Барды до сих пор воспевают то сражение, хотя только боги знают, откуда они берут узоры, которыми вышивают полотна своих историй, потому что, судя по их песням, никто из нас не вышел живым из битвы в Лугг Бейле. А сражение и впрямь было отчаянным.

Копьеносцы Горфиддида с воем кинулись через реку вброд. Саграмор приказал нам идти навстречу врагу, и обе волны наступавших столкнулись в воде. Стук щитов и мечей громом обрушился на долину. Враг превосходил нас числом, но узкий брод вынуждал воинов Горфиддида течь ручьем, и мы, не опасаясь нападения с флангов, всей мощью ударили в центре.

Первый ряд наших людей грудь в грудь столкнулся с врагом и тут же съежился за щитами, а из второго ряда над нашими головами полетели копья. Звон клинков, грохот щитов, треск копий были оглушительными, но убитых оказалось совсем мало, потому что трудно в такой толкучке развернуться, с маху ударить. Щиты со скрипом терлись один о другой, враги хватали наконечники наших копий, и трудно было выдернуть их, град ударов клинков, топоров без разбору обрушивался на шлемы и щиты, но самыми опасными и коварными оказались тычки из-под щитов, снизу. Такие удары калечили людей, но не убивали. Раненые отступали назад, мешали остальным, и битва превращалась в беспорядочную резню. Мы потеснили врага, потому что Морфанс вовремя бросил вперед шестерых своих всадников с длинными копьями, и те сверху, из-за наших спин поражали первую линию противника.

— Щиты! Щиты! — раздался громкий крик Морфанса, и наши люди подняли свои щиты, чтобы защитить больших военных коней от дождя вражеских стрел и копий. Мы, припав к земле, приканчивали тех, кто упал под копытами лошадей. Я прикрылся полированным щитом Артура и вонзал Хьюэлбейн в малейшую щель между щитами. Два мощных удара обрушились мне на голову, но шлем спас, хотя еще целый час в ушах звенело. Одно копье ударилось о чешуйчатые доспехи, но проткнуть их не смогло. И вот враги, не выдержав натиска, побежали, разбрызгивая воду. Они успели подхватить лишь некоторых из своих раненых, а тех, кто остался у берега, мы добили. Двое из наших людей отправились в Иной мир, многие были ранены.

— Ты не должен идти в первом ряду, — сказал мне Саграмор. — Они увидят, что ты не Артур.

— Они увидят, что в отличие от Горфиддида и Гундлеуса Артур сражается, — возразил я. Вражеские короли не ввязывались в битву.

Иорвет и Танабурс вопили, подбадривая людей Горфиддида, обещая им награду богов. А Горфиддид сбил небольшой отряд из тридцати человек и кинул их вперед. Это были безземельные и бездомные бродяги, которые надеялись бесшабашной смелостью завоевать богатство и место при короле. Они были пьяны или ослеплены огнем битвы, потому что числом в тридцать человек кидаться на целую армию — настоящее безумие. Бродяги были отличными вояками, умелыми копьеносцами, обвешанными боевыми кольцами, но каждый из них оказался лицом к лицу с тремя, а то и с четырьмя противниками. Вся эта толпа понеслась ко мне, привлеченная моим белым плащом и блестящими доспехами. Но их встретил Саграмор со своими всадниками. Первого же громилу с тяжелым сакским топором нумидиец уложил одним ударом кривой сабли и, выхватив из рук умирающего топор, швырнул его в другого копьеносца. И все это время он не умолкая распевал странную боевую песнь на родном языке. Последний враг пал от моего меча. Сначала я отражал его косой удар щитом Артура, потом разрубил щит нападавшего клинком Хьюэлбейна и ногой ударил в пах. Он согнулся пополам, а Исса вонзил умирающему копье в шею. Мы сняли с мертвых доспехи, оружие и драгоценные украшения и оставили тела на берегу, превратив в преграду для следующей волны атакующих.

Ждать новой атаки долго не пришлось. Как и первая, эта третья волна накатилась на наш берег плотной толпой копьеносцев. Но теперь враги спотыкались о гору наваленных тел, и ряды их сразу же расстроились. Мы с торжествующими криками кинулись вперед, потрясая красными древками копий. Опять с треском столкнулись щиты, раздались стоны раненых и умирающих, мечи громко звенели, будто наковальни в Магнисе. Я опять сражался в первой линии и так плотно сходился с врагом, что мог чувствовать хмельной дух, вырывавшийся из их глоток. Кто-то попытался сорвать с меня шлем, но лишился дерзновенной руки. Снова началась давка, и враг теснил нас напором облаченных в тяжелые доспехи солдат, но Морфанс опять бросил в бой всадников на мощных лошадях. В который раз полетели копья и стрелы, все они застряли в наших щитах. Вновь враг откатился назад. Барды поют, что кровь текла рекой, но это выдумки, хотя ручейки и струйки крови растекались и растворялись во взбаламученной воде.

— Мы сможем удерживать здесь этих ублюдков до ночи, — распалился Морфанс.

Я покачал головой.

— Выше по течению есть еще один брод, — охладил я его. — И очень скоро их копьеносцы окажутся там.

Враги обошли нас даже раньше, чем я предполагал. Буквально десять минут спустя донесся предупреждающий крик с нашего левого фланга. Вражеский отряд пересек реку на западе и теперь двигался по берегу, приближаясь к нам.

— Время отступать, — проговорил Саграмор. Его безбородое черное лицо было в подтеках крови и пота, но глаза сверкали радостью битвы, которой не описать привычными словами, битвы, которую люди будут долго вспоминать зимними вечерами в дымных пиршественных залах, битвы, которая принесет ее павшим бойцам великую честь и в Ином мире. — Время заманить их сюда, — сказал Саграмор и громко приказал отступать.

Наша армия, медленно разворачиваясь, начала отходить за деревню, посреди которой виднелось римское строение, остановилась в сотне шагов на задворках и растянулась длинной прерывистой шеренгой. Наш левый фланг занимал западный крутой склон долины, а правый упирался в болотистую прибрежную полосу. Теперь мы стали очень уязвимы, потому что стена щитов оказалась такой тонкой, что прорвать ее можно было в любом месте.

Горфиддиду потребовался целый час, чтобы переправить всех своих людей через реку и уже на этом берегу выстроить линию щитов. Только сейчас я заметил, что уже наступил день, и оглянулся, надеясь увидеть людей Галахада или подоспевшего Тевдрика, но надежды мои были напрасными. Нимуэ защитным заклинанием создала призрачный заслон на западном склоне холма. Однако вряд ли Горфиддид стал бы обходить нас сбоку, ибо армия его была такой огромной, что он, не опасаясь, мог ударить нам в лоб. А к нему прибывали все новые и новые подкрепления из Браногениума, и его военачальники впихивали вновь прибывших в тесную стену щитов. Мы видели, как командиры длинными древками копий выравнивают боевую шеренгу, и понимали, что на место одного убитого нами врага явились десять.

— Нам никогда не удастся удержать их здесь, — сказал Саграмор, наблюдая за разбуханием вражеских рядов. — Надо отходить к завалу.

Но не успел он отдать приказ об отступлении, как вперед выехал Горфиддид, готовый бросить нам вызов. Он был один, даже без сына, меч вложен в ножны, а в единственной руке копье. Щит ему уже не в чем было держать. Знаменитый шлем Горфиддида, который Артур вернул ему в день помолвки с Кайнвин, был увенчан золотым орлом с распростертыми крыльями, а черный плащ короля укрывал круп его лошади. Саграмор тихо прорычал, чтобы я не двигался с места, и пошел навстречу королю.

Горфиддид, не трогая поводьев, что-то сказал своей лошади, и та покорно остановилась в двух шагах от Саграмора. Горфиддид воткнул в землю тупой конец копья и освободившейся рукой рванул подкрылки шлема, полностью обнажая жестокое лицо с рыхлыми щеками.

— Ты — черный демон Артура, — зло прошипел он и плюнул в сторону Саграмора, — а твой лорд, любовник шлюхи, прячется за твоим мечом. — Горфиддид плюнул теперь в мою сторону. — Почему ты сам не говоришь со мной, Артур? — прокричал он. — Языка лишился?

— Мой лорд Артур, — ответил Саграмор на языке бриттов, но сильно коверкая слова, — бережет дыхание, чтобы во весь голос спеть победную песню.

Горфиддид вырвал из земли копье и словно попробовал его на вес.

— Я однорукий, — прокричал он, — но буду драться с тобой!

Я ничего не ответил и не двинулся с места. Артур наверняка не стал бы биться один на один с калекой, но не преминул бы ответить Горфиддиду, предложив мир.

Мира Горфиддид не желал. Он жаждал кровавой резни. Понукая лошадь, он двинулся вдоль нашей шеренги, выкрикивая оскорбления.

— Вы умираете за страсть вашего лорда к недостойной шлюхе! Вы умираете за невоздержанную суку! За суку с неистребимым жаром в бедрах! Ваши души будут прокляты! Мои мертвые уже празднуют в Ином мире, а ваши души станут для них игральными костями. Зачем же вам умирать, защищая рыжеволосую шлюху?

Он выставил копье и подъехал ко мне почти вплотную. Я сделал шаг назад, чтобы он не опознал меня, а мои копьеносцы тут же выстроили передо мной защитную стену. Горфиддид захохотал, посчитав мое отступление трусостью. Он гарцевал так близко, что мои люди могли дотянуться до него копьем, но Горфиддид не выказывал ни малейшего страха и даже плюнул в меня.

— Баба! — выкрикнул он и, тронув лошадь пяткой, развернулся и галопом поскакал к своей армии.

Саграмор обернулся к нам и поднял руки.

— Назад! — крикнул он. — Назад к завалу! Быстро! Назад!

Мы повернулись к врагу спинами и стали отходить. Дикий крик вырвался из вражеских глоток. Они решили, что мы просто бежим, и понеслись за нами, разрушив стройную линию щитов. Но мы успели протиснуться сквозь узкий зазор между наваленными деревьями и быстро развернулись ощетинившейся копьями шеренгой. Я занял подобающее Артуру место в центре, там, где оставался проход и куда, надеялись мы, ринутся воины Горфиддида, поневоле сузив фронт атаки. Подняв знамя Артура, я приготовился к бою.

Горфиддид собирал своих разлетевшихся копьеносцев, приказывая выстроить новую стену щитов. Король Гундлеус командовал правым флангом армии, а принц Кунеглас — левым. Это построение означало, что Горфиддид не поддался на нашу хитрость и собирается атаковать широким фронтом.

— Вы остаетесь тут! — крикнул Саграмор нашим копьеносцам. — Докажите, что вы настоящие воины! Не сходите с места, убивайте и победите!

Морфанс направил свою раненую лошадь вверх по западному склону холма и оттуда осматривал долину, чтобы уловить момент, когда надо будет трубить в рог, призывая Артура. Но вражеские подкрепления все еще тянулись вброд через реку, и он вернулся назад, так и не приложив серебряного устья рога к губам.

Вместо этого зазвучал рог Горфиддида. Это было жалкое блеяние бараньего рога, и оно двинуло на нас не армию, а толкнуло лишь небольшую горстку полуголых безумцев. Такие люди опьяняли свои тела хмельным медом, соком дурмана, мандрагоры или белладонны, а души отдавали на волю богов. Это отнимало разум, но и избавляло от страха и делало их опасными. С пеной у рта и поднятыми копьями они кинулись в самую гущу наших рядов.

Мои копьеносцы с волчьими хвостами на шлемах выдвинулись вперед. Голые безумцы, будто и не помышляя о смерти, ринулись прямо на острия наших копий. Один из моих людей отступил, и обнаженный зверь вцепился когтями ему в лицо, изрыгая ругательства и плевки. Исса заколол этого неистового, как злой дух, хищника, но другой оборванец убил одного из лучших моих людей и, ослепленный победой, пронзительно завопил, широко расставив ноги и воздев вверх руки с окровавленным копьем. Этот колдовской танец полуголого безумца навел было ужас на наших людей, но Саграмор не растерялся и вспорол ему живот кривой саблей, а потом резким взмахом отсек голову. Плюнув на обезглавленное выпотрошенное тело, Саграмор послал плевок и в сторону вражеской шеренги. Они не выдержали и устремились в атаку.

Наши разорванные в центре ряды сомкнулись перед обрушившейся с шумом ордой копьеносцев. Тонкая шеренга защитников выгнулась дугой, словно молодое деревце, но мы все же выстояли и выдержали первый удар. Подбадривая друг друга, призывая богов, мы кололи и рубили без передышки. Морфанс и его всадники метались от одного края шеренги к другому и кидались в битву там, где враг, казалось, мог прорваться сквозь стену щитов. Я был захвачен яростным кружением битвы. Потеряв в стычке с врагом копье, я выхватил Хьюэлбейн. Щит нападавшего с треском смялся о полированный металл щита Артура, и я вонзил Хьюэлбейн в податливое тело. Человек упал к моим ногам и тем самым как бы защитил меня на время от своих сотоварищей. Исса сражался рядом. Удар копья обагрил его руку кровью. Я упрямо прорубался сквозь стену щитов и уже видел Горфиддида, который, сидя на лошади, сверху вглядывался в мою сторону и жестом направлял своих людей ко мне. С яростными криками я отбивался от нападавших, а те настойчиво стремились вперед, надеясь убить мнимого Артура и стать строкой в песне, а становились безжизненными телами. Клинок Хьюэлбейна казался алым от сочившейся по нему крови, липкие ее потоки тяжелили рукав, окрашивали чешуйчатые доспехи, но это была не моя кровь.

Центр нашей шеренги, не защищенный ветвистым завалом, в какой-то момент чуть было не дрогнул. Но два всадника Морфанса своими громадными лошадьми закрыли брешь. Одно из животных, пронзенное копьем, в судорогах, с протяжным ржанием упало поперек дороги. Но мы успели снова выстроить непроницаемую стену щитов и отшвырнули врага. Между двумя нашими рядами лежала гора тяжело раненных, стонавших людей, и вперемежку с ними находились неподвижные тела умерших. Нимуэ, закрытая нашими щитами, вопила, визжала и посылала проклятия врагам.

Нападавшие отошли назад и дали нам небольшую передышку. Окровавленные, заляпанные грязью, наши воины тяжело дышали, но ни на миг не выпускали из рук копий и мечей. Подсчитывали убитых товарищей. Майнак был убит. Кто-то ранен, другой умирал. Здоровые перевязывали раненых и клялись стоять насмерть. Я ослабил ремни тяжелых доспехов Артура, которые натерли плечи до волдырей.

Враг теперь был осторожен. Нападавшие отведали наших мечей и уже не были столь наглыми и уверенными в легкой победе. И все же они снова кинулись в атаку. На этот раз двинулась королевская стража Гундлеуса. Мы встретили их у окровавленной кучи мертвых тел, и этот страшный барьер спас нас от первого удара. Вражеские копьеносцы, взбираясь на гору мертвых тел, становились беззащитными, и мы подрубали им лодыжки, накалывали на копья, валили в груду мертвецов и тем самым увеличивали преграду. Черные вороны, распластав рваные крылья на фоне серовато-коричневого неба, кружили над бродом. В толпе наступавших я увидел Лигессака, предателя, кинувшего Норвенну на меч Гундлеуса, и попытался прорубить к нему дорогу, но волна битвы откатила меня в сторону. Затем враг снова отошел, и я прохрипел приказ принести из реки воды в сшитых шкурах. Мы все страдали от жажды, пот, смешивавшийся с кровью, заливал глаза. Я отделался лишь небольшой царапиной на правой руке. После того как я выбрался из ямы смерти, мне сопутствовала удача в бою.

Враги вновь начали скапливать войска на своей передней линии. Над отрядами реяли знамена с орлом Кунегласа, лисицей Гундлеуса и совсем неизвестными нам символами. Позади нас вдруг послышались радостные крики, и я обернулся, ожидая приближения облаченных в римские доспехи людей Тевдрика, но увидел лишь Галахада, запыленного, верхом на взмокшей лошади. Он осадил свою кобылу у передней шеренги и тяжело спрыгнул на землю.

— Думал, что опоздаю, — выдохнул он.

— Они едут следом? — спросил я с надеждой.

Он еще не сказал ни слова в ответ, а я уже понял, что нас бросили на произвол судьбы.

— Нет, — наконец произнес Галахад.

Я выругался в сердцах и поглядел в сторону скапливавшегося врага. Только боги спасали нас до сих пор, и лишь богам было известно, сколько мы сможем еще продержаться.

— Так никто и не явится? — с горечью спросил я.

— Тевдрик считает, что мы обречены, — тихим голосом проговорил Галахад. — Агрикола стоит за то, чтобы прийти к нам на помощь, а Меуриг, наоборот, предлагает оставить нас умирать. Но Тевдрик заявил, что отпускает любого, кто желает умирать вместе с нами. Может, кто-нибудь из наших сторонников уже в пути?

Я мог лишь помолиться, чтобы это случилось, потому что войска Горфиддида копились и на западном склоне холма. Правда, никто из этой разношерстной орды пока не осмеливался пересечь призрачную преграду, выстроенную заклинаниями Нимуэ. Мы могли бы продержаться еще часа два, подумал я, а потом, если не появится Артур, обречены на гибель.

— Ирландских Черных Щитов ты не видел? — спросил я Галахада.

— Нет, слава Богу, — ответил он, и это было, пожалуй, единственной радостной новостью за весь этот безрадостный день.

Впрочем, через полчаса после появления Галахада мы все же получили подкрепление. Семь человек в военном облачении с копьями и мечами приблизились к нам. На их щитах был изображен ястреб, символ Кернова, нашего врага. И все же эти люди не были нашими противниками. Шестерых закаленных бойцов, отмеченных шрамами, вел их наследный принц Тристан.

— Артур однажды дрался за меня, — сказал он, когда утих шум приветствий, — и я давно хотел заплатить этот долг.

— Своей жизнью? — мрачно пошутил Саграмор.

— Он тоже рисковал своей, — просто сказал Тристан.

Я помнил этого молодого человека высоким и красивым юношей. Он и теперь приятно поражал красотой, но годы наложили на его мужественное лицо печать усталости и настороженности, будто принц претерпел за это время немало разочарований.

— Мой отец, — печально добавил он, — наверное, никогда не простит мне того, что я пришел к вам, но я бы ни за что не простил себе, если бы остался в стороне.

— Как поживает Сарлинна? — спросил я.

— Сарлинна? — Ему потребовалось несколько секунд, чтобы припомнить маленькую девочку, которая пришла в Кар Кадарн, чтобы смело обвинить Овейна. — Ах, Сарлинна! Она замужем. За рыбаком. — Он улыбнулся. — Ты ведь подарил ей котенка?

Мы оказали Тристану и его людям самую высокую честь, поставив их в центр линии щитов, но на этот раз враг атаковал с флангов. Поначалу спутанные ветви поваленных деревьев и вырытый нами накануне ров задержали нападавших и немного расстроили их ряды, но они очень скоро научились использовать завал как собственную защиту, а в некоторых местах преодолели преграду и потеснили наших копьеносцев. Однако мы вновь сумели их сдержать. Гриффид, капитан войска Овейна, мой прежний враг, совершил подвиг, сразив Назиенса, приближенного силача самого Гундлеуса.

Треск сшибавшихся щитов был оглушительным. Копья ломались. Клинки разлетались на части. На вершине холма все еще неподвижно стояли вражеские отряды, не решавшиеся преодолеть невидимую преграду, созданную Нимуэ. А Морфанс, въехав на противоположный холм по крутому склону, внимательно смотрел в сторону севера. Мы молились, чтобы он поскорей затрубил в серебряный рог. Морфанс долго всматривался в даль, словно прикидывая, насколько глубоко втянулись войска Горфиддида в долину. Наконец он, должно быть, решил, что ловушке пора захлопнуться, приложил рог к губам и, перекрывая шум битвы, протрубил благословенный призыв.

Никогда еще звук рога не был встречен с таким восторгом. Вся наша шеренга подалась вперед, и мечи засверкали и засвистели с новой силой. Голос серебряного рога, такой чистый и ясный, возносился к небу снова и снова. Он, словно охотничий призыв, возвещал о начале настоящей резни. И с каждым новым вознесшимся ввысь звуком серебряного рога наши люди кидались вперед, кололи, резали, рубили, а опешившие враги испуганно оглядывались по сторонам, подозревая какое-то роковое коварство. Горфиддид громко призывал своих людей поскорее покончить с нами, и его королевская стража кинулась в проход между поваленными деревьями. Люди из Кернова, верные своему принцу, бились с ожесточением. Нимуэ оказалась в самой гуще битвы. Она держала меч двумя руками и, обуянная жаждой крови, дралась как злой дух. Я кричал, чтобы она убиралась назад, но тщетно. Правда, враги, зная, что Нимуэ — говорящая с богами, боялись приближаться к ней, но я все же был рад, когда Галахад уволок ее силой за стену наших щитов. Галахад, появившийся среди нас намного позже, дрался с такой яростью и диким ликованием, что вскоре был почти завален горой мертвых и умиравших в конвульсиях врагов.

Рог прозвучал в последний раз. И Артур наконец вылетел из засады.

Его копьеносцы появились на северном берегу реки, и их тяжелые лошади, разбрызгивая воду, неслись через брод. Они проскакали по мертвым телам и неожиданной грозой ворвались в задние ряды врагов, устрашающе поблескивая стальными наконечниками копий. Люди разлетались в стороны, как разносимая ветром солома, а грохот подкованных железом копыт эхом отдавался в долине. Люди Артура разделились на две группы и прорезали глубокие борозды в рядах солдат Горфиддида. Они вонзали копья в человеческие тела, выхватывали мечи и с маху рубили головы.

В одно мгновение, в одно славное мгновение мне показалось, что враг поддается, но затем Горфиддид приказал своим людям выстроить новую стену щитов, обращенную к северу, откуда налетели всадники Артура. И эта новая шеренга, ощерившаяся остриями копий, выстояла. Овейн был прав, когда еще много лет назад утверждал, что даже лошади Артура не смогут пробить плотную, хорошо организованную стену щитов. Так и случилось. Артур навел панику и уничтожил почти треть армии Кунегласа, но остальные стойко держались против, как оказалось, небольшой горстки конников.

Враг все еще превосходил нас в числе. Наша шеренга в глубину была не больше двух копьеносцев, а кое-где защитную линию держал ряд стоявших плечом к плечу людей. Артуру не удалось прорваться к нам, и Горфиддид знал, что, не пробившись с ходу, конники Артура не смогут долго драться против организованной стены щитов. Защитив себя с тыла, он снова кинул основную часть армии на отряд Саграмора. Горфиддид разгадал замысел Артура и тем почти победил его. Теперь он направил основной удар на наш левый фланг.

Наши люди держались стойко. Они убивали и умирали сами, но не устояли, когда силуры Гундлеуса, не убоявшись защитного заговора Нимуэ, по пологому склону холма обошли нас сзади. Сшибка была яростной. Линия наших копьеносцев дрогнула. Уцелевшие всадники Морфанса кинулись на силуров. Нимуэ изрыгала проклятия, а шестеро воинов Тристана бились так, будто они были бессмертны. Но будь у нас даже вдвое больше людей, мы и тогда не смогли бы остановить врага, и вся наш стена щитов, словно извивавшаяся в предсмертных судорогах змея, прижалась к берегу реки, где мы образовали последний защитный заслон вокруг двух знамен и нескольких раненых. Это был самый страшный миг. Я видел, как рухнул наш неколебимый монолит, как враг преследовал и убивал разбегающихся бойцов, а затем я и сам понесся в толпе уцелевших к реке. Мы успели выстроить круговую стену щитов и недвижно стояли, наблюдая, как воины Горфиддида преследуют и добивают наших людей. Тристан спасся. Выжили Галахад и Саграмор. Но это было небольшим утешением, потому что мы проиграли битву, и оставалось лишь геройски умереть. В северной оконечности долины напор Артура все еще сдерживала вражеская стена щитов, а на юге наша армия, сопротивлявшаяся врагу весь день, была рассеяна и разбита, а остатки ее окружены. Из двух сотен крепких воинов, начавших эту битву, нас осталось не больше сотни. Принц Кунеглас выехал вперед и предложил нам сдаться. Его отец король Повиса тем временем со своими людьми противостоял Артуру и с удовольствием доверил разгром копьеносцев Саграмора своему сыну и королю Гундлеусу. Благородный Кунеглас не стал оскорблять наших людей. Он усмирил лошадь в дюжине шагов от нас и поднял правую руку с раскрытой ладонью, желая показать, что прибыл с миром.

— Люди Думнонии! — прокричал Кунеглас. — Вы хорошо сражались, но драться дальше — значит умереть. Я предлагаю вам жизнь.

— Прежде чем просить нас сдаться, испытай свой меч в последний раз, — выкрикнул я.

— Боишься драться? — насмешливо гаркнул Саграмор, намекая на то, что ни один из нас еще не видел в первой линии ни Горфиддида, ни Кунегласа, ни Гундлеуса.

Король Гундлеус гарцевал на своей лошади в нескольких шагах позади принца Кунегласа. Нимуэ плевалась в него проклятиями, но нельзя было понять, узнал он ее или нет. Да если даже и узнал, то мог не беспокоиться, потому что мы теперь были обречены.

— Сразись со мной! — крикнул я Кунегласу. — Как мужчина с мужчиной, если осмелишься!

Кунеглас снисходительно глянул на меня. Я был покрыт грязью, в пятнах крови и синяках, а он, свежий и уверенный, сверкал чешуйчатыми доспехами, его шлем сиял, увенчанный орлиными перьями. Принц чуть улыбнулся.

— Я знаю, что ты не Артур, — сказал он. — Его я видел верхом на лошади. Но кто бы ты ни был, признаю, дрался с честью. Предлагаю тебе жизнь.

Я стянул с головы шлем и швырнул его на землю.

— Ты знаешь меня, лорд принц, — сказал я.

— Дерфель. — Он назвал мое имя и поправился, желая оказать почет побежденному. — Лорд Дерфель Кадарн. — Помолчав, он спросил: — Если я стану поручителем за твою жизнь и жизнь твоих людей, вы сдадитесь?

— Лорд принц, — ответил я, — не я здесь командую. Ты должен обращаться к лорду Саграмору.

Саграмор встал рядом со мной и снял свой черный островерхий шлем, проткнутый копьем. Обнажились кучерявые волосы нумидийца, слипшиеся от крови.

— Лорд принц, — начал он.

— Я предлагаю вам жизнь, — перебил его Кунеглас. — Жизнь, если сдадитесь.

Саграмор указал своей кривой саблей туда, где бились всадники Артура.

— Мой лорд не сдался, — ответил он, — поэтому и я не могу. Но при этом, — он возвысил голос, — освобождаю от клятвы моих людей.

— Я тоже, — эхом прокричал я.

Уверен, что некоторые хотели бы преклонить меч, но устыдились остальных своих товарищей, которые с рычанием еще плотнее сомкнули ряды. Принц Кунеглас подождал несколько секунд, затем вытащил из мешочка на поясе два тонких золотых торквеса.

— Приветствую твою смелость, лорд Саграмор. Приветствую и тебя, храбрый лорд Дерфель.

Он кинул извивающиеся золотые цепи к нашим ногам. Я поднял один из торквесов и надел его на шею.

— И еще одно дело, Дерфель Кадарн, — улыбнулся мне Кунеглас.

— Слушаю, лорд принц.

— Моя сестра попросила, чтобы я приветствовал тебя. Что и исполняю.

Душа моя, уже померкшая в ожидании смерти, радостно воспрянула.

— Передай ей и мое приветствие, лорд принц, — ответил я, — и скажи, что я буду всегда ждать с ней встречи в Ином мире.

Мысль о том, что не увидеть мне Кайнвин в этом мире, омрачила мою радость, и я готов был разрыдаться.

Кунеглас заметил печаль в моих глазах.

— Тебе не надо умирать, лорд Дерфель, — мягко проговорил он. — Я же предлагаю тебе жизнь и буду твоим поручителем. Предлагаю и свою дружбу, если ты примешь ее.

— Почту за великую честь, лорд принц, — сказал я. — Но пока сражается мой лорд, буду биться и я.

Саграмор снова натянул свой шлем, поморщившись от соприкосновения железа с раной на голове.

— Благодарю тебя, лорд принц, — сказал он Кунегласу, — и выбираю бой.

Кунеглас резко повернул лошадь. Я оглядел свой меч с выщербленным и покрытым засыхающей пленкой крови клинком, затем окинул взглядом наших уцелевших товарищей.

— Если мы и не победили, — тихо сказал я, — то хотя бы задержали армию Горфиддида на ее пути в Думнонию. А может быть, и вовсе остановили его! Кто захочет еще раз сразиться с такими людьми, как вы?

— Ирландские Черные Щиты, — прорычал Саграмор и кивнул в сторону защищенного заклинанием Нимуэ склона холма.

Позади утыканных черепами шестов скапливались воины с круглыми черными щитами и длинными хищными ирландскими копьями. Это был военный отряд с холма Коэла, знаменитые Черные Щиты Энгуса Макайрема, который явился на кровавый пир.

* * *

Артур все еще сражался. Он превратил треть вражеской армии в кровавое месиво, но не сломил ее. Вновь и вновь кидался он в атаку на непроницаемую стену щитов, и все же ни одна, пусть самая могучая, лошадь не могла бы прорваться сквозь плотно сдвинутые щиты, оскалившиеся железными зубьями копий. Даже Лламрей это не удавалось. Единственное, что еще осталось, думал я, это воткнуть глубоко в землю окровавленный клинок Экскалибура в надежде разбудить бога Гофаннона и вызвать его на помощь из темнейшей бездны Иного мира.

Но бог не явился из-под земли, и не подоспел ни один человек из Магниса. Позже мы узнали, что все же небольшой отряд спешил нам на помощь, но прибыли они слишком поздно.

А на холме недвижно стояло повисское ополчение. Люди все еще не решались переступить невидимую линию защитного заклинания. Но сотня ирландских воинов уже двинулась на юг, в обход, намереваясь миновать страшный призрачный заслон. Через полчаса, прикинул я, ирландские Черные Щиты присоединятся к Кунегласу, и тогда положение наше станет безнадежным.

— Бросайся в реку! — крикнул я Нимуэ. — Ты ведь умеешь плавать?

Она повернула ко мне ладонь со шрамом.

— Если ты умрешь здесь, Дерфель, — спокойно сказала она, — то и я умру с тобой.

— Ты должна...

— Попридержи язык, — резко оборвала она и, встав на цыпочки, вдруг поцеловала меня в губы. — Прежде чем умрешь, убей Гундлеуса.

Один из наших копьеносцев затянул Песнь Смерти Верлинна, и все один за другим подхватили медленную печальную мелодию. Каван в почерневшем от крови плаще ожесточенно молотил камнем по углублению в наконечнике копья, стараясь покрепче насадить его на древко.

— Никогда не думал дожить до такого, — сказал я.

— И я, лорд, — буркнул он, на мгновение отрываясь от работы. Овечий хвост, украшавший его помятый шлем, набух от крови, проступала кровь и сквозь тряпицу на левой руке.

— Всегда думал, что я удачлив, — проговорил я. — Впрочем, наверное, каждому так кажется.

— Не каждый человек, лорд, так считает, но уж лучшие полководцы наверняка.

Я благодарно улыбнулся.

— Мне бы хотелось увидеть, как явью станет мечта Артура, — сказал я.

— Коли это случится, — проворчал Каван, — для нас, воинов, не останется никакой работы. Превратимся в чиновников и крестьян. Нет уж, пусть все остается как есть. Последний короткий бой, а потом долгое путешествие в Иной мир. Мы там будем неплохо жить, лорд. Толстушки, сражения, хороший хмельной мед, золото без счету. И так вечно.

— Буду рад встретиться там с тобой, — сказал я, но на самом деле радости не испытывал.

Мне еще не хотелось отправляться в Иной мир, во всяком случае до тех пор, пока в этом мире оставалась Кайнвин. Я прижал нагрудную пластину, чтобы снова почувствовать спрятанную под одеждой маленькую брошь, и подумал, что уже никогда не придется мне испытать безумие любви. Я произнес ее имя вслух, чем озадачил Кавана. Да, я умру, так и не дотронувшись до руки возлюбленной, не увидев ее лица.

Но вскоре ирландские Черные Щиты заставили меня забыть о Кайнвин. Они не стали обходить защитный частокол, а рискнули и двинулись напрямик. Смелость их объяснялась просто. На холме появился друид, который мог провести людей через невидимую линию духов. Нимуэ подошла и встала рядом со мной. Она устремила взгляд на вершину холма, где, вышагивая на длинных ногах, спускалась по крутому склону высокая фигура в белом одеянии. Ирландцы тянулись за своим друидом, а следом за черными щитами и длинными копьями двигалось повисское ополчение, пестревшее луками, мотыгами, топорами, кольями, вилами и даже палками.

Наша песня оборвалась. Мои люди сжали древки копий и коснулись друг друга краями щитов, выстраивая сплошную боевую линию. Уже готовый атаковать противник медлил, поджидая спускавшееся с холма подкрепление и разглядывая друида, который вел ирландцев вниз, в долину. Иорвет и Танабурс кинулись встречать его, но высокий друид взмахнул длинным посохом, отстраняя их со своего пути, а затем быстрым движением откинул капюшон, и мы увидели заплетенную в косы седую бороду и свободно развевающиеся пряди волос. Это был Мерлин!

Нимуэ радостно закричала и побежала навстречу Мерлину. Вражеские ряды раздвинулись, пропуская ее и старика друида. Даже на поле боя любой друид мог пройти там, где хотел, а этот был самым знаменитым и могущественным на земле. Мерлин раскинул руки, принимая в свои объятия плачущую Нимуэ. Она, счастливая оттого, что наконец нашла своего наставника, обхватила его тонкими белыми руками. Волна радости захлестнула и меня.

Мерлин направился к нам, положив руку на плечо Нимуэ. Горфиддид, увидев друида, галопом поскакал в нашу сторону. Мерлин поднял посох, приветствуя короля, но даже не посмотрел на него. Ирландский военный отряд застыл у подножия холма, не нарушая, однако, мрачной черной стены щитов.

Мерлин двинулся ко мне. Как и в тот день, когда он спас мою жизнь в Кар Свосе, друид источал холодное величие. На его темном лице не было улыбки, в глубоком пронизывающем взгляде — ни намека на радость, а только такой свирепый гнев, что я непроизвольно опустился на колени и склонил голову, когда он приблизился вплотную. Саграмор сделал то же, а через несколько секунд уже весь наш отряд стоял перед друидом на коленях.

Концом своего черного посоха Мерлин коснулся сначала плеча Саграмора, затем и моего.

— Встаньте, — проговорил он тихим твердым голосом, а потом повернулся к нашим врагам.

Убрав руку с плеча Нимуэ, друид обеими руками поднял тяжелый посох над головой. Он долго и неотрывно глядел на армию Горфиддида, затем медленно опустил посох, и такая властная сила исходила от этого продолговатого древнего гневного лица, и такая угроза таилась в замедленном уверенном жесте, что и враги пали перед ним на колени. Остались стоять только два друида, да несколько всадников продолжали недвижно сидеть в своих седлах.

— Семь лет, — звучно проговорил Мерлин, и голос его разнесся по долине так далеко, что даже Артур и его люди могли слышать его, — семь лет я искал Знание Британии. Я искал силу наших предков, которую мы потеряли, когда пришли римляне. Я искал те великие Сокровища, которые восстановят эту землю, и она будет по праву принадлежать богам, создавшим нас. И тогда боги вернутся, чтобы помочь нам. — Он говорил медленно и просто, чтобы каждый человек мог услышать и понять. — Теперь, — продолжал Мерлин, — мне нужна помощь. Мне нужны люди с мечами, люди с копьями, люди с бесстрашными сердцами, готовые отправиться со мной в гиблые места, чтобы отыскать последнее Сокровище Британии. Я ищу Котел Клиддно Эйддина. Котел — наша сила, наша утерянная сила, наша последняя надежда воссоздать Британию, сделать ее островом богов. Я вам ничего не обещаю, кроме лишений. Я не дам вам никакой награды, кроме смерти. Я не смогу накормить вас ничем, кроме горечи. Я сумею напоить вас лишь желчью. Но в обмен попрошу ваши мечи и ваши жизни. Кто пойдет со мной искать Котел?

Вопрос его был внезапен. Мы ожидали, что он будет говорить о потоках крови, которые превратили зеленую долину в красную реку, но Мерлин ни словом не обмолвился о битве, будто и не заметил враждующих армий, будто не он только что шагал сквозь ряды вооруженных и окровавленных людей.

— Кто? — с напором повторил он.

— Лорд Мерлин! — закричал Горфиддид, прежде чем кто-либо успел ответить. Вражеский король пустил свою лошадь между стоявшими на коленях копьеносцами. — Лорд Мерлин!

Голос его звучал гневно, а глаза ожесточенно сузились.

— Горфиддид? — произнес Мерлин, как будто только что заметив короля.

— Не мог бы ты отложить поиск Котла на часок? — ехидно спросил Горфиддид.

— Мог бы отложить и на год, Горфиддид ап Кадвелл. Мог бы отложить и на пять лет. Мог бы отложить навсегда, но сделать этого не могу.

Горфиддид направил лошадь в центр свободной площадки между двумя стенами щитов. Он видел, что неминуемая великая победа ускользает от него, а почти завоеванный трон верховного короля колеблется по милости друида, поэтому Горфиддид резко развернул лошадь к рядам своих воинов, раздвинул защечные пластины крылатого шлема и возвысил голос.

— Настанет еще время отдавать свои копья на поиск Котла! — прокричал он. — Но только после того, как вы накажете любовника шлюхи и погрузите копья в души его людей. Вы дали клятву, которую обязаны исполнить, и я не позволю ни одному человеку, даже благословенному лорду Мерлину, помешать тому, что должно свершиться. Не может быть никакого мира, никакого Котла, пока жив любовник шлюхи! — Он повернул голову и уставился на друида. — Ты хочешь спасти любовника шлюхи своим словом?

— Мне безразлично, Горфиддид ап Кадвелл, — спокойно сказал Мерлин, — что случится с армией Артура и твоей. Пусть даже земля разверзнется и поглотит вас всех.

— Тогда мы будем драться, — закричал Горфиддид и выхватил меч из ножен. — Эти люди, — указал он в нашу сторону, — ваши. Их жены и дочери станут вашими шлюхами. Вы дрались за это насмерть, неужто теперь позволите им уйти? Котел не уйдет от вас, но ваша победа исчезнет, если мы не докончим того, ради чего пришли сюда. Мы сражаемся!

Тишина тянулась не дольше одного удара сердца. Затем люди Горфиддида поднялись с колен и начали бить древками копий по щитам. Горфиддид надменно глянул на Мерлина, хлестнул лошадь и рванулся в гущу рядов своих вопивших воинов.

Мерлин обернулся к Саграмору и ко мне.

— Ирландские Черные Щиты, — как бы между прочим бросил он, — на вашей стороне. Я говорил с ними. Они нападут на людей Горфиддида. Вас ждет великая победа. Пусть боги дадут вам силы.

Он опять повернулся, положил руку на плечо Нимуэ и двинулся в обратный путь сквозь вражеские ряды, которые расступались, давая ему дорогу.

— Это была ловкая попытка! — прокричал Гундлеус Мерлину.

Король Повиса чувствовал себя на пороге скорой удачи, и головокружительная близость победы наполняла его уверенностью, что он может проявить безнаказанное неуважение к друиду. Но Мерлин словно и не заметил оскорбления и удалился в сопровождении Иорвета и Танабурса.

Исса подал мне шлем Артура. Я натянул его на голову, порадовавшись этой малой защите в последний миг перед боем.

Враг перестроился, образовав стену щитов. Оскорбительные выкрики почти прекратились, все угрюмо настраивались на кровавую резню, которая должна была вот-вот свершиться на берегу реки. Горфиддид в первый раз за весь день спешился и занял свое место в сплоченных рядах войска. У него не было щита, но он, смело выпрямившись, стоял среди сверкающих копий в самом центре защитной стены. Подняв меч, он несколько мгновений держал его неподвижно над головой, затем резко опустил.

Враг ринулся в атаку.

Мы выставили щиты с обнаженными мечами между ними. И две стены столкнулись с ужасающим грохотом. Горфиддид пытался просунуть свой меч поверх щита Артура, но я парировал удар и сам рубанул Хьюэлбейном. Клинок отскочил от его шлема, отрубив крыло орла. И тут же мы были притиснуты один к другому напиравшими сзади людьми.

— Давите их! — прокричал Горфиддид и плюнул в меня. — Твой любовник шлюхи, — рычал он, перекрывая шум битвы, — прячется, пока ты сражаешься за него!

— Она не шлюха, лорд король, — ответил я и попытался высвободить Хьюэлбейн, чтобы ударить его, но меч застрял между телами и щитами окружавших нас бойцов.

— Она получила от меня много золота, — прохрипел Горфиддид, — а я не плачу женщинам, чьи ноги не разведены.

Разъяренный, я сделал выпад, желая поразить Горфиддида, но меч лишь скользнул по краю доспехов. Король расхохотался, снова плюнул в меня и быстро оглянулся, услышав ужасающий боевой клич.

Это началась атака ирландцев. Черные Щиты Энгуса Макайрема, кидаясь в бой, всегда издавали пронзительный улюлюкающий вопль, словно предвкушая почти нечеловеческое удовольствие от предстоящей резни. И Горфиддид, предполагая, что Черные Щиты идут ему на помощь, воинственным жестом кинул на нашу крошечную стену щитов всю мощь своей армии. Несколько секунд люди из Повиса и Силурии напирали, ожидая подмоги от ирландцев, но вдруг из их задних рядов раздались короткие крики и протяжные стоны. Длинные черные копья ирландцев с легкостью протыкали тела, как бурдюки с водой. Не защищенные со спины люди Горфиддид а валились один за другим.

Я увидел, как перекосилось от испуга и ярости лицо Горфиддида.

— Сдавайся, лорд король! — крикнул я, но его телохранители выступили вперед и принялись наотмашь рубить мечами, со свистом рассекая воздух.

Мне пришлось отчаянно защищаться, и было уже не до короля. Горфиддид исчез. Впрочем, Исса утверждал, что он был ранен. Галахад, стоя рядом со мной, отражал и сам наносил удары. И вдруг враги, как по волшебству, ослабили натиск, а потом и побежали. Наши люди, смешавшись с Черными Щитами, кинулись их преследовать. Мы гнали воинов Повиса и Силурии, как стадо овец, к тому месту, где поджидали их всадники Артура. Я искал Гундлеуса и мельком заметил его, окровавленного, заляпанного грязью, в толпе убегавших и тут же потерял из виду.

Много смертей видела долина в тот день, но сейчас здесь происходила настоящая резня. Артур попытался остановить кровавое пиршество, но ничто уже не могло противостоять выплеснувшейся наружу безудержной дикости. Его всадники носились в гуще обезумевшей толпы, как мстившие боги, а мы преследовали и рубили метавшихся и уже не помышлявших о защите врагов. Многие из них успели добежать до реки и пытались переправиться вброд, но остальные укрылись в деревне, где сумели снова выстроить стену щитов. Теперь уже наши осажденные враги оказались в окружении. Зловещий вечерний свет разлился по долине, последние солнечные лучи желтили верхушки деревьев. Кончался долгий кровавый день. Мы тяжело дышали, клинки наших мечей и наконечники копий были густо покрыты засыхавшей кровью.

Артур с мечом, таким же окровавленным, как и мой, устало соскользнул со спины Лламрей. Черная кобыла была белой от пены, ее бледные глаза широко раскрылись, а сам Артур казался обессиленным этим жутким сражением. Прорываясь к нам, он, по словам его товарищей, сражался как человек, в которого вселились боги. Но сейчас он как бы и не чувствовал себя победителем и, обнимая меня и Саграмора, с горечью произнес:

— Я обманул твои ожидания, Дерфель.

— Ты ошибаешься, лорд, мы выиграли.

И я указал мечом на горстку людей Горфиддида, которые сгрудились под знаменем с орлом вокруг их пойманного в ловушку короля. Здесь виднелось и поникшее знамя с изображением лисы Гундлеуса. Но ни одного из двух королей мне разглядеть не удалось.

— И все же я обманул ваши ожидания, — не успокаивался Артур. — Я не смог пробиться вовремя. Их было слишком много.

Эта неудача не давала ему покоя, потому что он знал, как близки мы были к поражению. Не имея сил пробиться сквозь плотную стену вражеских воинов, Артур вынужден был с отчаянием наблюдать, как нас безжалостно уничтожали. Помог не он, а ирландцы. И все же он был не прав. Победа принадлежала ему, потому что Артур, единственный в Думнонии и Гвенте, решился дать бой. Да, все пошло не так, как он задумал. Тевдрик не пришел на помощь, а тяжелые военные лошади Артура завязли в неколебимой стене щитов Гундлеуса. Но смелость и напор всадников Артура все же решили исход битвы в нашу пользу. Конечно, вмешался и Мерлин, но его целью вовсе не была наша победа. К победе стремился именно Артур. Пусть он обвинял себя, считая такую победу неудачей. Но это был Лугг Вейл, та победа, которая сделала его подлинным правителем Британии, победа, воспетая поэтами. Она сотворила Артура — песенного героя, на которого в эти темные годы молились. Его, которого возвеличила наша кровавая битва.

Сегодня уже забыли, сколь трудной и зыбкой была победа, но история сглаживает неудачи победителей, делая их великими героями, а тогда власть Артура вовсе не была такой прочной и несомненной. Он правил Думнонией благодаря смерти Овейна и поддержке Бедвина, но с каждым годом появлялось все больше и больше претендентов на властвование страной, мечтавших удалить Артура. У Горфиддида были сторонники в Думнонии, и, да простит меня Господь, о поражении Артура молились многие христиане. Артура вынудили воевать, он должен был добыть победу или потерять все и выиграл.

Артур подошел к Тристану и обнял его, потом приветствовал Энгуса Макайрема, ирландского короля Деметии, чьи воины решили исход битвы. Артур, как всегда, опустился перед королем на колени, но Энгус поднял его и заключил в медвежьи объятия. Я отошел и окинул взглядом долину. Все вокруг было завалено мертвыми телами, умиравшими лошадьми, исковерканными щитами, сломанными копьями. Пахло кровью. Кричали раненые. Никогда в жизни я не чувствовал себя таким усталым. Оборванцы из ополчения Горфиддида прокрались на поле битвы и принялись грабить убитых и раненых, и я послал Кавана с копьеносцами отогнать негодяев. Черная туча воронов тянулась через реку, первые птицы уже рвали жадными клювами внутренности мертвецов. Хижины, которые мы подожгли утром, все еще дымились. Неожиданно предо мной возник образ Кайнвин, и посреди всего этого ужаса душа моя возликовала, вознеслась к небу, будто обрела невесомые белые крылья.

Я обернулся и увидел, как обнимаются Артур и Мерлин. Артур, казалось, расслабился и обмяк в объятиях друида, но Мерлин твердой рукой поддержал его и похлопал по спине. И они вдвоем направились в сторону вражеской стены щитов.

Навстречу им вышли Иорвет и Кунеглас. Принц был с копьем, но без щита. Экскалибур Артура покоился в ножнах. Опередив Мерлина, он приблизился к Кунегласу, пал на колени и склонил голову.

— Лорд принц... — начал он.

— Мой отец умирает, — не дал ему договорить Кунеглас. — Удар копья в спину сразил его.

Казалось, он обвинял Артура в коварстве, но ведь каждому известно, что бегущие люди часто умирают от ударов в спину.

Артур стоял на одном колене. В первое мгновение он словно бы не знал, что ответить Кунегласу, но потом поднял на него спокойный взгляд.

— Можно мне увидеть короля? — спросил он. — Я обидел твой дом, принц, оскорбил вашу честь и, хотя никому не желал зла, готов просить прощения у твоего отца.

Теперь настала очередь Кунегласа смутиться. Он поколебался, потом пожал плечами и указал на свою стену щитов. Артур поднялся и бок о бок с принцем двинулся к умиравшему королю Горфиддиду.

Я хотел остеречь Артура от опрометчивого шага, но прежде чем успел крикнуть, моего лорда уже поглотила темная гуща врагов. Я пытался представить разговор Горфиддида с Артуром и понимал, что поверженный король выплюнет ему в лицо те самые оскорбления, которые бросал мне. Горфиддид был не из тех, кто хотя бы на смертном одре прощает своих врагов. Он не упустит последнего удовольствия уязвить Артура. Саграмор соглашался со мной, и мы оба с болью и мукой наблюдали, как Артур вышел из вражеского окружения с таким же темным и мрачным лицом, как зев Пещеры Круахана. Саграмор шагнул ему навстречу.

— Он врал, лорд, — тихо произнес нумидиец. — Он всегда врал.

— Знаю, что он врал, — ответил Артур, и лицо его перекосилось. — Но даже ложь иногда трудно слушать и невозможно забыть. — Вдруг гнев захлестнул его, он выхватил Экскалибур и с дикой яростью вперился в ряды окруженных врагов. — Кто-нибудь желает драться, защищая ложь своего короля? — прокричал он и принялся вышагивать взад и вперед вдоль шеренги. — Есть среди вас такой смельчак? Всего лишь один, с чьей смертью умрет и эта ложь? Или я прокляну душу вашего короля и он будет вечно блуждать в бесконечной тьме! Выходите и деритесь! — Он в бешенстве начал молотить Экскалибуром по выставленным щитам. — Деритесь! Трусы! — Его ярость была ужасной. — Именем богов, — кричал он, — провозглашаю вашего короля вруном, ублюдком, существом без чести!

Он плевал в них, неистовствовал, а потом судорожно стал расстегивать ремни нагрудной пластины. Ему удалось содрать пряжки на плечах, но разорвать прочные завязки на талии не получалось, и кожаная защитная пластина нелепо повисла впереди, будто фартук кузнеца.

— Я дерусь без доспехов! Без щита! Выходите и сражайтесь со мной! Докажите, что ваш ублюдочный король, торговец шлюхами, говорит правду! Никто не готов? — Ярость владела им, туманила разум. Из него, казалось, выплескивался гнев богов, и мир готов был сжаться от страха. Он снова плюнул. — Вы — жалкие шлюхи!

Из глубины вражеских рядов выдвинулся Кунеглас. Артур воспрянул.

— Ты, щенок? — Он устремил острие Экскалибура на Кунегласа. — Ты будешь драться за эту мерзкую кучу подыхающей грязи?

Кунеглас, как и все вокруг, был явно ошеломлен этой неудержимой яростью, но из стены щитов он вышел безоружным и в трех шагах от Артура опустился на колени.

— Мы в твоей милости, Артур, — проговорил он.

Артур замер. Тело его было напряжено, вся тяжесть сражения и только что пережитой ярости кипели внутри этого человека, и на какую-то долю секунды я испугался, что вот-вот засвистит Экскалибур и покатится срубленная голова Кунегласа. Принц посмотрел на Артура.

— Теперь я король Повиса, лорд Артур, но отдаюсь на твою милость.

Артур закрыл глаза и слепым движением сунул Экскалибур в ножны. Отвернувшись от Кунегласа, он открыл глаза, медленно обвел взглядом ряды своих копьеносцев, и я увидел, что безумие покинуло его. Гнев все еще сотрясал Артура, но ему удалось взять себя в руки, и уже спокойным голосом он попросил Кунегласа встать. Затем Артур призвал своих знаменосцев, и слова его зазвучали под величавой сенью дракона и медведя.

— Вот мои условия, — сказал он, в тишине голос его донесся до каждого. — Я требую голову короля Гундлеуса. Он слишком долго носит ее, а убийца матери моего короля должен быть отдан правосудию. Получив это, я прошу только о мире между королем Кунегласом, моим королем и королем Гевдриком. Я желаю мира между всеми бриттами.

Ответом ему была оглушительная тишина. Артур стоял на этом усеянном трупами поле победителем. Его воины убили вражеского короля и пленили наследника Повиса, и он имел право потребовать королевский выкуп за жизнь Кунегласа. Но Артур ничего, кроме мира, не просил.

Кунеглас нахмурился.

— А как же мой трон? — выдавил он.

— Твой трон принадлежит тебе, лорд король, — просто сказал Артур. — Чьим же еще он может быть? Прими мои условия, лорд король, — и ты свободен. Займи свой трон по праву.

— А трон Гундлеуса? — не унимался Кунеглас, полагая, что Артур намерен взять себе Силурию.

— Он ни твой, ни мой, — твердо проговорил Артур. — Мы вместе выберем того, кто достоин согревать его. Как только Гундлеус умрет, — зловеще добавил победитель. — Где он?

Кунеглас указал в сторону деревни.

— В одном из строений, лорд.

Артур обратился к поверженным копьеносцам Повиса.

— Эта война не должна была начаться! — прокричал он. — Она велась по моей вине, я признаю это и заплачу не золотом, а своей жизнью. Принцесса Кайнвин может требовать от меня любую плату. Но теперь я прошу только одного — будем союзниками! Каждый день являются все новые орды саксов, чтобы захватывать нашу землю, уводить наших женщин. Мы должны сражаться против них, а не биться друг с другом. Я прошу вашей дружбы и в знак моей искренности оставляю вам ваши земли, ваше оружие и ваше золото. Это ни моя победа, ни ваше поражение. — Он обвел рукой дымящееся пространство долины. — Это мир. Я прошу мира и только одну жизнь. Жизнь Гундлеуса. — Он повернулся к Кунегласу и понизил голос: — Жду твоего решения, лорд король.

Друид Иорвет подскочил к Кунегласу, и они стали о чем-то оживленно переговариваться. Никто, казалось, не поверил миролюбивой речи Артура, потому что обычно победившие полководцы не были столь великодушны. Выигравшие битву требовали выкупа, золота, земли, рабов. Артур не требовал ничего. Он просил только дружбы.

— А как же Гвент? — спросил Кунеглас. — Чего захочет Тевдрик?

Артур изобразил человека, внимательно озирающего долину.

— Я не вижу ни одного посланца Гвента. Ни единого воина, лорд король. Если человек не принимал участия в битве, он не может принимать участие и в соглашении после нее. Но я готов подтвердить тебе, лорд король, что Гвент страстно желает мира. Король Тевдрик не станет просить ничего, кроме твоей дружбы и дружбы моего короля. Дружбы, которую мы оба обязуемся не нарушать.

— И я смогу свободно уйти, если торжественно поклянусь в этом? — недоверчиво спросил Кунеглас.

— Когда пожелаешь, лорд король, хотя я попрошу твоего разрешения прибыть к вам в Кар Свое для дальнейших переговоров.

— И мои люди могут уйти? — все еще не верил до конца Кунеглас.

— Со своим оружием, своим золотом, своими жизнями и с моей дружбой, — ответил Артур.

Он и в самом деле считал, что эта битва — последняя, в которой бритты сражались между собой. Однако, заметил я, он очень умело и осторожно избегал упоминания о Ратэ. Это могло и подождать.

Кунегласу предложение Артура все еще казалось слишком прекрасным, чтобы быть правдой. Но вдруг, вспомнив, вероятно, свою былую дружбу с Артуром, он улыбнулся.

— Ты получишь мир, лорд Артур.

— На одном последнем условии, — неожиданно резко, но так, чтобы слышали его только стоявшие рядом, произнес Артур. Кунеглас обеспокоенно ждал. — Подтверди мне, лорд король, — сказал Артур, — клятвенно и своей честью, что перед смертью твой отец лгал мне.

Мир зависел от ответа Кунегласа. Он побелел и отшатнулся, словно раненый зверь. Затем заговорил:

— Моего отца никогда не заботила правда, лорд Артур, ему были важны лишь те слова, которые помогали достичь цели. Мой отец был лгуном, клянусь.

— Тогда у нас мир! — воскликнул Артур.

Только единожды я видел его более счастливым, чем в то мгновение. Это было тогда, когда он женился на Гвиневере. Но сейчас, окутанный чадом и дымом только что выигранной битвы, он выглядел почти таким же радостным, как на той цветочной поляне у реки. Он получил то, чего так страстно желал, — мир.

* * *

На север и на юг, в Кар Свое и в Дурноварию, в Магнис и Силурию — во все стороны полетели вестники. Лугг Вей л пропах кровью и дымом. Многие раненые умирали там, где их сразил меч или копье. Всю ночь слышались жалобные стоны умиравших, а живые жались к кострам и толковали о волках, кравшихся с холмов на ужасное пиршество.

Артур выглядел немного смущенным грандиозной победой. Теперь он, боясь даже себе признаться, превратился в правителя всей южной Британии, ибо не нашлось никого, кто посмел бы выступить против его пусть потрепанной в ужасной битве, но все еще грозной армии. Заботы одолевали его. Надо было переговорить с Тевдриком, послать копьеносцев на границу с саксами, и отчаянно хотелось поскорей донести добрую весть до Гвиневеры. И все это время его окружали просители, клянчившие благосклонности, земель, золота, чинов. Кроме того, Мерлин напоминал ему о Котле, Кунеглас толковал о саксах Эллы, а сам Артур стремился поговорить о Ланселоте и Кайнвин, в то время как Энгус Макайрем требовал своей доли — земель, женщин, золота и рабов из Силурии.

Я просил этой ночью только об одном, и Артур исполнил мое желание.

Он отдал мне Гундлеуса.

Король Силурии укрылся в маленьком приделе большого храма, построенного римлянами. Храм был возведен из камня, и, кроме грубого отверстия над фронтоном для выхода дыма да единственной двери, ведущей во двор конюшни, в нем не было ни одной даже малейшей щели или окошка. Гундлеус попытался ускакать, но его лошадь сразил один из всадников Артура, и теперь, забившись в каменный склеп, словно крыса в нору, король ожидал своей участи. Горстка верных ему силурских копьеносцев охраняла вход в храм, но и они убежали, как только из темноты возникли мои воины.

Только Танабурс еще стоял на страже освещенного пламенем костра храма, он сотворил небольшую призрачную преграду, воткнув две только что отрубленные головы на торчавшие по обе стороны двери шесты. Как только в полутьме засверкали наконечники наших копий, друид поднял посох, увенчанный полумесяцем, и принялся выкрикивать проклятия. Он призывал богов на наши души, и вдруг вопли его оборвались.

Друид онемел, когда услыхал, как Хьюэлбейн с угрожающим царапаньем выдвигается из ножен. При этом звуке он стал вглядываться во тьму и, когда в приближающихся фигурах узнал меня и Нимуэ, заверещал как заяц, попавший в когти дикой кошки. Он знал, что я имею право завладеть его душой, и трусливо юркнул в двери храма. Нимуэ ногой презрительно отбросила шесты с отрубленными головами и вошла вместе со мной внутрь. Она держала обеими руками меч. Мои люди остались ждать снаружи.

Храм когда-то был посвящен некоему римскому богу, но теперь здесь обитали боги бриттов, во имя которых и были сложены у стен горы черепов. Темные провалы мертвых глазниц слепо глядели на два костра, освещавших высокий узкий зал, посреди которого Танабурс сотворил защитный круг из желтых костей. Теперь он стоял в этом кругу, распевая заклинания. Позади него, на фоне дальней стены, в глубине низкого, закапанного почерневшей кровью алтаря стоял с обнаженным мечом Гундлеус.

Танабурс в вышитом одеянии, заляпанном грязью и кровью, выпрямился во весь рост и, потрясая посохом, швырял мне в лицо проклятия. Он проклинал меня водой и огнем, землей и воздухом, камнем и плотью, росой и лунным светом, жизнью и смертью, но ни одно из заклятий не могло преградить мне путь. Я медленно приближался к нему, сопровождаемый Нимуэ, облаченной в когда-то белое, а теперь посеревшее от пыли платье. Танабурс выплюнул последнее проклятие и остервенело сунул посох мне прямо в лицо.

— Твоя мать жива, сакс! — завопил он. — Твоя мать жива, и ее жизнь принадлежит мне. Ты слышишь меня, сакс? — Древнее его лицо, освещенное языками пламени от двух костров, было искривлено зловещей улыбкой, а глаза, в которых играли огненные блики, казались красными и дикими. — Ты слышишь меня? — опять крикнул он. — Душа твоей матери принадлежит мне! Я спаривался с ней, чтобы завладеть ее душой! Мы становились двуспинным зверем, и я пускал ей кровь, чтобы присвоить ее душу. Дотронься до меня, сакс, и душа твоей матери отправится к огнедышащим драконам. Ее раздавит земля, она сгорит в воздухе, захлебнется водой и навсегда будет проклята болью. И не только ее душа, сакс, но и душа каждого живого существа, исторгнутого чреслами этой женщины! Я вылил ее кровь на землю, сакс, и вложил свою силу ей в живот. — Он жутко захохотал и поднял посох к почерневшим балкам потолка. — Дотронься до меня, сакс, и проклятие отнимет у нее жизнь, а вместе с ее жизнью и твою. — Он опустил посох и вновь устремил его острие в меня. — Но стоит тебе отпустить меня, ты и она будете жить.

Я остановился. Черепа не сливались в единый круг заклятия, и все равно от них исходила неведомая пугающая сила. Я ощущал эту отторгающую меня силу, будто чьи-то невидимые крылья взмахами отгоняли меня прочь. Никак не решался я переступить линию круга черепов, ступить во владения богов, разрушить то, чего не в силах был вообразить и понять. Танабурс почувствовал мою неуверенность и торжествующе улыбнулся.

— Твоя мать принадлежит мне, сакс, — уже успокоенно промурлыкал он. — Ее душа, кровь и тело — мои, и это делает и тебя моим, потому что ты был рожден из крови и боли моего тела. — Он взмахнул посохом и рогом полумесяца коснулся моей груди. — Отвести тебя к ней, сакс? Она знает, что ты жив, и лишь два дня пути разделяют вас. — Он зло усмехнулся. — Ты принадлежишь мне, — снова завопил он, — весь мой! Я твоя мать и твой отец, твоя душа и твоя жизнь. Я стянул заклятием чрево твоей матери, и теперь ты мой сын! Спроси ее! — Он махнул посохом в сторону Нимуэ. — Она знает это заклинание.

Нимуэ не вымолвила ни слова. В то время, когда я замер, вперившись в пылающие глаза друида, она не отрывала мрачного взгляда от Гундлеуса. Я не мог заставить себя перешагнуть линию круга, завороженный потоком проклятий, угроз и заклинаний, но вдруг меня захлестнула волна болезненных воспоминаний о той давней и страшной ночи, будто все это произошло только вчера. Я вспомнил крики матери, во мне зазвучали слова ее обращенной к солдатам мольбы пощадить малолетнего сына. Я вспомнил, как смеялись копьеносцы, жестоко избивая ее древками копий, и передо мной возникла фигура хихикающего друида с зайцами и полумесяцем на платье, и в ушах моих загремели косточки, вплетенные в его волосы. Я вспомнил, как он поднял меня и приласкал, сказав, что этот младенец станет прекрасным подарком богам. Снова я переживал то, что чувствовал и видел тогда. Я звал свою мать, которая ничем не могла мне помочь, а меня несли сквозь две линии костров, где приплясывали воины и стонали женщины. Как бы со стороны я видел сейчас Танабурса, державшего меня высоко над головой и медленным шагом приближавшегося к краю ямы — черной пропасти, окруженной кострами, пламя которых высвечивало вымазанное кровью острие палки, торчавшей из тьмы ямы. Воспоминания змеями вползали в душу, и вновь и вновь вставали перед моим взором клочья плоти и кожи, свисавшие с палки, корчившиеся в мучительной агонии тела жертв, брошенных в эту яму смерти. И я вспомнил, как в отчаянии взывал к матери, когда Танабурс поднял мое слабое тельце к звездам и приготовился отдать в жертву своим богам.

— К Гофаннону! — прокричал он.

И завопила моя насилуемая солдатами мать, и в смертельном ужасе завизжал я.

— К Ллеуллау! — кричал Танабурс. — К Цернунну, к Таранису, к Суцеллосу, к Белу!

И, произнеся это последнее великое имя, он швырнул меня вниз, на острие роковой палки.

И промахнулся.

Моя мать пронзительно кричала, и я из глубины ямы слышал ее вопли, извиваясь, карабкаясь, перекатываясь через гору черепов Танабурса... и вдруг предсмертные крики матери превратились в заячий визг друида, услышавшего мой суровый возглас:

— К Белу!

Просвистел клинок Хьюэлбейна. Я не промахнулся. Хьюэлбейн рассек Танабурса наискось от плеча до пояса. И так была ожесточена моя душа, что Хьюэлбейн прошел дальше через его тощий живот, вывалив наружу смердящие кишки, и тело друида распалось надвое, как трухлявый пень, и все это время из меня вырывался какой-то невероятный пронзительный детский визг, протяжный вопль ребенка, падающего в яму смерти.

Круг из черепов наполнился кровью, а мои глаза были полны слез, когда я вперил ненавидящий взгляд в короля, который убил ребенка Раллы и мать Мордреда, короля, изнасиловавшего Нимуэ и забравшего у нее глаз. Вспомнив и эту боль, я сжал рукоять Хьюэлбейна обеими руками, стряхнул с клинка ошметки зловонных кишок и перешагнул через тело друида, неся смерть Гундлеусу.

— Он мой! — крикнула мне Нимуэ. Она сорвала повязку с глаза, пустая глазница злобно алела в свете языков пламени. Улыбаясь, она прошла мимо меня. — Ты мой, — почти ласково мяукнула она, — весь мой.

И Гундлеус истошно завопил.

Наверное, в Ином мире услышала этот вопль Норвенна. Теперь она знала, что ее сын, ее малютка, рожденный суровой зимой, все еще остается королем.