Часть первая
Колдунья
Глава первая
— Каждый день похож на предыдущий — сказал отец Уиллибальд, кроме тех, что нет. Он радостно улыбнулся, как будто сказал что-то, что-то важное для меня, но потом расстроился, когда я не ответил. — Каждый день… — снова начал он.
— Я слышал твою болтовню, — отрезал я.
— …кроме тех, что нет, — слабым голосом закончил он. Мне нравился Уиллибальд, даром что он был священником. В детстве он был одним из моих наставников, я считал его другом. Он был мягким, честным, и если кроткие когда-либо действительно наследуют землю, Уиллибальд точно станет богатеем.
Все дни одинаковы, пока что-то не изменится; и то холодное воскресное утро казалось таким же обычным, пока меня не попытались убить глупцы. Было очень холодно. Всю неделю лил дождь, но в то утро лужи замёрзли, и трава побелела от инея. Отец Уиллибальд приехал, едва рассвело, и нашёл меня на лугу.
— Мы не смогли найти твои владения вчера вечером, — вздрагивая, объяснил он свой ранний приезд — поэтому остановились в монастыре святого Румвольда, — он неопределённо махнул рукой в сторону юга. — Там было холодно, — добавил он.
— Подлые ублюдки, эти монахи, — ответил я. Каждую неделю я обязан был поставлять монастырю телегу дров, но эту обязанность я игнорировал. Пусть сами рубят свой лес на дрова. — А кто вообще этот Румвольд? — спросил я Уиллибальда. Ответ-то я знал, но Уиллибальда хотелось, как говорится, протащить сквозь тернии.
— Он был очень набожным ребёнком, господин, — ответил он.
— Ребёнком?
— Младенцем, — вздохнул он, поняв, куда идет разговор, — когда умер — всего трех дней от роду.
— Три дня от роду и уже святой?
Уиллибальд взмахнул руками.
— Чудеса случаются, господин, — сказал он, — на самом деле. Говорят, маленький Румвольд воздавал хвалу Господу всякий раз, когда прикладывался к груди.
— Так и я себя так же веду, когда до титьки добираюсь, — ответил я, — что же, и я теперь святой?
— Уиллибальда передернуло, и он благоразумно поменял предмет разговора.
— Я привез вам послание от этелинга, — сказал он, подразумевая старшего сына короля Альфреда, Эдварда.
— Так говори.
— Он теперь король Кента, — довольно сказал Уиллибальд.
— Он прислал тебя сюда ради этого?
— Нет, нет. Я подумал, что ты, наверно, не слышал.
— Ну, разумеется, я слышал, — ответил я.
Альфред, король Уэссекса, сделал своего старшего сына королём Кента; это означало, что Эдвард мог властвовать, не причиняя большого вреда, так как Кент, в конце концов, был частью Уэссекса.
— Он уже разрушил Кент?
— Конечно же, нет, — сказал Уиллибальд, — хотя… — он вдруг замолчал.
— Хотя что?
— Да, так, ничего, — беззаботно сказал он и сделал вид, что интересуется овцами. — Сколько у тебя чёрных овец? — спросил он.
— Я бы мог схватить тебя за лодыжки и трясти, пока из тебя не посыпятся новости, — предложил я.
— Дело в том, что Эдвард, — он замялся, затем решил, что лучше рассказать, на тот случай, если я стану трясти его за лодыжки, — просто он хотел жениться на девушке из Кента, а его отец был против. Но это не так уж важно.
Я засмеялся. Значит, молодой Эдвард был не таким уж идеальным наследником.
— Эдвард в бешенстве, не так ли?
— Нет, нет! Просто юношеское увлечение, оно уже в прошлом. Отец простил его.
Я больше ничего не спрашивал, хотя должен был уделить гораздо больше внимания этой маленькой сплетне.
— Так что же такого в сообщении молодого Эдварда? — спросил я. Мы стояли на нижнем лугу моих владений в Букингааме, которые лежали в восточной Мерсии.
На самом деле это была земля Этельфлед, но она предоставила мне ее в аренду, и земли были достаточно обширны, чтобы содержать тридцать воинов, большинство из которых были в церкви в то утро.
— А почему ты не в церкви? — спросил я Уиллибальда, прежде чем он смог ответить на мой первый вопрос, — сегодня праздник, не так ли?
— День Святого Алнота, — сказал он, как будто это было особым удовольствием, — но я хотел тебя найти! — Его голос звучал взволнованно. — У меня есть для тебя новости от короля Эдварда. Все дни одинаковы…
— Пока что нибудь не произойдет, — сказал я резко.
— Да, господин, — сказал он неубедительно, а затем нахмурился в замешательстве, — но что ты делаешь?
— Я смотрю на овец, — сказал я, это и было правдой. Я смотрел на две сотни или больше овец, которые тоже на меня смотрели и жалостливо блеяли.
Уиллибальд снова уставился на стадо.
— Прекрасные животные, — сказал он, как будто знал, о чем говорил.
— Просто баранина и шерсть, — сказал я, — и я выбираю, кто будет жить, а кто умрет. — Было время забоя скота, хмурые дни, когда режут животных. Мы оставляем несколько живых, чтобы развести весной, но большинство из них умирает, потому что не хватает корма, чтобы держать весь мелкий и крупный скот живым в течение зимы.
— Посмотри на их спины, — сказал я Уиллибальду, — иней тает быстрее на шерсти самых здоровых животных. Именно их надо оставлять в живых. — Я снял с него шерстяную шляпу и взъерошил его тронутые сединой волосы. — На тебе нет инея, — сказал я весело, — иначе пришлось бы перерезать тебе горло.
Я указал на овцу со сломанным рогом:
— Хватай вот эту!
— Поймал ее, господин, — ответил пастух. Это был угловатый невысокий мужчина с бородой, скрывавшей пол-лица. Он приказал двум своим собакам оставаться на месте, пробрался вглубь стада, вытащил своим крюком овцу, поволок её к краю поля и отогнал к меньшей отаре на дальнем конце луга.
Одна из собак, косматая, покрытая рубцами псина, хватала овцу за ноги, пока пастух не отогнал собаку. Пастух мог и без меня решить, кому из овец жить, а кто должен умереть. Он выбраковывал овец с детства, но господин, отправляющий своих животных на бойню, должен в знак уважения провести с ними какое-то время.
— Судный день, — сказал Уиллибальд, натягивая шляпу на уши.
— Сколько? — спросил я пастуха.
— Джиггит и мамф, господин, — сказал он.
— Этого достаточно?
— Достаточно, господин.
— Тогда остальных забей, — сказал я.
— Джиггит и мамф? — спросил Уиллибальд, все еще дрожа.
— Двадцать и пять, — сказал я. — Ян, тан, тезер, мезер, мамф. Так считают пастухи овец. Я не знаю почему. Мир полон тайн. Мне говорили, что некоторые народы верят, что трехдневный младенец считается святым.
— Не гневите Бога, господин, — сказал отец Уиллибальд, пытаясь быть строгим.
— Господь со мной, — сказал я, — чего же хочет молодой Эдвард?
— О, это самое удивительное, — с готовностью начал Уиллибальд, но осёкся после того, как я поднял руку.
Обе пастушьи собаки зарычали. Они вытянулись в струнку и смотрели на юг в сторону леса. Пошёл мокрый снег. Я посмотрел на деревья, но не увидел никакой угрозы ни среди по-зимнему чёрных ветвей, ни среди кустов остролиста.
— Волки? — спросил я пастуха.
— Не видал ни одного с тех пор, как рухнул старый мост, господин, — сказал он.
У собак вздыбилась шерсть на загривке. Пастух успокаивал их, пощелкивая своим языком, потом пронзительно свистнул, и одна из собак помчалась в сторону леса. Вторая заскулила, желая оказаться на свободе, но пастух прикрикнул, и она затихла.
Та собака, которая бежала, повернула в сторону деревьев. Это была сука, и она знала свое дело. Она прыгнула в покрытую снегом канаву, исчезла среди остролиста, неожиданно залаяла, потом вновь появилась, чтобы снова прыгнуть в канаву. На мгновение она остановилась, смотря на деревья, а затем снова побежала, и в это время стрела вылетела из тени леса. Пастух пронзительно засвистел, и сука помчалась обратно к нам, стрела упала за ее спиной, не причинив вреда.
— Разбойники, — сказал я.
— Или охотники на оленя, — сказал пастух.
— На моего оленя, — сказал я. Я всё ещё смотрел на деревья. С чего бы браконьерам пускать стрелу в собаку пастуха? Им бы следовало убежать. Может, правда, это были глупые браконьеры?
Мокрый снег шёл теперь сильнее, гонимый холодным восточным ветром. На мне был толстый меховой плащ, сапоги и лисья шапка, поэтому я не замечал холода, но Уиллибальд, одетый в рясу священника, дрожал, несмотря на шерстяной плащ и шляпу.
— Я должен доставить тебя обратно в дом, — сказал я. — В твоем возрасте не следует находиться на улице зимой.
— Я не ожидал дождя, — сказал Уиллибальд. Он казался несчастным.
— Будет снег к полудню, — сказал пастух.
— У тебя есть где-то рядом хижина? — спросил я его.
Он указал на север.
— Сразу за рощей, — сказал он. Он показывал на густой ряд деревьев, через которые вела тропа.
— Там есть очаг?
— Да, господин.
— Отведи нас туда, — сказал я. Я бы оставил Уиллибальда у огня, дал бы ему тёплый плащ и послушного коня, чтобы он вернулся в дом.
Мы пошли на север, и собаки снова зарычали. Я повернулся, чтобы посмотреть на юг, и вдруг на краю леса появились люди. Толпа одетых в лохмотья мужчин, которые смотрели на нас.
— Ты знаешь их? — спросил я пастуха.
— Они не местные, господин, еддера-а-дикс, — сказал он, имея в виду, что мужчин было тринадцать, — не к добру, господин.
Он перекрестился.
— Что… — начал было отец Уиллибальд.
— Спокойно, — сказал я. Обе собаки рычали. — Разбойники, — догадался я, продолжая смотреть на мужчин.
— Святого Алнота убили разбойники, — обеспокоено сказал Уиллибальд.
— Значит, не всё, что делают разбойники, плохо, — сказал я, — но эти — идиоты.
— Идиоты?
— Что напали на нас, — ответил я. — Их поймают и разорвут на части.
— Если сначала не убьют нас, — сказал Уиллибальд.
— Просто уходи! — я подтолкнул его в сторону северных деревьев, а сам коснулся рукояти своего меча, прежде чем идти за ним. Я не взял с собою Вздох Змея, свой великий воинский меч, но имел при себе меньший и легкий клинок, что я отнял у датчанина, которого убил в начале этого года в Бемфлеоте. Это был хороший меч, но в тот момент я пожалел, что Вздох Змея не был привязан у пояса. Я оглянулся. Тринадцать мужчин переходили канаву, следуя за нами. У двоих из них были луки. Остальные наверняка были вооружены топорами, ножами или копьями. Уиллибальд замедлил шаг, почти задыхаясь.
— Кто они такие? — выдохнул он.
— Бандиты? — предположил я. — Бродяги? Не знаю. Бежим.
Я подтолкнул его к деревьям, затем вынул меч из ножен и повернулся лицом к преследователям, один из которых вынул стрелу из висевшей на поясе сумки. Это убедило меня последовать за Уиллибальдом в рощу. Стрела пролетела мимо меня и скрылась в подлеске. На мне не было кольчуги, только меховой плащ, который не защищал от стрелы охотника.
— Не останавливайтесь, — крикнул я Уиллибальду, с трудом поднимаясь по тропе. Я был ранен в правое бедро в битве при Этандуне и хотя мог ходить и даже медленно бегать, я знал, что не смогу опередить людей, которые были теперь позади на расстоянии полета легкой стрелы. Я поспешил вверх по тропинке, и в это время вторая стрела ударилась об ветку и шумно полетела вниз, сквозь деревья. Все дни одинаковы, подумал я, пока не начнется что-то интересное.
Мои преследователи не могли видеть меня среди тёмных стволов и густых кустов остролиста, но догадались, что я пошёл следом за Уиллибальдом, и поэтому продолжили путь, а я тем временем притаился в густом подлеске, укрывшись за блестящими листьями остролиста и спрятав под плащом свои светлые волосы и лицо. Преследователи прошли мимо моего укрытия, даже не взглянув. Двое лучников шли впереди.
Я пропустил их далеко вперёд, затем пошёл следом. Я слышал, как они разговаривали, проходя мимо, и знал, что это саксы из Мерсии, судя по акценту. Грабители, предположил я. Через густой лес невдалеке проходила римская дорога, неработающие на хозяев мужчины часто нападали в лесу на путешественников, которые для защиты ходили большими группами.
Я дважды охотился со своими воинами на таких разбойников и думал, что убедил их обосноваться подальше от своих владений, но других догадок, кем могли быть эти мужчины, у меня не было. Волосы на моём затылке всё ещё топорщились.
Я осторожно подошёл к опушке, затем увидел мужчин, стоявших около пастушьей хижины, напоминавшей копну травы. Пастух сделал хижину из веток и обложил их дерном, оставив в центре дыру для выхода дыма.
Самого пастуха не было видно, но Уиллибальд был в плену, хотя и невредим, возможно, благодаря своему статусу священника. Его держал один человек. Остальные, должно быть, поняли, что я ещё за деревьями, потому что смотрели на скрывавшую меня рощу.
Вдруг слева от меня появились две собаки и с лаем бросились к тринадцати мужчинам. Собаки бежали быстро и грациозно, кружа вокруг группы, иногда подскакивая к мужчинам и щёлкая зубами, прежде чем отбежать. Меч был только у одного, но он плохо владел клинком, замахиваясь на собаку, когда та подбегала близко, и промахиваясь, когда она была на расстоянии вытянутой руки.
Один из двух лучников положил стрелу на тетиву. Он натянул лук, но потом вдруг упал навзничь, как от удара невидимым молотом.
Он растянулся на траве, а выпущенная им стрела улетела в небо и угодила в деревья позади меня, не причинив вреда.
Сидевшие собаки оскалили зубы и зарычали. Упавший лучник пошевелился, но, видимо, не смог подняться. Остальные были напуганы.
Второй лучник поднял палку, затем отпрянул, выронив лук, прижал руки к лицу, и я увидел там кровь, такую же яркую, как ягоды остролиста.
Яркое пятно показалось зимним утром, затем исчезло, а мужчина закрыл лицо руками и согнулся от боли.
Собаки залаяли, затем побежали к деревьям. Крупа повалила сильнее, со стуком ударяясь о голые ветви.
Двое мужчин направились к домику пастуха, но вожак позвал их назад. Он был моложе остальных и казался более состоятельным, или, по меньшей мере, менее бедным. У него было худое лицо, пронзительный взгляд и короткая светлая бородка.
Одет он был в потёртую кожаную куртку, но под ней я разглядел кольчугу. Либо он был воином, либо украл кольчугу.
— Лорд Утред! — позвал он.
Я не ответил. Я был в хорошем укрытии, хотя бы на время, но я знал, что придётся передвигаться, если они начнут прочёсывать рощу, однако пролившаяся кровь заставила их нервничать.
Что это было?
— Должно быть, боги, — подумал я, — или христианский святой.
Алнот должен ненавидеть разбойников, если был убит ими, а я был уверен, что эти мужчины были разбойниками, посланными убить меня.
Ничего удивительного — в то время у меня было много врагов.
У меня до сих пор есть враги, хотя сейчас меня защищает самый крепкий частокол в северной Англии, но в те давние времена — зимой 898 года — Англии ещё не было.
Были Нортумбрия и Восточная Англия, Мерсия и Уэссекс, в первых двух заправляли датчане, в Уэссексе — саксы, а в Мерсии — и датчане, и саксы.
Я был похож на жителей Мерсии, так как по рождению был саксом, но воспитали меня датчане. Я все еще поклонялся богам датчан, но судьбой мне было предопределено стать щитом для саксонских христиан от вездесущей угрозы со стороны датчан-язычников.
Так что, возможно, много датчан хотели моей смерти, но я не мог себе представить, чтобы какой нибудь датчанин нанял мерсийских преступников для засады на меня.
Саксонцы тоже хотели бы увидеть в могиле мой труп.
Мой кузен Этельред, лорд Мерсии, хорошо бы заплатил за то, чтобы увидеть меня в могиле, но он определенно послал бы воинов, а не бандитов. И все же, скорее всего, это был именно он.
Он был женат на Этельфлед, дочери Альфреда из Уэссекса, но я наставил ему рога, и он, полагаю, решил отплатить мне, послав тринадцать бандитов.
— Лорд Утред! — снова позвал юноша, но единственным ответом было внезапное блеянье перепуганных овец.
Овцы неслись вниз по тропинке через рощу, подгоняемые двумя собаками, которые набрасывались на их лодыжки, быстро направляясь к тринадцати мужчинам, и как только овцы достигли людей, собаки начали бегать вокруг, продолжая нападать, собирая животных в узкий круг, который опоясывал разбойников. Я смеялся.
Я, Утред Беббанбургский, убил Уббу у моря и уничтожил армию Хэстена у Бемфлеота, но в это холодное воскресное утро пастух оказался лучшим полководцем.
Его паникующее стадо тесно сбилось вокруг разбойников, которые едва могли пошевелиться. Собаки завывали, овцы блеяли, а тринадцать человек приуныли.
Я вышел из-за деревьев.
— Вы меня звали? — спросил я.
В ответ юноша двинулся было ко мне, но сбившиеся в кучу овцы помешали ему.
Он пинал их, рубил мечом, но чем больше он старался, тем испуганнее становились овцы, а собаки, тем временем, теснили их внутрь.
Юноша чертыхнулся, а затем схватил Уиллибальда.
— Отпусти нас, или мы убьем его, — сказал он.
— Он — христианин, — ответил я, показывая молот Тора у себя на шее, — так какое мне дело, если вы его убьете.
Уиллибальд в ужасе уставился на меня, затем обернулся, когда один из мужчин закричал от боли. Снег опять окрасился красной, как ягоды остролиста, кровью, и на этот раз я увидел, в чём причина.
Ни боги, ни убитый святой, а вышедший из-за деревьев пастух с пращой в руках.
Он взял камень из мешочка, вложил его в кожаный карман пращи и вновь раскрутил ее. Послышался свист, пастух отпустил один шнур и следующий камень отправился в полет, чтобы поразить человека.
Они в страхе развернулись, и я жестом показал пастуху, чтобы тот позволил им уйти. Он свистнул, отзывая собак, люди и овцы разбежались.
Люди разбежались, все, кроме первого лучника, который по прежнему лежал на земле, сраженный камнем, угодившим ему в голову.
Юноша, оказавшийся храбрее остальных, подошел ко мне, наверное, думая, что его компаньоны помогут ему, но вскоре понял, что он остался один.
Страх исказил его лицо, он обернулся как раз в тот момент, когда сука прыгнула на него и вонзила клыки ему в руку.
Он закричал, а затем попытался стрясти ее, в это время другая собака рванулась к своей товарке.
Он все еще кричал, когда я ударил его по затылку плашмя своим мечом.
— Теперь ты можешь отозвать своих собак, — сказал я пастуху.
Первый лучник был ещё жив, но волосы вокруг правого уха были окровавлены. Я сильно пнул его под рёбра, мужчина застонал, но был без сознания. Я отдал его лук и колчан пастуху.
— Как тебя зовут?
— Эгберт, господин.
— Теперь ты богат, Эгберт, — сказал я ему. Хотел бы я, чтобы это было правдой. Я бы щедро заплатил Эгберту за его утреннюю работу, но у меня больше не было денег. Я потратился на людей, доспехи и оружие, чтобы одержать победу над Хэстеном, и был беспросветно беден в ту зиму.
Остальные разбойники исчезли, ушли на север. Уиллибальд дрожал.
— Они искали тебя, господин, — сказал он, стуча зубами, — им заплатили за твою смерть.
Я склонился над лучником. Камень проломил ему череп, и я увидел раздробленный осколок кости среди окровавленных волос. Одна из собак подошла, чтобы обнюхать раненого, и я погладил её густую жёсткую шерсть.
— Хорошие собаки, — сказал я Эгберту.
— Волкодавы, господин, — ответил он, затем поднял пращу, — но это лучше.
— Ты умеешь пользоваться ею, — сказал я. Это ещё мягко сказано: мужчина был мёртв.
— Я упражняюсь уже двадцать пять лет. Ничто не отгоняет волка лучше, чем камень.
— Им заплатили за мою смерть? — спросил я Уиллибальда.
— Это их слова. Им заплатили, чтобы они убили тебя.
— Иди в хижину, — сказал я, — согрейся!.. — Я обратился к юноше, которого охраняла большая собака: — Как тебя зовут?
Он замялся, затем нехотя ответил:
— Вэрфурт, господин.
— И кто тебе заплатил, чтобы ты убил меня?
— Я не знаю, господин.
Похоже, что он не знал. Вэрфурт и его люди пришли из Товечестера — поселения, расположенного неподалёку на севере. Вэрфурт рассказал, как какой-то человек пообещал заплатить ему серебром по весу в обмен на мою смерть.
Человек предложил сделать это воскресным утром, зная, что большая часть моих людей будет в церкви, и Вэрфурт нанял дюжину бродяг для этой работы.
Он должен был знать про большой риск, так как репутация у меня была ещё та, но ему пообещали огромное вознаграждение.
— Это был датчанин или сакс? — спросил я.
— Сакс, господин.
— И ты не знаешь его?
— Нет, господин.
Я продолжал спрашивать, но он сказал только, что мужчина был худым, лысым и одноглазым. Это описание мало о чём мне говорило.
Одноглазый, лысый мужчина? Это может быть кто угодно. Я задавал вопросы до тех пор, пока не выжал из Вэрфурта все ответы, оказавшиеся бесполезными, а затем повесил и его, и лучника.
И Уиллибальд показал мне волшебную рыбу.
Делегация ждала в зале. Шестнадцать человек из Винтанкестера, столицы Альфреда, и среди них не менее пяти священников.
Двое, как и Уиллибальд, прибыли из Уэссекса, другая же пара оказалась мерсийцами, которые, по всей видимости, поселились в Восточной Англии. Я знал обоих, хотя сначала и не узнал их.
Это были близнецы Цеолнот и Цеолберт, которые около тридцати лет назад оказались вмести со мной заложниками в Мерсии.
Мы были детьми, захваченными датчанами — я был рад этой участи, а близнецы возненавидели ее.
Теперь им было около сорока лет, два одинаковых священника коренастого телосложения, с круглыми лицами и седыми бородами.
— Мы следили за твоими успехами, — сказал один из них.
— С восхищением, — закончил второй. Как и в детстве, я не мог различить их. Они заканчивали друг за другом предложения.
— С вынужденным, — сказал первый.
— Восхищением, — сказал второй близнец.
— С вынужденным? — спросил я враждебно.
— Известно, что Альфред недоволен.
— Вы сторонитесь истинной веры, но…
— Мы ежедневно молимся за вас.
Другая пара священников, оба западные саксы, были людьми Альфреда. Они помогли ему составить свод законов, и выяснилось, что целью их приезда было сообщить об этом мне.
Оставшиеся одиннадцать человек, пятеро из восточной Англии и шестеро из Уэссекса, были воинами, охранявшими священников в их путешествии.
И они привезли волшебную рыбу.
— Король Эорик, — сказал Цеолнот или Цеолберт.
— Хочет заключить союз с Уэссексом, — закончил другой близнец.
— И с Мерсией!
— Христианские королевства, как ты понимаешь.
— И король Альфред, и король Эдвард, — подхватил Уиллибальд, — отправили подарок королю Эорику.
— Альфред до сих пор жив? — спросил я.
— Слава Богу, да, — ответил Уиллибальд, — хотя он болен.
При смерти, — вмешался один из западно-саксонских священников.
— Он с рождения при смерти, — сказал я, — и сколько я его знаю, все умирает. Он лет десять еще проживет.
— Дай Бог проживет, — сказал Уиллибальд и перекрестился. — Но ему уже пятьдесят лет, и он угасает. Он действительно умирает.
— Поэтому он и хочет заключить этот союз, — продолжил западно-саксонский священник, — и поэтому лорд Эдвард обращается к тебе.
— Король Эдвард, — поправил своего спутника Уиллибальд.
— Так кто обращается ко мне? — спросил я, — Альфред Уэссекский или Эдвард Кентский?
— Эдвард, — ответил Уиллибальд.
— Эорик, — вместе сказали сказал Цеолнот и Цеолберт.
— Альфред, — сказал западно-саксонский священник.
— Все они, — добавил Уиллибальд. — Это важно для них всех!
Эдвард или Альфред, или они оба хотят, чтобы я поехал к королю Восточной Англии Эорику. Эорик был датчанином, но он перешел в христианство и отправил близнецов к Альфреду и предложил создать великий альянс между всеми христианскими частями Британии.
— Король Эорик предложил, чтобы ты вёл переговоры, — сказали Цеолнот или Цеолберт.
— Прислушиваясь к нашим советам, — быстро добавил один из западно-саксонских священников.
— Почему я? — спросил я близнецов.
Уиллибальд ответил за них:
— Кто знает Мерсию и Уэссекс лучше тебя?
— Многие, — ответил я.
— Те другие, — сказал Уиллибальд, — пойдут за тобой.
Мы были за столом, на котором стояли эль, хлеб, сыр, похлёбка и яблоки. Разожженный большой огонь в очаге в центре комнаты освещал закопченные балки.
Пастух оказался прав, и крупа превратилась в снег, некоторые его хлопья пролетали через дымоход в крыше.
Снаружи, за частоколом, Вэрфурт и лучник свисали с голой ветки вяза, и их тела были пищей для голодных птиц.
Большинство моих людей были в зале, слушая наш разговор.
— Сейчас слишком холодно для того, чтобы вести переговоры, — сказал я.
— Альфреду осталось недолго, — сказал Уиллибалд, — и он хочет этого альянса, господин. Если все христиане Британии объединятся, господин, тогда молодой Эдвард сможет удержаться на троне, когда он получит корону.
Это похоже на правду, но зачем Эорику нужен этот альянс? Эорик из Восточной Англии сидит на заборе между христианами и язычниками, датчанами и саксами, сколько я его помню, а сейчас он захотел объявить о своей верности саксонским христианам?
— Из-за Кнута Ранулфсона, — объяснил один из близнецов, когда я озвучил этот вопрос.
— Он привёл людей на юг, — сказал второй близнец.
— На земли Сигурда Торсона, — сказал я. — Я в курсе, я сообщил об этом Альфреду. И Эорик боится Кнута и Сигурда?
— Боится, — сказал Цеолнот или Цеолберт.
— Кнут и Сигурд не будут атаковать сейчас — сказал я, — но весной, возможно.
Кнут и Сигурд были датчанами с Нортумбрии и, как и все датчане, лелеяли мечты о том, чтоб захватить все земли, на которых звучит английская речь.
Захватчики пытались снова и снова, и раз за разом они проигрывали, но следующая попытка была неизбежна, потому что в сердце Уэссекса, которое было оплотом христианства саксов, происходило неладное.
Альфред умирал, и его смерть, несомненно, принесет языческие мечи и языческий огонь в Мерсию и Уэссекс.
— Но зачем Кнуту и Сигурду атаковать Эорика? — спросил я. — Они не хотят Восточную Англию, им подавай Мерсию и Уэссекс.
— Они хотят всё, — ответили Цеолнот или Цеолберт.
— И истинная вера будет изгнана из Британии, если только мы не защитим её, — сказал старший из двух западно-саксонских священников.
— Поэтому мы просим тебя выковать этот альянс, — сказал Уиллибалд.
— В праздник Рождества, — добавил один из близнецов.
— И Альфред послал подарок Эорику, — продолжил Уиллибальд с энтузиазмом, — Альлфред и Эдвард! Они были очень щедры, господин!
Подарок был заключен в коробку из серебра, усеянную драгоценными камнями.
На крышке коробки была фигура Христа с поднятыми руками, по ободку надпись: «Edward mec heht Gewyrcan», и это означало, что Эдвард приказал сделать этот ковчег, или, что вероятнее, его отец заказал подарок, а затем приписал щедрость своему сыну.
Уиллибальд с благоговением поднял крышку, демонстрируя обивку из красной ткани. Маленькая подушечка размером в человеческую ладонь уютно расположилась внутри, а на ней лежал скелет рыбы.
Это был целый скелет рыбы, без головы, только длинный белый позвоночник с рядом ребер с двух сторон.
— Вот, — сказал Уиллибальд, говоря так осторожно, как будто слова, произнесенные слишком громко, могли потревожить эти кости.
— Мертвая селедка? — спросил я недоверчиво, — это и есть подарок Альфреда?
Все священники перекрестились.
— Сколько ещё рыбных костей тебе нужно? — спросил я. Я посмотрел на Финана, моего ближайшего друга и начальника личной стражи. — Мы можем достать мертвую рыбу, не так ли?
— Хоть целый бочонок, господин, — ответил он.
— Лорд Утред! — Уиллибальд, как всегда, взвился от моих насмешек.
— Эта рыба, — он направил свой дрожащий палец на кости, — была одной из тех двух рыб, которыми наш Господь накормил пять тысяч человек!
— Вторая, должно быть, была просто гигантская, — сказал я, — что это была за рыба? Кит?
Старший западно-саксонский священник сердито посмотрел на меня.
— Я советовал королю Эдварду не посылать тебя для этого дела, — сказал он, — я говорил ему, что нужно послать христианина.
— Так в чём проблема, используйте другого, — парировал я. — Я лучше проведу праздник Йолль в своём доме.
— Он желает, чтобы вы поехали, — резко сказал священник.
— Альфред также желает этого, — вставил Уиллибальд, затем улыбнулся, — он думает, что ты напугаешь Эорика.
— Зачем ему нужно пугать Эорика? — спросил я. — Я думал, что планировался альянс?
— Король Эорик позволяет своим кораблям охотиться на наши торговые корабли, — сказал священник, — и должен возместить убытки до того, как мы пообещаем ему защиту. Король верит, что ты будешь убедительным.
— Мы не отправимся в путь ещё, по крайне мере, десять дней, — сказал я, угрюмо смотря на священников, — всё это время я должен кормить всех вас?
— Да, господин, — ответил счастливый Уиллибальд.
Судьба — странная штука. Я отказался от христианства, предпочитая богов датчан, но я любил Этельфлед, дочь Альфреда, а она была христианкой, и это означало, что я использовал свой меч на стороне креста.
И похоже, что поэтому я смогу провести Йолль в Восточной Англии.
Осферт прибыл в Букингаам, привезя ещё двадцать воинов из моей дружины. Я призвал их, потому что хотел большой группой отправиться в Восточную Англию.
Король Эорик, возможно, и предложил договориться, возможно, он даже согласится и на требования Альфреда, но переговоры лучше вести с позиции силы, и я планировал прибыть в Восточную Англию с впечатляющим эскортом.
Осферт и его люди присматривали за Честером, римским лагерем на краю северо-западной границы Мерсии, где укрылся Хэстен после того как его силы были уничтожены в Бемфлеоте. Осферт поприветствовал меня сдержанно, в своём духе.
Он редко улыбался, и весь его вид показывал неодобрение того, что он видел, но я думаю, что он был рад воссоединиться со всеми нами.
Он был сыном Альфреда, рожденным от служанки до того как Альфред открыл для себя сомнительные радости христианского послушания.
Альфред хотел, чтобы его бастард стал священником, но Осферт предпочёл путь воина.
Это был странный выбор, так как он не получал удовольствия от хорошей драки и не жаждал моментов дикого упоения боем, когда гнев и меч делали остальной мир таким скучным, однако Осферт привнес в бой качества своего отца.
Он был серьезным, думающим и последовательным. Там, где мы с Финаном шли напролом, Осферт использовал ум, а это неплохая вещь для воина.
— Хэстен все ещё зализывает свои раны, — сказал он мне.
— Мы должны были убить его, — проворчал я. Хэстен отступил к Честеру, после того как я уничтожил его флот и армию при Бемфлеоте.
Мой инстинкт подсказывал мне следовать за ним и добить раз и навсегда, но Альфред захотел, чтобы его люди вернулись в Уэссекс, а у меня не хватило людей, чтобы осадить стены римского форта в Честере, поэтому Хэстен до сих пор жив.
Мы наблюдали за ним, ожидая доказательств того, что он набирает людей, но Осферт считал, что Хэстен слабел, а не усиливался.
— Ему придется проглотить свою гордость и присягнуть кому-то другому, — предположил он.
— Сигурду или Кнуту, — сказал я. Сигурд и Кнут были на данный момент самыми сильными датчанами в Британии, хотя ни один из них не был королем.
У них есть земли, богатства, стада, серебро, корабли, люди и амбиции.
— Зачем им нужна Восточная Англия? — полюбопытствовал я вслух.
— Почему бы нет? — ответил Финан. Он был моим ближайшим соратником, человеком, которому я больше всего доверял в бою.
— Потому что они хотят Уэссексс, — сказал я.
— Они хотят всю Британию, — отозвался Финан.
— Они выжидают, — сказал Осферт. — Чего?
— Смерти Альфреда, — сказал он. Он редко называл Альфреда «отец», словно, как и король, стыдился своего рождения.
— О, да, начнется хаос, когда это случится, — сказал Финан с удовольствием.
— Эдвард будет хорошим королем, — сказал Осферт осуждающе.
— Ему придется драться за это, — сказал я. — Датчане будут пробовать его на зуб.
— А ты будешь за него драться? — спросил Осферт.
— Мне нравится Эдвард, — уклончиво сказал я. Он мне нравился. Мне было его жаль, когда он был ребенком, потому что отец поместил его под контроль неистовых священников, чьей обязанностью было сделать из Эдварда идеального наследника для христианского королевства Альфреда.
Когда я встретил его вновь, прямо перед битвой при Бемфлеоте, он показался мне помпезным и нетерпимым молодым человеком, но ему нравилась компания воинов, а помпезность исчезла.
Он дрался хорошо под Бемфлеотом, а теперь, если можно верить сплетням Уиллибальда, он также узнал немного о том, что такое грех.
— Его сестра хотела бы, чтобы ты поддержал его, — многозначительно сказал Осферт, вызвав смех Финана. Все знали, что Этельфлед была моей возлюбленной, так же как и то, что отец Этельфлед был отцом Осферта, но большинство вежливо притворялось, что не знают об этом, и намёк Осферта был самым большим, на что он осмеливался, чтобы подчеркнуть мою связь с его сводной сестрой.
Я бы с большим удовольствием провел рождество с Этельфлед, но Осферт сказал мне, что её призвали в Винтанкестер, а я знал, что мне не рады за столом Альфреда.
Кроме того, теперь я должен был доставить волшебную рыбу Эорику и волновался, что Сигурд и Кнут совершат набег на мои земли, пока я нахожусь в Восточной Англии.
Сигурд и Кнут отплыли на юг прошлым летом, отправив свои корабли к южному побережью Уэссекса, в то время как армия Хэстена опустошала Мерсию.
Два датчанина из Нортумбрии рассчитывали отвлечь армию Альфреда, пока Хэстен атакует северные границы Уэссекса, но Альфред и так отправил ко мне свои войска. Хэстен лишился своей военной мощи, а Сигурд и Кнут обнаружили, что они не в силах захватить какой-либо из бургов Альфреда, укрепленных городов, которые были разбросаны по всей земле саксов, и поэтому они вернулись на свои корабли. Я знал, что на этом они не успокоятся.
Они были датчанами, что значит — строили планы со злым умыслом.
Поэтому на следующий день, по талому снегу, я взял Финана, Осферта и еще тридцать человек и повел их в земли олдермена Беорнота. Мне нравился Беорнот.
Он был старым, седым, увечным и вспыльчивым. Его земли находились на самом краю Саксонской Мерсии, и все на север от него принадлежало датчанам, что значит, последние несколько лет он был вынужден защищать свои угодья и деревни от атак людей Сигурда Торсона.
— Боже всемогущий, — приветствовал он меня, — не говори, что ты надеешься остаться на рождественский пир в моем замке!
— Я предпочитаю хорошую пищу, — ответил я.
— А я предпочитаю приличных гостей, — парировал он и крикнул слугам, чтобы они увели наших лошадей. Он жил немного северо-восточнее от Товечестера в великолепном доме, окруженном амбарами и конюшнями и защищенном крепким частоколом.
Пространство между домом и самым большим амбаром сейчас было залито кровью от забоя скота.
Мужчины подрезали испуганным животным подколенные сухожилия, чтобы пригнуть их к земле и держать в неподвижности, пока другие убивали их ударом топора в лоб.
Подергивающиеся туши оттаскивали в сторону, где женщины и дети с помощью длинных ножей свежевали и разделывали их.
Собаки следили и дрались за обрезки потрохов, которые бросали в их сторону. Воздух вонял кровью и экскрементами.
— Это был хороший год, — сказал мне Беорнот. — В два раза больше приплода, чем в прошлом году. Датчане оставили меня в покое.
— Не было набегов на стада?
— Один или два, — он пожал плечами. С тех пор как я видел его в прошлый раз, его ноги парализовало, и его всюду переносили в кресле. — Старый я стал, — сказал он мне. — Умираю снизу вверх. Думаю, ты хочешь эля?
Мы обменялись новостями в его доме. Он взревел от смеха, когда я рассказал ему о покушении на мою жизнь.
— Теперь ты используешь овец, чтобы защитить себя? — он увидел, как его сын входит в зал и прокричал ему, — иди сюда, послушай как лорд Утред победил в овечьей битве!
Сына звали Беортсиг, как и у отца, у него были широкие плечи и густая борода. Он посмеялся над историей, но похоже, принужденно. — Говоришь, разбойники приходили из Товечестера? — спросил он.
— Так сказал тот подлец.
— Это наша земля, — произнес Беортсиг.
— Разбойники, — пренебрежительно сказал Беорнот.
— И глупцы, — добавил Беортсиг.
— Худой, лысый, одноглазый человек нанял их, — сказал я. — Знаешь кого-то похожего?
— Похож на нашего священника, — хохотнул Беорнот. Беортсиг промолчал. — Что привело тебя к нам? — спросил Беорнот, — помимо желания опустошить мои бочки с элем?
Я рассказал ему о просьбе Альфреда заключить договор с Эориком и о том, что его посланцы объяснили желание короля страхом перед Сигурдом и Кнутом.
Беорнот засомневался.
— Сигурду и Кнуту не нужна Восточная Англия, — произнёс он.
— Эорик считает, что нужна.
— Он дурак, — сказал Беорнот, — и всегда им был. Сигурд и Кнут хотят Мерсию и Уэссекс.
— Как только они завладеют этими королевствами, господин, — мягко сказал Осферт нашему хозяину, — им понадобится Восточная Англия.
— Похоже на правду, — признал Беорнот.
— Почему бы им сначала не захватить Восточную Англию? — предположил Осферт, — и пополнить свои банды её мужчинами?
— Пока Альфред жив, ничего не произойдёт, — предположил Беорнот. Он осенил себя крестом. — И я молюсь, чтобы он жил.
— Аминь, — произнёс Осферт.
— Так ты хочешь потревожить покой Сигурда? — спросил меня Беорнот.
— Я хочу знать, чем он занят, — ответил я.
— Он готовится к Йоллю, — пренебрежительно заметил Беортсиг.
— А это значит, что весь следующий месяц он будет пьян, — добавил отец.
— Он не беспокоил нас весь год, — сказал сын.
— И я не хочу, чтобы ты разворошил это осиное гнездо, — заявил Беорнот. Он говорил достаточно беспечно, но смысл его речей был тяжек.
Если бы я поехал на север, то мог спровоцировать Сигурда, и тогда земли Беорнота заполнились бы стуком датских копыт и окрасились в алый датскими мечами.
— Я должен ехать в Восточную Англию, — объяснил я, — и Сигурду не понравится идея альянса между Эориком и Альфредом. Он может послать людей на юг, чтобы заявить о своем недовольстве.
Беорнот, насупившись:
— А может и не послать.
— Что я и хочу выяснить, — заметил я.
На что Беорнот проворчал:
— Тебе скучно, лорд Утред? Ты хочешь убить пару датчан?
— Я всего лишь хочу посмотреть на них, — ответил я.
— Посмотреть?
— Пол-Британии уже знает об этом договоре с Эориком, — сказал я, — и кто наиболее заинтересован в том, чтобы помешать его заключению?
— Сигурд, — признал Беорнот после паузы.
Я иногда представляю Британию в виде мельницы. В основании — мощные и надежные жернова Уэссекса, а наверху такие же мощные точильные камни датчан, и Мерсия размалывается между ними. Мерсия — это то место, где саксы и датчане сражаются чаще всего.
Альфред благоразумно распространил свою власть над большей частью юга, но на севере господствовали датчане; пока силы были равны, и обе стороны искали союзников.
Датчане переманивали уэльских королей на свою сторону, но хотя валлийцы питали вечную ненависть ко всем саксам, они боялись гнева своего христианского бога больше, чем датчан, и потому большинство валлийцев поддерживали непрочный мир с Уэссексом.
Однако, на востоке лежало непредсказуемое королевство Восточной Англии, управляемое датчанами, но как будто бы христианское. Восточная Англия могла покачнуть весы.
Если бы Эорик послал людей биться с Уэссексом, тогда победили бы датчане, но если бы он заключил союз с христианами, тогда датчане были бы разгромлены.
Сигурд, как я думал, хотел предотвратить заключение договора, и у него было на это две недели. Не он ли послал тринадцать человек, чтобы убить меня?
У очага Беорнота это показалось лучшей разгадкой. И если это он, что он предпримет дальше?
— Хочешь вывести его на чистую воду, а? — спросил Беорнот.
— Я не собираюсь провоцировать его, — пообещал я.
— Без смертей? Без грабежей?
— Ничего такого, — заверил я.
— Бог знает, чего ты добьешься, не прирезав пару ублюдков, — сказал Беорнот, — но хорошо. Иди и разнюхай. Беортсиг пойдет с тобой.
Он посылал своего сына и десяток воинов, чтобы убедиться, что мы сдержим слово. Беорнот боялся, что мы планируем разграбить несколько датских ферм, угнать скот, захватить серебро и рабов. Его люди должны были предотвратить это, но на самом деле я хотел только разведать территорию.
Я не доверял Сигурду и его союзнику Кнуту. Они оба мне нравились, но я знал, что они прирежут меня так же спокойно, как мы режем скотину зимой. Сигурд был богаче, а Кнут — опаснее. Он все еще был молод, и в свои годы уже стяжал себе славу воинственного датчанина, человека, чей меч внушал страх и уважение. Такие люди привлекают других. Они пришли из-за моря, на веслах шли в Британию за своим предводителем, обещавшим богатство. И весной, думал я, датчане обязательно придут снова, хотя возможно они подождут смерти Альфреда, зная, что смерть короля принесет неопределенность, а в неопределенности лежат возможности.
Беортсиг думал о том же.
— Альфред правда умирает? — спросил он меня, когда мы ехали на север.
— Так все говорят.
— Так говорили и раньше.
— Много раз, — согласился я.
— Ты веришь в это?
— Я сам его не видел, — ответил я. И я знал, что даже если бы захотел с ним повстречаться, в его дворце мне не оказали бы гостеприимства. Мне говорили, Этельфлед уехала в Винтанкестер на рождественские гуляния, но более вероятно, что ее позвали присмотреть за умирающим, чем ради сомнительных удовольствий отцовского застолья.
— И наследником будет Эдвард? — спросил Беортсиг.
— Таково желание Альфреда.
— А кто станет королем Мерсии? — спросил он.
— В Мерсии нет короля, — ответил я.
— Должен быть, — сказал он с горечью, — и не западный сакс! Мы мерсийцы, а не западные саксы.
Я промолчал. Когда-то в Мерсии были короли, но теперь она подчинялась Уэссексу.
Альфред устроил это. Его дочь вышла замуж за самого могущественного мерсийского олдермена, и большинство саксов в Мерсии были довольны, что практически находились под защитой Альфреда, в то время как не всем мерсийцам нравилось господство западных саксов.
После смерти Альфреда могущественные мерсийцы начнут поглядывать на свой пустующий трон, и я предполагал, что Беортсиг как раз из таких.
— Наши предки были здесь королями, — сказал он мне.
— Мои предки были королями в Нортумбрии, — возразил я, — но я не жажду трона.
— Мерсией должен править мерсиец, — сказал он. Казалось, ему не по себе в моей компании, или, может быть, он беспокоился потому, что мы глубоко проникли в земли Сигурда.
Мы ехали прямо на север, низкое зимнее солнце отбрасывало наши тени далеко перед нами. Первое поселение, которое мы миновали, представляло из себя выжженные руины, и только после полудня мы въехали в деревню.
Селяне видели, что мы приближаемся, поэтому я взял своих всадников и повел их в близлежащий лес, пока мы не наткнулись на убежище, где пряталась пара.
Это были саксы, раб с женой, и они сказали, что их господин — датчанин.
— Он в своем доме? — спросил я.
— Нет, господин.
Мужчина трясясь стоял на коленях, не в силах поднять глаза, чтобы встретиться со мной взглядом.
— Как его зовут?
— Ярл Йорвен, господин.
Я посмотрел на Беортсига, тот пожал плечами.
— Йорвен — один из людей Сигурда, — сказал он, — он ненастоящий ярл. Может быть, у него тридцать или сорок воинов.
— Его жена в доме? — спросил я коленопреклоненного.
— Она там, господин, и еще воины, но немного. Остальные ушли, господин.
— Куда ушли?
— Я не знаю, господин.
Я бросил ему серебряную монету. Едва ли я мог позволить себе это, но лорд должен быть лордом.
— Приближаются святки, — пренебрежительно сказал Беортсиг, — и Йорвен, возможно, ушел в Китринган.
— Китринган?
— Мы слышали, Сигурд и Кнут празднуют Йолль там, — ответил он.
Мы выехали из леса, обратно на мокрое пастбище. Облака теперь закрывали солнце, и я подумал, что скоро пойдет дождь. — Расскажи мне о Йорвене, — попросил я Беортсига.
Тот пожал плечами.
— Датчанин, конечно же. Прибыл два лета назад, и Сигурд дал ему эту землю.
— Он родня Сигурду?
— Не знаю.
— Сколько ему?
Он опять пожал плечами:
— Молодой.
И почему бы мужчине ехать на праздник без жены? Я почти спросил вслух, но подумал, что мнение Беортсига бесполезно, и сохранил молчание.
Вместо этого я пришпорил лошадь и гнал, пока не достиг места, откуда был виден дом Йорвена. Это было достаточно хорошее строение с крутой кровлей и бычьим черепом, прикрепленным на высоком коньке.
Крыша была достаточно новой, судя по тому, что она еще не покрылась мхом. Дом был окружен частоколом, и я увидел, что двое мужчин наблюдают за нами.
— Сейчас хороший момент, чтобы атаковать, — небрежно заметил я.
— Они оставили нас в покое, — сказал Беортсиг.
— И ты думаешь, что это надолго?
— Я думаю, что нам пора возвращаться, — ответил он, и когда я промолчал, добавил, — если мы хотим попасть домой до наступления ночи.
Вместо этого я направился дальше на север, не внимая жалобам Беортсига. Мы не тронули дом Йорвена и пересекли невысокий хребет, за которым увидели широкую долину.
Лёгкий дымок показывал, где располагались деревни или фермы, а тусклое мерцание выдавало реку.
Прекрасное место, думал я, плодородное, у воды, как раз такие земли нужны датчанам.
— Ты говоришь, у Йорвена тридцать или сорок воинов? — задал я вопрос Беортсигу.
— Не более того.
— Итого один отряд, — произнёс я. Значит, Йорвен с приспешниками переплыли море на одном корабле и присягнули на верность Сигурду, который взамен дал им приграничные земли.
Если бы саксы напали, Йорвен наверняка бы погиб, но он готов был рискнуть, а если бы Сигурд решил идти на юг, награда была бы гораздо значительней.
— Хэстен беспокоил вас, когда был здесь прошлым летом? — спросил я Беортсига, пришпорив лошадь.
— Он оставил нас в покое, — ответил тот. — Он грабил земли на западе.
Я кивнул. Отец Беортсига, размышлял я, устал сражаться с датчанами и платил дань Сигурду.
Это была единственная причина, по которой на земле Беорнота царило явное спокойствие, а Хэстен, видимо, оставил его в покое по приказу Сигурда.
Хэстен ни за что бы не осмелился оскорбить Сигурда, поэтому он несомненно избегал земли саксов, оплачивавших мир.
Для разбоя ему досталась большая часть южной Мерсии, там он жёг, насиловал и грабил, пока я не разгромил у Бемфлеота его основные силы, после чего он в страхе бежал в Честер.
— Тебя что-то тревожит? — спросил меня Финан. Мы спускались к видневшейся вдалеке реке. Ветер сдувал с наших спин мелкие капли дождя.
Мы с Финаном умчались вперёд, Беортсиг и его люди не могли нас услышать.
— С чего бы это мужчине ехать на празднование Йолля без жены? — спросил я Финана.
Он пожал плечами.
— Может, она уродлива. Может, для праздников у него есть кто-то моложе и привлекательнее?
— Возможно, — пробурчал я.
— Или его вызвали, — произнёс Финан.
— Зачем Сигурду созывать воинов в разгар зимы?
— Потому что он знает об Эорике?
— Вот это меня и тревожит, — сказал я.
Дождь лил сильнее, сопровождаемый резким ветром. День клонился к концу, было темно, сыро и холодно. В замёрзших канавах белели остатки снега.
Беортсиг настаивал на нашем возвращении, но я продолжал ехать на север, решительно приближаясь к двум большим домам.
Кто бы ни охранял это место, он уже должен был заметить нас, однако никто не выехал бросить вызов.
Более сорока вооруженных людей со щитами, копьями и мечами проехали по их стране, а они даже не побеспокоились узнать, кто мы или что тут делаем?
Это говорило мне о том, что дома плохо охранялись. Любой увидевший, что мы проезжаем, был рад пропустить нас, лишь бы мы никого не тронули.
Впереди на земле виднелся след. Я попридержал коня у его края. След пролегал поперёк нашей тропы и терялся в заливных лугах на южном берегу реки, покрывшейся рябью от дождевых капель.
Я повернул назад, делая вид, что мне не интересна ни вытоптанная земля, ни глубокие следы от конских копыт.
— Мы возвращаемся, — сказал я Беортсигу.
След был от конских копыт. Ехавший под холодным дождём Финан направил своего жеребца ко мне.
— Восемьдесят человек, — произнёс он.
Я кивнул. Я доверял его мнению. Два отряда проехали с запада на восток, и копыта их коней оставили след на раскисшей от воды земле.
Два отряда ехали к реке, но куда? Я замедлил ход, позволив Беортсигу догнать нас.
— Так где, по твоим словам, Сигурд праздновал Йолль? — спросил я.
— В Китрингане, — ответил он.
— А где Китринган?
Он указал на север.
— Один день пути, может, два. У него там дом для празднеств.
Китринган лежал к северу, а след уходил на восток.
Кто-то лгал.
