Мы собрались в Эофервике, и жалкий король Эгберт был вынужден устроить смотр датского войска и пожелать ему счастливого пути. Он подъехал к реке, где стояли в ожидании корабли, а оборванные гребцы выстроились на берегу и насмешливо глядели на него, зная, что он не настоящий король. За Эгбертом ехали Кьяртан и Свен, ставшие его датскими гвардейцами, хотя я подозреваю, что работа этой гвардии заключалась в том, чтобы не только оберегать короля, но и не дать ему бежать. Свен, превратившийся из подростка в мужчину, завязал пустую глазницу шарфом, и они с отцом выглядели довольно внушительно. На Кьяртане была кольчуга, за плечом – тяжелый боевой топор; у Свена имелся длинный меч, плащ из лисьей шкуры и два браслета.

– Они участвовали в резне в Стреоншеле, – сказал мне Рагнар.

Видно, люди, обрушившие свою ярость на монашек большого женского монастыря рядом с Эофервиком, приобрели неплохое состояние.

Кьяртан, у которого на руках болталась дюжина браслетов, посмотрел Рагнару в глаза.

– Я все еще готов тебе служить, – сказал он, хотя и без той униженности, с какой обращался к ярлу в последний раз.

– У меня уже есть новый рулевой, – ответил Рагнар.

Больше он ничего не сказал, и Кьяртан со Свеном проехали дальше, но Свен успел сложить пальцы в недобрый знак.

Нового рулевого звали Токи, уменьшительное от Торбьерна, он был изумительным мореходом, еще лучшим воином и рассказывал байки о том, как ходил со шведами в удивительные земли, где нет деревьев, кроме берез, где зима на долгие месяцы укрывает землю снегом. Он утверждал, будто тамошний народ ест своих детей, поклоняется великанам и имеет на затылке третий глаз, – и некоторые из нас верили его россказням.

Мы гребли на юг с последними летними приливами, держась, как обычно, берега и высаживаясь на ночлег на голые берега Восточной Англии. Мы направлялись к реке Темез, и Рагнар говорил, что по ней мы доберемся до северных границ королевства Уэссекс.

Флотилией теперь командовал Рагнар. Ивар Бескостный отправился на завоеванные им земли Ирландии, взяв с собой золото, которое Рагнар послал в подарок старшему сыну, а Убба опустошал Далриаду – земли к северу от Нортумбрии.

– Там немногим можно разжиться, – заметил Рагнар насмешливо, но Убба, как и Ивар, скопил столько богатств, завоевывая Нортумбрию, Мерсию и Восточную Англию, что уже не помышлял об Уэссексе. Хотя, как я расскажу в свое время, позже Убба передумал и отправился на юг.

Но сейчас его и Ивара с нами не было, и главный удар по Уэссексу должен был нанести Хальфдан, их третий брат, который вывел сухопутную часть армии из Восточной Англии, собираясь встретиться с нами где-нибудь на Темезе.

Рагнар не радовался таким переменам. "Хальфдан, – бурчал он, – нетерпеливый дурак, он слишком запальчив!"

Но Рагнар приободрялся, вспоминая мой рассказ об Альфреде. Уэссексом правили люди, возлагающие все надежды на христианского Бога, у которого вовсе не было силы. У нас же имелись Один, Тор, воины и корабли.

Через четыре дня мы поравнялись с устьем Темеза и принялись грести против сильного течения, медленно входя в реку. В первое утро пути можно было видеть только северное побережье Восточной Англии, но к полудню размытой полосой на горизонте появился и южный берег – некогда королевство Кент, а теперь часть Уэссекса. К вечеру берега разделяло расстояние в полмили, но смотреть там было не на что, потому что река несла свои воды по плоской заболоченной местности. Мы по возможности пользовались приливом и стирали руки о весла, когда такой возможности не представлялось; и вот так, поднимаясь против течения, я впервые в жизни попал в Лунден.

Я-то думал, что Эофервик большой город, но по сравнению с Лунденом он казался просто деревней. Раскинувшийся на обширном пространстве, сплошь в дымах от полевых костров, Лунден когда-то был построен в том месте, где сходились Мерсия, Восточная Англия и Уэссекс. Сейчас им правил Бургред Мерсийский, поэтому город был датским, и никто не пытался нас задержать, пока мы приближались к потрясающему мосту, перекинутому через широкий Темез.

Лунден. Я полюбил это место. Не так, как любил Беббанбург, но в Лундене кипела жизнь, какой я нигде больше не видел, потому что и город не был похож на все остальные города. Альфред как-то раз мне сказал, что здесь нашли пристанище все мыслимые пороки, и я с радостью могу подтвердить – так и есть. Альфред молился за спасение Лундена, а я веселился вместе с этим городом и до сих пор помню, как пожирал глазами два холма, на которых он стоял, пока корабль Рагнара боролся с течением, чтобы подойти к мосту. День был серым, по реке барабанили капли дождя, но мне казалось, что Лунден освещен волшебным сиянием.

Вообще-то на двух холмах стояли два города. Восточный построили римляне, и именно здесь мост начинал свой полет над широкой рекой к заболоченному южному берегу. В этой части Лундена стояли каменные здания, его защищала настоящая стена, не из земли и досок, а каменная, высокая и широкая, опоясанная рвом. Во рву было полно мусора, в стене кое-где виднелись деревянные заплаты, в самом же городе крытые соломой лачуги кое-где лепились к стенам высоких римских домов. Тут жили мерсийцы, хотя большинство опасались здесь селиться. Один из мерсийских королей выстроил на вершине холма замок с каменными стенами и большую церковь – ее нижняя часть была из камня, а верхняя из дерева, но в основном народ, словно боясь римских призраков, обустраивался за стенами: в новом, западном, городе из дерева и соломы.

Когда-то в старом поселении имелись верфи и набережные, но они давно сгнили, поэтому к востоку от моста реку загромождали коварные гниющие сваи и обломки причалов, торчащие из реки, словно выбитые зубы. Новый город, как и старый, лежал на северном берегу реки; но лишь на низком западном холме, в половине мили вверх по течению, дома стояли вдоль прибрежной дороги, на усыпанном галькой берегу.

Я никогда еще не видел такого грязного берега, воняющего отбросами и дерьмом, заваленного мусором, из которого торчали ребра брошенных кораблей, и никогда еще не слышал такого громкого вопля чаек, но именно туда шли наши корабли, а значит, сначала нам предстояло миновать мост.

Только богам ведомо, как римляне такое построили. Можно было пройти весь Эофервик из конца в конец, и все-таки это было бы меньше длины лунденского моста. Хотя тогда, в 871 году, мост пришел в негодность, и пересечь его из конца в конец не представлялось возможным. Две арки посередине давно обвалились, хотя опоры все еще держались, и вода завивалась вокруг опор белыми водоворотами. Чтобы построить мост, римлянам пришлось вбить ряды свай в дно Темеза и в ненадежную заболоченную землю на южном берегу; сваи эти стояли так близко друг к другу, что вода дыбилась горбом, ударяясь о них и с шумом катясь под пролетами моста. Чтобы причалить к грязному берегу нового города, нужно было проскочить в один из пролетов, но все они были слишком узкими, и корабль с веслами там бы не прошел.

– Интересно будет попробовать, – без выражения произнес Рагнар.

– А у нас получится? – спросил я.

– Они же это сделали, – он указал на корабли, стоящие на берегу за мостом, – значит, и мы сможем.

Мы стояли на якоре, дожидаясь, пока подойдут остальные корабли.

– Франки, – продолжал Рагнар, – понастроили таких мостов через все свои реки. И знаешь для чего?

– Чтобы ходить с берега на берег? – предположил я.

Такой ответ напрашивался сам собой.

– Чтобы лишить нас возможности подниматься по этим рекам, – сказал Рагнар. – Если бы я был правителем Лундена, я бы починил мост. Слава англичанам, что они не удосужились этого сделать.

Мы проскочили между опорами, дождавшись верхней точки прилива: перед тем как пойти на убыль, он максимально повысил уровень воды в реке, и сила потоков, омывающих опоры моста, стала меньше. За это короткое время нам удалось провести под мостом семь или восемь судов. Мы гребли, разгоняясь, неслись на полной скорости к пролету, а в самый последний миг поднимали весла, чтобы протиснуться между гниющими сваями. Еще некоторое время судно двигалось по инерции и таким образом проходило под мостом.

Не все корабли удалось провести с первого раза. Я видел, как два едва не погибли: они ударились о сваи, ломая весла, а потом, под проклятия команды, их отнесло течением назад. Однако "Летучий змей" прошел сразу, правда, за мостом потерял скорость, но нам удалось выдвинуть передние весла, чуть сменить курс и, дюйм за дюймом, отползти от коварного пролета. С уже причаливших кораблей нам кинули веревки, оттащили от моста, а оказавшись на спокойной воде, мы смогли подгрести к берегу.

С южного берега, с низких лесистых холмов позади темных болот, за нами наблюдали всадники. То были западные саксы; наверное, они считали корабли, чтобы оценить размеры Великой Армии. Так назвал ее Хальфдан – Великая Армия Датчан, идущая захватить Англию. Но пока мы были чем угодно, только не великой армией. Нам предстояло ждать в Лундене, пока придут другие суда, пока по длинным римским дорогам подтянутся воины с севера. Уэссексу придется подождать, пока датчане соберутся.

И, пока тянулось ожидание, мы с Бридой и Рориком исследовали Лунден. Рорик снова был нездоров, и Сигрид не хотела отпускать его с отцом в поход, но Рорик очень просил мать. Рагнар заверил ее, что морской воздух изгонит все болезни, и вот Рорик поехал с нами. Он был бледен, но его не тошнило, и он, как и я, сгорал от желания увидеть город.

Рагнар велел мне оставить на борту браслеты и Вздох Змея – дескать, в городе полно воров.

Сперва мы бродили по новой части Лундена, зловонными переулками, где мужчины обрабатывали кожи, стучали молотками по меди или раскаленному железу, а женщины сидели за ткацкими станками. В одном из дворов резали овец, в лавках торговали горшками, солью, живыми угрями, одеждой, оружием – всем, что только можно было себе представить.

Колокола церквей разражались оглушительным звоном каждый раз, когда наступало время молитвы или когда покойника несли на городское кладбище. По улицам рыскали стаи собак; повсюду сидели коршуны; дым, словно туман, стелился над соломенными закопченными крышами.

Я видел телегу, до того тяжело нагруженную тростником для крыш, что она была полностью скрыта под ним, и казалось, будто ворох тростника едет сам – скребет по дороге, цепляется за стены домов по обеим сторонам улицы, пока два раба орут и хлещут волов, покрытых кровавой пеной. Люди ругали рабов за то, что воз слишком большой, но те продолжали нахлестывать волов. Когда телега снесла порядочный кусок подгнившей крыши, завязалась драка.

Нищие были повсюду: слепые детишки, безногие женщины, мужчины с мокнущими язвами на щеках. Здесь был народ, говоривший на неведомых языках, люди в странных нарядах, приехавшие из-за моря; а в старом городе, куда мы отправились на следующий день, я видел двух человек с кожей цвета лесного ореха. Равн потом сказал, что они из Блаланда, хотя он не знал толком, где это. Эти люди носили одежду из плотной ткани, имели при себе кривые сабли и разговаривали с работорговцем, у которого во дворе было полно пленных англичан, – пленникам предстояло отправиться в таинственные земли Блаланда.

– А вы трое принадлежите кому-нибудь? – полушутя окликнул нас работорговец.

– Ярлу Рагнару, – ответила Брида, – он будет счастлив тебя навестить.

– Передайте вашему господину мое почтение, – ответил торговец и сплюнул, провожая нас взглядом.

Дома в старом городе были поразительные: римской работы, высокие, крепкие, они впечатляли, несмотря на проломленные стены и провалившиеся крыши. Некоторые имели три и даже четыре этажа, и мы гонялись друг за другом по их пустым лестницам.

Англичане здесь почти не жили, но, по мере того как прибывала армия, дома заселялись датчанами. Брида сказала, что умные люди не станут жить в римском городе из-за привидений, которые обычно водятся в старых домах. Возможно, она была права. В Эофервике я ни разу не видел привидений, но когда она упомянула о призраках, мы забеспокоились и принялись всматриваться в пролет между лестницами – в темный, обнесенный колоннами провал.

Мы провели в Лундене несколько недель и, даже когда пришла армия Хальфдана, не сразу двинулись на запад. Конные отряды отправились за провиантом, но Великая Армия все еще собиралась. Некоторые ворчали, что мы слишком долго ждем, теряем зря драгоценное время, давая саксам возможность приготовиться, но Хальфдан желал дождаться всех. Западные саксы время от времени приближались к городу; дважды между их всадниками и нашими завязывались схватки, но потом саксы, должно быть, решили, что мы ничего не предпримем до конца зимы (приближался Йоль), и больше их отряды не подходили близко.

– Мы не станем ждать весны, – сказал Рагнар. – Выступим посреди зимы.

– Почему?

– Потому что ни одна армия не воюет зимой, – осклабившись, объяснил он. – Значит, саксы будут сидеть по домам, вокруг огня, и молиться своему немощному богу. А к весне, Утред, вся Англия станет нашей.

В эту зиму все мы работали. Я возил дрова, а когда не тащил в город бревна с заросших лесом северных холмов, упражнялся с мечом. Рагнар попросил Токи, нового рулевого, учить меня управлять судном, и тот оказался хорошим наставником. Но, увидев, как я повторяю основные фехтовальные приемы, Токи велел их забыть.

– В клине и "стене щитов" побеждает жестокость. Будет неплохо знать приемы, и хитрость тоже придется кстати, но побеждает там все-таки жестокость. Возьми вот это, – он протянул мне тесак с широким лезвием, даже шире, чем мой старый.

Мне не понравился тесак, он был гораздо короче Вздоха Змея и некрасивый, но сам Токи носил точно такой же вместе со своим прекрасным мечом. Он убедил меня, что в клине короткое широкое лезвие лучше всего.

– Там нет места, чтобы размахиваться и рубить, зато можно колоть, а короткому клинку нужно меньше места в общей свалке. Пригнись и ударь, целься прямо в пах.

Он велел Бриде держать щит, изображая врага. Я встал слева от Токи, и он замахнулся на нее сверху, а она интуитивно подняла щит.

– Стой! – крикнул он, и Брида застыла. – Видишь? – обратился он ко мне. – Твой сосед заставляет врага закрыться щитом, а ты колешь его в живот.

Он научил меня дюжине других приемов, и я часто упражнялся, потому что мне это нравилось. И чем больше я упражнялся, тем крепче становились мои мышцы, тем лучше у меня получалось.

Обычно мы тренировались на римской арене – так называл это место Токи, хотя ни он, ни я понятия не имели, что означает это слово. Арена входила в число удивительных, поражающих воображение построек. Представьте себе огромное поле, окруженное кольцом каменной стены, где из швов кладки пробивается трава. После я узнал, что мерсийцы устраивали здесь фолькмот, но Токи сказал, что римляне когда-то использовали арену для боев, в которых гибли люди. Возможно, он рассказал свою очередную байку, но арена была громадной, невообразимо громадной, и от нее веяло тайной. Ее соорудили гиганты, и там мы ощущали себя гномами: вся Великая Армия могла бы запросто на ней уместиться, а еще две такие армии расселись бы на каменных ступенях.

Пришел Йоль, начались праздники, и половина воинов блевали на улицах, а мы так и не выступили. Но вскоре после праздников командиры собрались в замке рядом с ареной. Мы с Бридой, как обычно, были глазами Равна, а он, как всегда, растолковывал нам то, что мы видели.

Совет состоялся в замковой церкви, римской постройке с крышей, похожей на разрезанный пополам бочонок. На своде были нарисованы луна и звезды, но голубая и золотистая краски выцвели и осыпались. Посреди церкви развели огромный костер, от него под крышей клубился дым. Хальфдан стоял за алтарем, вокруг него собрались самые уважаемые ярлы, в том числе уродливый человек с тупым лицом, с большой каштановой бородой, без одного пальца на левой руке.

– Это Багсег, – сказал нам Равн, – он называет себя королем, хотя не лучше всех остальных.

Как оказалось, Багсег пришел из Дании летом и привел восемнадцать кораблей и почти шесть сотен воинов. Рядом с ним стоял высокий угрюмый человек с седыми волосами и подергивающимся лицом.

– Ярл Сидрок, – пояснил Равн. – Наверное, и его сын с ним?

– Такой худой, – сказала Брида, – с сопливым носом.

– Ярл Сидрок Младший. У него вечно течет из носа. А мой сын там?

– Да, – сказал я, – рядом с очень толстым человеком, который что-то шепчет ему и посмеивается.

– Харальд! – сказал Равн. – Я все гадал, явится ли он. Это еще один король.

– Настоящий? – спросила Брида.

– Ну, он называет себя королем, но на самом деле правит несколькими грязными полями и стадом вонючих свиней.

Все эти люди прибыли из Дании, но явились воины и из других мест: ярл Фрэна, который привел отряд из Ирландии, ярл Осберн, чьи воины стояли гарнизоном в Лундене, пока собиралась армия, – всего у этих королей и ярлов набралось больше двух тысяч человек.

Осберн и Сидрок предлагали пересечь реку и ударить с юга. Тогда, утверждали они, Уэссекс окажется разделенным на две части, и восточную часть, бывшее королевство Кент, можно будет захватить быстро.

– В Контварабурге должно быть полно сокровищ, – прикинул Сидрок, – ведь там находится их главная святыня.

– А пока мы идем к этой святыне, – возразил Рагнар, – нас обойдут сзади. Их силы не на востоке, а на западе. Покорим запад, и Уэссекс падет. А когда падет запад, мы сможем захватить Контварабург.

Вот об этом и шел спор. Либо захватить менее защищенную часть Уэссекса, либо атаковать главные крепости на западе. Слово попросили два купца: оба были датчанами, всего две недели назад торговавшими в Редингуме, который стоял в нескольких милях вверх по реке, на границе Уэссекса. Торговцы клялись, будто слышали, что король Этельред и его брат Альфред собирают армии западных графств; по мнению купцов, в объединенной армии будет не меньше трех тысяч человек.

– Из которых только три сотни настоящих воинов, – насмешливо заметил Хальфдан, и в ответ мечи и копья застучали о щиты.

Эхо все еще отдавалось под сводом, похожим на половинку бочонка, когда вошли новые воины под предводительством очень высокого и крепкого человека в черной накидке. Он выглядел весьма внушительно – чисто выбритый, свирепый с виду, явно очень богатый: его черный плащ был заколот громадной брошью из оправленного в золото янтаря, руки сплошь в золотых браслетах, на шее висел на толстой золотой цепочке золотой молот Тора. Все расступались, пропуская его, оказавшиеся с ним рядом умолкали, и чем дальше он шагал по церкви, тем становилось тише, словно недавнее веселье вдруг показалось совершенно неуместным.

– Кто там? – шепотом спросил Равн.

– Кто-то очень высокий, – ответил я, – весь в браслетах.

– Угрюмый, – вставила Брида, – весь в черном.

– А! Ярл Гутрум, – сказал Равн.

– Гутрум?

– Гутрум Невезучий.

– Это при стольких-то браслетах?

– Гутруму можно отдать целый мир, – пояснил Равн, – и он все равно будет считать, что его обделили.

– У него в волосах кость, – удивилась Брида.

– Непременно спросите его, что это такое. – Равн явно развеселился, но больше ничего не сказал о кости. Кажется, это было ребро, окованное золотом.

Я выяснил, что Гутрум Невезучий – датский ярл, зимовавший в Бемфлеоте, местечке на востоке от Лундена, в северной части устья Темеза. Поприветствовав собравшихся вокруг алтаря, он объявил, что привел с собой четырнадцать кораблей. Никто не восхитился. Гутрум, у которого было самое печальное, самое кислое лицо, какое я когда-либо видел в жизни, оглядел собрание с видом подсудимого, ожидающего сурового приговора.

– Мы решили, – прервал неловкое молчание Рагнар, – идти на запад.

Решение еще не было принято, но никто не стал спорить.

– Те корабли, которые уже миновали мост, – продолжал Рагнар, – пойдут вверх по реке, а остальная армия двинется пешком или верхом по суше.

– Мои корабли пойдут вверх по реке, – сказал Гутрум.

– Они миновали мост?

– Они пойдут вверх по течению, – настойчиво повторил Гутрум, и всем стало ясно, что его флот пока еще за мостом.

– Лучше всего выступить завтра, – сказал Рагнар.

В последующие дни вся Великая Армия подтянулась в Лунден, покинув поселения на западе и востоке от города, и чем дольше мы ждали, тем меньше оставалось драгоценных припасов.

– Я иду на кораблях вверх по течению, – безо всякого выражения повторил Гутрум.

– Он боится, – зашептал мне Равн, – что не сможет вывезти на лошадях все богатства. Ему нужны суда, чтобы нагрузить их золотом.

– Зачем брать его с собой? – спросил я.

Было ясно, что никто не любит ярла Гутрума, его приход оказался нежданным и неуместным, но Равн даже не стал отвечать на мой вопрос. Гутрум уже здесь, а если он здесь, он примет участие в походе. Это было выше моего разумения, а еще я никак не мог понять, почему Ивар и Убба не приходят завоевывать Уэссекс. Они и вправду были очень богаты и больше не нуждались в сокровищах, но они годами говорили о покорении западных саксов, а теперь оба просто умыли руки. Гутрум тоже не нуждался ни в сокровищах, ни в землях, но считал, что нуждается, поэтому и пришел. Это было очень по-датски. Люди участвовали в походе, если хотели, а если не хотели – сидели дома. У датчан не было единого правителя. Хальфдан возглавлял Великую Армию, но люди не боялись его так, как двух его старших братьев, поэтому он не мог повлиять на решение других ярлов. Армия, как я понял потом, нуждается в одном предводителе, который ее поведет. Поставь над армией двух начальников, и она станет вдвое слабее.

Прошло два дня, прежде чем корабли Гутрума сумели пройти под мостом. У него были красивые суда, длиннее остальных, с черными змеиными головами на носу и на корме. Многочисленные люди Гутрума носили черную одежду и даже щиты красили в черный цвет. Хотя я считал Гутрума самым неприятным из всех виденных мною людей, я не мог не признать, что войско его производит впечатление. Пусть мы потеряли два дня, зато приобрели черных воинов.

Да и чего нам было опасаться? Великая Армия собралась в разгар зимы, когда никто не воюет, враг нас не ждал, к тому же вражеские король и принц предпочитали молиться, а не сражаться. Перед нами лежал Уэссекс, и было известно, что это богатая страна, одна из самых богатых в мире, может, даже богаче Франкии, населенная монахами и монахинями, чьи монастыри набиты золотом и серебром и просто ждут не дождутся своего часа. Все мы станем богачами.

Итак, мы отправлялись на войну.

Суда на зимнем Темезе. Суда, скользящие мимо зарослей камыша, голых ив и безлистой ольхи. Мокрые весла сверкают в лучах бледного солнца. На носах наших кораблей укреплены головы чудовищ, чтобы отпугнуть духов той земли, на которую мы вторглись, а это хорошая земля, с богатыми полями, хотя и пустыми в такое время года.

Всех охватило праздничное настроение, которое не портили даже черные корабли Гутрума. Люди прыгали по веслам – точно так, как это делал Рагнар в тот далекий день, когда три его корабля подошли к Беббанбургу. Я тоже попытался, и все очень веселились, когда я свалился в воду. При взгляде с берега это казалось легко – перескакивать с весла на весло, – но стоило гребцу лишь немного шевельнуть веслом, и ты тут же падал, а вода в реке была ужасно холодной. Рагнар заставил меня снять мокрую одежду и надеть его плащ на медвежьем меху, чтобы согреться.

Люди пели, корабли шли против течения, далекие холмы на севере и юге постепенно становились ближе к воде, а вечером мы увидели на горизонте на юге первого всадника – он наблюдал за нами.

В сумерках мы достигли Редингума. На всех трех кораблях Рагнара имелось много лопат, по большей части выкованных Элдвульфом, и первой нашей задачей стало строительство стены. Чем больше прибывало судов, тем больше у нас становилось помощников, и к ночи наш лагерь был обнесен длинным и неровным земляным валом, который вряд ли мог стать препятствием для наступающей армии, потому что представлял собой просто невысокую насыпь. Ее ничего не стоило пересечь, но никто не пришел, чтобы на нас напасть. Уэссекская армия не появилась и на следующее утро, поэтому нам удалось сделать стену выше и крепче.

Редингум стоял в месте впадения реки Кенет в Темез, поэтому наша крепость была защищена двумя реками. Мы опоясали стеной весь городок, покинутый жителями, в чьих домах и разместилась большая часть корабельных команд. Сухопутная часть армии пока не прибыла, потому что шла по землям Мерсии, по северному берегу Темеза, в поисках брода, который оказался выше по течению. Наша стена была почти готова, когда они появились. Сперва мы решили, что приближается армия англосаксов, но это оказались люди Хальфдана: они шли с пустынной территории врага.

К тому времени мы успели построить высокую стену, поскольку на юге оказались хорошие леса. Свалив деревья, мы выстроили частокол по всему периметру, который составил восемьсот метров; выкопали под стеной ров и залили его водой, пробив каналы в обе реки, а надо рвом перекинули четыре моста – их защищали деревянные форты. Это был основной лагерь. Отсюда нам предстояло – было необходимо – двинуться в глубь Уэссекса, потому что при таком количестве людей, а теперь еще и лошадей за стеной нам грозил голод, если мы не добудем зерна, сена и мяса. Мы привезли с собой много эля, запас муки, соленого мяса и сушеной рыбы, но эти горы провизии убывали с поразительной быстротой.

Когда поэты повествуют о войне, они говорят о клине, воспевают полет стрел и копий, клинок, ударяющий по мечу, героев, павших и уцелевших, но я обнаружил, что на самом деле на войне все зависит от провианта. От того, сыты ли люди и кони. Армия, которая лучше ест, побеждает. А еще, если в крепости имеются лошади, необходимо выгребать навоз. Прошло всего два дня с прибытия сухопутной части армии, а у нас уже заканчивалась еда. Два Сидрока, отец и сын, повели большой отряд на запад в глубь вражеских земель, чтобы найти провизию для людей и лошадей, но вместо этого нашли войско Беррокскира.

Потом оказалось, что наша идея напасть среди зимы вовсе не была новостью для саксов. Датчане имели отличных шпионов, их торговцы проникали туда, куда не могли бы проникнуть воины, но и у саксов в Лундене имелись свои осведомители, которые знали, сколько нас и когда мы выступаем.

Итак, они собрали армию, чтобы нас встретить. Еще саксы позвали на помощь жителей Южной Мерсии, где влияние датчан было небольшим. Беррокскир лежал прямо на север от уэссекской границы, и жители Беррокскира перешли реку, чтобы помочь соседям; их войско возглавлял олдермен по имени Этельвульф.

Был ли это мой дядя? Многие носили имя Этельвульф, но сколько в Мерсии олдерменов с таким именем? Признаюсь, меня охватило странное чувство, когда я услышал это имя, и я подумал о матери, которой никогда не знал. Мне казалось, она должна была быть женщиной бесконечно доброй, бесконечно милой и любящей, и я подумал: вдруг она сейчас наблюдает за мной откуда-нибудь – с небес, или из Асгарда, или куда там отправляются наши души в бесконечной тьме. Я понимал: ей никак не может понравиться, что я иду с чужой армией против ее брата, поэтому в тот вечер у меня было скверное настроение.

Но скверное настроение было и у всей Великой Армии: мой дядя (если Этельвульф в самом деле был моим дядей) разгромил отряд двух ярлов Сидроков. Они напоролись на засаду, и жители Беррокскира убили двадцать одного датчанина и захватили восемь в плен. Англичане тоже потеряли несколько человек, один из них попал в плен, но они победили, и датчан не утешало, что у врагов имелся численный перевес. Датчане ожидали победы, а вместо этого им пришлось удирать без столь нужного им провианта. Все были пристыжены и ошеломлены: датские воины никогда не думали, что какие-то англичане могут их побить.

Мы пока не голодали, но у лошадей кончалось сено, которое и без того было не слишком хорошим кормом, овса совсем не осталось, и нам приходилось косить зимнюю траву, которая еще торчала за стеной. Через день после победы Этельвульфа мы с Рориком и Бридой отправились вместе с целым отрядом в поле, где срезали траву длинными ножами и набивали ею мешки... И тут пришла армия Уэссекса.

Должно быть, их воодушевила победа Этельвульфа, потому что теперь Редингум атаковало целое войско. Об их приближении предупредил донесшийся с запада крик, а потом я увидел несущихся на нас галопом всадников – они рубили людей мечами, протыкали их копьями, и мы втроем бросились бежать.

Я услышал за спиной топот копыт, повернул голову, увидел несущегося на меня человека с копьем и понял, что одному из нас суждено сейчас умереть. Я схватил Бриду за руку, чтобы оттащить в сторону, но тут из-за стены Редингума вылетела стрела и угодила всаднику в лицо. Он дернулся, кровь текла из его щеки. А тем временем люди в панике толпились у двух главных мостов, и всадники-англосаксы, заметив это, устремились туда.

Мы трое наполовину перешли, наполовину переплыли ров, и два человека вытянули нас, мокрых, грязных и дрожащих, на стену.

Перед крепостью теперь царил хаос. Тех, кто резал траву на дальнем конце рва, теперь гнали в центр поля, когда появилась уэссекская пехота: отряд за отрядом выходил из леса на горизонте. Я помчался к дому, достал спрятанный под стопкой плащей Вздох Змея, надел перевязь и выбежал искать Рагнара. Он ушел на ближайший к Темезу мост, мы с Бридой заметили там его дружину.

– Ты никуда не пойдешь, – сказал я Бриде. – Оставайся с Рориком.

Рорик был младше нас, после купания во рву он непрестанно дрожал, ему было нехорошо, поэтому я заставил его остаться дома.

Брида же пропустила мои слова мимо ушей. Она вооружилась копьем и заметно волновалась, хотя ничего еще не произошло. Рагнар смотрел за стену. Все больше народу подтягивалось к воротам, но Рагнар пока не открывал их, чтобы перейти мост. Он оглянулся назад – посмотреть, сколько у него воинов, – и прокричал:

– Щиты!

В спешке некоторые воины прибежали с одними топорами и мечами, и теперь кинулись за щитами.

У меня щита не было, но мне и не полагалось здесь находиться, и Рагнар пока меня не видел.

А видел он завершение резни: всадники-англосаксы приканчивали последних наших фуражиров. Несколько врагов пали от стрел, но и у датчан, и у англичан было мало лучников. Мне нравились лучники: они могли убивать на большом расстоянии, и даже если стрелы не убивали, они заставляли врага нервничать.

Когда стреляют из луков, двигаться приходится вслепую, пряча голову за щитом, но стрельба из лука требует большого искусства. Кажется, это легко, у любого ребенка есть лук и стрелы, но настоящий лук, способный поразить кабана с сотни шагов, – это огромная штука из тиса. Чтобы натянуть его, требуется немало силы, и если не упражняться постоянно, стрелы летят куда попало, поэтому лучников у нас всегда было мало. Я никогда не имел дела с луком. С копьем, мечом, топором я был опасен в бою, а вот с луком – совершенно бесполезен.

Иногда я задумываюсь, отчего мы не остались за стеной. Она была полностью готова; чтобы перебраться через нее, врагу пришлось бы пересечь ров или попытаться пройти по мостам, а делать это пришлось бы под дождем стрел, копий и топоров. У них наверняка ничего бы не вышло, но тогда они осадили бы нас, и Рагнар решил атаковать. И не только Рагнар. Пока он собирал людей у северных ворот, Хальфдан делал то же самое у южных, а когда оба увидели, что собралось достаточно народу, а пехота врага все еще находится в паре сотен метров от стены, Рагнар приказал открыть ворота и повел людей в бой.

Армия англосаксов под огромным знаменем с драконом надвигалась на центральные мосты, очевидно полагая, что устроенная англичанами резня станет преддверием большой битвы. У них не было лестниц, поэтому я понятия не имею, как они собирались преодолеть недавно построенную стену. Но иногда в пылу сражения людей охватывает своего рода безумие, и они совершают неразумные беспричинные поступки. У уэссекских воинов не было причины толпиться под средней частью стены, не имея возможности ее преодолеть, но они все равно там толпились, и вот наши бойцы повалили из двух боковых ворот, чтобы атаковать с севера и юга.

– Клин! – ревел Рагнар. – Строимся клином!

Всегда слышно, как строится клин или "стена щитов". Самые лучшие щиты делают из липы или из ивы, и когда воины ставят их внахлест, раздается деревянный стук. Левая часть твоего щита ложится поверх правой части щита товарища, чтобы врагам, большинство из которых правши, приходилось пробивать двойной слой древесины.

– Сдвинуть щиты! – приказал Рагнар.

Он стоял в центре ряда, под своим знаменем – растрепанным орлиным крылом, и на нем был дорогой шлем, выдающий в нем вождя, человека, которого следует убить первым. Рагнар по-прежнему носил шлем моего отца, прекрасный шлем, выкованный Элдвульфом, с лицевой частью, обрамленной серебром, а еще кольчугу – и опять-таки лишь у немногих имелось подобное сокровище, большинство же обходились кожаными доспехами.

Враги развернулись нам навстречу, тоже выстраиваясь клином, и я увидел группу всадников, галопом мчащихся под знаменем с драконом. Мне показалось, что я заметил рыжую голову Беокки, значит, и Альфред был там – наверное, среди монахов в черных рясах, которые, без сомнения, молились сейчас о нашей погибели.

Клин англосаксов был длиннее нашего. И не только длиннее, но и шире, у нас было по три человека в ряду, а у них по пять-шесть. Здравый смысл говорил, что нам стоит либо остаться там, где мы стоим, и дать им возможность наступать, либо вернуться под прикрытие моста и рва, но все больше датчан собиралось под знамя Рагнара, да и сам Рагнар не собирался рассуждать разумно.

– Просто убейте их! – кричал он. – Просто убейте! Убейте!

И он повел своих воинов вперед. Остальные датчане издали оглушительный боевой клич и двинулись следом. Обычно два клина долго стоят друг против друга, выкрикивая оскорбления и угрозы, набираясь храбрости перед самым жутким моментом, когда дерево врезается в дерево, клинок ударяет по клинку, но кровь Рагнара бурлила, и ему было плевать на все. Он просто шел вперед.

В наступлении не было смысла, но Рагнар был вне себя. Его оскорбила победа Этельвульфа, оскорбило, что уэссекские всадники перебили его фуражиров, и он желал одного: изрубить англосаксов! Каким-то образом это его желание передалось воинам, которые с воем шагали в клине. Есть что-то жуткое в людях, жаждущих битвы.

За миг до того, как с грохотом столкнулись щиты, из наших задних рядов полетели копья. У некоторых воинов было по три-четыре копья, и они метали одно за другим над головами передних рядов. Копья летели и в нас, и я выдернул одно из земли и, собрав все силы, швырнул обратно.

Я находился в задних рядах, куда меня оттеснили мужчины, велевшие убираться с дороги, но я все равно шагал вперед вместе с клином, а Брида, недобро улыбаясь, шла рядом со мной. Я снова велел ей вернуться в город, но она в ответ показала язык – и тут раздался оглушительный треск, деревянный гром: это щиты встретились со щитами. Затем я услышал звук копий, вонзающихся в липовые щиты, и звон железа, но ничего не видел, потому что был слишком мал ростом. Однако люди передо мной отшатнулись после первого удара, а потом снова рванулись вперед, стараясь пропихнуть острие нашего клина через ряды англосакских щитов.

Наш правый фланг загнулся назад, и его окружил враг, но туда уже спешило подкрепление, и англосаксам не хватило храбрости наступать дальше. В том месте их войска были как раз люди, которые обычно идут в хвосте наступающей армии, где всегда собираются самые робкие. Настоящая битва завязалась впереди меня, и оттуда неслись звуки ударов: железные умбоны щитов и клинки ударяли о дерево, раздавалось шарканье ног, звон оружия, голоса и вопли боли.

Упав на четвереньки, Брида впереди пробиралась под ногами мужчин, и я увидел, как она ударила копьем под край вражеского щита. Она угодила человеку в лодыжку, и тот покачнулся, выронив топор. В ряду врагов образовалась дыра, наш строй шагнул вперед, я тоже шагнул, орудуя Вздохом Змея, как копьем, и целясь в ноги, и тут Рагнар издал могучий рев, долетевший до самого Асгарда: он требовал сделать еще одно, последнее усилие. Мечи рубили, топоры вздымались и падали, и я чувствовал, как враг отступает перед яростью северян.

Бог услышал нас.

На траве теперь была кровь, столько, что земля стала скользкой, и наш строй, перешагивая через тела, устремился вперед. Брида осталась позади, я увидел, что руки ее все в крови, стекающей по длинному древку копья. Она лизнула кровь и хитро мне улыбнулась.

Люди Хальфдана бились сейчас на дальнем краю вражеского войска, и шум битвы там вдруг сделался громче: англосаксы отступали под натиском Рагнара. Но один человек, высокий и крепкий, все еще сопротивлялся. На нем была кольчуга, подпоясанная красным ремнем, и шлем, еще лучше, чем у Рагнара, с выгравированным серебряным кабаном. На миг мне показалось, что это сам король Этельред, но тот человек был слишком высоким.

Рагнар заревел, чтобы его люди расступились, замахнулся мечом на врага в чудесном шлеме, но тот прикрылся щитом, а потом ударил сам. Рагнар принял удар на свой щит и выбросил щит вперед, стараясь достать врага; англичанин отступил, споткнулся о мертвое тело, и Рагнар поднял меч над головой, словно собираясь прикончить быка. Лезвие уже падало вниз, когда толпа врагов кинулась на помощь своему лорду.

Их встретили датчане, щит на щит, Рагнар взревел, возвещая о своей победе, и пронзил упавшего человека. Вдруг не осталось больше саксов, которые бы нам сопротивлялись: их король и принц в окружении священников верхом неслись прочь, а мы улюлюкали, и проклинали их, и кричали, что они бабы, что они дерутся, как девчонки, что они просто трусы!

Потом мы отдыхали, переводя дух на залитом кровью поле, где тела наших воинов лежали среди тел врагов. Рагнар увидел меня, увидел Бриду и засмеялся.

– А вы что здесь делаете?

Вместо ответа Брида потрясла окровавленным копьем. Рагнар посмотрел на Вздох Змея и увидел испачканное кровью лезвие.

– Болваны, – нежно сказал он.

Наши воины привели пленного англосакса и заставили опознать человека, убитого Рагнаром.

– Кто это? – спросил Рагнар.

Я перевел вопрос.

Англичанин перекрестился:

– Это лорд Этельвульф.

Я хранил молчание.

– Что он сказал? – спросил Рагнар.

– Это мой дядя, – ответил я.

– Эльфрик? – Рагнар поразился. – Эльфрик из Нортумбрии?

Я покачал головой.

– Брат моей матери, – пояснил я. – Этельвульф из Мерсии.

Я не знал, брат ли это матери или же какой-то другой Этельвульф из Мерсии, но я был уверен, что это мой кровный родственник, человек, одержавший победу над ярлами Сидроками. Рагнар, отомстивший за недавнее поражение, взвыл от радости, а я смотрел в лицо мертвеца. Я никогда не знал его, отчего же мне так грустно? У него было вытянутое лицо со светлой бородой и подстриженными усами.

"Приятный человек", – подумал я.

Он был членом моей семьи... Странно, что я не знал никакой другой семьи, кроме Рагнара, Равна, Рорика и Бриды.

Рагнар велел своим людям снять с Этельвульфа доспехи, забрал дорогой шлем, но, поскольку олдермен храбро сражался, Рагнар оставил на трупе остальную одежду и вложил ему в руку меч, чтобы боги приняли душу мерсийца в большой зал, где смельчаки пируют вместе с Одином.

Наверное, валькирии и вправду забрали душу олдермена Этельвульфа, потому что на следующее утро, когда мы вышли хоронить мертвецов, его не нашли.

Потом, гораздо позже, я узнал, что это действительно был мой дядя. А еще я узнал, что кто-то из его воинов ночью прокрался на поле, нашел тело и увез домой, чтобы похоронить по христианскому обряду.

Возможно, это правда. Но может статься, что Этельвульф все-таки пирует вместе с Одином.

Мы видели, как бежали англосаксы, но мы по-прежнему были голодны. Поэтому пришла пора отобрать у врага еду.

Почему я сражался на стороне датчан? В жизни каждого встречаются вопросы без ответов, и этот вопрос я постоянно задаю себе, хотя вообще-то никакой загадки тут нет. Мой юношеский разум видел в противном случае лишь одну перспективу: сидеть в каком-нибудь монастыре и учиться читать... А если над мальчишкой нависнет подобная угроза, он будет сражаться как дьявол, лишь бы не протирать коленками каменный пол и не царапать значки на глиняных пластинках. К тому же у меня был Рагнар, которого я любил.

Он отправил три корабля на другой берег Темеза в поисках сена и овса в мерсийских амбарах – и нашел достаточно для того, чтобы к тому времени, как пришло время марша на запад, наши кони были в хорошем состоянии.

Мы шли к Эббандуне, еще одному приграничному городу на Темезе, между Уэссексом и Мерсией, – туда, где англосаксы, если пленник не соврал, хранили свои припасы. Захватим Эббандуну, и у Этельреда не останется еды, Уэссекс падет, Англии больше не будет, и Один восторжествует.

Сначала, правда, требовалось сломить сопротивление армии англосаксов, но мы вышли всего спустя четыре дня после победы под стеной Редингума и пребывали в блаженной уверенности, что враги обречены. Рорик остался, потому что снова заболел, и многие заложники тоже остались в Редингуме под охраной небольшого гарнизона, который сторожил наши драгоценные корабли.

Остальные отправились с армией пешими или верхом.

Я был в числе сопровождавших армию подростков, и наша задача в бою состояла в том, чтобы подносить щиты, которые затем передавали из задних рядов в передние. Во время боя щиты разбивались в щепки. Я часто видел воинов, у которых в правой руке был меч или топор, а в левой – ничего, кроме железного умбона от щита с обломками дерева. Брида тоже ехала с нами, сидя на лошади Равна за спиной у старика, и некоторое время я шел рядом с ними и слушал, как Равн пробует читать первые строки поэмы под названием "Падение западных саксов". Он успел перечислить имена героев, описать, как они готовятся к битве, и тут один из этих героев, мрачный ярл Гутрум, поравнялся с нами.

– Хорошо выглядишь, – приветствовал он Равна таким тоном, словно хотел сказать, что это ненадолго.

– Мне этого не видно, – ответил Равн. Он любил пошутить.

Гутрум, закутавшись в черный плащ, оглядел реку. Мы двигались среди невысоких холмов, и даже в зимнем освещении река была великолепна.

– Кто станет королем Уэссекса? – спросил Гутрум.

– Хальфдан? – насмешливо предположил Равн.

– Большое королевство, – мрачно произнес Гутрум. – Ему бы кого-нибудь постарше. – Он угрюмо поглядел на меня. – Кто это?

– Ты забываешь, что я слеп, – сказал Равн. – Который "это"? Или ты спрашиваешь, кто из людей постарше станет королем? Может, я?

– Нет! Мальчик, который ведет твою лошадь. Кто он?

– Это ярл Утред, – с пафосом ответил Равн, – он понимает, как важны поэты, чьих коней достойны водить только ярлы!

– Утред? Сакс?

– Ты сакс, Утред?

– Я датчанин, – ответил я.

– К тому же датчанин, который обагрил кровью свой меч под Редингумом, – заявил Равн. – Обагрил его, Гутрум, кровью англичан.

Это было язвительное замечание, потому что люди Гутрума, воины в черном, не сражались тогда под стеной.

– А кто девочка у тебя за спиной?

– Брида, – ответил Равн, – она когда-нибудь сделается колдуньей и поэтом.

Гутрум не нашелся, что на это ответить, и некоторое время изучал гриву своей лошади, а потом вернулся к прежней теме.

– А Рагнар не хочет стать королем?

– Рагнар хочет убивать, – ответил Равн. – Мой сын не тщеславен, ему бы хохотать над шутками, разгадывать загадки, пить, раздавать браслеты, спать с женщиной, вкусно есть и поклоняться Одину.

– Уэссексу необходим сильный человек, – туманно заявил Гутрум. – Человек, который понимает, как именно управлять.

– Ты, похоже, говоришь о муже, главе семьи, – сказал Равн.

– Мы возьмем их крепости, но половина земель останется нетронутой! Даже в Нортумбрии лишь половина гарнизонов наша. Мерсия отправила войско в Уэссекс, а ведь считается, что мерсийцы на нашей стороне. Мы победим, Равн, но мы не завершим работу.

– И что необходимо, чтобы ее завершить? – спросил Равн.

– Больше людей, больше кораблей, больше смертей.

– Смертей?

– Надо перебить их всех! – воскликнул Гутрум с неожиданной страстностью. – Всех до единого! Не оставить в живых ни одного сакса!

– Даже женщин? – поинтересовался Равн.

– Можно оставить некоторых помоложе, – проворчал Гутрум, затем хмуро поглядел на меня. – На что ты уставился, парень?

– На вашу кость, господин.

Я кивнул на костяшку, окованную по краям золотом, болтающуюся в его волосах.

Он прикоснулся к этой кости.

– Ребро моей матери, – пояснил он. – Она была хорошей женщиной, удивительной женщиной, и шла со мной, куда бы я ни направлялся. А ты, Равн, мог бы сложить песнь о моей матери. Ты ведь знал ее, верно?

– Да, знал, – осторожно ответил Равн. – Знал слишком хорошо, и, боюсь, моих дарований не хватит, чтобы воспеть столь исключительную женщину.

Гутрум Невезучий не заметил насмешки.

– А ты попытайся, – посоветовал он. – Ты же можешь попробовать, а я дам тебе много золота, если ты сложишь о ней хорошую песнь.

"Он ненормальный, – подумал я, – он свихнулся, как сова в полдень!"

Но я тут же о нем забыл, потому что впереди появилась армия Уэссекса. Саксы преградили нам дорогу и вызывали на бой.

Знамя с драконом Уэссекса развевалось на вершине длинного пологого холма, на который взбегала дорога. Чтобы попасть в Эббандуну, находившуюся неподалеку за холмом, нам пришлось бы с боем подниматься на склон и переваливать на ту сторону. Однако на севере, там, где холмы понижались, уходя к реке Темез, тянулась другая дорога, значит, мы могли бы обогнуть позиции врага, а противнику, чтобы помешать нам, пришлось бы тогда спуститься и дать бой на равнине.

Хальфдан собрал датских вождей, и они долго советовались, но никак не могли решить, как же поступить. Кто-то хотел атаковать холм и перебить врага на месте, но большинство считали, что лучше драться на плоском лугу у реки. В итоге ярл Гутрум Невезучий убедил всех сделать и то и другое. Это означало, что армию придется разделить, но мне это решение все равно показалось чрезвычайно мудрым.

Рагнар, Гутрум и оба ярла Сидрока должны будут спуститься на луг, словно собираясь обогнуть занятый врагом холм, а Хальфдан, Харальд и Багсег останутся на возвышении и будут наступать вверху по склону, туда, где развевается знамя с драконом. Тогда враги усомнятся, стоит ли нападать на Рагнара, ведь войско Хальфдана может зайти им в тыл.

– Скорее всего, – беспечно сказал Рагнар, – они вообще не станут драться, а вернутся в Эббандуну, где мы сможем их осадить. Лучше пусть сидят в крепости, чем слоняются под ее стенами.

– Но все равно армию лучше не разделять, – сухо заметил Равн.

– Это всего лишь англосаксы, – отрезал Рагнар.

Время перевалило за полдень, а поскольку стояла зима, день был короткий, и у нас почти не оставалось времени до заката. Но Рагнар считал, что оставшегося времени более чем достаточно, чтобы расправиться с войсками Этельреда. Люди прикасались к своим амулетам, целовали эфесы мечей и щиты, а потом мы спустились с холма и пошли по мерзлой траве к реке. Здесь нас неплохо прикрывали голые деревья, и время от времени я замечал, что войска Хальфдана продвигаются к вершине холма, а англосаксы их поджидают – значит, план Гутрума действовал и мы запросто сможем обойти врага с севера.

– И тогда нам останется только подняться на холм у них за спиной, и мерзавцы окажутся в ловушке, – сказал Рагнар. – Мы перебьем всех!

Одного надо будет оставить в живых, – сказал Равн.

– Одного? Зачем?

– Разумеется, чтобы он поведал о случившемся остальным. Ищи их поэта. Он должен быть красивым. Найди его и не дай ему умереть.

Рагнар засмеялся.

Нас, должно быть, было около восьми сотен, чуть меньше, чем оставшихся с Хальфданом, а армия врага была больше двух наших армий, вместе взятых. Однако у нас воинами были все, а большую часть фирда англосаксов составляли фермеры, которых заставили идти на войну, поэтому мы не ожидали ничего, кроме победы.

Но когда наша половина армии вышла из-под дубов, мы увидели, что враг поступил точно так же: разделил свое войско надвое. Одна половина поджидала на холме Хальфдана, а вторая двинулась нам навстречу.

Наших противников возглавлял Альфред. Я догадался, что это он, увидев рядом с ним рыжую голову Беокки, а затем, в битве, заметил и вытянутую взволнованную физиономию самого Альфреда. Его брат, король Этельред, стоял на холме, но вместо того, чтобы ждать нападения Хальфдана, сам двинулся вперед. Саксы, судя по всему, жаждали победы.

И мы отдали им эту победу.

Наше войско построилось клином, чтобы атаковать. Мы призывали Одина, издавали боевые кличи, наступали, но ряды англосаксов не дрогнули, не побежали, а, наоборот, быстро пошли вперед – и началась кровавая резня.

Равн постоянно повторял мне, что все предопределяет судьба. Нами правит рок. Три пряхи сидят у подножия древа жизни и прядут нити нашей судьбы; мы для них просто игрушки, и хотя нам кажется, будто мы сами делаем выбор, наши судьбы – просто нитки в руках трех прях. Судьба – это все, и в тот день, хотя я сам того и не знал, моя судьба сделала решающий поворот. Wyrd bi? ful_r?d, рок не остановить.

Что сказать о битве в месте, называемом англосаксами холмом Эска? Кажется, Эск был когда-то таном этих земель, и в тот день его поля были хорошо удобрены кровью и плотью. Поэты могут сложить тысячи строк, рассказывая, что случилось, но битва есть битва. Люди умерли. Клин – это пот, страх, теснота, слабые удары, сильные удары, крики и жестокая смерть.

На самом деле на холме Эска шло два сражения: одно наверху, второе – внизу, и погибших было очень много. Харальд и Багсег погибли, Сидрок Старший видел гибель сына перед тем, как ему самому перерезали горло, с ним погиб ярл Осберн, ярл Фрэна и много других славных воинов. Христианские священники взывали к своему Богу, прося его придать силы англосаксонским клинкам, и в тот день Один спал, а христианский Бог бодрствовал.

Нам пришлось отступить. И на вершине холма, и у реки нам пришлось отступить. Только потому, что враги устали, нас не перебили всех, и выжившим позволили уйти, бросив своих мертвых товарищей в лужах крови. Среди мертвецов был и Токи. Рулевой, так хорошо владевший мечом, погиб во рву, за которым нас ждал клин Альфреда. Рагнар – с лицом, залитым кровью, с его распущенных волос стекала кровь врагов, – не мог в это поверить. Англосаксы хорошо поглумились над нами.

Они дрались как черти, как безумцы... как люди, которые знали, что их будущее решалось в тот короткий зимний день, – и победили нас.

Судьба правит всем. Мы были разбиты и возвращались в Редингум.