Мы шли в Гвент через Кориниум. Здесь до сих пор жила Эйллеанн. Артур не преминул повидать своих сыновей, но с Эйллеанн встретиться не захотел, опасаясь, что слухи об этом дойдут до Гвиневеры. Однако меня послал к ней с подарками. Эйллеанн приняла меня благосклонно, но раздраженно пожала плечами, увидев скромный дар Артура — маленькую серебряную брошь, изображавшую зверя, очень похожего на зайца, только с более короткими задними лапами и ушами. Брошь Артур взял из сокровищ Сэнсама, честно возместив ее стоимость монетами из собственного кошелька.

— Он сожалеет, что ничего лучше не мог тебе послать, — сказал я, — но, увы, нам пришлось отдать саксам все наши драгоценности.

— Было время, — горько возразила она, — когда его подарки шли от любви, а не от чувства вины. — Эйллеанн все еще оставалась поразительной женщиной, хотя волосы ее уже тронула седина, а глаза затуманились смирением. Она вертела в руках странного серебряного зверька. — Как ты думаешь, что это? — спросила она. — Заяц? Кошка?

— Саграмор говорит, что зверь называется кроликом. Он видел их в некой земле Каппадокии.

— Не стоит верить всему, что рассказывает Саграмор, — усмехнулась Эйллеанн, прикалывая брошь к платью. — Драгоценностей у меня не меньше, чем у королевы, — добавила она, ведя меня в небольшой внутренний двор своего римского дома, — но я все еще рабыня.

— Артур не освободил тебя? — удивился я.

— Он опасается, что я тут же отправлюсь назад, в Арморику. Или в Ирландию. И увезу с собой близнецов. — Она пожала плечами. — В тот день, когда мальчики станут совершеннолетними, Артур даст мне свободу. И знаешь, что я сделаю? Останусь здесь.

Мы сели в тени виноградных лоз.

— Ты стал совсем взрослым, — сказала она, наливая мне из плетеной фляги светлое, цвета соломы, вино. — Я слышала, Линет покинула тебя? — как бы невзначай спросила она, протягивая мне наполненный вином рог.

— Скорее мы оба покинули друг друга.

— До меня дошло, что она сейчас жрица Исиды, — насмешливо проговорила Эйллеанн. — О Дурноварии говорят такое, что я боюсь поверить и половине из того, что слышу.

— Например, чему? — спросил я.

— Если ты не знаешь, Дерфель, то лучше тебе и впредь оставаться в неведении. — Она отхлебнула вина и скривилась от его кислоты. — И Артуру тоже. Не любит он плохих новостей, ему подавай только хорошие. Он даже умудряется в своих близнецах находить что-то хорошее.

Мне было странно слышать от матери такие слова о собственных детях.

— Уверен, что они хорошие ребята, — сказал я.

Она посмотрела на меня с насмешкой.

— Мальчики, Дерфель, не стали лучше, а хорошими они никогда не были. Они злятся на своего отца. Им хочется быть принцами, они и ведут себя как принцы. Нет ни одной злой выходки, которая обошлась бы без их участия. А когда я пытаюсь их остановить, они называют меня шлюхой. — Она раскрошила кусочек печенья и кинула горсть крошек воробьям. Потом стала расспрашивать о наших военных делах и неожиданно выпалила: — Ты не можешь взять Амхара и Лохольта с собой? Может быть, из них получатся неплохие солдаты?

— Артур, по-моему, так не думает. Он считает, что они еще малы, — сказал я.

— Он вообще о них не думает. Только деньги посылает. Да вот это. — Она дотронулась до броши. — Христиане в городе поговаривают, что Артур обречен.

— Еще нет, леди.

— Его недооценивают, Дерфель. Люди слышат его речи о справедливости, внимают его добрым словам, но никто, даже ты, не знает, какой огонь пылает внутри его.

— И какой?

— Честолюбие, — просто сказала она. — Его душа как повозка, в которую впряжены две лошади — честолюбие и совесть, и каждая тянет в свою сторону. Но он сильный и умный, Дерфель. — Она печально улыбнулась. — Когда ся, что он обречен, когда все мрачно и безнадежно, тут он всех вас и удивит. Я видела такое раньше. Он выиграет, но потом лошадь-совесть потянет назад, и Артур совершит свою обычную ошибку — простит врагов.

— Это плохо?

— Мы, ирландцы, знаем одно: прощенный враг остается врагом, с которым придется сражаться вновь и вновь. Артур верит, что в людях, даже самых худших из них, пусть глубоко, но запрятано добро. Вот почему он никогда не достигнет мира. Да, он жаждет мира, он только и говорит о мире, но его доверчивая душа — причина того, что у него всегда будут враги. Разве что Гвиневера сможет добавить кремня в его размягченную душу. А она может. Ты знаешь, кого она мне напоминает?

— Не знал, что ты с ней встречалась, — поразился я.

— Мало того, я никогда не видела и той, кого она мне напомнила. Зато я кое-что слыхала и очень хорошо знаю Артура. Она похожа на его мать. Такая же сильная и упорная. И Артур сделает для нее все.

— Даже поступившись своей совестью?

Эйллеанн улыбнулась.

— Запомни, Дерфель, есть женщины, которые требуют от мужчины непомерных жертв. Чем больше мужчина платит за ее любовь, тем выше ценит себя женщина. А Гвиневера, подозреваю, дама, которая ценит себя очень высоко. Так и должно быть. Все мы должны ценить себя. — Она вдруг опечалилась и поднялась со скамейки. — Скажи ему о моей любви, Дерфель, — тихо проговорила она, направляясь назад, в дом. — И пожалуйста, попроси взять сыновей на войну.

Но Артур не стал даже толковать об этом.

— Дадим им еще один год, — ответил он, когда мы встретились следующим утром. Накануне он обедал с близнецами и оделил их небольшими подарками, но все заметили, какой неприязнью Амхар и Лохольт отвечали на любовь своего отца. Артур тоже заметил это и был необычно строг и сух. — У детей, рожденных от матери, на которой не женились, — заговорил он после длительного молчания, — разорванные души.

— А твоя душа, лорд? — мягко спросил я.

— Я латаю ее каждое утро, Дерфель, лоскут за лоскутом. — Он вздохнул. — Надо дать время Амхару и Лохольту обрести ясность и спокойствие, но только боги знают, хватит ли у меня души и на них. Через четыре или пять месяцев я снова стану отцом. Если доживу, — мрачно добавил он.

Значит, Линет говорила правду и Гвиневера действительно беременна!

— Счастлив за тебя, лорд, — сказал я, хотя, памятуя слова Линет, не был уверен, что Гвиневера так же счастлива.

— А я счастлив и за Гвиневеру, — радостно рассмеялся Артур, чье мрачное настроение в одно мгновение улетучилось. — Через десять лет Мордред сможет занять свой трон, а мы с Гвиневерой удалимся в какое-нибудь уединенное местечко, чтобы спокойно выращивать скот, пестовать детей и свиней. Вот тогда я буду по-настоящему счастлив! Запрягу Лламрея в крестьянскую телегу, а Экскалибуром стану погонять волов, тянущих плуг.

Я попытался представить Гвиневеру женой сельского жителя, пусть даже очень богатого, и не смог.

Из Кориниума мы направились в Гвент. Переправились через Северн и оказались в самом сердце гвентской земли. Вид у нас был боевой. Артур намеренно ехал с развернутыми знаменами, а всадники были облачены в военные доспехи. Цель такой демонстрации силы была одна — вселить в людей уверенность, которая убывала с каждым днем. Все считали, что победит Горфиддид, и даже в самый разгар сбора урожая все вокруг было угрюмо и пусто. Проходя мимо гумна, мы вместо радостной, в ритме молотильного цепа песни услышали тоскливое Стенание Эссилта. Заметили мы и то, что каждый дом, хижина или вилла выглядели почти пустыми. Все самое ценное было припрятано, зарыто, вывезено. Люди опасались грабежей, которые устроят солдаты Горфиддида.

— Кроты нынче богатеют, — кисло улыбнулся Артур.

Он единственный из всех ехал в своем обычном скромном облачении. Я спросил, почему он не надел запасную кольчугу. Ответ Артура был неожиданным.

— Мои чешуйчатые доспехи у Морфанса, — сказал он.

Морфанс был тем изуродованным воином, который поддержал меня на пиру в день приезда Артура в Кар Кадарн. Это было уже несколько лет тому назад.

— Морфанс? — изумленно переспросил я. — Ты подарил их ему?

— Нет, Дерфель, Морфанс просто нарядился в мои доспехи и всю прошлую неделю изо дня в день маячил на виду у воинов Горфиддида. Они решили, что я все еще там, и, может быть, именно поэтому мы имеем эту небольшую передышку. Во всяком случае, до сих пор не слышно ни о каком нападении.

Я расхохотался при мысли, что под защечными пластинами шлема Артура скрывается уродливое лицо Морфанса. Обман этот наверняка сработал, потому что, когда мы присоединились к королю Тевдрику в римской крепости Магнис, враг, засевший за холмами Повиса, так и не сделал ни одной вылазки.

Тевдрик, облаченный в богатые римские доспехи, выглядел почти стариком. Он ссутулился, волосы его поседели. Услышав о нашем сговоре с Эллой, он недовольно заворчал, но постарался не показывать неодобрения.

— Хорошие новости, — сказал он любезно. — Но, по правде, Горфиддид никогда не нуждался в помощи саксов. У него достаточно и своих сил, чтобы побить нас.

Римская крепость бурлила. Оружейные мастера ковали наконечники копий, а каждый ясень на мили вокруг был ободран на древки. Ежечасно прибывали телеги, груженные плодами полей и садов, а печи булочников раскалились не меньше, чем кузнечные горны. Дым висел над частоколами. И все же, несмотря на убранный урожай, собиравшаяся армия оставалась голодной. Большая часть копьеносцев встала лагерем за стенами города, а некоторые и в нескольких милях отсюда. Одним недоставало хлеба и сухих бобов, другие жаловались на грязную воду, которую мутили те, кто расположился выше по реке. Начались болезни и дезертирство. Трудно было Артуру и Тевдрику управлять такой большой армией.

— Если мы не очень справляемся, — замечал Артур, — то что же происходит у Горфиддида?

— Я бы предпочел его трудности, а не мои, — мрачно пробормотал Тевдрик.

Мои копьеносцы, бывшие все еще под командой Галахада, стояли лагерем в восьми милях к северу от Магниса, где командующий Тевдрика Агрикола наблюдал за холмами на границе между Гвентом и Повисом. Вновь увидев шлемы с развевающимися волчьими хвостами, я ощутил прилив счастья. Хорошо было знать, что есть люди, которых не так-то легко устрашить. Нимуэ отправилась со мной, и мои люди окружили ее, прося дотронуться до наконечников копий, клинков мечей, чтобы придать им силу. Даже христиане, как я заметил, жаждали ее языческого благословения. Она как бы заменяла Мерлина, а то, что она вырвалась с Острова Смерти, делало ее такой же могущественной, как и великий друид. Агрикола принял меня в палатке. Я впервые видел такой прекрасный шатер с высоким центральным шестом, поддерживавшим полотняный полог, сквозь который проникал смягченный солнечный свет, придававший седым волосам Агриколы странный желтоватый оттенок. Сидя за столом в своих римских доспехах, он что-то писал на куске пергамента. Агрикола сдержанно поприветствовал меня, но при этом любезно похвалил моих людей.

— Они храбры. Но враги тоже не трусы, а их гораздо больше, чем нас.

— Сколько их? — спросил я.

Агриколе, казалось, не понравилось мое вмешательство, но теперь я был уже не тот мальчик, каким впервые встретился с военачальником Гвента. Я стал лордом, командиром отряда копьеносцев и имел право знать, с кем могли столкнуться мои люди. Агрикола, смирив себя, хмуро ответил на мой прямой вопрос.

— По донесениям моих разведчиков, — сказал он, — Повис только в своей земле набрал шесть сотен копьеносцев. Гундлеус привел еще две сотни и пятьдесят человек, а может, и больше, из Силурии. Ганваль из Элмета прислал двести воинов, и только боги знают, сколько пришлых людей встало под знамена Горфиддида ради добычи.

Пришлые люди были обычными изгнанниками, грабителями, убийцами и дикарями, которые всегда объявлялись в надежде на богатые трофеи. Им нечего было терять, зато они готовы были брать все и везде. Артур и Тевдрик не терпели в своей армии этого разношерстного сброда, хотя многие лучшие всадники Артура в прошлом как раз и были такими лихими людьми. Воины вроде Саграмора дрались в рядах римских армий, но после вторжения язычников в Италию разлетелись в разные стороны, и Артур сумел сбить этих наемников в крепкий послушный отряд.

— Более того, — продолжал Агрикола, — до нас дошло, что Энгус Макайрем из Деметии привел свой отряд Черных Щитов, человек сто, не меньше. Из других донесений известно, что к Горфиддиду присоединились и люди из Гвинедда.

— Ополченцы? — спросил я.

Агрикола пожал плечами.

— Зато их пять или шесть сотен. Может, и тысяча. Но они не возьмут оружие, пока не будет собран урожай. А нас, после того как прибыл Артур, — он помолчал, — семь сотен копий.

Неудивительно, подумал я, что люди из Гвента и Думнонии прятали свои богатства и желали, чтобы Артур покинул Британию. На нас двигалась орда.

Агрикола встал и снял с шеста свой короткий римский меч, затем приостановился у выхода из палатки и мрачным взглядом обвел дальние холмы, откуда грозил нам враг.

— Люди говорят, что ты друг Мерлина.

— Да, лорд.

— Он прибудет?

— Не знаю, лорд.

Агрикола нахмурился.

— Молюсь, чтобы он явился. Кто-то должен возродить дух надежды в наших воинах. Вечером все командиры созываются в Магнис на военный совет. — Он тяжко вздохнул, будто знал, что совет сулит споры и вражду. — Будь там к закату.

Галахад отправился со мной. Нимуэ осталась с моими людьми, ибо ее присутствие вселяло в них уверенность. Совет открылся молитвой епископа Конрада из Гвента. Он молил своего Бога дать нам силу. Галахад, распростерши руки в молитвенной христианской позе, бормотал вслед за епископом, а язычники ворчали, что мы должны просить у богов не силу, а победу. Среди нас не было друидов, потому что Тевдрик, сам христианин, не пожелал призвать ни одного, а Бализ, старик, провозгласивший Мордреда королем, умер следующей зимой в Беноике. Прав был Агрикола, надеявшийся на прибытие Мерлина, потому что армия без друидов становилась беспомощной перед врагом.

На совет собралось человек сорок — пятьдесят вождей или военачальников. Мы встретились в просторном каменном зале бывших бань Магниса, напомнивших мне церковь Инис Видрина. Король Тевдрик, Артур, Агрикола и сын Тевдрика, наследный принц Меуриг, сидели за столом, установленным на каменном помосте. Юный Меуриг, бледный, тощий паренек, выглядел цыпленком, римские доспехи были ему явно велики. Он был уже достаточно взрослым, чтобы драться наравне с закаленными воинами, но казался слишком нервным и вертлявым для серьезного бойца. Принц постоянно щурился, будто только что вышел на яркий солнечный свет из темной комнаты, и теребил тяжелый золотой крест, висевший у него на шее. Артур, единственный из всех командиров, был в простой крестьянской одежде, словно сельский житель на отдыхе.

Король Тевдрик громогласно сообщил, что саксы отброшены от восточной границы страны. Воины приветствовали его слова гулом и дробным стуком древков копий о каменный пол. Но это были последние радостные крики в ту ночь. Следом за Тевдриком поднялся Агрикола и напрямую выложил все, что знал о вражеской армии. Он не стал перечислять мелкие отряды противника, но даже и без этого было ясно, что армия Горфиддида превосходит нашу вдвое.

— Мы просто должны убивать в два раза быстрее! — выкрикнул Морфанс.

Агрикола не обратил внимания на одинокий возглас, заявив, что урожай соберут через неделю, а значит, к нам присоединятся ополченцы Гвента. Впрочем, никого, казалось, эта новость не обрадовала.

Король Тевдрик предложил ждать Горфиддида под стенами Магниса и здесь дать ему бой.

— Дайте мне неделю, — сказал он, — и я настолько увеличу запасы из нового урожая, что Горфиддид никогда не сможет уморить нас, засевших за стенами города. Будем сражаться здесь, — он простер руки к дверям зала, за которыми притихла ночная тьма улиц, — и их копья застрянут в частоколе валов.

Тевдрик всегда предпочитал осадную войну, с успехом используя крепостные сооружения давно умерших римских строителей. Одобрительными возгласами было встречено и сообщение Тевдрика о том, что Элла, кажется собирается напасть на Ратэ.

— Пусть Горфиддид застрянет здесь, у стен Магниса, — сказал он, — и стоит ему услышать, что Элла заходит ему в тыл, он поспешит убраться назад, на север.

— На Эллу надеяться не стоит, — заговорил Артур.

Он повернулся к Тевдрику и, смущенно улыбаясь, спросил, где копятся силы врага. Ответ он знал и сам, но, как всегда, хотел, чтобы услышали это и все остальные.

Вместо Тевдрика ответил Агрикола.

— Их передовые отряды растянулись между Холмом Козла и Кар Ладом, — сказал он, — а основная армия собирается в Браногениуме. К ним движутся и люди из Кар Своса.

— Значит, их копья повсюду между нами и Браногениумом? — заметил Артур.

— В каждом ущелье, — подтвердил Агрикола, — на вершине каждого холма.

— Сколько людей в Лугг Бейле? — продолжал выспрашивать Артур.

— По крайней мере две сотни их лучших копьеносцев. Они не такие глупцы, лорд, — скривился Агрикола.

Артур встал. На советах он обычно был в ударе и легко умел управлять возбужденной толпой.

— Христианам будет понятнее то, что я сейчас скажу, — начал он льстивым обращением к тем, кто, скорее всего, был настроен против него. — Вообразите христианский крест. Здесь, в Магнисе, мы как бы у основания креста. Ось креста — римская дорога, ведущая из Магниса на север, в Браногениум. А поперечина креста — это холмы, в которые упирается эта дорога. Холм Коэла слева от поперечины, Кар Лад — справа, а Лугг Вейл — в самом центре креста. Там, где идет дорога и течет река, холмы расступаются, открывая широкую долину.

Он вышел из-за стола и уселся на край каменной платформы, чтобы быть ближе к слушателям.

— Я хочу, чтобы вы кое о чем подумали. — Отсветы факелов лизали его удлиненное лицо, зажигались искрами в глазах. — Всем ясно, что эту битву нам не выиграть. Слишком неравны силы. Мы не нападаем, а покорно ждем здесь, пока сам Горфиддид придет и навалится всей силой. Бездействие приносит уныние. Некоторые и вовсе уносят свои копья, отправляясь по домам. Другие расслабляются и болеют. И все мы только и думаем о той огромной армии, что копится в чаше холмов вокруг Браногениума. Мы пытаемся отогнать страшное видение того, как враги с флангов окружают нашу зыбкую линию щитов, как они сжимают нас с трех сторон. Но враг тоже выжидает, скажете вы. Да, и при этом становится сильнее. К ним идут люди из Корновии, из Элмета, из Деметрии, из Гвинедда. Безземельные — в надежде получить землю, бродяги — желая поживиться богатой добычей. Они уверены, что выиграют, они знают, что мы ждем, как мыши, окруженные целой стаей котов.

Он улыбнулся и встал.

— Но мы не мыши. У нас есть еще величайшие воины. Мы еще можем держать копье! — В ответ раздались приветственные крики. — Мы можем раскидать котов! И мы сумеем содрать с них шкуру! Но, — это короткое слово резко оборвало победный гул в зале, — но, — продолжал Артур, — все это случится, если мы не станем сидеть здесь, за стенами Магниса, и ждать, пока на нас нападут. Враг обойдет нас. Наши дома, наши жены, наши дети, наши земли, наши стада и наш урожай станут их добычей, а мы наверняка превратимся в мышей, попавших в ловушку. Мы должны атаковать, и атаковать скорее.

Агрикола подождал, пока утихнут радостные крики думнонийцев.

— И где же мы ударим? — хмыкнул он.

— Там, где они меньше всего ожидают, лорд, в самом защищенном месте. Лугг Вейл. В перекрестие! В самое сердце! — Он поднял руку, требуя тишины. — Долина узкая. Там ни одну стену щитов нельзя обойти с флангов. Дорога переходит вброд через реку на севере долины. Мы поставим людей на западных холмах, чтобы не позволить их лучникам осыпать нас дождем стрел. А как только окажемся в долине, клянусь богами, нас нельзя будет сдвинуть с места.

Агрикола вскочил.

— Да, — согласился он, — мы можем там удержаться, но как пробиться туда? У них две сотни копьеносцев, а может, и больше, но даже сотня воинов сможет удерживать эту долину целый день. К тому времени Горфиддид успеет привести всю свою орду из Браногениума. И хуже того, ирландские Черные Щиты, которые сейчас стоят лагерем на холме Коэла, могут обойти нас с юга и ударить в тыл. Нас, может быть, и не сдвинуть, лорд, но зато можно перебить там, где мы будем стоять.

— Ирландцев с холма Коэла не стоит принимать в расчет, — беззаботно отмахнулся Артур. Он возбужденно шагал по платформе из конца в конец. — Подумай, прошу тебя, лорд король, — обращался он к Тевдрику, — что случится, если мы останемся здесь. Враг придет, мы должны будем укрыться за неприступными стенами, а они примутся совершать набеги на наши земли. К середине зимы мы еще будем живы, но останется ли хоть одна живая душа в Гвенте и Думнонии? Нет. Холмы на юге Браногениума — стены Горфиддида. Если нам удастся пробить брешь в этих стенах, ему придется сражаться с нами, а уже коли мы вынудим его драться в Лугг Бейле, он человек конченый.

— У него в Лугг Бейле двести солдат, — возразил Агрикола.

— Они растают, как туман, — уверенно проговорил Артур. — Эти двести храбрецов никогда не сталкивались с лошадьми в военных доспехах.

Агрикола покачал головой.

— Долина защищена укреплениями из поваленных деревьев. Лошади не пройдут.

Он с яростью ударил кулаком по ладони. Наступила тишина. За банями, где в кузнечных горнах ни на день не угасал огонь, слышно было даже шипение только что выкованного клинка, который сунули в воду.

— Может быть, мне будет позволено сказать? — неожиданно раздался высокий голос Меурига, сына Тевдрика. — Зачем мы вообще сражаемся?

Он быстро смущенно заморгал. Ответом ему было изумленное молчание.

— Разрешите мне объяснить. — Меуриг был юн, но говорил с уверенностью настоящего принца. — Мы деремся с Горфиддидом, который долгое время был в союзе с Думнонией. Поправьте меня, если это не так. Но, как мне кажется, Горфиддид не претендует на трон Думнонии.

Думнонийцы заворчали, но Артур поднял руку, призывая к тишине, и жестом попросил Меурига продолжать. Тот близоруко сощурился и потер свой крест.

— Мне просто интересно, зачем мы деремся? — простодушно повторил он.

— У этих бастардов тонкие щиты, Дерфель, — шепнул мне Кулух, — вот они и прячутся за слова.

Артур снова вышел вперед и любезно обратился к Меуригу:

— Причина войны, лорд принц, в клятве твоего отца сохранить трон короля Мордреда и несомненное желание короля Горфиддида отобрать этот трон у моего короля.

Меуриг пожал плечами.

— Но... поправь меня, пожалуйста... но, насколько я понимаю, Горфиддид вовсе и не собирается сбрасывать с трона короля Мордреда.

— Ты знаешь наверняка? — выкрикнул Кулух.

— Это видно, — неуверенно пробормотал Меуриг.

— Они сносятся с врагом, — прохрипел мне на ухо Кулух. — Тебе когда-нибудь совали нож в спину, Дерфель? Кажется, это грозит Артуру.

Но Артур оставался спокойным.

— Откуда видно? — спросил он.

Меуриг промолчал. Вместо него вступил в разговор Тевдрик, и сразу стало понятно, что принц говорил с его ведома. Теперь настал черед Тевдрика взять власть над залом в свои руки.

— Нет никаких подтверждений этому, лорд. И тем не менее я убежден, что нет нужды распалять войну с Повисом. — Тевдрик с таким напором произнес эти слова, что ни у кого не осталось сомнения, что Артур проиграл спор. — Давайте прикинем, сможем ли мы сохранить мир. — Он замолчал, а потом медленно и осторожно, чтобы не разгневать Артура, продолжал: — Горфиддид поднялся из-за оскорбления, нанесенного его семье.

Артур был спокоен. Он никогда не уходил от прямого ответа.

— А мы, — снова заговорил Тевдрик, — бьемся, чтобы сохранить верность клятве, данной верховному королю Утеру. И я не собираюсь нарушать эту клятву.

— Я тоже! — громко сказал Артур.

— Но что, если король Горфиддид и впрямь не имеет намерений отбирать трон у Мордреда? — спросил Тевдрик. — Если он тоже признает Мордреда королем, зачем тогда нам драться?

Зал взревел. Мы, думнонийцы, уловили запах предательства. Люди Гвента, наоборот, почувствовали возможность избежать войны. Мы выкрикивали друг другу оскорбления и угрозы, пока Артур вдруг не грохнул кулаком по столу. Воцарилось молчание.

— Вместо последнего гонца, которого я послал к Горфиддиду, — сказал Артур, — ко мне вернулась его голова в мешке. Ты предлагаешь послать следующего?

Тевдрик покачал головой.

— Горфиддид отказывается принимать и моих посланцев. Их поворачивают назад уже на границе. Но если мы станем ждать здесь и измотаем его армию у стен города, он, думаю, будет более покладистым.

Послышались одобрительные возгласы гвентцев.

Артур попытался еще раз переубедить Тевдрика, рисуя картины разоренных земель и сожженных домов, но ничего не помогало. Люди Гвента видели лишь обходившие их с фланга вражеские орды и горы трупов, если они осмелятся выйти за стены Магниса. План Тевдрика им нравился больше. Я видел боль в лице Артура. Он прекрасно понимал, что проиграл. Если он станет ждать Горфиддид а здесь, тот потребует его голову. Если же убежит в Арморику, то предаст не только Мордреда, но и свою мечту о справедливом мире в объединенной Британии. Шум в зале становился все громче, и в этот момент встал Галахад. Перекрывая все голоса, он потребовал, чтобы его выслушали.

— Я — Галахад, принц Беноика, — обратился тот к Тевдрику. — Король Горфиддид не хочет принимать посланцев Гвента или Думнонии, но, уверен, он не откажется встретиться с посланником Арморики. Позволь мне поехать, лорд король, в Кар Свос и спросить, что Горфиддид намеревается сделать с Мордредом. И если я добьюсь ответа, примешь ли ты, лорд король, мои слова на веру?

Тевдрик с радостью согласился. Он готов был принять любое предложение, предотвращающее войну. И все же он желал получить согласие Артура.

— Предположим, что Горфиддид обещает Мордреду жизнь и безопасность, — обратился он к Артуру, — что тогда ты станешь делать?

Артур уставился в стол. Он терял почву под ногами, но не умел лгать.

— В таком случае, лорд король, — сказал он с тихой улыбкой, — я покину Британию и доверю Мордреда тебе.

Думнонийцы снова возроптали, но Тевдрик усмирил нас.

— Мы не знаем, какой ответ привезет принц Галахад, — сказал он, — но вот что я обещаю: если трон Мордреда окажется под угрозой, я, король Тевдрик, буду драться. Если же нет, причины воевать не вижу.

И этим обещанием он завершил совет. Война, как камень, зависший на склоне горы, готова была сорваться на наши головы от малейшего дуновения. Все зависело от ответа Горфиддида. На следующее утро Галахад поехал выяснять это. Он направлялся на север.

* * *

Я поехал с Галахадом. Он не желал брать меня, утверждая, что моей жизни там угрожает опасность. Но я все же настоял. Артура я убедил тем, что в посольстве должен быть хоть один думнониец, чтобы своими ушами услышать ответ Горфиддида. В конце концов Галахад смягчился, но настоял, чтобы я путешествовал под видом его слуги, а на моем щите был начертан его символ.

— Но у тебя никогда не было никакого символа! — возразил я.

— Теперь будет, — усмехнулся он и приказал нарисовать на наших щитах кресты. — А почему бы нет? — усмехнулся он. — Я христианин.

— По-моему, он не совсем настоящий, — засомневался я: мне привычнее были щиты, украшенные воинственными символами — быками, орлами, драконами и оленями.

— А мне нравится, — засмеялся Галахад. — И кроме того, ты мой смиренный слуга, Дерфель, а потому не смеешь возражать.

Он весело увернулся от моего кулака.

Мне пришлось ехать в Кар Свое верхом. За все годы служения Артуру я так и не смог привыкнуть к седлу. Мне не удавалось обхватить широкие бока лошади ногами и приходилось смещаться поближе к шее, но тогда мои ноги болтались где-то в воздухе. Наконец я приспособился подсовывать ногу под седельную подпругу, что давало мне возможность сидеть прочнее.

Мы ехали в Кар Лад, главную крепость Горфиддида, стоявшую у приграничных холмов. Город и сам находился на холме в излучине реки, и мы решили, что их охранники будут не такими настороженными, как те, что стоят на римской дороге в Лугг Бейле. И все же мы поостереглись открывать цель нашей поездки в Повис, а представились безземельными людьми из Арморики, которые ищут доступ в земли Горфиддида. Стражники, узнав, что Галахад — высокородный принц, настояли на том, чтобы сопровождать его к градоначальнику. Они повели нас через город, наполненный вооруженными людьми, чьи копья стояли прислоненными у каждой двери, а шлемы горами лежали под лавкой в каждой таверне. Градоначальник был усталым человеком, которому явно не нравилось управлять таким неестественно огромным гарнизоном, разбухшим в ожидании близкой войны.

— Я догадался, что вы из далекой Арморики, как только увидел ваши щиты, лорд принц, — сказал он Галахаду. — Диковинный, признаюсь, символ.

— Но дорогой нам, — важно произнес Галахад, стараясь не встречаться взглядом со мной.

— Несомненно, несомненно, — пробормотал градоначальник. Его звали Халсид. — И конечно, добро пожаловать, лорд принц. Наш верховный король оказывает сердечный прием всем... — Он смущенно осекся. У него чуть не сорвалось с языка, что Горфиддид с радостью встречает безземельных воинов, но такое можно было бы посчитать оскорблением принцу, согнанному с его собственной земли. — Всем смелым людям, — нашелся градоначальник. — Вы, случаем, не собираетесь остаться у нас?

Он был явно обеспокоен тем, что мы окажемся еще двумя голодными ртами вдобавок к прожорливому гарнизону.

— Я поеду в Кар Свое с моим слугой, — ответил Галахад, указав на меня.

— Пусть боги хранят тебя в пути, лорд принц.

И мы ступили на землю врага. Нас встретила неожиданно мирная, спокойная жизнь. Мы ехали через тихие долины, где раскинулись золотившиеся созревшими колосьями поля. Сады изнемогали под тяжестью плодов. Земляная дорога вилась среди зеленых холмов, а на следующий день углубилась в частый сырой лес и кружила среди высоких деревьев. Наконец мы поднялись по длинному склону, оставив внизу темневшие купы деревьев, и каменистым ущельем вышли к столице Горфиддида. Увидев крутые земляные валы Кар Своса, я почувствовал нервную дрожь. Основная армия Горфиддида стояла примерно в сорока милях отсюда, в Браногениуме, но и здесь, вокруг Кар Своса, роились солдаты. Они спешно возводили укрытия из грубо отесанного камня вдоль городских стен, на которых развевались знамена восьми королевств, вставших под руку Горфиддида.

— Восемь? — пересчитал знамена Галахад и принялся перечислять. — Повис, Силурия, Элмет... кто же еще?

— Корновия, Деметия, Гвинедд, Регед и Черные Щиты из Деметии, — закончил я этот мрачный перечень.

— Неудивительно, что Тевдрик хочет мира, — тихо сказал Галахад, исподволь оглядывая военные лагеря, раскинувшиеся по обоим берегам реки, которая бежала под стенами вражеской столицы.

Мы двинулись в гущу этого гремевшего железом, гудевшего улья. Никто не окликал нас, и только у ворот Кар Своса нам преградила путь стража Горфиддида, скрестившая сверкающие наконечники копий.

— Я — Галахад, принц Беноика, — величественно провозгласил мой спутник, — пришел повидаться с моим родственником верховным королем.

— Он твой родич? — прошептал я.

— Так мы, люди королевской крови, называем друг друга, — шепнул он в ответ.

Нас пропустили. Лошадей наших забрали слуги, а после того, как некий придворный расспросил Галахада и убедился, что он именно тот, за кого себя выдает, нас ввели в огромный пиршественный зал. Привратник принял от нас мечи, щиты и копья и присоединил их к горе оружия, принадлежавшего собравшимся в замке Горфиддида.

Около сотни человек толпились между толстыми приземистыми колоннами, увешанными человеческими черепами. Это означало, что страна находится в состоянии войны. На возвышении у дальней стены выстроился ряд тронов. Под своим королевским символом распростершего крылья орла сидел Горфиддид, чуть ниже расположился Гундлеус. При одном виде силурского короля шрам на моей левой руке засвербил. У подножия трона Гундлеуса на корточках примостился Танабурс, а справа от Горфиддида маячил его друид Иорвет. Кунеглас, наследник Повиса, занимал третий трон, а по обеим сторонам от него расположились неизвестные мне короли. Здесь не было ни одной женщины, а мужчины были облачены в кольчуги и кожаные доспехи. Мы, без сомнения, попали на военный совет.

Галахад, беззвучно шевеля губами, возносил молитву своему Богу, а я разглядывал зал. Огромный волкодав с оторванным ухом и шрамами на морде и задних лапах шумно понюхал наши башмаки и отскочил к хозяину, который топтался рядом с другими воинами на покрытом тростниковыми матами земляном полу. В дальнем углу бард тянул свою тихую военную песнь. Его никто не слушал. Все взгляды были устремлены на Гундлеуса, повествовавшего о подкреплениях, которые он ожидает из Деметии. Один из вождей, которому, вероятно, здорово когда-то досталось от ирландцев, выкрикнул, что Повис обойдется и без Черных Щитов. Но его мгновенно утихомирил безмолвный жест Горфиддида. Я думал, что нам придется ждать окончания совета, но не прошло и минуты, как нас вывели в центр зала и поставили на открытом пространстве перед троном Горфиддида. Искоса я глянул на Гундлеуса и Танабурса, но, кажется, ни один из них меня не узнал.

Мы упали на колени.

— Поднимитесь, — приказал Горфиддид.

Мы подчинились, и я вновь взглянул в его жесткое лицо. Оно мало изменилось за прошедшие годы и было таким же одутловатым и неприветливым. Однако время не пощадило Горфиддида, выбелило его волосы и редкую бороду, которая не могла скрыть уродливый зоб. Горфиддид глядел на нас с подозрительным беспокойством.

— Галахад, принц из Беноика? — прохрипел он. — Мы слышали о твоем брате Ланселоте, но не о тебе. Так ты, как и твой брат, один из прихвостней Артура?

— Я никому не давал клятвы служения, лорд король, — произнес Галахад, — кроме моего отца, чьи кости попирают враги. Я безземельный.

Горфиддид заерзал на троне, его пустой рукав колыхнулся, словно бы напоминая о ненавистном враге — короле Артуре.

— Значит, ты пришел ко мне за землей, Галахад Беноикский? — спросил он. — Многие пришли за тем же. — Он кивнул на толпу, наполнявшую зал. — Хочу тебя успокоить: в Думнонии земли хватит на всех.

— Я пришел к тебе, лорд король, с приветствием от короля Тевдрика из Гвента.

В зале возник легкий шум. Стоявшие позади не могли все расслышать и переспрашивали тех, что были ближе к помосту. Сын Горфиддида Кунеглас резко повернулся к Галахаду. Его круглое лицо с длинными усами выражало предельное внимание. Он, как и Артур, страстно желал мира, но после того, как была отвергнута Кайнвин, ему, наследнику Повиса, ничего не оставалось, как следом за своим отцом ввязываться в войну, которая грозила опустошить все южные королевства.

— Наши враги, кажется, теряют аппетит к хорошей драке, — усмехнулся Горфиддид. — С какой это стати Тевдрик шлет мне приветствия?

— Король Тевдрик никого не страшится, верховный король, но ему страшно разрушить мир на наших землях.

Галахад очень удачно вставил в свою речь присвоенный Горфиддидом высший королевский титул.

Горфиддид надулся, побагровел, и я уж думал, что его сейчас стошнит, но оказалось, что он смеется.

— Мы, короли, любим мир тогда, когда война становится для нас неудобной, — проговорил Горфиддид. — Это собрание, Галахад Беноикский, — он обвел рукой толпу вождей и принцев, — только так и может объяснить неожиданную любовь Тевдрика к миру. До сих пор я отказывался принимать вестников Тевдрика. Да и зачем они мне? Разве орел слушает ягненка, блеющего о милосердии? Но раз уж ты, Галахад Беноикский, прибыл так издалека, можешь развлечь меня. Так что же предлагает Тевдрик?

— Мир, лорд король, просто мир.

Горфиддид сплюнул.

— Ты не только безземельный, Галахад, но и безголовый. Неужели Тевдрик полагает, что мир можно просить? Неужели он думает, что я просто так потратил все золото королевства на армию? Неужто он считает меня дураком?

— Он думает, лорд король, что кровь бриттов, пущенная бриттами, проливается впустую.

— Ты говоришь как женщина, Галахад Беноикский! На громкий возглас Горфиддида зал откликнулся оскорбительным смехом и насмешками.

— И все же, — продолжал он, когда смех поутих, — ты должен вернуться к гвентскому королю с каким-то ответом. — Горфиддид помолчал, собираясь с мыслями. — Скажи Тевдрику, что он ягненок, сосущий сухое вымя Думнонии. Скажи ему, что моя ссора не с ним, а с Артуром. Передай ему, что мир у нас может быть на двух условиях. Первое: он позволяет моей армии без помех пройти по его земле. Второе: он дает мне достаточно зерна, чтобы кормить тысячу человек десять дней.

Зал затих, потому что это действительно были умные и благородные условия. Если Тевдрик примет их, он спасет свою страну от разграбления, а Горфиддид сможет быстро и легко вторгнуться в Думнонию.

— А ты уполномочен, Галахад Беноикский, принять эти условия?

— Нет, лорд король, только узнать, каковы они, и спросить, что ты намереваешься сделать с Мордредом, королем Думнонии, которого Тевдрик поклялся защищать.

Горфиддид изобразил на лице обиду.

— Разве я похож на человека, воюющего с детьми? — Он встал и подошел к краю помоста. — У меня ссора с Артуром, который предпочел моей дочери шлюху из Хенис Вирена. Могу я оставить такое оскорбление неотмщенным?

Зал взревел.

— Артур — выскочка, — уже орал Горфиддид, — которым ощенилась мать-шлюха, к шлюхе он и возвратился! До тех пор, пока Гвент охраняет любовника шлюхи, он наш враг. До тех пор, пока Думнония сражается за любовника шлюхи, она наш враг. И наш враг доставит нам золото, пищу, земли, женщин и славу! Артура мы убьем, а его шлюху заставим работать в казармах. — Он подождал, пока стихнут радостные крики, и злым взглядом уперся в Галахада. — Скажи все это Тевдрику, Галахад Беноикский, и не забудь повторить Артуру.

— Артуру может сказать это Дерфель.

Я повернулся на долетевший из зала голос и увидел Лигессака, коварного Лигессака, бывшего начальника стражи Норвенны, а теперь предателя на службе у Гундлеуса. Он указывал на меня.

— Этот человек принял присягу Артуру, верховный король. Клянусь головой.

Зал вскипел яростным гулом. Меня называли шпионом и требовали моей смерти. Танабурс сверлил меня взглядом, пытаясь разглядеть лицо сквозь пушистую белокурую бороду и густые усы. Наконец узнал и завопил:

— Убейте его! Убейте его!

Стражники Горфиддида, единственные вооруженные люди в пиршественном зале, ринулись ко мне. Горфиддид остановил их поднятой рукой. Шум утих.

— Ты давал клятву любовнику шлюхи? — грозно спросил меня король.

— Дерфель на службе у меня, верховный король, — вмешался Галахад.

Горфиддид ткнул в меня пальцем.

— Будет отвечать он! Ты давал клятву Артуру?

Лгать я не мог.

— Да, лорд король, — признал я.

Горфиддид тяжело шагнул с возвышения.

— Ты знаешь, собака, что мы сделали с последним вестником Артура?

— Ты убил его, лорд король, — сказал я.

— Я послал его червивую голову твоему хозяину, любовнику шлюхи! Иди сюда! Быстро! — гаркнул он стражнику, протягивая руку.

Тот вложил в раскрытую ладонь короля рукоять своего меча.

— Лорд король!

Галахад шагнул вперед, но Горфиддид резко взмахнул мечом, и клинок просвистел у самых глаз принца.

— Будь осмотрительнее, Галахад Беноикский! Ты находишься в моем замке! — рявкнул Горфиддид.

— Я молю за жизнь Дерфеля, — спокойно сказал Галахад. — Он не шпион, а посланец мира.

— Не желаю мира! — закричал Горфиддид. — Мир мне противен! Хочу видеть, как плачет Артур, тот, кто заставил плакать мою дочь! Хочу видеть, как он пресмыкается, хочу видеть его мертвым, хочу видеть его шлюху, услаждающую моих солдат. Нет сюда ходу ни одному просителю Артура! Он знает это! И ты знал!

Он устремил острие меча мне в грудь.

— Убей его! Убей его! — вопил Танабурс и, подобрав полы своего обтрепанного плаща, прыгал так, что косточки, вплетенные в его волосы, гремели как горошины в сухом стручке.

— Коснись его, Горфиддид, и я возьму твою жизнь, — раздался звучный голос. — Я утоплю ее в навозной куче Кар Идиона и созову собак помочиться на нее. Я отдам твою душу детям духов на потеху. Я продержу тебя во тьме до самого твоего последнего дня и стану плевать на тебя до скончания века, и даже тогда, лорд король, твои мучения не кончатся.

Напряжение и страх отхлынули от сердца, как вода на отливе. Только один человек на свете мог осмелиться так говорить с верховным королем. Это был Мерлин. Мерлин! Мерлин, который сейчас медленно шел по залу, возвышаясь над всеми. Мерлин, который миновал меня и жестом более королевским, чем у самого Горфиддида, своим черным посохом отстранил наставленный на меня клинок. Мерлин, шепнувший на ухо Танабурсу что-то такое, что тот заверещал и вихрем вылетел из зала.

Это был Мерлин, умевший менять свой облик так, как никто другой. Он мог быть резким, озорным, терпеливым и высокомерным, но на этот раз появился, окруженный холодным облаком величия. На его темном лице не было и тени улыбки, а взгляд пронзал такой надменной властностью, что люди, находившиеся вблизи него, непроизвольно опускались на колени, и даже король Горфиддид, который за мгновение до того готов был вонзить в меня клинок, покорно опустил меч.

— Ты берешь под защиту этого человека, лорд Мерлин? — растерянно спросил Горфиддид.

— Ты глухой, Горфиддид? — возвысил голос Мерлин. — Дерфель Кадарн будет жить. Он твой почитаемый гость и будет есть твою еду, пить твое вино, спать на твоих кроватях и возьмет, если пожелает, любую из твоих рабынь. Дерфель Кадарн и Галахад Беноикский под моей защитой. — Он окинул взглядом зал, словно бросая вызов любому, кто посмеет возразить ему. — Они под моей защитой! — повторил он и поднял свой посох, а по залу почти ощутимо пробежала дрожь страха и почтения. — Без Дерфеля Кадарна и Галахада Беноикского не было бы Знания Британии. Я был бы мертв, а вы все обречены на рабство под властью саксов. — Он смотрел прямо в глаза Горфиддиду, но вдруг ровным голосом, не оборачиваясь, произнес: — Перестань пялиться на меня, Дерфель.

Я действительно глядел на него во все глаза, обрадованный и одновременно изумленный его внезапным появлением. Что мог делать Мерлин в сердце вражеской земли? Друиды, конечно, могли свободно путешествовать повсюду, но все же не все люди Горфиддида были настолько напуганы, чтобы не выражать свое недовольство вмешательством Мерлина в их дела. За его спиной слышалось роптание.

Он повернулся к залу.

— Я забочусь и о ваших душах, — сказал он тихим голосом, который, однако, тут же оборвал робкие перешептывания. — Если же я позабочусь о том, чтобы окунуть ваши души в страдание, то вы пожалеете, что ваши матери произвели вас на свет. Глупцы!

Последнее слово он произнес громко и отчетливо и единым взмахом посоха заставил людей в тяжелых доспехах опуститься на колени. Ни один из королей не посмел возразить Мерлину, я в наступившей тишине все услышали, как раскололся, словно орех, висевший на колонне череп.

— Вы молитесь о победе? — повысил голос Мерлин. — Над вашими родичами? Ваши враги — саксы! Многие годы мы страдали под римским правлением, но боги наконец убрали с нашей земли завоевателей-римлян. И что же мы делаем теперь? Деремся друг с другом, а новому врагу позволяем захватывать наши земли, насиловать наших женщин и собирать зерно с наших полей! Что ж, воюйте друг с другом, глупцы, убивайте и выигрывайте битвы, но победы у вас никогда не будет!

— Но моя дочь будет отомщена, — упрямо проговорил Горфиддид из-за спины Мерлина.

— Твоя дочь, Горфиддид, — повернулся к нему Мерлин, — сама отомстит за свою обиду. Хочешь знать ее судьбу? — Он смотрел на короля насмешливо, но голос его звучал пророчески. — Она никогда не поднимется высоко, но никогда и не падет низко. Она будет счастлива. Ее душа, Горфиддид, благословенна, и если у тебя есть хотя бы разум блохи, ты удовольствуешься этим.

— Я удовольствуюсь черепом Артура, — прошипел Горфиддид.

— Тогда иди и возьми его, — презрительно проговорил Мерлин и, отвернувшись от короля, взял меня за локоть. — Пойдем, Дерфель. Насладись гостеприимством своего врага.

Он невозмутимо прошел сквозь расступавшиеся ряды обтянутых кожей врагов и повел нас в гостевые комнаты Горфиддида, где, вероятно, располагался и сам.

— Значит, Тевдрик хочет мира? — спросил он.

— Да, лорд, — ответил я.

— Тевдрик христианин и думает, что видит будущее лучше богов.

— А ты знаешь мысли богов, лорд? — спросил Галахад.

— Я знаю, что они ненавидят скуку, поэтому изо всех сил стараюсь развеселить их. Вот почему они улыбаются мне. Твой Бог, — усмехнулся Мерлин, — презирает развлечения, требуя лишь слезливого поклонения. Он похож на Горфиддида, такой же подозрительный, вздорный и готовый покарать любого, кто не преклонит перед ним колени. Разве вам обоим не повезло, что я оказался здесь?

Лицо его осветилось озорной улыбкой, и я понял, как он рад тому, что при всех унизил Горфиддида. Мерлин, в отличие от других друидов, любил поразить ловко разыгранным представлением, очаровать или, наоборот, унизить гордого короля, напугать или неожиданно обласкать.

— А Кайнвин на самом деле благословенна? — робко спросил я.

Он был, кажется, изумлен неожиданным вопросом.

— Почему это тебя волнует? Впрочем, она хорошенькая девочка, должен признать, очень хорошенькая. А хорошенькие девочки — моя слабость, потому я сплету для нее заклинание блаженства. То же самое я сделал и для тебя, Дерфель, хотя ты и не был хорошеньким. — Он засмеялся, но тут же напустил на себя важный вид и измерил взглядом длину тени. — Скоро мне надо будет отправляться в путь.

— Что же привело тебя сюда, лорд? — спросил Галахад.

— Мне надо было поговорить с Иорветом, — ответил Мерлин, собирая свои пожитки. — Он, конечно, гундосый глупец, но обладает ценными крохами знаний, которые у меня выпали из памяти. Оказалось, что он знает кое-что о Кольце Элюнед. Оно где-то здесь у меня. — Мерлин похлопал по карманам, вшитым в подкладку одежды. — Ну, ладно, потом найду, — беспечно проговорил он, хотя я понимал, что эта показная беспечность была просто лукавством.

— Что такое Кольцо Элюнед? — спросил Галахад.

Мерлин нахмурился, но снизошел до того, чтобы просветить моего несведущего друга.

— Кольцо Элюнед, — торжественно провозгласил он, — одно из Тринадцати Сокровищ Британии. Мы всегда знали о Сокровищах, но не ведали об их настоящей силе.

— И свиток рассказал тебе? — спросил я.

Мерлин недовольно хмыкнул.

— Многое я и сам знал, но кое-что извлек. Ах, вот оно!

Во все время разговора он продолжал шарить по карманам и наконец выудил кольцо. Оно показалось мне похожим на обычное воинское железное кольцо, но Мерлин держал его в двух пальцах как самую великую драгоценность.

— Кольцо Элюнед, — сказал он, — выковано в Ином мире в начале времен. На вид ничего особенного, просто кусок железа.

Он кинул кольцо мне, и я судорожно схватил его.

— Само по себе кольцо не имеет силы, — продолжал Мерлин, — как и любое из Сокровищ. Мантия Невидимости не сделает тебя невидимкой, и Рог Бран Галеда не звучнее охотничьего. Кстати, Дерфель, ты привел Нимуэ? — как всегда неожиданно спросил Мерлин.

— Да.

— Прекрасно. Я был уверен, что у тебя получится. Интересное место Остров Смерти, верно? Я наведываюсь туда, когда мне хочется потолковать с необычными собеседниками. О чем это я? Ах да, о Сокровищах. Сущий хлам. Даже нищий не стал бы носить Плащ Падарна, а ведь это одно из величайших Сокровищ.

— Так какая же от них польза? — недоуменно спросил Галахад. Он повертел в руках Кольцо и протянул его друиду.

— Повторяю, сами по себе они ничто, — резко ответил Мерлин. — Но сложи их вместе, и боги станут прыгать как лягушки. Сокровища распоряжаются богами. Конечно, нужно совершить парочку ритуалов, — поспешно добавил он. — Но кто знает, что случится, когда они проявят свою силу? Никто и никогда не пробовал. Нимуэ хорошо себя чувствует? — серьезно спросил он.

— Сейчас да, — буркнул я.

— Ты недоволен? Считаешь, я должен был пойти вызволять ее? Мой дорогой Дерфель, я и так был занят, чтобы еще носиться по Британии в поисках Нимуэ.

— Она могла умереть, — мрачно проговорил я, вспоминая вурдалаков и пожирателей людей на Острове.

— Конечно могла! Но какая польза от испытания, если оно не таит смертельной опасности? — Мерлин укоризненно покачал головой и вдруг расхохотался, глядя, как Галахад недоуменно вертит в пальцах Кольцо. — Я же говорил вам, что в Сокровищах нет ничего необыкновенного!

— Сколько у тебя Сокровищ? — спросил Галахад.

— Несколько, — уклончиво ответил Мерлин. — Но будь у меня даже двенадцать из тринадцати, я ничего не смог бы сделать без последнего. Это Котел Клиддно Эйддина. Без него мы погибли.

— Мы и так уже погибли, — горько усмехнулся я.

Мерлин смерил меня презрительным взглядом.

— Война? — помолчав, спросил он. — Вот почему вы пришли сюда! Молить о мире! Какие же вы оба глупцы! Горфиддид не хочет мира. Это кровожадный зверь. Скотина. У него и мозги вола, да вдобавок не очень умного. Он желает быть верховным королем и править Думнонией.

— Он обещает оставить Мордреда на троне, — неуверенно проговорил Галахад.

— Почему бы не пообещать? — фыркнул Мерлин. — Но в ту минуту, когда его рука дотянется до шеи ребенка, он свернет эту шею, как цыпленку. Никакого мира не ждите.

— Не хочешь же ты, чтобы Горфиддид выиграл? — изумился я.

— Дерфель, Дерфель, — вздохнул Мерлин, — ты так похож на Артура. Считаешь, что мир прост. Добро есть добро, а зло — зло, верх — это верх, а низ — это низ. Ты спрашиваешь, чего я хочу? Скажу. Я хочу найти все Тринадцать Сокровищ, чтобы вернуть богов в Британию, чтобы она стала такой, какой была до римлян. Без христиан, — он ткнул пальцем в Галахада, — и без митраистов, — Мерлин кивнул на меня, — только люди богов в стране богов. Вот, Дерфель, чего я хочу.

— Тогда чего же хочет Артур? — не унимался я.

— Судьба непреодолима, Дерфель. — Мерлин словно бы отвечал на свои мысли. — И если судьбе угодно, чтобы Артур выиграл войну, самая великая армия не поможет Горфиддиду. И моей помощи не понадобится. Да и не могу я одновременно выиграть войну Артура, залечить разум Нимуэ и найти Сокровища. Конечно, если от спасения жизни Артура будет зависеть поиск Сокровищ, будь уверен, я вмешаюсь. Но в ином случае... — Он пожал плечами, будто война его вовсе и не касалась. — Вы останетесь посмотреть церемонию?

— Это нужно? — спросил я.

— А почему бы и нет, коли Горфиддид позволяет. Любое знание полезно, даже самое отвратительное. Вы тут в безопасности. Я превращу Горфиддида в слизняка, если он коснется волоска на ваших глупых головах. А теперь мне надо идти. Иорвет говорит, что на границе с Деметией живет старая женщина, которая может помнить что-то важное. Если она жива, конечно, и не лишилась памяти. Скажи Нимуэ, что я жду встречи с ней!

С этими словами он вышел.

Днем небо затянули облака, и до самого вечера сеял нудный серый дождичек. К нам зашел друид Иорвет и, смущаясь, посоветовал не ходить на вечерний пир, чтобы не раздражать Горфиддида. Мы заверили его, что у нас нет никакого желания еще раз встречаться с королем. Друид благодарно улыбнулся и присел на скамью у двери.

— Вы друзья Мерлина? — спросил он.

— Лорд Дерфель его друг, — сказал Галахад.

Иорвет устало потер глаза.

— Мне кажется, — осторожно начал он, — что мой брат Мерлин слишком многого ожидает от богов. Он верит, что мир можно создать заново, а историю стереть, как рисунок на песке. Но это не так. — Он почесал бороду и взглянул на Галахада, у которого висел на груди крест. — Я завидую вашему христианскому Богу. Он один, и его три. Он мертв, и Он жив. Он везде, и Он нигде. Между тем и другим всегда есть пустота, и человек может верить во все или в ничто. Но не так с нашими богами. Они, как короли, непостоянные и властные, и если хотят забыть нас, то делают это с легкостью. Они слышат наши заклинания, только когда желают услышать. Мерлин думает по-другому. Ему кажется, если мы будем кричать погромче, то они нас услышат. Но скажите, что делают с ребенком, который кричит?

— Обращают на него внимание, — наивно ответил я.

— Бьют его, лорд, — жестко сказал Иорвет. — Бьют, пока не успокоится. Боюсь, Мерлину придется кричать слишком громко и слишком долго. — Он встал и взял свой посох. — Прошу прощения, что вы не сможете сегодня вечером пировать с воинами, но принцесса Хелледд говорит, что вас с радостью примут в ее доме.

Хелледд Элметская была женой Кунегласа, и ее приглашение могло быть оскорбительной выдумкой Горфиддида, намекавшего, что нам место за столом с женщинами и детьми. Но Галахад сказал, что принцесса оказывает нам честь, принимая в своем доме.

Там оказалась и Кайнвин. Сознаюсь, что я вызвался сопровождать Галахада в Повис в основном из-за Кайнвин. Мне вновь хотелось увидеть ее, и теперь в мерцающем свете тростниковых ламп я жадно вглядывался в знакомое лицо.

Годы нисколько не изменили ее. Улыбка была по-прежнему мила, движения мягкие и застенчивые, волосы такие же блестящие. Когда мы вошли в комнату, она безуспешно пыталась накормить кусочками яблока маленького мальчика, сына Кунегласа по имени Преддель.

Хелледд Элметская, мать Предделя, была высокой женщиной с тяжелой челюстью и бледными, невыразительными глазами. Она сияла радушием. Приказав служанке налить гостям хмельного меда, она представила нас своим теткам Тонвин и Элсель, которые, в отличие от хозяйки, не выразили никакого восторга от нашего появления. Вероятно, мы прервали какой-то их, женский, разговор.

— Вы знаете принцессу Кайнвин? — любезно спросила Хелледд.

Галахад поклонился принцессе и тут же уселся на корточки перед Предделем. Он всегда любил детей, и те платили ему полным доверием. Не прошло и минуты, как оба принца, большой и маленький, уже самозабвенно играли с яблочными ломтиками, которые были лисицами. Рот Предделя был норой, пальцы Галахада — охотниками, и ломтики-лисы мгновенно исчезали в раскрытом рту ребенка.

— И почему я до этого не додумалась? — расстроилась Кайнвин.

— Потому что тебя воспитала не мать Галахада, леди, — улыбнулся я. — Она его только так и кормила, и бедняга до сих пор не может куска проглотить, пока кто-нибудь не подудит в охотничий рог.

Она засмеялась и вдруг заметила брошь, которую я не снимал никогда. У нее перехватило дыхание, она покраснела, а я смутился. Но принцесса быстро взяла себя в руки.

— Я должна бы помнить тебя, лорд Дерфель?

— Нет, леди. Я был тогда очень молод.

— И ты сохранил брошь? — Кайнвин была изумлена, что кто-то так дорожит ее подарком.

— Я хранил ее, леди, даже когда потерял все. Принцесса Хелледд вмешалась, спросив, что привело нас в Кар Свое. Она наверняка это знала, но я спокойно ответил, что нас послали узнать, можно ли остановить войну.

— И? — напряглась принцесса, муж которой утром уже должен был выступить в поход.

— Печально, леди, — сказал я, — но, кажется, война неизбежна.

— Все это по вине Артура! — нахмурилась Хелледд, и тетки согласно закивали.

— Артур, как и ты, сожалеет, леди, — проговорил я.

— Тогда почему же он сражается с нами?

— Потому что поклялся сохранить трон Мордреду, леди.

— Но мой свекор никогда не лишит трона наследника Утера, — сердито сказала Хелледд.

— Нынче утром лорд Дерфель чуть головы не лишился за подобные разговоры, — подзадорила Кайнвин.

— Лорда Дерфеля любят его боги, — заметил Галахад, оторвавшись от игры с ребенком.

— Но не твои, лорд принц? — резко спросила Хелледд.

— Мой Бог любит всех, леди.

— Ты хочешь сказать, что он неразборчив? — засмеялась она.

Мы ели гуся, цыпленка, зайца, оленину. Нам подавали вино, которое, должно быть, долго выдерживали, прежде чем привезти в Британию. После еды мы переместились на мягкие кушетки с подушками. Арфистка тронула струны. Мне было непривычно и неудобно сидеть на низенькой дамской штучке, но рядом была Кайнвин, и это делало меня счастливым. Поначалу я застыл с прямой спиной, но вскоре расслабился и оперся на локоть, склонившись к моей прекрасной собеседнице. Мы тихо разговаривали. Я поздравил ее с помолвкой.

— Мой лорд Гундлеус, — тихо сказала она, — потребовал моей руки как плату за присоединение к нашим армиям.

— Тогда его армия, леди, — сказал я, — самая ценная в Британии.

Она не улыбнулась моему лестному замечанию и тихо спросила:

— Это правда, что он убил Норвенну?

От неожиданности я растерялся.

— А сам он что говорит? — ушел я от прямого ответа.

— Он говорит... — голос ее упал до еле слышного шепота, — что на его людей напали и в этой суматохе ее случайно убили.

Я украдкой оглядел комнату. Тетки пристально смотрели на нас, но Хелледд, казалось, не обращала внимания на то, что мы уединились. Арфистка перебирала струны. Галахад, обнимая своего нового дружка Предделя, слушал музыку.

— Я был на Торе в тот день, леди, — сказал я, снова поворачиваясь к Кайнвин.

— Ну? — выдохнула она.

Я решился.

— Норвенна опустилась на колени, приветствуя его, и он пронзил ее горло своим мечом. Я видел, как это произошло.

Лицо Кайнвин на мгновение окаменело. В отсветах тростниковых светильников ее бледная кожа розовела, а легкие тени придавали жесткость мягким чертам лица. Она тихо вздохнула.

— Я боялась услышать эту правду, — сказала она, отводя взгляд, потом резко повернулась ко мне. — Мой отец говорит, что эта война затеяна в защиту моей чести.

— Для него, леди, это так, но Артур, я знаю, сожалеет о той боли, которую он тебе причинил.

Кайнвин слегка поморщилась. Предательство Артура резко и печально изменило ее жизнь, когда он сам теперь купался в семейном счастье.

— Ты понимаешь его? — помолчав, спросила она.

— Тогда я не понимал его, леди, думал, что он просто глуп.

— А теперь?

Она не отрывала от меня своих больших голубых глаз.

Несколько секунд я размышлял.

— Мне кажется, Артур впервые в жизни был обуян безумием.

— Любовью?

Это слово резануло меня. Я постарался убедить себя, что не люблю ее, а брошь просто случайный талисман. Она принцесса, твердил я себе, а я сын рабыни.

— Да, леди, — сказал я.

— Тебе понятно это безумие?

Я ничего не видел в комнате, кроме Кайнвин. Были только ее огромные печальные глаза и мое бешено колотившееся сердце.

— Я понимаю, что можно смотреть в чьи-то глаза, — услышал я как бы издалека свой собственный голос, — и внезапно осознать, что жизнь без них невозможна. Знать, что лишь звук этого голоса может заставить сердце замереть и что просто быть рядом с этим человеком и есть счастье, а без него душа кажется пустой, потерянной и мертвой.

Некоторое время она не произносила ни слова, а лишь удивленно смотрела на меня.

— Такое когда-нибудь происходило с тобой, Дерфель? — наконец спросила она.

Я колебался. В моей душе зрели те слова, которые я не имел права произнести. Но скромность не красит воина, сказал я себе, и позволил душе править разумом.

— Такого никогда не случалось до этого момента, леди, — выпалил я. На это мне потребовалось гораздо больше смелости, чем кинуться на стену щитов.

Она отвела глаза и выпрямилась. А я уже проклинал себя, что посмел открыться и обидел ее своим глупым, неуклюжим признанием. Лицо мое горело, а душа сжалась в смятении. Кайнвин как ни в чем не бывало похлопала арфистке и кинула несколько серебряных монеток на ковер к ногам девушки. Потом спокойно попросила, чтобы та сыграла Песню Рианнон.

— Я думала, ты не слушаешь музыку, Кайнвин, — ехидно заметила одна из теток.

— Слушаю, Тонвин, слушаю, и мне доставляет огромное удовольствие все, что я слышу, — ответила Кайнвин, и я внезапно почувствовал то, что чувствует человек, когда рушится, казалось, неприступная стена вражеских щитов. Я страстно желал и не смел до конца понять смысл ее слов. Любовь в единую секунду кидает вас от восторга к отчаянию.

Музыка полилась снова, к ней отдаленным гулом примешивались веселые голоса из замка, где воины горячили себя в предвкушении будущей битвы. А я так и не мог решить, относились ли слова Кайнвин к музыке или к нашему разговору. Кайнвин снова откинулась на спинку кушетки и повернулась ко мне.

— Я не хочу, чтобы из-за меня началась война, — сказала она.

— Кажется, этого уже не остановить, леди.

— Мой брат согласен со мной.

— Но правит Повисом твой отец, леди.

— Это так, — согласилась она и, нахмурившись, посмотрела мне в глаза. — Если Артур выиграет, за кого он пожелает выдать меня замуж?

Меня снова удивила ее прямота.

— Он хочет, чтобы ты была королевой Силурии, леди, — честно ответил я.

Она вздрогнула и тревожно спросила:

— И при этом женой Гундлеуса?

— Нет, женой Ланселота Беноикского, леди, — выдал я тайную мысль Артура.

Она не отрывала от меня пытливого взгляда, пытаясь понять, правду ли я сказал.

— Говорят, что Ланселот — великий воин, — небрежно бросила она, согревая мне сердце этим равнодушным тоном.

— Поговаривают, леди, — пожал я плечами. Кайнвин опять замолчала. Опершись на локоть, она смотрела на мелькающие руки арфистки, а я глядел на нее.

— Скажи Артуру, — проговорила она не оборачиваясь, — что я не держу на него зла. И передай еще кое-что.

Она внезапно осеклась.

— Да, леди? — подбодрил я ее.

— Если он выиграет, — медленно проговорила Кайнвин, повернулась вдруг ко мне и худеньким пальцем слегка тронула мою руку, словно показывая, как важно то, что она скажет, — если он выиграет, — повторила она, — я стану просить его защиты.

— Я передам ему, леди, — сказал я и перевел дыхание, потому что мое сердце билось где-то в горле. — И клянусь, ты будешь и под моей защитой.

Ее прикосновение было легким, как дыхание феи.

— Я могу положиться на твою клятву, Дерфель? — спросила она, глядя мне в глаза.

— До скончания времен, леди.

Она улыбнулась, убрала руку и села прямо.

Эту ночь я не спал, объятый смущением, надеждой, дурными предчувствиями, страхом и безумной радостью. Потому что, подобно Артуру, здесь, в Кар Свосе, оказался во власти внезапной, как удар, безумной болезни любви.