Книга: Орел Шарпа
Назад: Глава двадцатая
Дальше: Глава двадцать вторая

Глава двадцать первая

Ночь была короткой и очень беспокойной. Отбив атаку французов, британцы собрали раненых, а потом, в тусклом свете костров, разыскали и сложили вместе убитых, которых смогли найти. Батальоны, раньше считавшие, что находятся в безопасности на воображаемой второй линии обороны, теперь расставили посты, и ночную тишину то и дело разрывали мушкетные выстрелы — часовые нервничали, им все время казалось, что новые колонны французов пошли в наступление. В два часа ночи раздался сигнал трубы, снова запылали костры, и голодные, замерзшие солдаты собрались у огня, прислушиваясь к далекому зову французских трубачей.
В половине четвертого, когда серебристый свет коснулся склонов Меделина, кто-то обнаружил тело Берри. Его отнесли к костру, возле которого Симмерсон в окружении своих офицеров пил обжигающе горячий чай. Гиббонс, потрясенный страшной раной, что изуродовала горло его приятеля, побледнел и бросил на Шарпа подозрительный взгляд. Тот заметил его сомнения и скривил лицо в улыбке, но лейтенант тут же отвернулся и приказал своему слуге собрать одеяла.
Симмерсон окинул офицеров исполненным важности взглядом.
— Лейтенант Берри погиб смертью героя, джентльмены, да, смертью героя.
Офицеры принялись бормотать подобающие случаю слова, хотя в данный момент гораздо больше, чем смерть толстяка лейтенанта, их волновала проблема завтрака и того, что ждет батальон всего через несколько часов. Они довольно равнодушно наблюдали за тем, как с тела сняли все ценности, а потом положили его в кучу, рядом с другими мертвецами, которых похоронят, прежде чем взойдет солнце. Никому не показалось странным, что тело Берри нашли так далеко от остальных. Ночь была сумасшедшей, рассказывали о том, как немецкий легион столкнулся у подножия Меделина с другой колонной атакующих французов, что целые отряды скрылись в темноте и смешались с британцами, оказавшись внутри их позиций. Бее пришли к единодушному мнению, что Берри встретился с одним из таких отрядов.
К четырем часам армия заняла оборонительные рубежи. Бригада Хилла расположилась на Меделине, бригадные майоры поставили батальоны за гребнем холма так, чтобы их не видели французские артиллеристы. Южный Эссекский занял позицию на фланге, прикрывая немецкий легион и гвардейцев, которые должны были оборонять плоскую равнину между Меделинским холмом и Паджаром.
Шарп бросил взгляд на город, окутанный дымкой, и уже в который раз подумал о Жозефине. Он с нетерпением ждал начала сражения, чтобы поскорее увести свою роту легких пехотинцев подальше от Симмерсона, туда, где будет образована первая линия стрелковой цепи, в скрытой туманом долине реки Портина. Он был удивлен тем, что Симмерсон ничего не сказал своим солдатам. Полковник просто сидел на белой лошади и с тоской смотрел на французские костры, а над теми поднимался дым и, переплетаясь с лучами утреннего солнца, рисовал в небе причудливый, изысканный узор. Симмерсон, как и обычно, не обращал внимания на Шарпа, словно тот был мелким неудобством, которое исчезнет из жизни полковника в тот момент, когда его письмо придет в Лондон. Гиббонс находился рядом с Симмерсоном, и Шарпу неожиданно пришло в голову, что оба смертельно напуганы. Тут же одиноко и печально повисло пропитанное утренней влагой полотнище единственного полкового знамени — напоминание о позоре батальона. Симмерсон не имел ни малейшего представления о том, что такое настоящая война, и, напряженно вглядываясь в туман, пытался понять, кто же выйдет из-за скрывающей Портину белой завесы.
От исхода этого сражения зависело не только будущее Шарпа. Если батальон опять постигнет неудача, он навсегда останется резервным и постепенно прекратит свое существование, став жертвой бесконечной череды болезней и смертей. Сэру Генри конечно же ничего не сделается. Он отправится домой, в свое поместье, займет подобающее его положению место в парламенте, станет записным специалистом по проблемам войны, а солдаты с презрением будут вспоминать имена Симмерсона и Южного Эссекского.
Шарп ухмыльнулся про себя: забавно, что сегодня Симмерсон нуждается в стрелках гораздо больше, чем Шарп — в полковнике.
Наконец прозвучал сигнал, и роты легкой пехоты двинулись вперед, занимая позицию, чтобы первыми встретить нападение противника. Спускаясь по склону, Шарп не сводил глаз с холма Каскаджал, на вершине которого были установлены французские орудия — вплотную друг к другу, колесо к колесу, дула направлены на Меделин. Где-то за ними французские батальоны сейчас выстраиваются в огромную колонну, она выступит первой, а вслед за ней в образовавшуюся брешь ворвется кавалерия — более пятидесяти тысяч французов готовятся наказать дерзких британцев, осмелившихся послать крошечную армию Уэлсли против могучей империи.
Шарп заставил себя не думать о том, что противник может одержать победу. Нельзя допустить, чтобы армия Уэлсли была разбита и отброшена назад к морю, ведь тогда проблемы Шарпа, Симмерсона, судьбу Южного Эссекского — все перемелют безжалостные жернова поражения.
К капитану подбежал Харпер и весело кивнул, снимая с дула ружья заглушку.
— Сегодня будет даже слишком жарко, сэр. Шарп состроил гримасу.
— Примерно через час прояснится. Видимость в тумане уменьшилась до ста шагов,
стрелки теряли преимущество. Шарп заметил, как впереди блеснула лента речушки.
— Еще довольно далеко. Проверь нашего мистера Денни.
Харпер отправился на правый фланг, где Денни должен был соединиться с немецкими стрелками.
Шарп же пошел вверх по течению реки — он предполагал, что именно здесь французы нанесут свой основной удар. Тут он нашел Ноулза, а сквозь густые клубы тумана разглядел красные мундиры 66-го и стрелков из Королевского американского полка.
— Лейтенант?
— Сэр? — Ноулз явно нервничал; он слегка побаивался, но в то же время с нетерпением ждал своей первой настоящей битвы.
Шарп улыбнулся:
— Как дела?
— Все нормально, сэр. Долго еще? — Ноулз не сводил глаз с противоположного берега Портины, будто ожидал, что в любой момент там может материализоваться вся французская армия.
— Сначала заговорят пушки. — Шарп нетерпеливо постукивал сапогом о сапог, пытаясь согреться. — Который час?
Ноулз вытащил часы, подаренные ему отцом, и открыл крышку.
— Почти пять, сэр. — Он не отводил взгляда от великолепного циферблата. — Сэр? — добавил он немного смущенно.
—Да?
— Если вдруг я умру, сэр, возьмите их, пожалуйста, хорошо? — Он кивнул на зажатые в руке часы.
Шарп отвел его руку в сторону. Ему стало смешно, но он серьезно покачал головой:
— Вы не умрете. Кто примет командование, если я погибну?
Ноулз со страхом посмотрел на него, а Шарп с важным видом кивнул:
— Подумайте об этом, лейтенант. Во время сражения можно быстро получить повышение по службе. — Он усмехнулся, стараясь развеселить Ноулза. — Кто знает? Если немного повезет, мы все к вечеру станем генералами.
С вершины Каскаджала выстрелила пушка. Глаза Ноулза округлились — он впервые слышал такой оглушительный залп. Невидимое восьмифунтовое ядро упало на гребень Меделинского холма, окатило солдат градом камней и комьями земли и, не причинив никакого вреда, отлетело в сторону. Эхо выстрела заглушил туман, и вскоре опять наступила тишина. Сто тысяч человек услышали выстрел, кто-то перекрестился, другие начали молиться, а многие с тоской подумали о буре, которая вскоре разразится на берегах Портины.
Ноулз ждал следующего выстрела, но его не последовало.
— Что это было, сэр?
— Сигнал для остальных французских батарей. Сейчас они перезаряжают пушку. — Шарп представил себе, как шипит губка, которую засунули в дуло орудия, из специальных отверстий поднимается пар, внутрь забивают новый заряд. — Я думаю, представление вот-вот начнется.
И с тишиной было покончено. Теперь, когда семьдесят или восемьдесят французских пушек принялись поливать неприятеля железом, Шарп мог с закрытыми глазами рассказать, что происходит на поле боя. Прислушиваясь к грохоту разрывов, он представлял себе, как откатываются назад пушки, как мечутся вокруг них артиллеристы, подготавливая орудия к следующему выстрелу. А за спиной он слышал глухие удары ядер, врезающихся в склоны Меделинского холма.
Стрелок повернулся к Ноулзу:
— Сегодня у меня несчастливый день,
Ноулз с беспокойством посмотрел на него. Считалось, что капитан — счастливчик. Рота Шарпа была самой суеверной среди остальных.
— Почему, сэр? Шарп усмехнулся:
— Стреляют левее от нас. — Теперь, чтобы перекрыть грохот канонады, ему приходилось кричать. — Там и пойдут в атаку. А я-то думал, что наконец стану гордым обладателем часов! — Он похлопал по плечу вздохнувшего с облегчением Ноулза и показал на противоположную сторону реки: — Ждите их минут через двадцать, немного левее. Я скоро вернусь!
Шарп прошел вдоль линии стрелков, проверяя кремни, повторяя старые шутки и автоматически разыскивая глазами Харпера. Он вдруг почувствовал ужасную усталость — не от недостатка сна, а от бесчисленных проблем, которым, казалось, нет конца. Смерть Берри отошла куда-то на второй план, она ничего не решила, Шарп выполнил обещание лишь наполовину и не имел ни малейшего представления о том, как довести дело до конца и добыть обещанного Ленноксу Орла. Эти клятвы — словно барьеры, которые Шарп возвел на своем пути. Их необходимо выполнить, этого требовали законы чести, однако здравый смысл подсказывал, что на сей раз задача может оказаться непосильной.
Капитан помахал рукой Харперу, но в тот момент, когда ирландец направился в его сторону, шум битвы резко изменился. Воздух пронзил отвратительный вой пролетавших над головами снарядов, и Харпер принялся вглядываться в туман.
— Шрапнель?
Шарп кивнул, когда первый из снарядов разорвался на Меделине. Грохот усилился, разрывы шрапнели накладывались на пальбу пушек, и все это перекрывал более высокий звук — ответную стрельбу повели шестифунтовые, длинноствольные пушки британцев.
Харпер указал большим пальцем в сторону невидимого Меделина:
— Такое не часто услышишь, сэр.
— Да, оркестр разошелся вовсю.
— Это уж точно, сейчас лучше находиться здесь.
Смутно, сквозь бесконечные разрывы, которые теперь смешивались в один сплошной грохот, Шарп различал игру полкового оркестра. Если музыка не смолкает — значит, британские батальоны не несут больших потерь от французской бомбардировки. Уэлсли мудро сделал, когда решил отвести британские войска за гребень холма, иначе французские артиллеристы разнесли бы батальоны в клочья, и музыкантам пришлось бы отложить инструменты в сторону, чтобы заняться ранеными. Шарп знал, что Харпер тоже думает об обещанном Ленноксу французском Орле. Он бросил взгляд на противоположный берег реки, на пустой участок земли и прислушался к канонаде, словно не имел к этой битве никакого отношения.
— Будут еще и другие дни, ты же знаешь, — сказал он сержанту. — И другие сражения.
Харпер медленно улыбнулся, присел на корточки и метнул камешек в чистую воду реки.
— Посмотрим, как пойдут дела, сэр. — Сержант немного помолчал, а потом указал на французские позиции. — Слышите?
Этот звук, который ни с чем нельзя было спутать и который Шарп ни разу не слышал после сражения в Вимейро, означал начало французской атаки — Шарп уже давно его ждал. Вражеские колонны еще не показались, пройдут долгие минуты, прежде чем их можно будет разглядеть, но туман разорвал гипнотический треск барабанной дроби: «Бум-бум, бум-бум, бумабум, бумабум, бум-бум». И так будет продолжаться до тех пор, пока атака не принесет победу или поражение; барабанщики, не обращая внимания на залпы противника, до самого конца не выпустят из рук своих палочек. Этот оглушительный, монотонный бой вел Францию от одной победы к другой. В нем таилась смертельная угроза, с каждым новым ударом французская пехота приближалась к неприятелю — все вперед и вперед, неуклонно вперед.
Шарп улыбнулся Харперу.
— Присмотри за мальчишкой. С ним все в порядке?
— Денни, сэр? Три раза споткнулся о свою саблю, а в остальном нормально. — Харпер рассмеялся. — Лучше поберегите себя, сэр.
Шарп пошел обратно вдоль линии стрелков. Барабанный бой нарастал, британские солдаты принялись нетерпеливо вглядываться в туман. Скоро они займутся делом. Французские пушки не справились с британскими батальонами, и сейчас, окутанные тучами пыли, в наступление пошли вольтижеры. В их задачу входило подобраться как можно ближе к врагу и нанести максимальный урон передней линии обороны, чтобы к подходу основной колонны британцы были существенно ослаблены. Стрелки Шарпа вместе с другими ротами легкой пехоты должны остановить французов — это их собственная битва, ее придется вести в тумане... и она вот-вот начнется.
На берегу реки Шарп нашел лейтенанта Ноулза.
— Что-нибудь видите?
— Нет, сэр.
Барабанная дробь стала громче, ее уже не заглушал грохот разрывающихся снарядов; в конце каждой музыкальной фразы дробь прекращалась, и тысячи голосов скандировали: «Vive L'Empereur» Этот победный клич наводил ужас на все армии Европы: на полях Маренго, Аустерлица, Йены — то был голос французской победы! Затем, выше по реке, вне пределов видимости, войска встретились, и раздались первые мушкетные выстрелы — не раскаты залпов, а прицельная стрельба. Ноулз вопросительно посмотрел на Шарпа, но тот только покачал головой.
— Это первая колонна. Скоро в дело вступит по крайней мере еще одна, а возможно, и две, ближе к нам. Нужно ждать.
Вскоре в тумане возникли смутные фигуры: солдаты в синих мундирах с красными эполетами. Британцы начали поднимать мушкеты.
— Не стрелять! — сердито крикнул Шарп. Вольтижеры попали прямо под огонь 66-го и
Королевского американского полков, когда находились в ста шагах вверх по реке, и Шарп хотел посмотреть, доберется ли неприятель до расположения Южного Эссекского.
— Ждите моего приказа!
Он наблюдал за тем, как первый француз рухнул на прибрежный песок, остальные опустились на колено и стали целиться, но это была не его битва. Шарп понимал: атака направлена на Меделин, французы пройдут мимо Южного Эссекского, и он был доволен, что его неопытные солдаты увидят, как нужно вести себя во время атаки противника до того, как им самим придется вступить в бой. Французы, как и британцы, воевали парами. Каждый солдат должен был защищать своего партнера, стрелять по очереди, предупреждать об опасности, постоянно следить, не целится ли в товарища враг. До Шарпа доносились короткие выкрики, свистки команд, и все это на фоне непрекращающегося барабанного боя. Ноулз был похож на молодого пса, которому не терпится, чтобы его спустили с поводка.
— Они прекрасно обойдутся и без нас, — пытался немного успокоить его Шарп. — Наш черед еще придет. Нужно ждать.
Линия обороны британцев не прогибалась. Французы пытались перейти реку, но падали, как только подходили к воде. Пары британских стрелков двигались короткими перебежками, постоянно меняли позиции, смущая противника и дожидаясь, когда неприятель подойдет достаточно близко, чтобы можно было открыть прицельный огонь. Американские королевские стрелки в зеленых мундирах высматривали вражеских офицеров и сержантов, и Шарп видел, как французские командиры падают, сраженные метким огнем.
Грохот битвы достиг апогея: рев пушек, разрывы шрапнели, бой барабанов, победные крики и пение горнов смешались с треском мушкетных выстрелов. Туман густел из-за дыма, поднимающегося над французскими батареями, и его несло на позиции британцев, но Шарп хорошо знал, что очень скоро туман рассеется окончательно. Он почувствовал легкий ветерок и увидел, как дрогнула, и начала двигаться огромная серебристая масса.
Ноулз тихонько вскрикнул — он разглядел марширующую пехоту французов, стройные ряды которой ощетинились штыками. Одна из колонн направлялась прямо к реке. Времени на отступление оставалось вполне достаточно, и, как и следовало ожидать, раздались свистки, запела труба — британские стрелки с левого фланга начали отходить к Меделинскому холму. Но на том месте, где они стояли, остались тела в зеленых и красных мундирах.
Шарп свистнул в свой свисток, взмахнул рукой и проследил за тем, чтобы сержанты повторили его команду. Люди будут разочарованы: им не удалось сделать ни одного выстрела. Впрочем, Шарп не сомневался, что они еще смогут себя показать.
Барабанный бой не смолкал, победные крики звучали все громче, однако рота Шарпа поднималась на холм. Вскоре туман скрыл от солдат картину боя. В них никто не стрелял, шрапнель не рвалась на склоне холма, и Шарпа не покидало странное ощущение, что он присутствует при сражении, которое не имеет к нему никакого отношения. Впрочем, иллюзия исчезла, как только рота оказалась на той части склона, что была озарена ярким утренним солнцем. Шарп проверил правильность расположения стрелков и услышал удивленные восклицания солдат, перед глазами которых наконец предстало поле боя.
На гребне Меделинского холма никого не было, но французская шрапнель продолжала терзать многострадальную землю. Британские стрелки, успевшие подняться вверх по склону, развернулись и дружными залпами встретили вражеские колонны, которые выползли из тумана, словно огромное свирепое животное, поднявшееся из морской пучины. Ближайшая колонна находилась всего в двухстах ярдах слева от них, и на неопытных солдат из роты Шарпа это зрелище произвело сильное впечатление. Французские стрелки присоединились к основной колонне, барабаны продолжали отбивать дробь, а крики «Vive L'Empereur!» стали просто оглушительными. Вверх по склону поднимались три колонны; в каждой, по прикидкам Шарпа, было примерно по две тысячи человек, и над каждой реял Орел, блистающий в лучах южного солнца.
Шарп развернул своих стрелков так, чтобы они оказались лицом к ближайшей колонне. С такого расстояния стрелять было бесполезно. Капитан решил не присоединяться к основным силам Южного Эссекского — тогда рота не понесет ненужных потерь. Пока он наблюдал за марширующими колоннами неприятеля, к его роте подошли солдаты Королевского немецкого легиона. Отсюда они будут наблюдать за наступлением французов.
Прапорщик Денни опустился на колено рядом с Шарпом. На его лице были написаны страх и тревога — барабанный бой, оглушительные крики, бесконечные колонны солдат в синих мундирах... Шарп посмотрел на него.
— О чем ты думаешь?
— Сэр?
— Страшно? — Денни кивнул. Шарп рассмеялся. — Ты когда-нибудь учился математике?
— Да, сэр.
— Ну, тогда прикинь, сколько французов может одновременно стрелять из мушкетов.
Денни посмотрел на колонну, и его лицо начало медленно проясняться. Атака колонной принесла французам немало громких побед, но против опытного, хорошо подготовленного противника такое построение превращалось в смертельную ловушку. Только передняя шеренга и две фланговые могли стрелять, а сотни солдат, находящихся внутри, были нужны лишь для того, чтобы производить на врага устрашающее впечатление да занимать места погибших товарищей.
Шум сражения неожиданно снова изменился. Артиллерийская канонада стихла: теперь французские снаряды могли попасть в своих. Некоторое время слышался только бой барабанов да топот тысяч сапог — пехота поднималась вверх по склону холма. Вдруг раздался могучий крик — французы решили, что победа близка. И неудивительно: врага нигде не было видно, их глазам предстала лишь пустая линия горизонта да шеренга отступающих стрелков. Те сделали свое дело — не подпустили вольтижеров к британским позициям.
Неожиданно последовали громкие, четкие команды, склон ощетинился двумя ровными рядами штыков... и победный клич французов прервался на полуслове. Казалось, ситуация все еще складывается в их пользу. Три громадных кулака должны были легко раздавить две шеренги неприятеля, однако на самом деле все оказалось совсем не так просто — элементарный расчет показывал, что позиция британцев куда лучше.
Ближайшая к роте Шарпа колонна двигалась прямо на 66-й и 3-й полки. Французы превосходили их числом в соотношении два к одному, но пустить в дело мушкеты могли все британцы, а из почти тысячи французов, продолжавших подниматься вверх по склону, лишь сотня с небольшим была в состоянии стрелять. Шарп не раз наблюдал за подобными схватками и не сомневался в исходе сражения.
Британские офицеры отдали новый приказ, шеренги развернулись на одну четверть вправо и подняли оружие. Колонна французов дрогнула: они увидели ружья. Снова громко забили барабаны, взмахнули саблями офицеры, глухой утробный крик перерос в рев — колонна устремилась к вершине холма.
И застыла. Клинки британских офицеров метнулись вниз... один за другим последовали прицельные залпы. Никто не смог бы выстоять против такого страшного мушкетного огня. С математической точностью — четыре выстрела в минуту — обрушивался свинцовый ливень на плотную массу французских солдат. Треск выстрелов быстро заглушил победный клич наступающих, вспышки пламени и клубы дыма окутали колонну. Шум сражения перекрыл все другие звуки, залп следовал за залпом, время от времени слышался отвратительный воющий скрежет — это пули попадали в штыки французских мушкетов.
Шарп посмотрел налево и увидел, что Южный Эссекский наблюдает за битвой. Батальон стоял слишком далеко, чтобы принять участие в действиях, но Шарп был рад, что молодые солдаты наконец увидят, как мастерская стрельба решает исход сражения.
Бой барабанов не смолкал, барабанщики надеялись вселить мужество в солдат, заставить их продолжать наступление. И невероятное произошло — французы вновь устремились вперед. Они так верили в свою победу, что, не обращая внимания на павших товарищей, переступали через их тела и шли в атаку... и натыкались на безжалостную свинцовую стену. Задача была невыполнимой. На колонну обрушился свирепый шторм, она больше не могла идти вперед. Однако французы отказывались отступить и признать свое поражение. Шарп был восхищен, как и во время сражения при Вимейро, — войска противника несли невероятные потери, но офицеры раз за разом направляли солдат в новую атаку. Теперь они пытались перестроиться, хотя этот маневр явно запоздал. Шарп видел, что французы разворачиваются в шеренгу, офицеры отчаянно размахивают саблями, стараются вывести солдат из середины колонны на фланги.
Шарп поднял вверх ружье:
— За мной!
Солдаты закричали и устремились вслед за ним вниз по склону. Вряд ли французы сумеют перестроиться: появление на фланге двухсот стрелков наверняка помешает им завершить маневр. Немцы из легиона присоединились к роте Шарпа. Союзники остановились в ста ярдах от фланга врага и открыли огонь — может быть, и не такой плотный, как с вершины холма, но достаточно эффективный, чтобы помешать неприятелю. Немцы начали надевать штыки: они понимали, что колонна не сможет долго выдерживать такой огонь, и Шарп отдал своим людям соответствующий приказ.
Бой барабанов прекратился. Один из барабанщиков еще продолжал бить в свой барабан, но атака окончательно захлебнулась. По склону холма пробежали яркие блики: это 66-й полк примкнул штыки. Выстрелы смолкли, британцы победно завопили. Смятые страшным мушкетным огнем, французы не стали дожидаться штыковой атаки, их ряды окончательно смешались, Орлы поникли, синие мундиры устремились обратно к реке.
— Вперед! — закричали Шарп, немецкий офицер и командиры 66-го полка, стоявшие на вершине холма.
Сверкающая линия штыков понеслась вниз по склону. Шарп начал высматривать Орла, но все они находились далеко, и он повел своих солдат по диагонали, чтобы перехватить бегущих французов. Пришло время брать пленных.
Стрелки вскоре оказались среди синих мундиров. Французы побросали мушкеты и подняли руки. Один из офицеров не хотел сдаваться, но тяжелый палаш Шарпа легко отбросил в сторону легкую кавалерийскую саблю, и француз упал на колени, подняв над головой скрещенные руки. Шарп сразу забыл о нем. Он хотел поскорее добраться до берега, чтобы его солдаты не попали под огонь резервных полков. Туман почти рассеялся.
Часть французов остановилась у речки, развернулась и приготовилась отстреливаться. Пуля прошила рукав Шарпа, другая просвистела над головой, но уже в следующий момент французы дрогнули, и капитан, разбрызгивая сапогами воду, бросился навстречу врагу. За спиной стрелок слышал треск выстрелов, жужжали пули, но он вдруг повернулся к своим людям и приказал им остановиться, отойти от реки. Забрав пленных, они стали подниматься вверх по склону, так и не дав вступить в бой резервному батальону, который поджидал на другом берегу реки с заряженными мушкетами. Дело было сделано: первая атака отбита, склон Меделинского холма почти до самой вершины усеян телами солдат в синих мундирах. Конечно, будет еще одна атака, но сначала сторонам придется пересчитать живых и собрать мертвых.
Шарп поискал глазами Харпера и с радостью увидел, что сержант жив. Тут же он заметил широко улыбающегося лейтенанта Ноулза, клинок которого так и не был обагрен кровью.
— Так сколько сейчас времени, лейтенант? Ноулз засунул саблю под мышку и достал часы.
— Пять минут седьмого, сэр. Потрясающе, не правда ли?
— Подождите немного, это еще цветочки! — Шарп рассмеялся.
К Шарпу подбежал Харпер и протянул сверток:
— Завтрак, сэр.
— Случайно, не чесночная колбаса?
— Только для вас, сэр. — Харпер ухмыльнулся. Шарп положил в рот ароматный кусочек мяса.
Потом помахал руками и почувствовал, как напряжение постепенно покидает тело. Первый раунд завершен. Он посмотрел вверх, туда, где развевалось единственное знамя батальона. Рядом с ним подле своего дядюшки сидел на коне Гиббонс. Шарп надеялся, что лейтенант видел стрелков в деле и теперь его переполняет страх. Харпер перехватил этот взгляд и заметил выражение, промелькнувшее на лице командира. Сержант повернулся к солдатам своей роты, которые охраняли пленников и безудержно хвастались о совершенных подвигах:
— Ладно, черт вас подери, вы здесь не на празднике сбора урожая! Перезарядить ружья! Французы скоро вернутся!
Назад: Глава двадцатая
Дальше: Глава двадцать вторая