхватили сабли, полные решимости отомстить, но французский офицер громкими криками призвал их остановиться. Он догадался, что пытаться с кавалерией штурмовать густой лес, где засела пехота, было равносильно самоубийству. Надо было дождаться подхода французской пехоты и уничтожить врага.
Дэниел Хэгмэн ножницами, которыми стриг Шарпа, разрезал штанину на раненой ноге Тэрранта. Наземь потекла кровь, и Хэгмэн сморщился:
— Считайте, что он потерял сустав, сэр.
— Он не сможет идти?
— Он никогда не сможет ходить сэр, — сказал Хэгмэн.
Тэррант злобно выругался. Для Шарпа он был смутьяном, этот угрюмый парень из Хартфордшира, который никогда не упускал шанса напиться или поскандалить, но трезвым он был хорошим стрелком и не терялся в бою.
— Всё будет хорошо, Нед, — успокоил раненого Хэгмэн. — Останешься жив.
— Понеси меня — попросил Тэррант своего друга, Вильямсона.
— Оставьте его! — резко оборвал Шарп. — Заберите винтовку, боеприпасы и штык.
— Вы не можете вот так бросить его здесь, — воспротивился Вильямсон, не давая Хэгмэну расстегнуть патронную сумку друга.
Шарп схватил Вильямсона за плечо и оттащил подальше.
— Я приказал оставить его!
Ему тоже это не нравилось, но он не позволить замедлить движение отряда, а у французов раненому Тэрранту окажут гораздо больше помощи, чем смог бы любой из людей Шарпа. Стрелок попадёт во французский госпиталь, под присмотр французских докторов, и, если не умрёт от гангрены, то, вероятно, его обменяют на французского военнопленного. Тэрранта отправят домой как калеку, и всё закончится, вероятно, работным домом. Шарп пробрался меж деревьев к Харперу. Пули карабинов свистели в ветвях, клочья листьев сеялись вниз, оставляя просветы, сквозь которые под кроны деревьев заглядывало солнце.
— Никто не отстал? — спросил Шарп у Харпера.
— Нет, сэр. Что с Тэррантом?
— Пуля в бедре, — ответил Шарп, — Придётся его оставить.
— Не буду по нему скучать, — пожал плечами Харпер, хотя до того, как Шарп сделал ирландца сержантом, Харпер был своим в компании смутьянов, возглавлял которых Тэррант.
Теперь Харпер стал бичом нарушителей порядка. Удивительно, подумал Шарп, как изменили человека три полоски на рукаве мундира.
Шарп перезарядил свою винтовку, опустился на колено под лавровым деревом, поднял оружие и посмотрел на французов. Большинство драгунов было верхом, некоторые спешились и пытали удачу, стреляя по зарослям из карабинов, хотя расстояние для хорошего выстрела было слишком большим. Но через пару минут, подумал Шарп, к ним подойдёт подкрепление — сотня готовых к бою пехотинцев. Пришло время уходить.
— Сеньор, — юный португальский офицер показался рядом с деревом и поклонился Шарпу.
— Позже! — Шарпу не хотелось показаться грубым, но сейчас некогда было тратить время на любезности. Он отвернулся от португальского офицера. — Дэн! Вы взяли оружие Тэрранта?
— Всё здесь, сэр, — винтовка раненого висела у Хэгмэна на плече, а на поясе — патронная коробка.
Шарп не хотел, чтобы французам досталась винтовка Бейкера, и так достаточно неприятностей, чтобы ещё оставить врагу лучшее из когда-либо созданного оружие.
— Идём сюда! — Шарп приказал двигаться на север, удаляясь от реки.
Он преднамеренно оставил дорогу. Дорога шла вдоль реки, и на лугах, раскинувшихся по берегу, конница могла беспрепятственно их преследовать, зато тропа шла на север через лес, и Шарп выбрал её, используя деревья как прикрытие. Выше на склоне деревьев было меньше, лес сменился рощей низкорослых дубов, чья толстая кора шла на изготовление винных пробок в Опорто. Шарп вёл людей в быстром темпе, дав короткий привал через полчаса, когда они поднялись к дубам, и отсюда внимательно осмотрел обширную долину. Город был всё ещё виден на западе, там клубился дым от многочисленных пожаров и плыл над дубовыми рощами и виноградниками. Солдаты отдыхали. Шарп опасался преследования, но французы, очевидно, торопились разграбить Опорто и завладеть самыми красивыми женщинами, и не намеревались преследовать горстку солдат, бегущих в горы.
Португальские солдаты шли вместе со стрелками Шарпа, и их офицер, который уже пытался заговорить с Шарпом, приблизился вновь. Он был очень молод, строен, высок и одет в новёхонькую форму. Его офицерская сабля, висящая на белой перевязи, расшитой серебром, и красующиеся на поясе пистолеты выглядели настолько чистыми, что, как подозревал Шарп, ещё ни разу не использовались по назначению. Парня можно было бы назвать красивым, если бы не слишком уж тонкие усики, а его манеры позволяли предположить, что он джентльмен и получил хорошее воспитание. В его умных тёмных глазах застыло отчаяние, что было неудивительно, ведь он видел, как Опорто был сдан захватчикам. Он поклонился Шарпу:
— Сеньор?
— Я не говорю на португальском, — сказал Шарп.
— Лейтенант Висенте, — представился офицер на хорошем английском языке.
Его тёмно-синий мундир, украшенный серебряными пуговицами, с красными манжетами и высоким красным воротником был на белой подкладке. Кивер с номером 18 на значке добавлял к его и без того немалому росту ещё добрых шесть дюймов. Он запыхался, его лицо блестело от пота, но он помнил о хороших манерах.
— Поздравляю вас, сеньор.
— Поздравляете меня? — не понял Шарп.
— Я видел вас, сеньор, там, на дороге. Я считал, что вам остаётся только сдаться, но вместо этого вы пошли в атаку. Это было… — Висенте сделал паузу и нахмурился, пытаясь подобрать подходящее слово. — Это было очень смело. — продолжил он и затем смутил Шарпа, снимая кивер и вновь кланяясь. — И я приказал своим людям напасть на французов, потому что хотел поддержать вашу храбрую атаку.
— Это было не смело, а чертовски глупо, — возразил Шарп, -
— Вы поступили смело, — настойчиво повторил Висенте. — И мы салютуем вам.
Он на мгновение замер, видимо, и впрямь собираясь сделать шаг назад и отсалютовать саблей, но Шарп успел предотвратить эту глупость, задав вопрос, сколько у Висенте в отряде людей.
— Тридцать семь, сеньор, — с серьёзным видом доложил португалец. — Мы из Восемнадцатого полка, гарнизон Порто.
Он назвал Опорто так, как его назвали сами португальцы. Полк, рассказал он, оборонял наскоро построенные укрепления на северной окраине города, потом отступил к мосту, где началась паника и всё смешалось. Висенте двинулся на восток, и с ним тридцать семь солдат, только десять из которых были из его собственной роты.
— Нас было больше, — признался он. — Но только мы выжили. Один из моих сержантов назвал меня дураком, когда я приказал вступить в бой, чтобы спасти вас, и мне пришлось расстрелять его, чтобы помешать распространять среди людей… Как это сказать?… Ах, да, отчаяние… А затем я привёл подкрепление вам в помощь.
Несколько секунд Шарп ошеломлённо смотрел на португальского лейтенанта и, наконец, спросил:
— Вы сделали что?
— Я повёл этих людей обратно, чтобы помочь вам. Я — единственный офицер, который остался от моей роты. Капитан Роха был убит ядром на позициях, а остальные… Я не знаю, что с ними случилось.
— Нет, — прервал его Шарп. — Перед этим… вы сказали, что расстреляли своего сержанта?
Висенте кивнул:
— Конечно, за это я предстану перед судом. Буду молить о снисхождении. — В его глазах стояли слёзы. — Но сержант ведь сказал, что вы уже мертвецы, и нас перебьют вместе с вами. Он подбивал солдат снять форму и скрыться.
— Вы поступили правильно, — сказал Шарп, удивлённо качая головой.
Висенте вновь поклонился:
— Вы льстите мне, сеньор.
— И прекратите называть меня сеньором, — остановил его Шарп. — Я — лейтенант, как и вы.
Висенте отступил на полшага, не скрывая удивления:
— Вы…?
Он хотел спросить, почему, но сообразил, что подобный вопрос прозвучит грубо. Шарп был старше него, вероятно, лет на десять, и если он всё ещё был лейтенантом, тогда, по-видимому, он не был хорошим солдатом. Хороший солдат к тридцати годам уже должен сделать карьеру.
— Но я уверен, сеньор, что вы главнее меня, — продолжил Висенте. -
— Не может быть, — ответил Шарп.
— Я был лейтенантом всего две недели.
Настала очередь Шарпа удивляться:
— Две недели?
— Конечно, перед этим я прошёл подготовку… — сказал Висенте. — И во время учёбы я много читал о деяниях великих полководцев.
— Вы учились?
— Я — адвокат, сеньор.
— Адвокат! — Шарп не смог скрыть инстинктивного отвращения.
Он вылез из английской сточной канавы, и любой, кто там родился и жил, знал, что причиной большинства несправедливостей и притеснений, которые приходилось переносить, были адвокаты. Адвокаты были слугами дьявола, которые провожали на виселицу мужчин и женщин, паразитами, руководившими бейлифами; они умели использовать законы как ловушки для неосторожных и богатели на своих жертвах, а потом становились политиканами и получали возможность придумать ещё больше законов, чтобы разбогатеть ещё больше.
— Ненавижу проклятых адвокатов, — прорычал Шарп, помнивший о том, что случилось после смерти леди Грейс, когда адвокаты лишили его каждого заработанного пенни.
Воспоминания о Грейс и о мёртвом ребёнке, которого она родила, воскрешали былые страдания, и он пытался заставить себя не думать об этом.
— Я действительно ненавижу адвокатов, — сказал он.
Висенте был настолько ошеломлён враждебной реакцией Шарпа, что не знал, как на это реагировать.
— Я был адвокатом до того, как взял в руки оружие, чтобы защитить свою страну, — пояснил он, — Я работал в Реаль Компанья Вельха, которая регулировала вопросы виноторговли.
— Если бы мой сын захотел стать адвокатом, — сказал Шарп, — Я бы задушил его своими собственными руками и затем помочился бы на его могилу.
— Вы женаты, сеньор? — вежливо спросил Висенте.
— Нет, чёрт возьми, я не женат.
— Значит, я неправильно вас понял, — пожал плечами Винсенте, затем указал жестом на своих усталых солдат. — Итак, мы здесь и, я думаю, могли бы соединить силы.
— Возможно, — неохотно согласился Шарп. — Но я хочу, чтобы вы уяснили себе, адвокат. Если вы служили всего две недели, тогда я — главный. Я приказываю. И никаких проклятых адвокатов чтобы рядом не было.
— Конечно, сеньор, — хмуро согласился Висенте, очевидно, оскорблённый заявлением Шарпа.
«Проклятый адвокат, — думал Шарп, вот незадача». Он понимал, что вёл себя невоспитанно, тем более, этот изысканный молодой адвокат оказался настолько отважен, что решился застрелить своего сержанта и спас его людей от верного плена, и понимал также, что должен принести извинения за свою грубость. Однако вместо этого он вдумчиво осматривал местность на юге и западе, пытаясь найти признаки погони и поражаясь, из какого ада ему удалось вырваться. Он вынул свою прекрасную подзорную трубу, подарок сэра Артура Уэлсли, и пристально вгляделся туда, откуда они прибыли, и, наконец, увидел за деревьями то, что искал. Пыль. Много пыли, поднимаемой копытами, ботинками или колесами. Это, возможно, были беженцы, движущиеся на восток по дороге вдоль реки, или это, возможно, были французы. Точно Шарп не мог сказать.
— Вы будете пытаться попасть на южный берег Дору? — спросил Висенте.
— Да. Но здесь поблизости нет никаких мостов, верно?
— Только в Амаранте, — ответил Винсенте, — И ещё на реке Тамега. Это… как сказать? Река со стороны? Приток, спасибо, да, это приток Дору. Как только пересечёте Тамега, будет мост через Дору в Пеко де Рега.
— В той стороне есть французы?
Висенте отрицательно покачал головой:
— Нам говорили, что там генерал Сильверия.
Сказано-то одно, а на деле могло быть совсем другое, думал Шарп.
— И ещё есть паром через Дору, — спросил он, — Недалеко отсюда?
Висенте кивнул:
— В Барка д’Авинтас.
— Насколько это близко?
Висенте ответил почти сразу:
— Пешим ходом полчаса. Возможно, меньше.
— Так близко? — но если это совсем рядом с Опорто, французы могли уже быть там. — А как далеко до Амаранте?
— Мы могли бы быть там завтра.
— Завтра… — отозвался эхом Шарп, затем вновь раздвинул подзорную трубу и посмотрел на юг.
Та пыль была поднята французами? Они двигались к Барка д’Авинтас? Предполагали ли французы, что беженцы могут использовать паром для переправы? А может быть, они даже не знают о его существовании? Был лишь один способ всё узнать.
— Как добраться до Барка д’Авинтас? — спросил он Висенте, показывая жестом на тропу, которая вилась через рощу пробковых дубов. — Тем же путём, каким мы шли?
— Есть более быстрый путь, — ответил Висенте.
— Тогда ведите.
Некоторые из стрелков спали, но Харпер поднял их пинками, и они пошли вслед за Винсенте прочь от дороги, спускаясь в тихую долину, где виноградные лозы росли аккуратными рядами. Потом поднялись на другой холм и шли через луга, усеянные маленькими стогами сена, оставшимися с прошлого года. Цветы усыпали траву, обвивали старые стога и живые изгороди. Никакой тропы не было видно, хотя Висенте вел их уверенно.
— Вы знаете, куда идёте? — через некоторое время подозрительно спросил Шарп.
— Я знаю эту местность, — уверил стрелка Винсенте. — И знаю хорошо.
— Выросли здесь?
Висенте отрицательно покачал головой:
— Я из Коимбры. Это далеко на юге, сеньор, но я знаю эту местность, потому что я принадлежу, — он поправился. — принадлежал к обществу, которое отдыхает в этих местах.
— Общество, которое отдыхает в деревне? — удивился Шарп.
Висенте покраснел:
— Мы — философы, сеньор, и поэты.
Шарп настолько удивился, что не сразу смог переспросить:
— Кто-кто?
— Философы и поэты, сеньор.
— Проклятье! — только и сказал Шарп.
— Мы верим, сеньор, что здесь, в сельской местности, живёт вдохновение, — продолжал Висенте. — Здесь всё естественно, в то время, как города, построенные людьми, есть средоточие людского зла и пороков. Если вы желаете найти естественное совершенство, то оно — здесь.
Он опасался, что не смог подобрать правильные английские слова, чтобы выразить то, что подразумевал.
— Здесь есть, я думаю, — добавил он. — Естественное совершенство, которое мы ищем.
— Таким образом, вы приезжаете сюда для вдохновения?
— Да, конечно, — пылко подтвердил Висенте.
Давать вдохновение адвокату, подумал Шарп с неприязнью, то же самое, что поить крысу лучшим бренди.
— Позвольте мне предположить, что члены Вашего общества рифмующих философов — все мужчины, — сказал он, скрывая насмешку. — Среди вас нет женщин, верно?
— Откуда вы знаете? — изумился Висенте.
— Я же сказал — это только предположение.
Висенте кивнул:
— Конечно, это не значит, что нам не нравятся женщины. Вы не должны думать, что мы не хотим приглашать их в компанию, но они отказываются присоединиться к нашим обсуждениям. Мы бы приветствовали их появление, но…
Он примолк.
— На женщин это похоже, — сказал Шарп.
Женщины, как он мог судить по своему опыту, предпочитали компанию проходимцев прелестям беседы с трезвыми и серьезными молодыми людьми, такими, как романтичный и мечтательный лейтенант Висенте, чьи тонкие черные усики были, очевидно, взращены в попытке придать себе более взрослый и искушённый вид, но преуспели лишь в том, что он казался ещё более юным.
— Скажите мне кое-что, лейтенант, — спросил он.
— Джордж, — прервал его Висенте. — Меня зовут Джордж, как вашего святого.
— Так скажите мне кое-что, Джордж. Вы говорили, что получили военную подготовку. Что это было?
— Нам читали лекции в Порто.
— Лекции?
— По военной истории. О Ганнибале, Александре и Цезаре.
— Книжные знания? — спросил Шарп, не скрывая насмешки.
— Книжные знания, — смело ответил Висенте. — Это так естественно для адвоката, который, кроме всего прочего, спас вашу жизнь, лейтенант.
Шарп проворчал, зная, что заслужил эту — весьма вежливую — отповедь:
— Что действительно произошло, когда вы спасли меня? Я знаю, что вы стреляли в одного из своих сержантов, но почему французы не услышали, что вы сделали это?
— Ах! — Висенте нахмурился, размышляя. — Я буду честен, лейтенант, я сказал вам не всю правду. Я стрелял в сержанта прежде, чем я увидел вас. Он подбивал солдат снять мундиры и бежать. Некоторые так и поступили, остальные не слушали меня, и я его застрелил… Это было очень грустно. Мы были в таверне у реки, рядом с тем местом, где французы устроили баррикаду.
Шарп не видел таверны; он был слишком занят тогда, пытаясь спасти своих людей от драгунов.
— Тогда я увидел вас. Сержант Мачедо, — Висенте указал на приземистого человека со смуглым лицом, ковыляющего сзади, — хотел отсидеться в таверне, но я сказал солдатам, что пришло время бороться за Португалию. Большинство, казалось, не слушало, тогда я вынул пистолет, сеньор, и вышел на дорогу. Я думал, что погибну, но считал, что должен подать пример.
— И ваши люди пошли за вами?
— О да, — с теплотой в голосе произнёс Висенте. — И сержант Мачедо смело сражался.
— Я думаю, что, несмотря на то, что вы — проклятый адвокат, вы — чертовски замечательный солдат, — сказал Шарп.
— Я? — поразился молодой португалец, но Шарп знал, что только настоящий лидер смог бы вывести солдат из таверны, чтобы устроить засаду драгунам.
— Так значит, все ваши философы и поэты вступили в армию? — спросил Шарп.
Висенте выглядел смущенным:
— Некоторые присоединились к французам, увы.
— К французам?!
Лейтенант пожал плечами:
— Есть мнение, сеньор, что будущее человечества предрекли французы — французские мыслители. Мы, португальцы, как мне кажется, несколько старомодны, и в результате многих вдохновляют идеи французских философов. Они отвергают церковь и всё устаревшее, не признают монархию и презирают незаслуженные привилегии. Их идеи представляются весьма захватывающими. Вы об этом читали?
— Нет, — ответил Шарп.
— Но я люблю свою страну больше, чем господина Руссо, — сказал печально Висенте, — И вот таким образом, сейчас я — солдат, а не поэт.
— Весьма правильное решение, — подвёл итог Шарп. — Нужно же сделать что-то полезное в жизни.
Они миновали небольшую возвышенность, и впереди Шарп увидел реку и деревеньку на берегу. Он указал на неё Винсенте:
— Это — Барка д’Авинтас?
— Да, — ответил Висенте.
— Черт побери, — пробормотал с горечью Шарп, потому что французы уже были там.
Река осторожно вилась меж зелёных холомов, окутанных голубой дымкой, и между тем местом, где сейчас находился Шарп, и берегом расстилались луга, виноградники, стояла деревенька, и ручей нёс свои воды к реке и проклятым французам. Множеству драгунов. Зелёномундирные кавалеристы спешились и теперь гуляли по деревне с беззаботным видом. Шарп, устроившийся за кустами утёсника, сделал знак своим людям залечь.
— Сержант! Развернуть позицию вдоль гребня холма!
Он оставил Харпера строить позицию, а сам вынул подзорную трубу и уставился на врага.
— Что делать мне? — спросил Висенте.
— Ждать, — ответил Шарп.
Он настроил прибор, поражаясь ясности увеличенного изображения: можно было разглядеть дырки на подпругах драгунских лошадей, которые паслись на лужайке к западу от деревни. Он посчитал лошадей. Сорок шесть. Возможно, сорок восемь. Трудно сказать более точно, потому что некоторые животные были связаны попарно. Назовём это полусотней. Он повёл трубой влево и увидел поднимающийся над деревней дым, может быть — с берега реки. Маленький каменный мост был переброшен через ручей, текущий с северного склона. Шарп не видел жителей деревни. Может быть, они убежали? Он посмотрел на запад, в сторону Опорто, но французов там не было. Возможно, драгуны были отрядом, посланным для преследования отступающих.
— Пат!
— Сэр? — Харпер подобрался и присел около него.
— Мы можем взять этих ублюдков.
Харпер позаимствовал у Шарпа трубу и смотрел на юг добрую минуту.
— Их сорок — пятьдесят?
— Около того. Удостоверьтесь, что наши парни готовы стрелять.
Шарп оставил трубу Харперу и спустился за гребень холма, чтобы найти Висенте.
— Соберите своих людей. Я хочу говорить с ними. Вы переведете.
Шарп подождал, пока тридцать семь португальцев не собрались. Большинство смотрели на него с неприязнью, несомненно, задаваясь вопросом, почему ими командует иностранец.
— Меня зовут Шарп! — сказал он солдатам в синих мундирах. — Лейтенант Шарп, и я был солдатом в течение шестнадцати лет.
Он подождал, пока Висенте не закончит переводить, потом указал на самого юного, на первый взгляд, португальского солдата, лет семнадцати, а, возможно, и года на три помоложе.
— Я бегал с мушкетом раньше, чем ты появился на свет. И мне это было по душе. Я был солдатом, как и вы. Ходил в строю.
Переводивший Висенте бросил на Шарпа удивлённый взгляд. Стрелок не обратил на это внимания.
— Я воевал во Фландрии, — продолжил Шарп. — Воевал в Индии, в Испании, в Португалии. И я никогда не прекращал сражаться. Никогда.
Португальцы только что отступили со своих позиций к северу от Опорто, и всё ещё болезненно переживали своё поражение, но выступающий перед ними человек выглядел непобедимым, и некоторые, видя шрам на его лице и решительный взгляд, верили в это.
— Теперь мы будем воевать вместе, — продолжил Шарп. — И это означает, что мы намерены победить. Мы намерены выгнать проклятых французов из Португалии!
Кое-кто из солдат улыбнулся.
— Не переживайте о том, что случилось сегодня. Это не было вашей ошибкой. Вами командовал епископ! Какая польза от проклятых епископов? То же самое, что сражаться под руководством адвоката.
Винсенте бросил на Шарпа быстрый негодующий взгляд, но перевёл, должно быть, точно, потому что его люди заухмылялись.
— Мы собираемся отправить ублюдков назад, во Францию, — говорил Шарп. — И за каждого португальца или англичанина мы убьём два десятка.
Некоторые португальцы стукнули прикладами мушкетов оземь в знак одобрения.
— Но прежде, чем мы вступим в бой, вы должны знать, что у меня есть три правила, и лучше вам усвоить их сейчас, — подвёл итог Шарп. — Потому что, если вы нарушите эти правила, то, проклятье, с Божьей помощью, я вас порву.
Последние слова Винсенте перевёл несколько нервно.
Шарп сделал паузу, потом поднял один палец:
— Вы не напиваетесь без моего разрешения, — он поднял второй палец. — Воровать нельзя, если только вы не голодны. Взять вещь у врага воровством не считается. — Это было встречено улыбками. Он поднял третий палец. — И вы дерётесь, словно дьявол у вас на хвосте. Это всё. Вы не напиваетесь, вы не воруете, и вы дерётесь, как черти. Понятно?
Солдаты закивали.
— И прямо сейчас вы начнёте воевать, — продолжил Шарп. — Вы выстроитесь в три шеренги и дадите залп по французской коннице.
Он предпочёл бы две шеренги, но так воевали только британцы. Во всех прочих армиях строились в три, и он поступит так же, хотя тридцать семь солдат в три шеренги образуют очень небольшой фронт.
— И вы не нажмёте спусковой крючок, пока лейтенант Висенте не отдаст приказ. Вы можете доверять ему! Он — хороший солдат, ваш лейтенант!
Висенте покраснел и, наверное, при переводе поскромничал, но усмешки на лицах его людей позволяли предположить, что суть слов Шарпа он передал верно.
— Удостоверьтесь, что ваши мушкеты заряжены, — сказал Шарп, — Но не поднимайте стволы. Я не хочу, чтобы враг догадался, что мы здесь, из-за того, что какой-нибудь небрежный дурак выставит дуло мушкета вверх. И убивайте этих ублюдков с удовольствием.
Завершив свою речь этим кровожадным пожеланием, он вернулся к гребню холма и опустился на колени рядом с Харпером.
— Что они делают? — спросил он, кивком указывая на драгун.
— Пьянствуют, — ответил Харпер. — Выступили перед ними с проповедью?
— Что?
— Не напивайтесь, не воруйте и бейтесь, как черти. Проповедь мистера Шарпа.
Шарп улыбнулся, забрал у сержанта подзорную трубу и нацелил её на деревню, где десятка два драгунов в расстёгнутых зелёных мундирах пили из бурдюков. Другие обыскивали домишки. Женщина в разорванном чёрном платье выбежала из одного дома, но была схвачена кавалеристом и утянута обратно.
— Я думал, что местные жители ушли, — сказал Шарп.
— Я видел несколько женщин. Наверное, их там больше, мы их просто не видим, — сказал Харпер и провёл ручищей по ружейному замку. — Так что мы собираемся сделать с ними?
— Мы нассым им в морду, — заявил Шарп. — А когда они решат нанести ответный удар, мы их перебьём.
Он сложил трубу и объяснил Харперу в подробностях свой план.
Возможность осуществить нападение на драгунов предоставили виноградники. Виноградные лозы росли тесными широкими рядами поперёк склона, от ручья слева до рощи справа; их ряды разделяла тропинка, по которой передвигались рабочие, ухаживая за растениями. Это давало для стрелков Шарпа надёжное прикрытие до окраины деревни. Двое беспечных французских часовых расположились на краю деревни, но никакой угрозы в раскинувшихся перед ними весенних полях и садах не замечали. Один из них даже отставил карабин и набивал табаком маленькую трубку.
Шарп расположил людей Висенте поближе к тропе, а стрелков послал на запад, к загону, где паслись лошади драгун. Потом он поднял свою винтовку, устроил ствол между скрюченными корнями виноградной лозы и прицелился в ближайшего часового. Он выстрелил, приклад ружья ударил его в плечо. Звук все еще отзывался эхом от стен деревни, когда его стрелки принялись расстреливать лошадей. Их первый залп убил шесть или семь животных, раненых было гораздо больше, они заметались в панике. Две сумели вырвать из земли колья, к которым их привязали и поскакали к забору, пытаясь спастись, но раздался второй залп, и они повернули назад. Множество лошадей ржали и падали. Полудюжина стрелков следила за деревней и открыла огонь по первым драгунам, бросившимся к загону. Пехотинцы Висенте, присев между виноградных лоз, не обнаруживали себя. Когда дым от выстрела рассеялся, Шарп увидел, что часовой, в которого он стрелял, полз по улице, оставляя кровавый след, и выстрелил снова, на сей раз — в офицера, бегущего к загону. Множество драгунов, опасаясь потерять своих прекрасных лошадей, пытались отвязать их, и пули поражали и людей, и животных. Наконец командир драгунов сообразил, что спасти лошадей можно, лишь прогнав нападавших, и, выкрикивая приказы, направил кавалеристов в виноградники.
— Продолжайте стрелять в лошадей! — закричал Шарп.
Это была грязная работа. Крики раненных животных рвали сердце; раненый мерин, пытающийся ползти, упираясь передними ногами, выглядел душераздирающе, но люди Шарпа продолжали стрелять. Драгуны, которых пощадили пули, бежали к винограднику, уверенные, что имеют дело с небольшой горсткой партизан. Драгуны задумывались как конная пехота, и потому многие вооружились карабинами — короткоствольными мушкетами, с которыми они могли воевать в пешем строю; другие предпочли длинные сабли, но все они ринулись к тропе, которая поднималась среди виноградных лоз. Шарп предположил, что драгуны выберут именно этот путь, потому что подниматься по крутому склону, продираясь через заросли виноградных лоз было трудно. Вот почему он расположил Висенте с его людьми рядом с тропой. Вступив в виноградник, драгуны сгруппировались, и Шарп решил было взять командование португальцами на себя, но в этот момент Висенте приказал своим людям встать.
Португальские солдаты появились перед растерявшимися драгунами как по волшебству. Шарп одобрительно наблюдал, как Висенте позволил своим людям без спешки прицелиться, а потом приказал открыть огонь. Французы отчаянно пытались укрыться от залпа, рассыпавшись в стороны, но виноградные лозы стесняли их, и португальский залп ударил в толпу кавалеристов, скучившихся на узкой тропе. С правого фланга, где находился Харпер, стрелки сделали свой залп, так что французы получили с обеих сторон. Пороховой дым окутал виноградник.
— Примкнуть штыки! — закричал Шарп.
Дюжина драгун была убита, остальные бежали. Они думали, что воюют с кучкой необученных крестьян, а вместо этого столкнулись с превосходящим их числом регулярным воинским соединением. Их наскоро организованные боевые порядки рухнули, половина лошадей убита, и теперь из дыма появилась пехота с примкнутыми штыками. Португальцы шагали по мёртвым и раненым драгунам. Один из французов, раненый в бедро, нашёл силы перевернуться с пистолетом в руках, и Висенте выбил у него оружие ударом сабли и отбросил в ручей. Уцелевшие драгуны бежали к лошадям, и Шарп приказал своим стрелкам отгонять их выстрелами, но не идти врукопашную.
— Не подпускайте, сдерживайте их, — кричал он. — Пугайте! Лейтенант! — он искал Висенте. — Направляйтесь в деревню!
Он понимал, что должен сдержать французов по фронту, но опасался оставить раненых драгунов у себя в тылу, поэтому приказал трём стрелкам разоружить кавалеристов, раненых залпом отряда Висенте:
— Купер! Танг! Слеттер! Я хочу, чтобы эти ублюдки нам больше не помешали!
Португальцы уже были в деревне, выбивали двери, проверяли дома и собирались у церкви, стоявшей рядом с мостиком через ручей.
Шарп бросился к загону, полному мёртвых, умирающих и мечущихся в панике лошадей. Несколько драгунов пытались отвязать их, но ружейный огонь заставил врага отступить. Теперь Шарп стал обладателем дюжины лошадей.
— Дэн! — позвал он Хэгмэна. — Добейте раненых, чтобы не мучались. Пендлтон, Харрис, Кресакр! Туда!
Он направил этих троих к западу от загона, куда отступили драгуны, и Шарп предполагал, что они укрылись в густой рощице, росшей в ста шагах от загона. Троих, конечно, было явно недостаточно, чтобы отразить даже самую слабую контратаку французов, и Шарп собирался вскорости послать им подкрепление, но сначала он хотел удостовериться, что деревня полностью очищена от противника.
Барка д’Aвинтас оказалась маленькой деревушкой, домики которой раскинулись вдоль дороги, спускавшейся к небольшой пристани на реке, куда причаливал паром. И дым, который Шарп приметил раньше, шёл от похожего на баржу судна с дюжиной уключин в бортах. Судно сгорело почти до ватерлинии, но всё ещё дымило; ниже корпус был продырявлен и заполнен водой. Шарп посмотрел на бесполезное теперь судно, на реку, которая в этом месте была более чем сто ярдов в ширину, — и выругался.
Харпер подошёл к нему, бросил винтовку.
— Иисусе, — пробормотал он, глядя на паром. — Судьба неласкова и к людям, и к зверям, верно?
— Кто-нибудь из наших парней ранен?
— Нет, сэр, ни царапины. И португальцы — то же самое, все живы. Они молодцы, верно? — он присмотрелся к горящему судну. — Сладчайший Иисус, это и есть паром?
— Это клятый Ноев ковчег, — резко ответил Шарп. — Что, по-вашему, это ещё могло бы быть?
Он был зол, потому что надеялся без проблем переправить на этом пароме своих людей через Дору, а теперь попал в переплёт. Шарп отошёл подальше, потом повернулся как раз вовремя, чтобы заметить, что Харпер передразнивает его, скорчив рожу.
— Вы нашли таверну? — спросил он, игнорируя насмешку.
— Ещё нет, сэр, — ответил Харпер.
— Так найдите, поставьте часовых, потом пошлите побольше людей к дальней стороне загона.
— Да, сэр!
Французы подожгли сараи на берегу, и Шарп, пригибаясь ниже стелющегося дыма, принялся пинками выбивать полуобгоревшие двери. Он обнаружил в одном сарае груду просмолённых тлеющих сетей, но в следующем был просмолённая же лодка с красиво изогнутым носом. Сарай горел, но огонь не достиг лодки, и Шарп успел наполовину вытащить её, прежде чем ему на помощь подоспел лейтенант Висенте. Другие сараи уже охватило пламя, но, по крайней мере, эта лодка была спасена, и Шарп считал, что она могла благополучно вместить приблизительно полдюжины людей. Это означало, что до конца дня они все переправятся через реку. Шарп собирался просить Висенте поискать вёсла, но увидел, что на бледном лице юноши застыло потрясённое выражение. Казалось, он готов заплакать.
— Что произошло? — спросил Шарп.
Винсенте молча указал на деревню.
— Французы поиграли с женщинами? — спросил Шарп, направляясь к домам.
— Я не назвал бы это играми, — сказал Висенте горько, — И у нас есть пленный.
— Только один?
— Есть ещё два, — ответил Висенте, поморщившись, — Но этот — лейтенант. Он был без штанов, поэтому не смог убежать.
Шарп не спрашивал, почему пленный драгун был без штанов. Это и так ясно.
— Что вы собираетесь с ним делать?
— Он должен предстать перед судом, — сказал Висенте.
Шарп притормозил и воззрился на лейтенанта.
— Перед судом? — переспросил он удивлённо.
— Конечно.
— В моей стране, — сказал Шарп, — за изнасилование вешают.
— Но не без суда, — возразил Висенте, и Шарп предположил, что португальские солдаты хотели убить заключенного немедленно, и что Висенте остановил их, руководствуемый высокоморальными убеждениями о недопустимости самосуда.
— Дявольщина! — взорвался Шарп. — Сейчас вы не адвокат, вы — солдат. Вы не в суде. Вы убиваете врагов.
Многие жители Барка д’Aвинтас сбежали от драгунов, но некоторые остались, и большинство из них собрались возле дома, который охраняло полдюжины людей Висенте. Мертвый босой драгун без рубашки, мундира, брюк лежал возле церкви. Он, должно быть, стоял у стены, когда его застрелили, потому что на побеленных камнях остался кровавый след. Собака обнюхивала его ноги. Солдаты и селяне расступились, чтобы пропустить Шарпа и Висенте в дом, где молодого драгунского офицера, светловолосого, худого и угрюмого, охраняли сержант Мачедо и ещё один португальский солдат. Лейтенант надел брюки, но не успел их застегнуть, и теперь поддерживал руками. Увидев Шарпа, он затараторил по-французски.
— Вы говорите на французском языке? — спросил Шарп Висенте.
— Конечно, — отозвался тот.
Но Висенте хотел судить этого блондинистого француза, и если позволить ему вести допрос, он добьется не истины, а оправданий. Поэтому Шарп выглянул на улицу.
— Харпер! — он подождал, пока сержант подошёл. — Мне нужны Танг или Харрис.
— Я буду говорить с этим человеком, — запротестовал Висенте.
— Вы понадобитесь в следующий раз, — отрезал Шарп и прошёл в заднюю комнату, где плакала девочка лет четырнадцати, не больше.
Ее лицо покраснело, глаза опухли от слёз, она неровно, постанывая, дышала, иногда вскрикивая с отчаянием в голосе. Она была завёрнута в одеяло, на левой щеке наливался синяк. Старшая женщина, одетая во все черное, пыталась успокоить девочку, которая, увидев Шарпа, закричала ещё громче, заставив его в смущении ретироваться.
— Спросите у неё, что случилось, — сказал он Висенте, затем обернулся навстречу вошедшему в дом Харрису.
Среди людей Шарпа самыми образованными были Харрис и Танг. Танг попал в армию по пьяни, в то время как рыжеволосый весельчак Харрис утверждал, что был добровольцем, ищущим приключений. Их он получил теперь сполна.
— Этот кусок дерьма, — сказал Шарп Харрису, дёрнув француза за светлые волосы. — Был пойман со спущенными штанишками на молоденькой девочке. Спроси у него, что он может сказать в своё оправдание, прежде чем мы его прикончим.
Он вышел на улицу и сделал большой глоток из своей фляги. Вода была теплой и солоноватой. Харпер ждал его у лошадиной поилки посреди улицы, и Шарп подошёл к нему.
— Всё в порядке?
— Ещё два лягушатника там, — Харрис указал большим пальцем себе за спину, на церковь. — Думаю, живые.
Церковное крыльцо охраняли четверо португальцев из отряда Висенте.
— Что они там делают? — спросил Шарп. — Молятся?
Высокий ирландец пожал плечами:
— Прячутся.
— Мы не можем забрать ублюдков с собой, — сказал Шарп. — Тогда почему мы их не расстреливаем?
— Господин Висенте говорит, что мы не должны этого делать, — ответил Харпер. — Он так внимательно присматривает за пленными, этот господин Висенте. Он ведь адвокат, верно?
— Он кажется вполне приличным парнем… для адвоката, — признал неохотно Шарп.
— Приличные адвокаты — это те, которые лежат на шесть футов под маргаритками, вот так вот, — заявил Харпер, — И этот не запретит мне пойти и пристрелить тех двух ублюдков. Говорит, что они всего лишь пьяные, и это, конечно, правда. И всё же это против законов Божьих!
— Мы не можем просто расправиться с пленными, — сказал Шарп.
Он вытер пот со лба и снова надел кивер. Козырёк еле держался, но сейчас он ничего не мог с этим поделать.
— Возьмите Танга и расспросите этих двоих, — предложил он. — Если они просто по дороге выпили, не заплатив, местного вина, то отберите у них всё ценное и дайте пинка под зад — пусть идут туда, откуда пришли. Но если они кого-нибудь изнасиловали…
— Я знаю, что делать, сэр, — сказал Харпер мрачно.
— Тогда сделайте это, — сказал Шарп.
Он кивнул Харперу, затем вернулся к церкви, туда, где ручей впадал в реку. Минуя небольшой каменный мост, дорога шла на восток через виноградник, мимо окруженного стеной кладбища и затем через пастбища на берегу Дору. Местность была открытая, и если подойдут французы, и ему придётся отступать, он не решился бы использовать дорогу. Он молил Бога, чтобы хватило времени на переправу, и это побудило его вернуться в деревню, чтобы поискать вёсла. Или, может, верёвку? Если верёвка окажется достаточно длинной, можно бы натянуть её через реку и буксировать лодку взад-вперед, что, несомненно, было быстрее, чем грести.
Он как раз думал, достаточно ли длинны верёвки от колоколов в этой церквушке, когда из дома вышел Харрис и доложил, что пленного зовут лейтенант Оливье, 18 драгунский полк, и что он, будучи пойман со спущенными штанами, отрицает, что насиловал девочку.
— Говорит, что французские офицеры не могут так поступать, — сказал Харрис. — Но лейтенант Висенте говорит, что девочка клянётся — он сделал это.
— Так сделал или нет? — спросил Шарп раздражённо.
— Конечно, сделал, сэр. Он признался во всём, когда я ему поддал, — заявил Харрис с довольным видом. — Но продолжал настаивать, что она сама его хотела. Говорит, что хотела, чтобы он её утешил, после того, как её изнасиловал сержант.
— Хотела утешиться, — пробормотал со злостью Шарп. — Он, получается, был вторым в очереди?
— Пятым, — сказал выразительно Харрис. — Так говорит девочка.
— Господи, — сказал Шарп. — Если считается справедливым пороть педерастов, тогда этих следует вздёрнуть!
Он вернулся к дому, возле которого крестьяне гневно кричали на француза, взиравшего на них с презрением, более пристойным на поле битвы. Винсенте пытался защитить его от расправы и обратился к Шарпу за помощью, чтобы сопроводить Оливье в безопасное место.
— Он должен предстать перед судом, — настаивал Висенте.
— У него только что был суд, — отрезал Шарп, — и я признал его виновным. Я сейчас врежу ему, а потом повешу.
Взволнованный Висенте не собирался отступать.
— Мы не можем упасть до уровня варварства! — утверждал он.
— Я не насиловал ее, — сказал Шарп, — Так не равняйте меня с ним.
— Мы воюем, чтобы мир стал лучше, — объявил Висенте.
Секунду Шарп смотрел на юного португальского офицера, не веря своим ушам, затем спросил:
— Что случится, если мы его здесь оставим, а?
— Мы не можем так поступить, — ответил Висенте, сознавая, что селяне отомстят французу гораздо более жестоко, чем предлагал Шарп.
— А я не могу взять с собой пленных, — настаивал Шарп.
— Мы не можем убить его! — Висенте даже покраснел от негодования, не намереваясь отступать. — И здесь мы его оставить не можем. Это равносильно убийству.
— О, Христова благодать! — раздражённо бросил Шарп.
Лейтенант Оливье не говорил по-английски, но, кажется, понял, что его судьба висит на волоске, и следил за спором между Шарпом и Висенте как ястреб.
— И кто же будет судьей и присяжными? — спросил Шарп, но Винсенте не успел ответить, потому что с западной окраины прозвучал выстрел, потом снова, затем выстрелы затрещали один за другим.
Французы возвратились.
Подполковнику Джеймсу Кристоферу понравилось носить гусарскую форму. По его мнению, форма была ему к лицу — придавала властность и внушительность, — и он долго восхищался собой перед трюмо в тесной спальне деревенского дома, поворачиваясь то левым, то правым боком. Он решил, что это из-за длинных кисточек на сапогах и высокого жесткого воротника, который заставлял стоять совершенно прямо с поднятым вверх подбородком, и из-за узкого мундира, который так сильно его обтягивал, что худощавый и ладный Кристофер должен был втянуть живот, чтобы застегнуть крючки и пуговицы на расшитой серебряным шнуром груди. Форма заставляла его чувствовать себя облечённым властью, её элегантность подчёркивал подбитый мехом ментик, драпированный на левом плече, и серебряные цепочки на ножнах сабли, позванивающие, когда он ходил взад-вперёд по террасе, ожидая своего гостя. Он сунул зубочистку в рот, нервно орудуя ей между зубами и пристально вглядываясь в поднимающийся вдали столб дыма от горящих в захваченном городе зданий. Горстка беженцев остановилась на ферме, прося еды. Луис побеседовал с ними и потом рассказал Кристоферу, что сотни, если не тысячи людей утонули, когда понтонный мост разрушился. Беженцы утверждали, что это сделали французы огнём своих орудий. Ненависть Луиса к врагу, подпитанная этими слухами, расцвела ещё пышнее, и он с неприветливым выражением смотрел на хозяина, пока Кристофер наконец, не потерял терпение:
— Это — только форма, Луис! Это не признак измены!
— Французская форма, — недовольно пробурчал Луис.
— Вы желаете, чтобы Португалия была свободна от французов? — отрезал Кристофер. — Тогда ведите себя с уважением и забудьте эту форму.
Теперь Кристофер шагал по террасе, чистил зубы и непрерывно следил за дорогой, которая вела за холмы. Часы в гостиной пробили три, и едва отзвенел последний удар, как большая колонна всадников появилась не вершине холма. Это были драгуны, которые могли обеспечить французскому офицеру, собиравшемуся встретиться с Кристофером, защиту от партизан и отступающих португальских войск.
Драгуны 18-го полка остановились в лощине ниже усадьбы, у ручья, где можно было напоить лошадей. Их укороченные спереди зелёные мундиры были запорошены белой пылью. Некоторые, увидев Кристофера во французской гусарской форме, спешили приветствовать его, но большинство не обратили на него внимания, ведя лошадей к ручью. Англичанин направился к своему гостю.
Это был Аржантье, капитан-адъютант 18-го драгунского полка, и по его улыбке было понятно, что он знал и любил подполковника Кристофера.
— Форма вам идёт, — сказал Аржантье.
— Я нашёл её в Опорто, — ответил Кристофер. — Она принадлежала бедняге-военнопленному, умершему от лихорадки, и портной подогнал её для меня.
— И получилось прекрасно, — отозвался Аржантье восхищенно, — Вам не хватает только cadenettes.
— Сadenettes?
— Косичек, — объяснил Аржантье и добавил, что французские гусары отращивают длинные волосы в знак принадлежности к элите кавалерии, а лысые или носят парик, или приделывают к киверу поддельные cadenettes.
— Я не уверен, что хочу отращивать косички, — весело сказал Кристофер, — Но, может быть, найду какую-нибудь девчонку с тёмными волосами и отрежу у неё пару хвостиков, а?
— Хорошая идея, — заметил Аржантье.
Он одобрительно наблюдал, как его эскорт выставил охранение, потом с благодарностью улыбнулся угрюмому Луису, который принёс ему и Кристоферу по бокалу vinho verde, золотистого белого вина долины Дору. Невысокий, с открытым честным лицом, рыжими, влажными от пота, волосами, и отметиной от кивера на лбу, Аржантье пригубил вино и удивился, насколько оно хорошо. Его улыбка была лёгкой, что отражало его правдивую натуру. Кристофер же скорее презирал француза, но понимал, что он будет ему полезен.
Аржантье допил вино.
— Вы слышали об утонувших в Опорто? — спросил он.
— Мой слуга говорит, что вы разбили мост.
— Наверное, они так и говорят, — с сожалением ответил француз. — Мост разрушился под весом беженцев. Это был несчастный случай. Прискорбный несчастный случай, ведь если бы люди остались в своих домах и оказали нашим солдатам достойный прием, тогда не был бы никакой паники на мосту. Они все были бы сейчас живы. Винят нас, но к нам это не имеет никакого отношения. Мост не был достаточно прочен, но кто его строил? Португальцы.
— Печальный несчастный случай, вы говорите, — сказал Кристофер, — Но все равно я должен поздравить вас с быстрым захватом Опорто. Это выдающийся военный подвиг.
— Он был бы более выдающимся, если бы наш противник лучше воевал, — заметил Аржантье.
— Я полагаю, что ваши потери не были чрезмерны?
— Совсем невелики, — ответил непринуждённо Аржантье. — Но половина нашего полка, которую послали на восток, попала в засаду у реки, и там мы потеряли многих. В этой засаде приняли участие какие-то британские стрелки. — он обвиняющее посмотрел на Кристофера. — Я не думал, что в Опорто были британские войска.
— Не должны были быть, — сказал Кристофер. — Я приказал им переправиться на южный берег.
— Тогда они не послушались вас, — сказал Аржантье.
— Кто-то из стрелков погиб? — спросил Кристофер, в надежде, что Аржантье сообщит о смерти Шарпа.
— Я не был там. Я находился в Опорто, получал ордера на постой, искал провиант и бегал с поручениями.
— И я уверен, вы превосходно справляетесь с обязанностями, — вежливо заметил Кристофер, после чего пригласил гостя в дом, где Аржантье выразил восхищение изразцовым камином в столовой и простой железной люстрой над обеденным столом.
Сама еда была незатейливой: цыпленок, бобы, хлеб, сыр и хорошее красное вино, но капитан Аржантье остался доволен.
— Наш рацион был урезан, — объяснил он. — Но теперь всё будет по-другому. Мы нашли в Опорто много провизии и склады, до крыши наполненные хорошим британским порохом и пулями.
— Вы и в них испытывали недостаток? — спросил Кристофер.
— Боеприпасов у нас много, — ответил Аржантье. — Но британский порох лучше. У нас нет другой селитры, кроме той, что счищаем со стен выгребной ямы.
Кристофер мысленно поморщился. Лучшая селитра, являющаяся основой для пороха, привозилась из Индии, и он никогда не думал, что во Франции её может не хватать.
— Думаю, что порох был британским подарком португальцам.
— Которые теперь подарили его нам, — заметил Аржантье. — К огромному восхищению маршала Сульта.
— Тогда перейдём к делу, — предложил Кристофер. — Чтобы у маршала появился повод для недовольства.
— В самом деле, — спохватился Аржантье и примолк, потому что они, наконец, должны были обсудить то, ради чего встретились, весьма странную, но увлекательную идею.
Они собирались поднять — называйте, как угодно: мятеж, восстание или переворот, — в армии маршала Сульта. Тем не менее, это был шанс закончить войну. Аржантье объяснял, что в армии Сульта было много недовольных. Кристофер и раньше слышал это от своего гостя, но не прерывал его, понимая, что ему необходимо чем-то оправдать свою нелояльность. Француз рассказывал, что некоторые офицеры, да и все набожные католики, были смертельно оскорблены поведением их армии в Испании и Португалии. Церкви осквернялись, монахинь насиловали.
— Даже святые причастия были осквернены, — в голосе Аржантье слышались нотки ужаса.
— Я едва могу поверить в это, — поддакнул Кристофер.
Другие офицеры были просто настроены против Бонапарта. Аржантье был католиком и монархистом, но он был готов действовать сообща с теми, кто всё ещё сочувствовал якобинцам и считал, что Бонапарт предал революцию.
— Они не являются нашими союзниками в дальнейшей перспективе, конечно, — сказал Аржантье — Но они присоединятся к нам в сопротивлении тирании Бонапарта.
— Я молюсь об этом, — заявил Кристофер.
Британское правительство давно знало, что была тайная организация французских офицеров, которые выступали против Бонапарта. Они назвали себя Philadelphes. Из Лондона послали агентов в поисках их неуловимого братства, но пришли к заключению, что их численность слишком незначительная, идеалы — слишком неопределенные и, зачастую, противоречат друг другу, чтобы в перспективе они смогли добиться успеха.
Все же здесь, в далёкой северной Португалии, различные по убеждениям противники Бонапарта нашли то, что объединяло всех. Кристофер впервые услышал об этом от французского офицера, взятого в плен на северной границе Португалии. Дав обещание не предпринимать в дальнейшем враждебных действий, он жил в Браге почти на свободе; его единственное ограничение состояло в том, что он должен был оставаться в пределах бараков ради собственной безопасности. Кристофер выпивал с недовольным офицером и услышал рассказ о волнениях среди французов, которые начались из-за непомерных амбиций одного человека.
Николас Жан де Дью Сульт, герцог Далмации, маршал Франции и командующий армии, которая ныне вторгалась в Португалию, видел, что многие из тех, кто служил императору, стали принцами, даже королями, и считал, что его собственное герцогство было плохой наградой за карьеру, гораздо более блестящую, чем у других маршалов Империи. Сульт был солдатом в течение двадцати четырех лет, генералом — пятнадцать и маршалом — пять лет. При Аустерлице, где император одержал свою самую пока значительную победу, маршал Сульт покрыл себя славой, далеко превзойдя маршала Бернадотта, который, однако, стал принцем Понте Корво. Жером Бонапарт, самый младший брат императора, праздный экстравагантный мот, все же был королем Вестфалии, а маршал Мюрат, вспыльчивый хвастун — королем Неаполя; Луи Наполеон, ещё один брат императора — королём Голландии. Все они являлись ничтожествами, в то время как Сульт, который знал себе цену, оставался обычным герцогом, и это было недостаточно.
Но теперь древний трон Португалии пустовал. Королевская семья, спасаясь от французского вторжения, сбежала в Бразилию, и Сульт захотел занять освободившийся стульчик. Подполковник Кристофер сначала не поверил рассказу, но заключенный поклялся, что это правда. Кристофер переговорил с немногими пленными, которые были захвачены в боях на северной границе, и услышал от них ту же историю. Они говорили, что ни для кого не являются тайной претензии Сульта на трон, и что амбиции маршала вызывают недовольство его собственных офицеров, которые вдали от дома вынуждены были переносить тяготы войны лишь для того, чтобы возвести Сульта на опустевший трон. Поговаривали о мятеже, и Кристофер как раз озадачился вопросом, как бы ему проверить, насколько эти слухи серьёзны, когда повстречал капитана Аржантье.
Отважный Аржантье путешествовал по северной Португалии в гражданском платье, утверждая, что он является виноторговцем из Верхней Канады. Если бы его поймали, то расстреляли бы как шпиона, поскольку он вёл не разведку территории перед наступающей французской армией, а пытался выявить тех из португальских аристократов, которые согласятся поощрить Сульта в его притязаниях; ведь если маршал решит объявить себя королём Португалии или, скромнее, королём Северной Лузитании, он должен предварительно убедиться, что в Португалии есть влиятельные персоны, поддерживающие узурпацию освободившегося трона. Аржантье вёл переговоры с подобными людьми, и Кристофер, к его удивлению, обнаружил, что в северной Португалии было много аристократов, церковников и ученых, которые ненавидели собственную монархию и полагали, что иностранный король из просвещенной Франции будет более полезен их стране. Было собрано немало подписей под документом, одобряющим тот факт, что Сульт намеревался объявить себя королём.
И когда это случится, обещал Аржантье Кристоферу, армия взбунтуется. Война должна быть остановлена, или иначе, как огромный пожар, она поглотит всю Европу. Это было безумие, говорил он, безумие императора, решившего завоевать весь мир.
— Он считает себя Александром Великим, — печально говорил Аржантье, — И если он не остановится, от Франции ничего не останется. С кем мы должны ещё воевать? Кто следующий? Австрия? Пруссия? Великобритания? Испания? Португалия? Россия?
— Только не Россия, — заметил Кристофер, — Даже Бонапарт не настолько безумен.
— Он безумен, — настаивал Аржантье, — И мы должны избавить Францию от него.
И начало будет положено мятежом, который должен вспыхнуть, когда Сульт объявит себя королём.
— Ваша армия недовольна, — позволил себе согласиться Кристофер. — Но последует ли она за вами в случае мятежа?
— Я не состою в числе лидеров, — сказал Аржантье, — Но лидеры объявят себя. И они желают вернуть армию во Францию, чего, уверяю вас, хочет большинство солдат. Они поддержат мятеж.
— Кто эти лидеры? — быстро спросил Кристофер.
Аржантье колебался. Любой мятеж был опасным делом, и если личности лидеров станут известны, начнётся оргия расстрельных команд. Кристофер понял его сомнения.
— Если мы должны убедить британские власти, что ваши планы стоит поддерживать, мы должны назвать им имена. Мы должны. И вы должны доверять мне, вашему другу. — Кристофер приложил руку к сердцу. — Клянусь вам честью, что никогда не выдам этих имён. Никогда!
Убеждённый его пламенным заверением, Аржантье перечислил людей, готовых возглавить восстание против Сульта: полковник его собственного полка Лафитт, брат полковника, полковник Донадье 47-го линейного полка.
— Их уважают, — искренне сказал Аржантье. — И люди последуют за ними.
Он назвал и другие имена, которые Кристофер записал в блокнот, заметив, что ни один из мятежников не был чином выше полковника.
— Внушительный список, — притворно улыбнулся Кристофер. — Теперь скажите мне другое. Кто для вас в армии самый опасный противник?
— Наш самый опасный противник? — Аржантье был озадачен вопросом.
— Кроме маршала Сульта, конечно, — продолжил Кристофер. — Я хочу знать, кого мы должны опасаться. Кого, возможно, следовало бы обезвредить?
— А-а-а, — Аржантье, наконец, понял, что имелось ввиду, и некоторое время обдумывал проблему. — Вероятно, бригадир Виллар.
— Я не слышал о нем.
— Убеждённый бонапартист, — неодобрительно заявил Аржантье.
— Назовите по буквам его имя, — и Кристофер записал: «бригадир Анри Виллар». — Надеюсь, он ничего не знает о вашем плане?
— Конечно, нет! — успокоил его Аржантье. — Но этот план не может быть осуществлён без британской поддержки. Генерал Крэддок поможет?
— Генерал Крэддок поможет, — сказал Кристофер уверенно.
Он некоторое время назад докладывал о результатах своих бесед с военнопленными генералу, который увидел в готовящемся мятеже альтернативу войне с французами и поощрил Кристофера заниматься этим вопросом.
— Но увы, — продолжал подполковник. — Распространяются слухи, что он будет скоро заменен.
— И кто новая фигура?
— Уэлсли, — резко ответил Кристофер. — Сэр Артур Уэлсли.
— Действительно ли он хороший генерал?
Кристофер пожал плечами:
— У него хорошие связи. Младший сын графа. Закончил Итон. Считается, что у него недостаточно ума ни для чего, кроме армии, но многие говорят, что он преуспел у Лиссабона в прошлом году.
— Против Лаборде и Жюно! — со злостью пробормотал француз.
— И перед этим у него были некоторые успехи в Индии, — добавил Кристофер.
— О, в Индии! — Аржантье улыбнулся. — Слава, завоёванная в Индии, обычно рушится под залпами в Европе. Но этот Уэлсли захочет воевать с Сультом?
Кристофер тоже об этом задумался.
— Я считаю, что он не захочет проиграть, — сказал он, наконец. — И если он поймёт, насколько сильны ваши желания, он будет сотрудничать с вами.
На самом деле Кристофер совсем не был уверен в том, что говорил. Ходили слухи, что Уэлсли — человек холодный, рассудочный, и он не мог одобрить авантюру, успех которой зависел от слишком многих факторов. Но Кристофер собирался поймать свою рыбку в этой неразберихе. Он вообще сомневался, что мятеж удастся поднять, и его, на самом деле, совсем не заботило, что думают Крэддок или Уэлсли, но полученную информацию можно использовать с великой выгодой. В настоящий момент, так или иначе, было важно, чтобы Аржантье видел в Кристофере союзника.
— Скажите мне, — обратился он французу, — Зачем вам нужен союз с нами?
— Нам необходим политический авторитет Британии, — ответил Аржантье. — Мы хотим, чтобы Великобритания убедила португальских лидеров принять Сульта в качестве их короля.
— Я думал, что вы уже нашли много сочувствующих.
— О да, — подтвердил француз. — Но они боятся открыто объявить свои намерения, опасаясь мести толпы. Но если Великобритания поддержит их, они станут посмелее. Им не обязательно даже заявлять о своей поддержке публично, достаточно писать письма Сульту. И, затем, есть интеллигенты, — усмехнулся Аржантье кисло, — Большинство из них поддержит любого, кроме их собственного правительства; их тоже нужно ободрить, чтобы они нашли в себе храбрость выступить в поддержку Сульта.
— Я уверен, что мы были бы счастливы помочь вам, — сказал Кристофер, хотя не был уверен ни в чём вообще.
— И мы нуждаемся в гарантии, — твердо заявил Аржантье, — Что, если мы начнём восстание, британцы не используют в своих интересах ситуацию, напав на нас. Мне нужно обещание вашего генерала.
— И я думаю, что он даст это обещание, — кивнул Кристофер. — Но прежде, чем он сделает это, он захочет лично оценить вероятность вашего успеха, и захочет, мой друг, получить эти сведения лично от вас. — Кристофер открыл графин, но не стал разливать сразу. — И я думаю, что вы должны лично выслушать его. Я думаю, что вы должны отправиться на юг, чтобы встретиться с ним.
Аржантье слегка удивился, услышав это предложение, но немного подумав, кивнул.
— Вы обеспечите мне безопасный проход через британские позиции?
— Гораздо больше, мой друг! Я отправлюсь с вами настолько далеко, насколько вы сможете сопровождать меня через расположение французской армии.
— Тогда в путь! — радостно откликнулся Аржантье. — Мой полковник даст мне разрешение, как только узнает, что мы собираемся предпринять. Но когда? Надо спешить, не так ли? Завтра?
— Послезавтра, — твердо сказал Кристофер. — Завтра у меня неотложное дело, но если вы присоединитесь ко мне в Вила Реаль де Зедес завтра днём, то на следующий день мы двинемся в путь. Это вас удовлетворит?
Аржантье согласился.
— Вы должны объяснить, где это — Вила Реаль де Зедес?
— Я объясню вам, — Кристофер поднял бокал. — Но вначале выпью за успех нашего предприятия.
— Аминь, — Аржантье присоединился к тосту.
И подполковник Кристофер улыбнулся, потому что он переписывал правила.
