Книга: Рождество Шарпа
Назад: Часть I
Дальше: Примечания

Часть II

— Капитан д'Алемборд! — закричал Шарп.
— Сэр?
— Вы остаетесь здесь, Дэйли, — сказал Шарп. — Я возьму вашу лошадь.
Французская бригада между тем выстраивалась в колонну. Это могло означать только одно — они собираются идти в атаку прямо на холм. Но прежде чем двинуться вперед, первая шеренга дала мушкетный залп по пятнадцати бочкам, по-прежнему стоящим на дороге — остаткам изобретательной и смертельной ловушки, подстроенной Шарпом.
В бочках больше не было пороха (у Шарпа был ограниченный запас), но французы этого не знали. Их залпы расчистили дорогу. Тем временем часть солдат карабкалась на склоны по обеим сторонам маленькой долины, преследуя отступивших стрелков. Потребуется еще час, прикинул Шарп, прежде чем французы смогут начать наступление. И когда они выступят, то вряд ли будут полны энтузиазма — они ведь видели, что их ожидает.
Однако с юга двигалась еще тысяча французов, и они собирались предпринять отчаянную попытку покинуть Испанию. Они знали: чтобы попасть домой, им придется с боем прорываться через ущелье. Тысяча отчаявшихся людей может быть более опасна, чем бригада. И теперь Шарп гнал лошадь по деревне, туда, где оставил пикет.
— Они еще далеко, сэр, — возбужденно доложил капитан Смит. Он беспокоился, что слишком рано поднял тревогу.
— Вы все сделали правильно, — заверил его Шарп, доставая подзорную трубу.
— Что происходит там, позади, сэр? — спросил Смит.
— Мы показали лягушатникам пару фокусов, но они, кажется, все еще хотят сражаться. Не беспокойся, им не удасться встретить Рождество здесь.
Теперь он увидел французских беженцев. Впереди — драгуны, за ними пехота, одна телега. Никаких пушек, а в середине — толпа женщин и детей.
— Отлично, — тихо сказал Шарп.
— Отлично, сэр? — переспросил Смит.
— С ними женщины, капитан, и они не захотят, чтобы им причинили вред, верно? Возможно, это убедит их сдаться. — Шарп замолчал, заметив металлический блеск над темными киверами пехотинцев. — И возможно, у батальона будет прекрасный подарок на Рождество. Французский Орел! Можно было догадаться!
Он сложил подзорную трубу и прикинул, сколько у него времени. Колонна еще в добрых двух часах ходьбы, этого должно хватить.
— Продолжайте наблюдение, — сказал он Смиту, вновь вскочил в седло д'Алемборда и поскакал назад, к границе. Теперь все решало время.
Если бригада начнет атаку в тот же самый момент, когда гарнизон подойдет к деревне, мы влипли, думал Шарп. Но, вернувшись к отряду, он с облегчением увидел, что неприятель уже расчистил себе дорогу, а вольтижеры расположились на склоне, готовые к нападению. Задача вольтижеров заключалась в том, чтобы двигаться свободным строем и беспокоить англичан прицельным ружейным огнем. Чтобы предотвратить это, Шарп послал в сражение своих собственных стрелков.
— Мистер д'Алемборд! Рота! Стреляйте в вольтижеров!
Французы храбры, думал Шарп, но и глупы. Они знают, что их ждет залп мушкетного огня, но их генерал не желает отступить, не пролив побольше крови. Что ж, Шарп был готов пойти ему навстречу. Он уже догадался, что противник неопытен: вольтижеры не атаковали, а наоборот, пытались остаться вне досягаемости винтовок. Дети, думал он, со сборного пункта их бросили прямо в бой. Это жестоко.
Французская колонна двигалась вслед за вольтижерами. Она выглядела угрожающе, но колонны всегда выглядят именно так. В этой было тридцать рядов в ширину и шестьдесят в глубину: большая и сплоченная группа людей, которой приказали штурмовать неприступную высоту под ураганным огнем. Это было убийство, а не война, а убийцей был французский командир. Шарп вызвал своих стрелков и отправил их на юг, к пикету Смита. Если впереди гарнизона будут скакать драгуны, их встретит огонь винтовок.
— Вы остаетесь здесь, — сказал Шарп д'Алемборду. — У меня для вас есть задание.
Колонна утратила стройность, пытаясь срезать угол на извилистой дороге. Теперь французы приближались, противников разделяла не более чем сотня шагов, и Шарп видел: несмотря на холод, французы вспотели. Они устали, и всякий раз, когда они смотрели вверх, то видели лишь офицеров на гребне холма. Шеренга солдат в красных мундиров была скрыта от глаз французов, и Шарп не собирался выдвигать ее вперед до последнего момента.
— Отличное время для залпа, — заметил д'Алемборд.
— Еще минуту, — ответил Шарп. Он уже слышал грохот барабанов в центре колонны. И хотя барабанщики исправно делали паузы, давая бригаде возможность выкрикивать «Vive l'Empereur!», голоса солдат были едва слышны. Эти люди были напуганы, истощены и очень осмотрительны. Осталось пятьдесят шагов.
— Сейчас, сержант! — сказал Шарп. Он отступил назад, уступая дорогу шеренгам, и постарался забыть о жалости к французам, которых собирался убить.
— Огонь! — закричал Харпер, и вся шеренга выстрелила в унисон, так что пули, найдя цель, слились в один смертельный удар. — Взвод, огонь! — вновь крикнул Харпер, не дожидаясь, когда затихнет эхо первого залпа. — От центра!
Теперь Шарп не мог видеть врага: поле битвы заволокло серым пороховым дымом. Но он мог представить себе тот ужас, что творился там. Возможно, все французы в первой шеренге были убиты или умирали, и большинство во второй — тоже. Те, что шли позади, подталкивали впереди идущих, которые спотыкались о своих мертвых или раненых товарищей. И едва они оправились от первого залпа, огонь возобновился.
— Целься ниже! — кричал Харпер. — Целься ниже!
Воздух наполнился удушливым запахом пороховой гари. Лица солдат были в крапинках пороха, а бумажные оболочки патронов, выбрасываемые из ружей после каждого выстрела, тлели в траве. Снова и снова гремели залпы, люди палили вслепую, ничего не видя в дыму, сея вокруг смерть. Снова и снова они заряжали, забивали и стреляли, и Шарп не видел, чтобы хоть один из его полка упал. Он даже не слышал свиста французских пуль. Старая история: английские войска разбили французскую колонну. Английские мушкеты сокрушили голову колонны и ее фланги, утопили ее центр в крови.
Шарп отправил человека, чтобы тот обошел дымовую завесу и взглянул на поле битвы.
— Они бегут, сэр! Они бегут! — возбужденно выкрикнул тот. — Бегут, черт побери!
— Прекратить огонь! — рявкнул Шарп. — Прекратить огонь!
Дым медленно рассеивался, открывая взору жуткую картину: кровь, ужас, искалеченные тела. Колонна встретилась с шеренгой. Шарп обернулся.
— Мистер д'Алемборд!
— Сэр?
— Возьмите белый флаг и скачите на юг. Найдите командира гарнизона. Скажите ему, что мы разбили французскую бригаду, и точно также разобъем их, если они не сдадутся.
— Сэр! Сэр! Пожалуйста, сэр! — знаменосец Николс подпрыгивал на месте позади д'Алемборда. — Можно я пойду с ним, сэр? Пожалуйста, сэр. Я никогда не видел лягушатников. Во всяком случа вблизи, сэр.
— У них рога и копыта, — сказал д'Алемборд и улыбнулся, заметив замешательство Николса.
— Если ты отыщешь лошадь, — сказал Шарп знаменосцу, — то поезжай. Но помалкивай! Говорить будет д'Алемборд.
— Да, сэр, — сказал Николс и убежал, счастливый, а Шарп вновь развернулся и взглянул на север. Французы были побеждены, бежали и вряд ли вернутся, но Шарпу не хотелось заботиться о раненых врагах. У него не было для этого ни людей, ни медикаментов. Кому-то необходимо было отправиться к французам под белым флагом и предложить им исправить то, что они сотворили.
Как раз под Рождество.
* * *
Полковник Келлу увидел двух приближающихся всадников в красно-белых мундирах под белым флагом, и почувствовал, как внутри него поднимается волна гнева. Гюден сдастся, наверняка. И когда это случится, он, Келлу, потеряет Орла, которого вручил 75-му полку сам Император.
Он не мог допустить, чтобы это произошло. Обуреваемый яростью, он пришпорил коня и поскакал за Гюденом.
Гюден услышал, как он приближается, повернулся и махнул рукой, призывая его не вмешиваться. Но Келлу не послушался. Вместо этого он достал пистолет.
— Возвращайтесь! — крикнул он по-английски приближающимся офицерам. — Возвращайтесь назад!
Д'Алемборд придержал лошадь.
— Вы — командир, месье? — по-французски обратился он к Келлу.
— Назад! — гневно крикнул Келлу. — Мы не согласны на перемирие! Слышите? Мы не признаем ваш белый флаг! Возвращайтесь!
Он направил пистолет на младшего офицера, который держал флаг — белый носовой платок, повязанный на шомпол.
— Убирайтесь! — снова крикнул Келлу и, пришпорив коня, вернулся к Гюдену.
— Все в порядке, Чарли, — сказал д'Алемборд. — Он не станет стрелять. Мы под белым флагом.
Он оглянулся на Келлу.
— Месье? Я настаиваю на своем вопросе: здесь командуете вы?
— Убирайтесь! — крикнул Келлу. В этот момент лошадь Николса шагнула вперед и Келлу, обуреваемый гневом и стыдом за предстоящую капитуляцию, спустил курок.
Белый флаг стал медленно клониться вниз. Николс с удивлением смотрел на Келлу, потом в замешательстве обернулся к д'Алемборду. Тот протянул руку, но знаменосец уже падал. Пуля пробила один из золотых галунов, вышитых матерью на его мундире, и попала в сердце.
Келлу, казалось, впал в шок, как будто только сейчас осознал чудовищность своего преступления. Он открыл рот, чтобы заговорить, но слова не шли. Вместо слов раздался еще один выстрел, и Келлу, как и Николс, мертвым упал с лошади.
Полковник Гюден убрал пистолет в кобуру.
— Здесь командую я, — ответил он д'Алемборду по-английски. — К моему стыду, сэр. Командую я. Вы пришли предложить условия?
— Я пришел принять вашу капитуляцию, сэр, — ответил д'Алемборд, и понял по лицу Гюдена, что капитуляция состоялась. Битва была окончена.
* * *
Шарп услышал о смерти Николса, когда наблюдал, как французы уносят своих мертвых с северного склона холма. Он выругался, услышав эту новость, и пошел к деревне, борясь с желанием совершить кровавое убийство.
Группа разоруженных французских солдат стояла у таверны. Он сердито растолкал их и пинком открыл дверь.
— Какой французский ублюдок посмел убить моего офицера? — заорал он, врываясь в комнату. Его рука сжимала эфес тяжелой кавалерийской сабли.
Высокий, седой французский офицер, встал ему навстречу.
— Тот, кто убил вашего человека, уже мертв, — сказал француз. — Я застрелил его.
Шарп остановился и во все глаза уставился на француза. Его рука соскользнула с рукоятки меча, а рот открылся. Секунду он, кажется, не мог заговорить, но потом вновь обрел дар речи.
— Полковник Гюден? — спросил он изумленно.
— Да, капитан Шарп, — улыбнулся Гюден.
— Я теперь майор, сэр, — сказал Шарп и шагнул вперед, протягивая руку. Но Гюден вместо рукопожатия крепко обнял Шарпа и расцеловал в обе щеки. Д'Алемборд с улыбкой наблюдал за ними.
— Я так и знал, что это вы, — сказал Гюден. Его руки все еще лежали на плечах у Шарпа. — Я горжусь вами, Шарп. Очень горжусь. — На глазах полковника показались слезы. — Мне очень жаль, что ваш офицер погиб. Я ничего не мог поделать.
Дверь на кухню распахнулась и в комнату заглянул Дэниэл Хэгмен.
— Нужны еще полотенца, — сказал он д'Алемборду.
— Что ты там, черт побери, делаешь, Дэн? — спросил Шарп.
— Принимаю ребенка, сэр, — ответил Хэгмен таким тоном, словно это было самое обычное занятие для стрелка в канун Рождества. — Я не в первый раз это делаю, сэр. Доктор-лягушатник хотел ее разрезать. Это могло бы убить ее. Но я уверен, что она поправится. Это не труднее, чем помочь появиться на свет ягненку. Спасибо, сэр, — он взял у д'Алемборда тряпки и вновь нырнул в кухню, освещенную пламенем свечей.
Шарп сел. Д'Алемборд и Гюден как раз собирались пить вино. Шарп тоже плеснул себе в кружку и сделал большой глоток.
— Ну и что мне с вами делать? — спросил он старого полковника.
Гюден развел руками.
— Я мог бы выбрать сражение, но тогда, полагаю, я бы проиграл. А раз так, боюсь, я снова ваш пленник. — Полковник взглянул на д'Алемборда. — Он взял меня в плен в Индии, когда был еще капралом.
— Это было очень давно, сэр, очень, — Шарп налил себе еще вина и подтолкнул бурдюк к полковнику. — Как вам жилось с тех пор, сэр?
— Не слишком хорошо, Шарп, не слишком, — признался Гюден. — Как видите, я все еще полковник. Кажется, после Серингапатама я ни в чем не преуспел.
— Уверен, что это неправда, сэр. Вы были лучшим офицером, с которым я служил.
Гюден улыбнулся комплименту.
— Но удача отвернулась от меня, Шарп. С тех пор я не одержал ни одной победы.
— Расскажите мне об этом, сэр. Впереди целая ночь перед Рождеством, подходит для длинных историй. Расскажите мне.
И Гюден стал рассказывать.
* * *
У генерала Максимилиана Пикара было плохое настроение. Он сидел у небольшого костра в глубокой, холодной долине, слушал стоны раненых и понимал, что его хорошо поколотили.
Он учуял запах поражения в тот момент, когда увидел демонстрационный залп англичан. Но Пикар всегда думал, что он счастливчик, и понадеялся, что удача спасет его и на этот раз, поможет колонне взобраться на холм и пройти сквозь шеренгу англичан. Но колонна была разбита, а его новобранцы, вместо того, чтобы ощутить вкус победы, были теперь напуганы еще больше.
Он глотнул брэнди из фляжки. Было три часа утра, наступило Рождество, но он не мог спать. Небеса были чисты, ярко светили рождественские звезды, но генерал Пикар не ощущал ничего, кроме уныния.
— Проклятый Гюден, — сказал он начальнику штаба, майору Сантону. — Если мы не в силах разбить этих ублюдков, что нам остается?
— Ничего, сэр, — ответил Сантон.
— Я не имею в виду потерю Гюдена, — сказал Пикар. — Но почему мы должны терять Келлу? А если мы потеряем Келлу, ты знаешь, чего мы лишимся?
— Орла, сэр.
— Да, Орла, — подтвердил Пикар и вздрогнул. — Мы потеряем одного из Императорских Орлов, — его глаза наполнились слезами. — Что значит поражение, если мы потеряем Орла? Его увезут в Лондон и будут размахивать им перед жирной задницей-принцем. Орел Франции, взятый в плен!
Сантон не произнес ни слова, ему нечего было сказать. Для французского солдата нет большего позора, чем потерять Орла. Всего лишь бронзовая статуэтка птицы, укрепленная на шесте с трехцветным флагом, но этой статуэтки касалась рука самого Императора, и для Франции она была священна. И там, на холмах, один из Орлов, был в отчаянном положении.
— Я могу стерпеть что угодно, но не это, — сказал Пикар.
И в этот миг над ними словно разверзся ад.
Побежденной французской бригаде, укрывшейся в долине, показалось, что наступает конец света. Правда, это был не артиллерийский огонь, но опытные солдаты утверждали потом, что никогда не слышали такой пальбы. Залпы гремели непрерывно, и грохот выстрелов усиливался, отражаясь от стен долины. Они слышали слабые крики и выстрелы, а иногда — звук горна, но громче всего, без конца, звучали ружья. Залп за залпом, так много, что через некоторое время звуки слились в один непрерывный гул. Звук был такой, будто распахнулись врата ада.
— Мы должны помочь им, — сказал Пикар, поднимаясь на ноги.
— Мы не можем, сэр, — возразил Сантон и указал на гребень холма, где все еще стояла шеренга английских солдат. Луна выглянула из-за облаков, и любой француз, попытайся он подняться на холм, стал бы отличной мишенью для стрелков.
— Гюдену придется сражаться самому, — сказал Сантон.
И Гюден, должно быть, сражался: мушкетная пальба не затихала, а напротив, усилилась. Пикар подумал, что это, наверное, сражается Келлу — бедный старый Гюден так бы не смог. Время от времени яркие вспышки выдавали место, где стреляли сразу несколько мушкетов. Вскоре тяжелый, удушливый дым пополз с холма в долину. Ружья все еще грохотали.
Наверху, в ущелье, Шарп перезарядил винтовку — быстрыми, натренированными движениями, отточенными за годы солдатской жизни. Потом вскинул винтовку к плечу, поднял дуло к небу и спустил курок.
— Быстрее, — закричал он, — быстрее!
Вокруг него солдаты в красных и зеленых мундирах палили в небо. Залп за залпом они расстреливали звезды, а между залпами вопили и кричали, как демоны.
— Мне очень жаль бедных ангелов там, наверху, сэр, — сказал Патрик Харпер капитану д'Алемборду. — Они не досчитаются перьев сегодня ночью, вот что.
Харпер выстрелил в луну из своего скорострельного ружья, и внизу, в долине, побежденные французы, разинув от изумления рот, решили, что в бой таки вступила артиллерия.
— Быстрее, — кричал Шарп. — Vite! Vite!
Группа французских солдат стреляла залпами в направлении самых высоких горных пиков.
Дэниэл Хэгмен спокойно шел сквозь весь этот хаос и шум.
— Это девочка, сэр! — прокричал он полковнику Гюдену.
— Девочка? — переспросил Гюден. — Я думал, в Рождество рождаются только мальчики.
— Прекрасная маленькая девчушка, сэр, такая же симпатичная, как ее мать. Женщины присматривают за ней, и скоро она сможет тронуться в путь.
Шарп нечаянно услышал новости и усмехнулся Гюдену.
— Холодная ночь для того, чтобы появится на свет, полковник.
— Но она будет жить, Шарп. Они обе будут жить. Вот что важно.
Шарп выстрелил из винтовки по звездам.
— Я думал о малыше Иисусе, полковник. Когда он родился, было, должно быть, чертовски холодно.
Гюден улыбнулся.
— Палестина — жаркая страна, Шарп, вроде Индии. Сомневаюсь, чтобы первое Рождество было холодным.
— По крайней мере, Он никогда не служил в армии, сэр. У него было больше рассудка, — Шарп забил еще одну пулю в ствол и отошел от шумной толпы солдат. Красные мундиры и французы смешались, все палили, словно безумные, в усыпанное звездами небо.
Vite!
Через полчаса Марию и ее новорожденную дочь уложили на телегу, закутав в одеяла и овчину. У ребенка были подарки: серебрянная пуговица с мундира стрелка, сломанный рыболовный крючок из слоновой кости, подобранный на поле битвы у Витории, и золотая гинея — подарок от Питера д'Алемборда.
Когда мать и дитя устроились с комфортом, возница стегнул лошадей. Телега покатила на север, и все испанки и их дети, которых Гюден так старался спасти, пошли за громыхающей повозкой. Они поднялись на перевал. Когда телега проезжала мимо, французские солдаты, по-прежнему салютующие небесам, опустили оружие. Сотня французов присоединилась к женщинам (все — из гарнизона Гюдена), а сам полковник замыкал процессию.
— Сюда, сэр, — сказал Шарп, шагнул вперед и протянул полковнику Гюдену Орла.
Полковник во все глаза уставился на трофей.
— Вы уверены, Шарп?
Шарп усмехнулся.
— Я уже захватил один такой, сэр. Больше мне не нужно.
Гюден взял Орла, потом обнял Шарпа и поцеловал его на прощание.
— После войны, Шарп? — хрипло промолвил он. — Мы увидимся после войны?
— Я надеюсь, сэр. Надеюсь.
Оставалось решить лишь одну задачу. И она была решена: увидев приближающихся людей, солдаты, охраняющие границу, пальнули из мушкетов и в притворной панике разбежались.
Снизу, из долины, генерал Пикар с изумлением увидел, как на гребне холма появляется небольшая группа французов. Их было только несколько человек, десятая часть того, что он ожидал, но они прорвались; у них даже была телега.
А потом Пикар увидел золотой блеск, сверкающий над головами отстреливающихся солдат. Он поднял подзорную трубу и вгляделся, пытаясь еще раз увидеть этот ускользающий блеск. И вдруг увидел. Это был Орел. Он видел его расправленные крылья и рядом флаг.
— Они несут Орла! — закричал он. — Они спасли Орла!
И его люди радостно закричали.
Огонь на перевале медленно утихал, лишь пороховой дым стелился над дорогой. Стрелки и красные мундиры усмехались. Им понравился этот бессмысленный поступок. Никому не хотелось провести Рождество в горах, далеко от говядины и сливового пудинга, но экспедиция неожиданно превратилась в развлечение.
Конечно, было жаль знаменосца Николлса, но чего еще было ожидать? Каждый знал, что знаменосцы мистера Шарпа словно подвержены злому року. По крайней мере, мистера Николлса похоронят во Франции. Шарп настоял на этом. Мальчик воевал с французами и заслужил право провести вечность на куске отобранной у врага земли.
Но никто больше не погиб. Никто даже не был ранен, хотя полк остановил целую французскую бригаду, а в деревне, под охраной роты гренадеров, ждали отправки обратно в Испанию 900 пленных французов.
Но сто французов ушли свободными. Сотня французов, их женщины, дети, их полковник — и Орел. Они ушли свободными, потому что Шарп, помогая старому другу, подарил ему победу. Сейчас Шарп смотрел, как люди Гюдена спускаются с холма, и видел: побежденные французы бегут им навстречу. Он слышал приветственные крики и видел в окуляр своей подзорной трубы, как бригадные офицеры окружают полковника Гюдена.
Невезучего Гюдена, который рождественским утром 1813 года спас Орла и пробился к свободе. Полковника Жана Гюдена, теперь героя.
— Думаете, они когда-нибудь узнают, что все было подстроено? — спросил Харпер.
— Кто же в это поверит? — ответил Шарп.
— Думаю, никто, — сказал Харпер, и помолчав, добавил: — Счастливого вам Рождества, сэр.
— И тебе того же, Патрик.
— Полагаю, на ужин будет баранина?
— Полагаю, будет. Купим несколько овец, и ты их прирежешь.
— Не я, сэр. Вы, сэр.
Шарп засмеялся и, развернувшись, посмотрел на юг, в сторону деревни. Стояло рождественское утро — свежее и чистое. Его люди были живы, старый друг стал героем, а на ужин будет баранина. Это было Рождество Шарпа.

 

Бернард Корнвелл, © 1996
Перевод — Ирина Иванова и Игорь Ломакин, © 2002
Спасибо Илье Бахмутскому за помощь в переводе военно-исторической терминологии, Анне Рябининой — за примечания, а также за необходимые уточнения и дополнения.

notes

Назад: Часть I
Дальше: Примечания