Глава двадцать третья

Сэр Генри Симмерсон за все утро почти ни разу не пошевелился. Он наблюдал за тем, как была отражена первая атака, но, если не считать роты легкой пехоты, Южный Эссекский не участвовал в битве. Теперь же сэр Генри знал, что все будет иначе. На восточный берег Портины стекались французские войска; батальон за батальоном, они готовились стройными колоннами начать неотвратимое наступление.

Полковник молча разглядывал неприятеля в подзорную трубу. Пятнадцать тысяч солдат собирались атаковать центр британской позиции, а за их спинами другие пятнадцать тысяч уже двинулись в сторону Паджара и заграждений, где прятались испанцы. Справа от сэра Генри четыре батальона Королевского немецкого легиона, Голдстрим и Третий гвардейский полк ждали приказа вступить в бой, но полковник знал, что сражение проиграно. Никто, даже хваленые гвардейцы и легион, не сможет устоять против такого колоссального войска. Сэр Генри фыркнул и поерзал в седле. Он оказался прав. Позволить Уэлсли командовать армией было самым настоящим безумием; кроме того, ни в коем случае не следовало отправляться на войну в эту Богом забытую языческую страну — британцам гораздо больше пристало воевать за стенами фламандских городов.

Он снова посмотрел на французов. Любому дураку понятно, что сейчас произойдет: мощные колонны прорвут хилые линии обороны британцев, словно разъяренный бык, идущий в атаку на ограду из хрупких веточек. Талавера будет отрезана, испанцев станут гонять по улицам города, точно крыс, а солдаты на Меделине, и Южный Эссекский в том числе, окажутся в самом невыгодном положении. Те батальоны, что находятся возле Талаверы, имеют возможность добраться до моста и начать долгое позорное отступление, но Южному Эссекскому и другим суждено быть отрезанными от своих, им остается только сдаться.

— Мы не сдадимся.

Лейтенант Гиббонс подъехал поближе к дяде. Ему не приходило в голову, что они могут сдаться, но он уже давно понял, что самый простой способ завоевать благорасположение сэра Генри — во всем с ним соглашаться.

— Именно, сэр.

— Это будет самая настоящая трагедия, Кристиан, трагедия. — Симмерсон закрыл подзорную трубу. — Армия прекратит свое существование.

Племянник согласился, и Симмерсон вот уже в тысячный раз подумал о том, как несправедливо судьба обошлась с Гиббонсом, которого давно следовало повысить в чине. Его племянник так разумно рассуждает на военные темы! Бог наделил юношу самым настоящим талантом, он прекрасно понимает проблемы сэра Генри и соглашается с его решениями. И если уж дядя не может обеспечить Кристиану столь заслуженный им капитанский чин, он, по крайней мере, убережет его от этого проходимца Шарпа и использует в качестве своего доверенного лица и советника.

На французском рубеже появился еще один батальон и занял позицию напротив Южного Эссекского. Симмерсон вновь раскрыл подзорную трубу и принялся изучать солдат противника.

— Странно.

— Сэр?

Симмерсон передал трубу племяннику. Солдаты, шагающие со стороны Каскаджала, были одеты в белые куртки с красными воротниками и отворотами. Симмерсон еще ни разу не видел такой формы.

— Майор Форрест!

— Сэр?

Симмерсон показал рукой на новый батальон, который строился в колонну.

— Ты знаешь, кто это такие?

— Нет, сэр.

— Выясни.

Полковник проследил глазами за Форрестом, который пришпорил коня и поскакал вдоль линии британской обороны.

— К Шарпу отправился. Думает, тот все знает. «Теперь уже недолго, — подумал Симмерсон. — Эта битва покончит с военными авантюристами, вроде Шарпа и Уэлсли, армия снова поступит в распоряжение разумных и дальновидных людей — таких, как полковник сэр Генри Симмерсон».

Он стал наблюдать за тем, как разрываются снаряды среди воинов немецкого легиона и гвардейцев. Батальоны залегли, и снаряды, не причиняя никакого вреда, пролетали у них над головами. Впрочем, время от времени над рядами британцев поднимались клубы дыма, сержанты оттаскивали изуродованные тела погибших и быстро закрывали образовавшиеся бреши. Авангард британцев, рота легкой пехоты лежала в высокой траве на берегу речушки — пустые предосторожности перед лицом надвигающейся неизбежной гибели.

— Майор?

— Капитан Шарп говорит, что это немецкая дивизия, сэр. Возможно, голландские батальоны.

— Немцы сражаются против немцев! — рассмеялся сэр Генри. — Ну и пусть убивают друг друга!

— Капитан Шарп просит разрешения легкой пехоте выступить вперед, сэр. — Форрест сохранял серьезность. — Он считает, что голландцы атакуют часть нашей линии обороны.

Симмерсон молчал. Он наблюдал за французами и, конечно, за голландцами, если они таковыми являлись, — те строились напротив Южного Эссекского. За первым батальоном встал второй, но Симмерсон решил, что не позволит своему батальону принять участие в самоубийственной схватке, затеянной Уэлсли. Королевский немецкий легион может сколько душе угодно драться с голландцами из немецкой дивизии, но Генри Симмерсон спасет своих людей от гибели.

— Сэр? — подал голос Форрест.

Симмерсон отмахнулся. У него родилась восхитительная идея, которая принесет сладостные плоды в будущем, — но все зависит от того, что он сделает сейчас. Сэр Генри с наслаждением наблюдал за тем, как расцветает в его сознании эта великолепная, замечательная, потрясающая идея. Армия обречена, тут нет никаких сомнений. Через час силы Уэлсли будут уничтожены, но Южному Эссекскому незачем принимать в этом участие. Если полковник отведет свой батальон подальше от Меделина и займет позицию в тылу, их не окружат французы. Более того, он сможет собрать под свое крыло всех, кому удастся спастись, и тогда Южный Эссекский, целый и невредимый, единственный полк в армии Уэлсли, сумевший избежать истребления, вернется в Лиссабон, а потом и в Англию. Такой поступок обязательно должен быть вознагражден, и Симмерсон уже представлял себя в роскошных позолоченных кружевах и треугольной генеральской шляпе.

Сэр Генри в волнении вцепился в луку своего седла. Все совершенно очевидно! Не такой он дурак, чтобы не понимать, что потеря знамени в Вальделаказа позорным пятном легла на его репутацию. Впрочем, в своем письме полковник весьма уверенно и безоговорочно обвинил в неудаче Шарпа. Если удастся спасти хотя бы часть этой армии, все забудут про Вальделаказа, и военному министерству в Уайтхолле придется признать военный талант сэра Генри Симмерсона и соответствующим образом его вознаградить.

Командир Южного Эссекского полка чувствовал себя все лучше и лучше. В какой-то момент его уверенность в себе была несколько поколеблена — когда он смотрел на суровых парней, что сражались в этой войне, однако они поставили армию в ужасающее положение, и только он, полковник Симмерсон, знает, что нужно сделать. Он выпрямился в седле.

— Майор! Повернуть батальон кругом, образовать колонну и отойти налево! — Форрест замер на месте. Полковник пришпорил коня. — Давай, Форрест, у нас нет времени!

Форрест был потрясен. Если он сделает то, что приказывает Симмерсон, Южный Эссекский отойдет назад и в линии британской обороны образуется брешь, сквозь которую французы проведут свои войска. А французская армия уже начала наступление! Вольтижеры стекались к реке, барабаны завели свою боевую песнь, снаряды дождем посыпались на немецкий легион, стоящий ниже Южного Эссекского.

Симмерсон хлопнул лошадь Форреета по крупу и заорал:

— Давай, пошевеливайся, приятель! Это наша единственная надежда!

Приказ был отдан, и Южный Эссекский принялся неуклюже разворачиваться. Меделинский холм с левого фланга остался открытым врагу. Движение началось от роты Шарпа, солдаты в ужасе оглядывались назад, на приближающегося врага. Первая линия обороны уже вступила в бой, Шарп слышал мушкетные и ружейные выстрелы, а в трехстах ярдах за рекой появились Орлы. Эта атака была не только многочисленнее первой — неприятель готовился пустить в дело еще и полевую артиллерию. А Южный Эссекский отступал!

Шарп, спотыкаясь, пробежал вдоль разворачивающейся колонны.

— Сэр!

— Капитан Шарп! — Симмерсон, так и не спешившийся, посмотрел на него сверху вниз.

— Ради всех святых, сэр! В нашу сторону идет колонна...

Его перебил драгунский лейтенант из штаба генерала Хилла, который так резко остановил своего коня, что из-под копыт полетела земля. Симмерсон бросил на гонца короткий взгляд.

— Что случилось, лейтенант?

— Генерал Хилл передает вам свои наилучшие пожелания, сэр, просит оставаться на занимаемой позиции и выдвинуть вперед линию обороны.

Симмерсон важно кивнул.

— Мои наилучшие пожелания генералу Хиллу, скоро он поймет, что я делаю все абсолютно правильно. Продолжайте!

Шарп хотел было возразить, но понял, что это бесполезно. Он быстро вернулся к своей роте.

— Что происходит, сэр? — Харпер с сомнением посмотрел на командира.

— Мы идем вперед, вот что происходит. — Шарп пробежал вдоль рядов легкой пехоты. — Рота! Стройся! За мной!

Он помчался вниз по склону, за ним последовали солдаты. Будь проклят Симмерсон! Стрелки в белых куртках перешли реку и обходили немецкий легион, который отчаянно сражался с противником, в два раза превосходящим его числом, на склонах уже лежало множество погибших и раненых солдат. Рота Шарпа бежала изо всех сил, солдаты задыхались, ранцы колотили по спинам, им мешало оружие, сумки для патронов и провизии, но они устремились навстречу врагу, перебравшемуся через реку. Повсюду рвались снаряды, и, оглянувшись, сержант Харпер заметил, как у него за спиной упало двое солдат, однако сейчас ими было некогда заниматься. Он видел, как Шарп вытащил из ножен палаш, и понял, что капитан собирается ворваться прямо в ряды французских стрелков и оттеснить их на другой берег реки.

Харпер сделал глубокий вдох:

— Штыки! Штыки!

Солдаты с мушкетами в руках вряд ли могли успеть закрепить штыки вовремя, но стрелки Шарпа и не пытались это сделать. Штык от ружья Бейкера был длинным, с удобной ручкой, совеем как сабля; французы увидели их и остановились.

Первая пуля просвистела совсем рядом с Шарпом, вторая ударила в землю и рикошетом попала в его флягу, а в следующее мгновение он уже пустил в дело палаш. Солдаты кричали, яростно размахивали оружием, и вольтижеры устремились назад, на противоположный берег Портины.

— Ниже! Ниже! Ниже! — заорал Шарп и одновременно толкнул двоих солдат на землю. Линию защиты удалось восстановить, но проку от этого было не много. — Прицеливайтесь ниже! Убивайте этих ублюдков!

Голландский батальон перестроился на другом берегу реки и принялся отвечать прицельным огнем. Шарп, не обращая на них внимания, бежал вперед, пока не нашел капитана Королевского немецкого легиона, чья рота понесла серьезные потери из-за того, что Симмерсон отказался послать им в поддержку легкую пехоту.

— Прошу прощения!

Капитан отмахнулся от извинений Шарпа.

— Добро пошаловать! Мы срашаемся с неметской дивисией, нет? — Капитан рассмеялся. — Они хорошие солдаты, но мы лутше. Шелаю хорошо провести время!

Шарп вернулся к своей роте. Противник находился примерно в пятидесяти ярдах, на противоположном берегу, а стрелки в зеленых куртках возносили благодарственные молитвы, обратив их к семи спиральным желобкам своих ружей. Вольтижеры отступали, и солдаты из роты Шарпа подобрались поближе к реке, чтобы вести прицельный огонь; капитан с гордостью наблюдал за пехотинцами из Южного Эссекского, которые помогали друг другу, вместе выбирали цель, спокойно стреляли, вспомнив все уроки Шарпа, которые он преподал им во время долгого марша в Талаверу. Прапорщик Денни поднялся на ноги и принялся громко подбадривать солдат. Шарп толкнул его на землю:

— Нечего делать из себя мишень, мистер Денни, французы просто обожают убивать талантливых молодых офицеров!

Денни так и просиял от удовольствия, когда услышал слова Шарпа.

— А как насчет вас, сэр? Почему вы не пригнетесь?

— Обязательно пригнусь. Не забывайте, что нужно постоянно двигаться!

Харпер стоял на коленях рядом с Хэгмэном, он заряжал штуцер и выбирал мишени для опытного стрелка. Шарп отдал им свое ружье и приказал стрелять по вражеским офицерам. Ноулз наблюдал за тем, что происходит на краю линии обороны, он командовал полудюжиной солдат, которые своим огнем не позволяли врагу обойти Южный Эссекский с фланга. Здесь Шарп был не нужен и радостно улыбнулся: дела шли отлично, рота сражалась, как подразделение ветеранов; на берегу реки, где засел неприятель, уже лежало около дюжины погибших французов. Погибло два солдата в красных куртках, но рота легкой пехоты из Южного Эссекского, вероятно из-за того, что была предпринята такая яростная атака, удерживала инициативу. Голландцы не хотели рисковать и слишком приближаться к британской линии обороны.

Однако за отрядом вольтижеров уже появилась первая колонна из тех, что заполняли долину между Каскаджалом и городом. Атака начнется через несколько минут, и Шарп знал, что британские защитники будут отброшены.

Горизонт затянули клубы пыли, поднимавшейся из-под сапог французской пехоты, их воинственные кличи и бой барабанов могли сравниться с грохотом разрывающихся снарядов и пушечной канонадой, а еще дальше за спинами пехотинцев устрашающе гремели цепи, возвещая приближение артиллерии.

Шарпу еще ни разу не доводилось видеть такой мощной атаки: колонны противника растянулись на полмили в ширину, за ними, скрытая пылью и дымом, наступала вторая линия, не менее сильная — ее неприятель пустит в дело, если британцам удастся остановить авангард.

Шарп оглянулся назад. Симмерсон развернул свой батальон, который теперь уходил прочь от огромной бреши, образовавшейся в линии обороны. В сторону одинокого знамени бесстрашно направился какой-то всадник — вероятно, Хилл или даже сам Уэлсли решил разобраться с Симмерсоном, но брешь была налицо, и голландцы в белых куртках уверенно шли прямо к ней.

Шарп нашел Харпера. Осталось всего несколько секунд до того, как противник вынудит их оставить эту позицию. Шарп смотрел на медленно приближающегося врага и на Орла, ослепительно сияющего в лучах яркого солнца. Рядом с Орлом восседал на лошади всадник в роскошной треугольной шляпе, и Шарп похлопал Хэгмэна по плечу.

— Сэр? — Чеширец улыбнулся.

Стараясь перекричать бой барабана и треск мушкетных выстрелов, Шарп спросил:

— Видишь вон того красавчика в шляпке? Хэгмэн проследил за рукой Шарпа.

— Двести ярдов?

А потом взял свой штуцер и, не обращая внимания на жужжание вражеских пуль, тщательно прицелился, сделал выдох и спустил курок. Над ружьем начал подниматься дымок, но Шарп успел отскочить в сторону и заметил, что полковник упал. Тогда он еще раз хлопнул Хэгмэна по плечу.

— Отлично! — Капитан подошел к другому стрелку. — Целься в артиллеристов!

Он опасался пушек, которые французы готовились пустить в дело; если им удастся подобраться достаточно близко и начать обстрел шрапнелью, в британских шеренгах будут пробиты большие бреши, а это позволит французским колоннам вести более плотный огонь, который был бы им недоступен в обычной ситуации при таком построении.

Шарп наблюдал за своими солдатами, ведущими беглый огонь по лошадям и артиллеристам. Только дальнобойные ружья Бейкера смогут помешать французам, но у стрелков Шарпа совсем не оставалось времени до того момента, когда неприятельская колонна оттеснит их назад; придется отступать, отстреливаясь на ходу. И с каждым ярдом бегущие стрелки будут приближаться к пустому пространству, где совсем недавно стоял Южный Эесекекий, так не вовремя отошедший по приказу Симмерсона.

Шарп бегом вернулся к Харперу и забрал свое ружье. Под ритмичный бой барабанов колонна подходила все ближе, вольтижеры набрались мужества и предприняли новую попытку перебраться через реку, надеясь отбросить британских стрелков назад. Шарп видел, что около полудюжины его людей убиты или тяжело ранены, один из них в зеленой форме стрелков; он показал на него и вопросительно посмотрел на Харпера.

— Пендлтон, сэр. Убит.

Бедняга Пендлтон, ему было всего семнадцать — сколько еще карманов он не успел обчистить!..

Вольтижеры старались стрелять как можно быстрее, они даже особенно не прицеливались, в их задачу входило лишь подавить огонь неприятеля. Упал еще один из людей Шарпа — Джедедиа Хорелл, который успел натереть себе кровавые мозоли новыми сапогами. Пришло время отступать, и капитан дважды дунул в свой свисток.

Солдаты сделали по последнему выстрелу, затем отбежали на несколько шагов, встали на колено и принялись перезаряжать ружья. Шарп забил пулю в дуло и протолкнул ее шомполом. Потом огляделся в поисках подходящей цели и заметил француза с сержантской нашивкой, который строил вольтижеров для очередного броска через реку. Шарп поднял ружье, прицелился и нажал на курок. Пуля попала сержанту в плечо, и он оглянулся, пытаясь разглядеть того, кто сделал выстрел.

Харпер схватил Шарпа за руку.

— Не самый удачный выстрел, сэр. Пора уносить отсюда ноги, к чертям собачьим! Они наверняка захотят отомстить!

Шарп ухмыльнулся и побежал вслед за сержантом к новым позициям стрелков, в семидесяти шагах от берега реки.

Еще громче застучали барабаны: «Бум-бум, бум-бум, бумабум, бумабум, бум-бум, Vive L'Empereur», колонны, разбрызгивая воду, устремились на британский берег, вся равнина оказалась заполненной французской пехотой, марширующей под бесчисленными Орлами в сторону ослабленной линии обороны британцев, которых продолжали обстреливать пушки с Каскаджала. Британские орудия палили по мишени, не попасть в которую было невозможно, и Шарп видел, как снова и снова ядра врезаются в колонну неприятеля, дюжинами убивая солдат. Но тех было слишком много, они смыкали ряды и продолжали шагать вперед. Стрелки Шарпа испустили победный клич, когда разорвался снаряд — новое оружие, разработанное полковником Шрапнелем, — мушкетные пули, заключенные в сферическую оболочку, сеяли смерть в рядах неприятеля, однако пушек не хватало, и французы, не обращая внимания на потери, продолжали наступать.

В течение следующих десяти минут никто не оглядывался по сторонам, приходилось стрелять и бежать, стрелять и бежать, не давая французским вольтижерам оторваться от своей колонны. Казалось, вражеских солдат с каждой минутой становится все больше, барабаны гремят громче, а мушкетный дым постепенно заволакивает поле боя. До роты Шарпа уже доносились гортанные звуки чужого языка — это кричали вольтижеры. Шарп вел людей к тому месту, где должен был стоять Южный Эссекский, увеличивая тем самым разрыв между своей ротой и немецкими стрелками. В роте уже насчитывалось менее шестидесяти человек, сейчас только они защищали британский арьергард от неуклонно наступающих французских колонн. У Шарпа не было ни единого шанса остановить неприятеля, но до тех пор, пока ему удавалось замедлить его продвижение вперед, оставалась надежда, что подкрепление успеет подойти. В этом случае гибель его людей будет оправдана.

Шарп продолжал стрелять из ружья до тех пор, пока ствол не загрязнился настолько, что шомпол стал с трудом входить в дуло. Стрелки уже давно перестали использовать промасленные, оболочки для пуль; как и Шарп, они засыпали порох и чистые пули прямо в дуло, стараясь сделать это как можно быстрее. Некоторые солдаты на бегу мочились в свои ружья, а потом снова вступали в бой — примитивный, но очень быстрый способ смыть нагар в дуле прямо во время сражения.

Наконец раздался благословенный грохот залпов: воины легиона и гвардии открыли огонь по передовым французским колоннам и заставили их нарушить строй. Голландский батальон вошел в брешь на фланге Королевского немецкого легиона и остановился. Немцам приходилось сражаться на два фронта: отбивать прямые атаки и наступление на том фланге, где должен был находиться Южный Эссекский, но Шарп ничем не мог им помочь. Вольтижеры исчезли, смешавшись с остальной пехотой, и рота Шарпа, измученная, с почерневшими от пороховой гари лицами, осталась в самом центре бреши, наблюдая за арьергардом вражеской колонны, которая пыталась окружить немцев.

— Почему они не идут вперед? — Рядом с Шарпом неожиданно оказался Ноулз, голова лейтенанта была в крови, а лицо вдруг стало лицом ветерана.

— Потому что другие колонны остановлены. Они не хотят остаться без поддержки.

Капитан взял предложенную Ноулзом флягу — его собственная была пробита пулей, — и вода показалось ему восхитительно холодной. Шарп жалел, что не видит происходящего, но шум сражения говорил сам за себя. Барабаны двенадцати французских колонн сбились с ритма и смолкли, раздались радостные крики британцев, залпы прекратились, солдаты доставали штыки из ножен и надевали на дула мушкетов. Вопли ликования превратились в мстительные крики, и расположившиеся на вершине Меделина штабные офицеры увидели, что первая линия французского наступления рассыпалась, а немцы и гвардейцы продолжают оттеснять их штыками, преследуя смешавшую ряды колонну на другой берег реки, мимо вражеской артиллерии, брошенной неприятелем без единого выстрела.

— О Господи! — с удивлением простонал Шарп.

— Что? — Ноулз посмотрел в сторону реки, стараясь заглянуть за спины солдат голландского батальона, оставшегося в самом центре поля, туда, где попали в беду увлекшиеся наступлением немцы.

Передовая французская колонна спасалась бегством, она была разбита; но неподалеку стояла другая, такая же многочисленная, как и первая, и французы укрылись за орудиями своего готовящегося к наступлению резерва. Немецкие и британские солдаты, разгоряченные в пылу сражения, с влажными от крови штыками и незаряженными мушкетами мчались прямо под огонь резервных французских войск. В последний момент они повернули и в полном беспорядке побежали обратно, а вторая линия французов, усиленная солдатами из первой, под бой барабанов двинулась туда, где брешь, оставленная Симмерсоном, расширилась до полумили и где в панике метались британские солдаты.

Сэр Генри, находящийся в полной безопасности с Южным Эссекским за холмом Меделин, заметил наступление второй французской колонны и вздохнул с облегчением. Был момент, когда Симмерсона охватил ужас. Он видел, как неприятель заполнил долину: в воздух поднялись тучи пыли, впереди бодро вышагивали бесстрашные вольтижеры. Он видел, как солнце вспыхивает на штыках и отражается от множества значков на груди солдат, а барабаны и трубы зовут Орлов целых двенадцати колонн в бой против слабой оборонительной линии британцев. Потом французы остановились. Британцы открыли мушкетный огонь, его грохот поглотил все остальные звуки, и со своего наблюдательного поста на склоне холма Симмерсон стал свидетелем того, как колонны противника закачались, словно пшеница, на которую налетел неожиданный порыв ветра. Враг смешал ряды. Симмерсон не мог поверить своим глазам — горстка британцев сумела отбросить превосходящие силы противника! Лишившись дара речи, он слушал победные вопли своих соотечественников, примкнувших штыки и устремившихся в атаку. Сэр Генри ожидал жестокого поражения, а вместо этого стал свидетелем победы. Французы не смогли прорвать линию обороны и теперь дрогнули перед штыковой контратакой врага. Все надежды полковника рухнули.

Однако британские войска не смогли вовремя остановиться. Резервная колонна противника открыла огонь, немцы и гвардия были расстреляны в упор, началось новое, еще более мощное наступление врага на британский берег реки. Победные возгласы смолкли, вновь заговорили барабаны, британские знамена, теснимые французскими Орлами, устремились назад, к вершине холма. Вот теперь всем станет ясно, что полковник сэр Генри Симмерсон оказался прав.

Он повернулся к Кристиану Гиббонсу, чтобы указать тому на свою прозорливость, но вместо племянника увидел перед собой незнакомого подполковника; может быть, он уже встречал его где-то? Только вот сэр Генри никак не мог вспомнить, при каких обстоятельствах. Он уже собрался спросить, что нужно этому элегантному офицеру, но подполковник заговорил первым:

— Вы освобождены от командования, сэр Генри. Теперь батальон подчиняется мне.

— Что...

Однако подполковник уже не слушал Симмерсона. Он повернулся к улыбающемуся Форресту и начал отдавать приказы. Батальон быстро перестроился и зашагал в сторону продолжающегося сражения. Симмерсон ехал сзади и возмущенно что-то кричал, но подполковник повернулся к нему, в его руке сверкнула обнаженная сабля, и он оскалил в усмешке зубы. Сэр Генри решил, что сейчас, пожалуй, не место и не время для споров, и повернул коня.

Элегантный офицер взглянул на Гиббонса:

— Как ваша фамилия, лейтенант?

— Гиббонс, сэр.

— Ах да, припоминаю. Из роты легкой пехоты?

— Да, сэр. — Гиббонс бросил отчаянный взгляд на дядюшку, но Симмерсон смотрел на приближающихся французов.

Подполковник ударил лошадь Гиббонса плоской стороной сабли:

— Ну так займите свое место, мистер Гиббонс! И поторопитесь! Им сейчас совсем не помешает помощь. Даже ваша!

Французы наступали через поле, усеянное телами и скрытое за пеленой дыма, однако перед ними не было солдат противника. Сэр Генри сидел на лошади и наблюдал за тем, как Южный Эссекский марширует навстречу неприятелю. Он заметил, что 48-й полк устремился наперерез врагу, а с противоположной стороны ему на помощь шли другие британские батальоны, намеревавшиеся остановить наступление французских Орлов. Штабные офицеры, поднимая тучи пыли, скакали на лошадях вверх и вниз по склону, тяжелые шестифунтовые пушки с грохотом посылали в гущу вражеских колонн одно ядро за другим, британская кавалерия была готова пресечь атаки конницы противника, если та попытается устремиться в бреши, образовавшиеся в рядах пехоты. Сражение все еще не было проиграно. Сэр Генри огляделся по сторонам и почувствовал себя ужасно одиноко.