Глава пятнадцатая

Поступило новое распоряжение Симмерсона: каждый десятый солдат будет выпорот. Шестьдесят солдат батальона, по шесть из каждой роты; капитаны должны привести тех, кто подвергнется наказанию, обнаженными по пояс, и их привяжут к треугольникам, сделанным по приказанию Симмерсона местными плотниками. Полковник объявил свою волю, а потом обвел собравшихся офицеров пылающими гневом маленькими красными глазками — кто-нибудь хочет что-то сказать?

Шарп собрался возразить. Конечно, протестовать бесполезно, но промолчать — самая настоящая трусость.

— Я считаю, что это неудачная идея, сэр.

— Капитан Шарп считает, что это неудачная идея, — ядовито проговорил полковник Симмерсон. — Капитан Шарп, джентльмены, может научить нас командовать солдатами. Почему бы вам не объясниться, капитан Шарп?

— Расстрелять двоих утром, а вечером подвергнуть порке шестьдесят — мне кажется, этим мы только сыграем на руку французам, сэр.

— Ты так считаешь? Да катись ты ко всем чертям, Шарп, вместе со своими рассуждениями! Бели бы капитаны поддерживали дисциплину в батальоне так строго, как того требую я, в наказании не было бы никакой необходимости. Они будут выпороты! Включая и твоих драгоценных стрелков, Шарп! Среди шестерых представителей твоей роты должно быть трое стрелков! Никаких поблажек и любимчиков!

Что тут скажешь? Капитаны сообщили о приказе своим ротам и, следуя примеру Шарпа, приготовили соломинки, чтобы жребий решил, кто станет жертвой Симмерсона. К двум часам все было готово. Те, кому не повезло, собирались с духом, чтобы вынести предстоящее наказание, а их помрачневшие товарищи принялись приводить в порядок свое обмундирование и снаряжение, которое должно было подвергнуться придирчивой инспекции сэра Генри Симмерсона.

Шарп оставил солдат заниматься своими делами, а сам отправился в дом, где расположился штаб батальона. В воздухе ощущалось приближение грозы, в полку царило настроение, похожее на тяжелую, наэлектризованную тишину перед бурей. Шарп опасался, что прежде, чем он вернется в домик, где его ждет Жозефина, непременно произойдет что-то ужасное.

Всю вторую половину дня он потратил на заполнение ротных книг. Каждый месяц требовалось переносить записи из специального журнала в бухгалтерскую книгу, которую Симмерсон собирался через неделю проверить. Шарп нашел чернила, точил перо и, высунув кончик языка, принялся записывать все подробности жизни роты. Он мог поручить эту работу сержанту, который вел книги, но предпочитал делать все сам, чтобы никто не обвинил сержанта в том, что тот стал любимчиком командира.

На Томаса Кресакра, рядового, была истрачена сумма, необходимая для покупки одной щетки для обуви: пять пенсов. Шарп вздохнул; эта запись таила в себе самую настоящую трагедию. Кресакр швырнул щетку в свою жену, щетка ударилась о каменную стену и раскололась. Сержант Макгивен видел, как это произошло, и сообщил в рапорте, так что теперь плюс к матримониальным проблемам Томас Кресакр лишится пяти пенсов из тех двенадцати, что получает в день.

Следующая запись в маленьком журнале, который Шарп всегда носил в кармане, относилась к сапогам Джедедии Хорелла. Шарп задумался. Хорелл утверждал, что сапоги у него украли, и Шарп был склонен ему верить. Джедедиа был хорошим парнем, откуда-то из центральных графств, где раньше работал на ферме; мушкет и снаряжение всегда держал в порядке. Кроме того, Хорелл уже наказан. Целых два дня он шагал в чужих сапогах, и его ноги покрыли ссадины и водяные мозоли. Шарп вычеркнул запись из журнала, а в бухгалтерской книге написал: «Потеряны во время боевых действий». Благодаря этой записи рядовой Хорелл сэкономил шесть шиллингов и шесть пенсов.

Затем Шарп придвинул к себе книгу учета снаряжения и принялся аккуратно переносить в нее информацию из бухгалтерской книги. Увидел запись Леннокса, который отметил, что все солдаты роты потеряли ошейники «во время боевых действий»; теперь оплата ошейников, как и сапог Хорелла, становилась заботой правительства, а не отдельного солдата.

Целый час Шарп переписывал самые разные сведения из своего журнала в бухгалтерскую книгу, а потом в книгу учета снаряжения — хоть какое-то развлечение в ежедневной рутине военной службы. Закончив, он придвинул к себе полевую книжку. Тут все было просто. Сержант Рид, который отвечал за книги, уже вычеркнул имена тех, кто погиб в Вальделаказа, и вписал новые — стрелков Шарпа и шестерых солдат, которых направили в роту легкой пехоты, когда Уэлсли сделал их резервным батальоном. Возле каждого Шарп поставил цифру — три шиллинга и шесть пенсов, столько отпускалось в неделю на питание солдат. Он знал, что это неправильно — батальону уже и так приходилось довольствоваться половинным пайком, причем поговаривали, что дальше будет хуже. Интенданты прочесали всю долину Тежу, между британскими и французскими патрулями часто возникали столкновения из-за права войти в какую-нибудь деревеньку в поисках припрятанных продуктов. Британцы временами устраивали настоящие сражения со своими союзниками-испанцами, когда выяснялось, что те доставили армии Уэлсли только сотую часть того, что обещали, в то время как для нужд своих солдат пригоняли целые стада свиней, овец, коз и другого скота. Однако не во власти Шарпа было уменьшить сумму, которую солдаты платили за питание, даже учитывая то, что они не получали обещанного. Он только написал внизу: «Сумма в два раза превосходит стоимость доставленного продовольствия», — оставалось надеяться, что позже ему прикажут пересмотреть записи. В следующей колонке против каждой фамилии он проставил стоимость стирки солдатского белья — четыре пенса. За стирку солдат платил семнадцать шиллингов и четыре пенса в год, на питание уходило более восьми фунтов. Рядовой зарабатывал шиллинг в день, семнадцать фунтов и шестнадцать шиллингов в год, но к тому времени, когда из его жалованья вычитали деньги за питание, стирку, обмундирование, ваксу, лечение, подметки, ежегодный взнос в размере шиллинга, который шел на содержание военных госпиталей в Челси и Килмейнхэме, солдат получал три семерки: семь фунтов, семь шиллингов и семь пенсов год. Однако из личного печального опыта Шарп знал, что следовало радоваться, если удавалось получить столько. Многим еще приходилось выплачивать деньги за утерянное снаряжение. Так что каждому рядовому британской армии, воюющему с французами, платили около четырех с половиной пенсов день.

Будучи капитаном, Шарп зарабатывал десять шиллингов и шесть пенсов в день. Это казалось целым состоянием, однако более половины уходило питание, кроме того, положение офицера требовало тратить не менее двух шиллингов и восьми пенсов на вино, деликатесы и слуг. Он платил больше за стирку, за госпитали и прекрасно знал, какой в конце концов получится результат. А Жозефина рассчитывала на его поддержку. Хоган одолжил Шарпу денег, и, если считать содержимое того мешочка, этого хватит еще на две недели, а потом? Единственное, на что Шарп мог наняться, так это найти на поле боя труп с деньгами. Шарп закончил с книгами, захлопнул их, положил на стол перо и зевнул. Часы на городской ратуше пробили четыре. Тогда он снова открыл еженедельную полевую книжку и принялся читать имена, раздумывая о том, какие из них останутся в книжке через неделю, а против каких будет написано слово «погиб». Вычеркнет ли чья-нибудь рука его собственное имя? Может быть, другой офицер бросит взгляд на страницы бухгалтерской книги и удивится, увидев запись возле имени Томаса Кресакра: «Пять пенсов за одну сапожную щетку»?

Шарп снова закрыл книги. Вопрос был чисто теоретическим. Армия не получала денег вот уже целый месяц, да и за предыдущие с солдатами и офицерами правительство расплатилось не полностью. Он передаст книги сержанту Риду, который погрузит их на ротного мула, а когда — и если — деньги прибудут, Рид возьмет все необходимые сведения из книг и заплатит солдатам причитающиеся им гроши.

В дверь кто-то постучал.

— Кто там?

— Я, сэр. — Это был голос Харпера.

— Входи.

Лицо Харпера было непроницаемым, голос нейтральным.

— Да, сержант?

— Неприятности, сэр. Серьезные. Солдаты отказываются выходить на плац.

Шарп вспомнил свои мрачные предчувствия.

— Какие солдаты?

— Весь проклятый батальон, сэр. Даже наши ребята присоединились к ним. — Патрик Харпер имел в виду стрелков.

Шарп поднялся и взял в руки свой громадный палаш.

— Кому известно?

— Полковнику, сэр. Парни послали ему письмо.

— Послали письмо? — Шарп тихо выругался. — Кто его подписал?

— Никто, сэр. — Харпер покачал головой. — Они только говорят, что не намерены сегодня маршировать на плацу, а если Симмерсон приблизится, они снесут его проклятую голову.

Шарп взял ружье. То, что происходило, имело вполне определенное название — мятеж. Порка каждого десятого легко может превратиться в казнь, и тогда каждого десятого привяжут к деревьям и расстреляют.

Он посмотрел на Харпера.

— Что сейчас происходит?

— Забаррикадировались в дровяном дворе.

— Все?

— Нет, сэр. Несколько сотен еще не ушли из фруктового сада. Ваша рота тоже там, сэр, но парни с дровяного двора пытаются переманить их на свою сторону.

Шарп кивнул. Батальон остановился в оливковой роще, которую солдаты называли фруктовым садом из-за того, что деревья росли ровными рядами. Роща располагалась за дровяным двором, окруженным стенами и имеющим всего одни ворота.

— Кто доставил письмо?

— Не знаю, сэр. Подсунули Симмерсону под дверь.

Шарп бросился на улицу. Там стояла тишина, большинство солдат воспользовались отсутствием офицеров и отправились в город — ведь впереди у них еще один день пути навстречу французам.

— В дровяном дворе много офицеров?

— Нет, сэр.

— Как насчет сержантов?

Лицо Харпера ничего не выражало. Шарп догадался, что большинство сержантов симпатизирует бунту, но, как и великан ирландец, прекрасно знает, чем может грозить батальону отказ заняться строевой подготовкой.

— Подожди здесь.

Шарп метнулся назад в дом. В прохладных комнатах было пусто. Из кухни выглянула женщина, в руке она держала перец, но, увидев лицо Шарпа, быстро захлопнула дверь. Перескакивая сразу через две ступеньки, он взлетел вверх по лестнице и распахнул дверь комнаты, где разместились младшие офицеры роты легкой пехоты. Кроме прапорщика Денни, никого не было, а юноша крепко спал на соломенном матрасе.

— Денни!

Юноша мгновенно проснулся.

— Сэр!

— Где Ноулз?

— Не знаю, сэр. Думаю, в городе.

Шарп несколько секунд размышлял. Мальчишка не сводил с него широко раскрытых глаз. Пальцы Шарпа инстинктивно сжимались и разжимались на рукояти сабли.

— Быстро одевайся и выходи во двор. Поторопись.

Харпер ждал его на улице, где солнце так раскалило камни, что их обжигающий жар чувствовался даже сквозь подошвы сапог.

— Сержант, рота легкой пехоты должна начать маршировать за оливковой рощей через пять минут. Полное боевое снаряжение.

Сержант открыл рот, посмотрел на Шарпа, но решил промолчать и только отдал ему честь. И быстро ушел. Из двора выскочил Денни, юноша пытался на бегу пристегнуть саблю, которая со стуком волочилась за ним по земле. Он был страшно перепуган и взволнован.

— Слушай внимательно, — сказал ему Шарп. — Выясни для меня, где находится полковник Симмерсон, и узнай, чем он занят. Понял? — Юноша кивнул. — Он не должен догадаться, что ты им интересуешься. Начни с замка. Затем придешь и расскажешь, что удалось выяснить. Я буду за фруктовым садом или на площади перед дровяным двором. Если меня не найдешь, оставайся с сержантом Харпером. Понял? — Денни снова кивнул. — Повтори приказ.

Юноша все старательно повторил. Ему ужасно хотелось спросить Шарпа, по какому поводу шум, но он не осмеливался.

— И еще, Кристофер. — Шарп специально назвал Денни по имени, чтобы парень немного успокоился. — Ты не должен ни в коем случае и ни под каким видом заходить на дровяной двор. А теперь давай выполняй. Если увидишь лейтенанта Ноулза, или майора Форреста, или капитана Лероя, скажи, что я просил их найти меня. Поспеши!

Денни вцепился в свою саблю и умчался выполнять приказ. Шарпу он нравился. Со временем паренек станет хорошим офицером, если только раньше его не проткнет штыком какой-нибудь французский гренадер.

Шарп обошел холм и направился к дровяному двору, туда, где собрались солдаты. Предотвратить катастрофу можно было только одним способом — заставить людей выйти на плац прежде, чем Симмерсон успеет отреагировать на угрозу мятежа.

Он услышал топот копыт у себя за спиной и обернулся. Ему махал рукой Стеррит, дежурный офицер, который, по вполне понятным причинам, казался чрезвычайно взволнованным.

— Шарп!

— Стеррит?

Капитан остановил лошадь.

— В замке собирают всех офицеров. Немедленно. Всех.

— А что происходит?

Стеррит принялся отчаянно оглядываться, точно на совершенно пустой улице их мог кто-то подслушать и узнать о том, какое новое несчастье свалилось на батальон Симмерсона. Шарп почти не видел Стеррита после сражения на мосту. Капитан страшно боялся Симмерсона, солдат, Шарпа, всех подряд и старался сделаться как можно более незаметным. Он начал рассказывать о событиях на дровяном дворе, но Шарп его перебил:

— Я знаю. Что там у вас в замке?

— Полковник попросил аудиенции у генерала Хилла.

Значит, есть еще немного времени. Шарп посмотрел на перепуганного до полусмерти капитана.

— Послушайте, вы меня не видели. Понятно, Стеррит? Вы меня не видели.

— Но...

— Никаких «но». Вы хотите стать свидетелем того, как расстреляют шестьдесят солдат?

У Стеррита отвисла челюсть. Он снова в ужасе огляделся по сторонам, а потом испуганно уставился на Шарпа.

— Полковник приказал... никто не должен приближаться к дровяному двору.

— Вы меня не видели, значит, я не слышал приказа.

— Да? — Стеррит не знал, как следует отнестись к этим словам.

Он не сводил с Шарпа глаз, когда тот шел по улице, и в сотый раз пожалел, что не родился на четыре года раньше — тогда он был бы старшим в семье и спокойно мог бы стать мирным фермером. А сейчас им владело ощущение, что он превратился в тряпичную куклу, которую ветер бросает из стороны в сторону. Погрустнев, Стеррит повернул лошадь в сторону замка и принялся раздумывать о том, чем же все это кончится.

Перед дровяным двором было большое открытое пространство, напоминавшее английскую лужайку, только трава здесь была желтой, сухой и чахлой. Раз в неделю лужайка служила рыночной площадью, но сегодня тут играли в футбол солдаты из других батальонов. Шарп видел парней из 48-го, 29-го и из роты Королевских американских стрелков, чьи зеленые мундиры напомнили ему более счастливые времена. Болельщики радостно вопили, подбадривая игроков; скоро им предстоит стать свидетелями гораздо более захватывающего зрелища.

Шарп повернул налево, прошел вдоль стены дровяного двора и направился к фруктовому саду. Как он и ожидал, никто еще не вышел на построение. Подойдя ближе, капитан позвал Харпера и тут же услышал команды сержантов роты легкой пехоты, которые приказывали солдатам строиться. Шарп предполагал, что люди с неохотой подчинятся и вряд ли осмелятся открыто выступить против своего командира. Он остановился и принялся наблюдать, как Харпер построил солдат в четыре шеренги.

— Рота готова к строевой подготовке, сэр!

— Спасибо, сержант.

Шарп вышел вперед и повернулся спиной к деревьям и зрителям — батальонным женам и парням из других рот, которые перелезли через забор дровяного двора, чтобы посмотреть, что тут происходит.

— Мы начнем строевую подготовку раньше, чем намечено. — Никто не пошевелился. Все смотрели прямо перед собой. — Те, кто должны подвергнуться наказанию, один шаг вперед.

Возникло короткое замешательство. Шестеро солдат — трое стрелков и трое пехотинцев — принялись оглядываться по сторонам, но остались стоять на месте. По рядам пробежал ропот.

— Молчать!

Солдаты замолчали, однако у них за спинами, в саду, собралась группа женщин — они тут же стали выкрикивать оскорбления и вопить о трусости.

Шарп быстро повернулся к ним.

— А ну, попридержите-ка языки! Женщин тоже можно высечь!

Он вывел свою роту на рыночную площадь, и футболисты неохотно освободили им место. Шестеро солдат, которых должны были выпороть, стояли в первом ряду в одних рубашках и брюках. И держались достаточно спокойно. По лицам Шарп видел: люди довольны, что он взял дело в свои руки и вывел их на плац. Какие бы резкие слова ни были произнесены в этот душный вечер, никто не хочет добровольно брать на себя неблагодарную обязанность руководить армией. Звучит совсем просто, только вот теперь нужно убедить подчиниться приказу девять других рот.

Шарп подошел к шестерым солдатам в первом ряду и посмотрел на них.

— Я знаю, это несправедливо, — тихо проговорил он. — Вы сегодня утром не шумели.

Шарп замолчал, поскольку не представлял, что еще можно сказать, он не хотел, чтобы они поняли — офицер согласен с их возмущением. Гэтейкер, один из стрелков, которому не повезло, когда тянули жребий, весело ухмыльнулся:

— Все нормально, сэр. Вы тут не виноваты. А мы дали взятку барабанщикам.

Шарп улыбнулся ему в ответ. От взятки будет немного проку, Симмерсон об этом позаботится, но капитан был благодарен Гэтейкеру за эти слова.

Он отошел на пять шагов и заговорил громче:

— Стойте здесь! Тот, кто сдвинется с места, заменит одного из этих шестерых!

А затем повернулся и направился к двойным воротам дровяного двора. Он никогда не беспокоился по поводу своих солдат, знал, что они пойдут за ним, но, подходя к воротам, с тревогой подумал о том, что его ждет внутри. Впрочем, гораздо больше Шарпа волновало то, что сейчас происходило за массивными стенами замка. Он нащупал рукоять сабли и пошел вперед.