Книга: Языческий лорд
Назад: Глава четвертая
Дальше: Часть третья Слухи о войне

Глава пятая

Убийствам придет конец.
Так я говорил себе, пока ехал в Беббанбург, в свой дом. Убийствам придет конец. Я прорвусь в крепость, закрою ворота и позволю миру скатиться в хаос, но сам буду жить спокойно за теми высокими деревянными стенами.
Пусть христиане и язычники, саксы и датчане сражаются, пока не останется ни одного, но я буду жить как король внутри Беббанбурга и уговорю Этельфлед быть моей королевой. Проезжающие по побережью купцы будут платить нам пошлину, а проплывающие мимо корабли — оплачивать эту возможность, монеты будут сыпаться, а жизнь пойдет своим чередом.
Когда рак на горе свистнет.
Отец Пирлиг обожал эту поговорку. Я скучал по Пирлигу. Он был одним из хороших христиан, хоть и валлийцем, после смерти Альфреда он вернулся в Уэльс и, насколько я знаю, до сих пор жил там.
Когда-то он был воином, и я подумал, что ему понравилось бы это дерзкое нападение. Вдевятером против Беббанбурга. Я не считал Блекульфа, владельца Радуги, хоть он и шел с нами.
Я предложил ему остаться рядом со своим любимым кораблем, окруженным врагами, но он боялся крестьян и опасался за сына, поэтому шел позади лошадей.
Девять человек. Один из них мой сын. Затем Осферт, верный Осферт, который был бы королем, выйди его мать замуж за его отца. Мне часто казалось, что Осферт не одобряет меня, так же как и его отец Альфред, но он был по-прежнему предан, тогда как многие другие в страхе бежали.
Был и еще один сакс. Свитун был западным саксом, названным в честь одного из их святых, хотя этот Свитун был далек от святости. Он был высоким, жизнерадостным, вспыльчивым парнем с копной светлых волос, невинными голубыми глазами, веселым нравом и проворными пальцами вора.
Его привели ко мне на суд крестьяне, уставшие от его преступлений. Они хотели, чтобы я выжег на нем клеймо, или, может, отрезал руку, но вместо этого он вызвал меня на бой, и ради забавы я дал ему меч.
Его оказалось легко побить, потому что он не был обученным воином, но был силен и почти так же быстр, как Финан, и я простил его преступления при условии, что он присягнет мне на верность и станет моим воином. Мне он нравился.
Ролла был датчанином, высоким, мускулистым и покрытым шрамами. Он служил другому господину, имя которого никогда не называл, и сбежал от него, нарушив клятву, потому что тот лорд поклялся его убить.
— Что ты натворил? — спросил я его, когда он пришел и умолял меня принять его клятву на верность.
— Его жена, — объяснил он.
— Не очень-то умно, — сказал я.
— Но приятно.
В битве он был быстрым, как горностай, яростным и безжалостным, человеком, который видел ужас и привык к нему. Он поклонялся старым богам, но взял в жены пухленькую жену-христианку, которая сейчас находилась с Сигунн в Лундене.
Ролла пугал большинство моих людей, но они им восхищались, а больше всех — Элдгрим, юный датчанин, которого я обнаружил пьяным и голым в лунденском переулке. Его ограбили и избили.
У него было круглое невинное лицо и густые каштановые кудри, женщины его обожали, но он был неразлучен с Кеттилом, третьим датчанином, что скакал со мной в тот день.
Кеттилу, как и Элдгриму, было, наверное, лет восемнадцать или девятнадцать, он был худ, как струна арфы. Выглядел он хрупким, но это было обманчивое впечатление, потому что он был быстр в драке и силен за щитом.
Кучка моих самых глупых воинов насмехалась над Кеттилом и Элдгримом за их дружбу, которая выходила за рамки простой симпатии, но я принес во двор Фагранфорды прутья из орешника и велел насмешникам драться с любым из них, меч против меча, и прутья остались неиспользованными, а насмешки прекратились.
Из Бедехала в Беббанбург скакали и два фриза. Фолкбальд был нетороплив, как вол, но упрям, как мул. Поставь Фолкбальда за щитом, и его нельзя будет сдвинуть с места.
Он был чудовищно силен и туго соображал, но был верным и стоил двух воинов в стене из щитов. Вибрунд, его кузен, очень легко выходил из себя, был надоедлив и забиякой, но полезен в сражении и неутомим на веслах.
Итак, мы вдевятером в сопровождении Блекульфа направились в Беббанбург. Мы шли по той тропе, что вела от Бедехала на север, справа от нас находились песчаные дюны, а слева — болотистые пахотные земли, простиравшиеся до темных холмов в глубине.
Дождь усилился, хотя ветер стихал. Осферт пришпорил коня, чтобы поравняться со мной. На нем был тяжелый черный плащ с капюшоном, скрывающим лицо, но я заметил обращенную ко мне кривую усмешку.
— Ты обещал, что жизнь будет интересной, — сказал он.
— Правда?
— Много лет назад, когда ты спас меня от церкви.
Его отец желал, чтобы сын-бастард стал священником, но Осферт выбрал путь воина.
— Ты можешь завершить свою подготовку, — предложил я. — Уверен, они сделают тебя одним из своих колдунов.
— Они не колдуны, — терпеливо возразил он.
Я ухмыльнулся, Осферта всегда было легко раздразнить.
— Ты бы стал хорошим священником, — заявил я, больше уже не поддразнивая, — и возможно, к этому времени уже епископом.
Он покачал головой.
— Нет, хотя, может, аббатом? — он скривился. — Аббатом в каком-нибудь отдаленном монастыре, пытающимся вырастить на болоте пшеницу и возносящим молитвы.
— Конечно, ты стал бы епископом, — яростно запротестовал я, — ведь твой отец был королем!
Он покачал головой более решительно.
— Я — грех моего отца. Он бы захотел держать меня подальше, спрятать на болоте, где никто не увидел бы его грех, — он перекрестился. — Я дитя греха, господин, и это означает, что я обречен.
— Я слышал безумцев, которые высказывались разумней, чем ты, — заявил я. — Как ты можешь поклоняться богу, что проклял тебя за грех отца?
— Мы не можем выбирать богов, — мягко произнес он, — есть лишь один.
Какая чепуха! Как может один бог присматривать за всем миром? Один бог для каждой ржанки, зимородка, выдры, крапивника, лисы, зайца, оленя, лошади, для каждой горы и рощи, для окуня и ласточки, для горностая, ивы и воробья?
Один бог для каждого ручья, каждой реки, каждой твари и каждого человека? Однажды я сказал всё это отцу Беокке. Бедняга отец Беокка, теперь он мертв, но как и Пирлиг, был еще одним хорошим священником.
— Ты не понимаешь! Ты не понимаешь! — ответил он возбужденно. — У Бога есть целая армия ангелов, которая заботится обо всем мире! Есть серафимы, херувимы, архангелы, его власть и могущество повсюду вокруг нас! — он помахал искалеченной рукой. — Есть невидимые ангелы, Утред, и они вокруг нас. Крылатые слуги Господа наблюдают за нами. Они видят даже, как падает малюсенький воробышек!
— И что делают ангелы с падающими воробьями? — спросил я его, но на это Беокка не дал ответа.
Я надеялся, что низкие темные тучи и колючий дождь скроют Беббунбург от всех присматривающих за ним ангелов. Мой дядя и кузен были христианами, так что ангелы могли их защитить, если подобные волшебные крылатые создания вообще существуют. Может, и существуют.
Я верил в христианского бога, но не верил, что он единственный. Он был ревнивым, угрюмым и одиноким созданием, ненавидящим других богов и замышляющим устроить против них заговор.
Иногда, когда я о нем думал, я представлял его похожим на Альфреда, только в Альфреде была доброта и любезность, но Альфред никогда не прекращал работать, размышлять или беспокоиться.
Бог христиан тоже никогда не прекращал работать и планировать. Мои боги любили отдохнуть в пиршественном зале или отвести своих богинь в постель, они были пьяными, беспутными и счастливыми, а пока они пировали и развлекались с женщинами, христианский бог завоевывал мир.
Поперек нашего пути пролетела чайка, и я пытался понять, хорошее это предзнаменование или плохое. Осферт сказал бы, что знамений не существует, но он был погружен в уныние.
Он верил в то, что поскольку являлся бастардом, он не мог получить спасение от своего презренного бога, и это проклятие должно было длиться десять поколений. Он верил в это, потому что так говорилось в священной книге христиан.
— Ты думаешь о смерти, — обвинил я его.
— Каждый день, — ответил он, — но сегодня больше, чем обычно.
— У тебя были знамения?
— Страхи, господин, — сказал он, — просто страхи.
— Страхи?
Он мрачно рассмеялся.
— Взгляни на нас! Девять человек!
— И люди Финана, — возразил я.
— Если он высадится на берег, — пессимистично заметил Осферт.
— Он это сделает, — пообещал я.
— Может, дело просто в погоде, — сказал Осферт. — Она совсем не бодрит.
Но погода была на нашей стороне. Те люди, что наблюдали из крепости, начинали скучать. Стоять на страже — это значит день ото дня выдерживать отсутствие каких-либо происшествий, одни и те же люди приходят и уходят, и человеческий разум начинает скучать под тяжестью такой рутины. Хуже всего по ночам или в мерзкую погоду.
Этот дождь сделает стражников Беббанбурга несчастными, а продрогшие и промокшие воины — плохие стражи.
Дорога немного шла под уклон. Слева от меня на небольшом пастбище возвышались стога сена, и под каждым я заметил толстый слой папоротника.
Мой отец, бывало, сердился на крестьян, которые не клали достаточно папоротника под стога.
— Хотите приманить крыс, идиоты с задницей вместо головы! — кричал он на них.
— Хотите, чтобы сено сгнило? Вам нужен силос вместо сена? Вы ничего не знаете, тупоголовые глупцы?
По правде говоря, он и сам мало знал о сельском хозяйстве, но он точно был осведомлен, что папоротник внизу не дает влаге подняться и отпугивает крыс, и он радовался, что может показать, что кое в чем разбирается.
Я улыбнулся при воспоминаниях об этом. Возможно, когда я снова буду править из Беббанбурга, то смогу позволить себе гневаться из-за стогов сена. Маленькая черно-белая собака залаяла из сарая, а потом подбежала к лошадям, которые явно привыкли к этому животному и проигнорировали ее.
Через низкую дверь сарая высунулся какой-то человек и рявкнул на пса, чтобы тот заткнулся, а потом склонил голову в знак почтения к нам. Дорога снова пошла вверх, всего на несколько футов, но когда мы достигли гребня, внезапно нашему взору открылся Беббанбург.
Айда, мой предок, приплыл из Фризии. Семейное предание гласило, что он привел три корабля с голодными воинами, и они пристали к берегу где-то на этом диком побережье, а местные жители отступили в обнесенную деревянной стеной крепость, построенную на вершине длинной скалы, что лежала меж бухтой и морем, и эта скала стала Беббанбургом.
Айда, которого прозвали Несущий Пламя, сжег их деревянную стену и перерезал всех до единого, утопив скалу в крови. Он сложил черепа, чтобы всякий мог их видеть, как предупреждение для остальных о том, что может произойти, если они осмелятся напасть на новую крепость, что он возвел на окровавленной скале.
Он покорил ее, он владел ею и правил всеми землями в пределах дня езды из-за своих новых высоких стен, и его королевство стало называться Берницией. Его внук, король Этельфрит, правил всей северной Британией, оттеснив местных жителей к диким холмам, и взял в жены Беббу, в чью честь и была названа крепость.
А теперь она была моей. У нас нет больше королевства, потому что Берниция, как и другие мелкие королевства, была поглощена Нортумбрией, но мы по-прежнему владеем великой крепостью Беббы. Вернее, это Элфрик владел крепостью, и в то холодное, серое, мрачное и мокрое утро я скакал, чтобы забрать ее обратно.
Ее очертания были угрожающими и неясными, или, может быть, дело было в моем воображении, потому что образ крепости находился в моем сердце с тех пор, как я ее покинул. Скала, на которой был построен Беббанбург, шла с севера на юг, так что с юга она не выглядела обширной. Ближе всего к нам возвышалась внешняя стена из огромных дубовых бревен, но там, где она была наиболее уязвима, в тех местах, где углубления в скале могли позволить людям подобраться поближе, нижняя часть была заменена на камень.
Это было нововведением по сравнению с временем правления моего отца. Нижние ворота представляли собой арочный проем с площадкой для воинов наверху, и эти ворота были лучшей защитой Беббанбурга, потому что к ним можно было подойти лишь по узкой тропе, что шла по песчаной косе со стороны суши.
Эта коса была достаточно широка, но потом из песка внезапно восставала темная скала и тропа становилась узкой, поднимаясь к этим массивным воротам, все еще украшенным человеческими черепами.
Я не знал, были ли это те самые черепа, с которых Айда Несущий Пламя снял плоть в котле с кипящей водой, но они точно были древними и обнажали свои желтые зубы в предупреждении возможным атакующим.
Нижние ворота были самым уязвимым местом Беббанбурга, но в то же время обескураживали. Удерживай Нижние ворота, и Беббанбург будет в безопасности, если только воины не высадятся с моря, чтобы атаковать высокие стены, но такая возможность внушала страх, потому что скала была крута, а стены высоки, а защитники могли поливать атакующих дождем из копий, булыжников и стрел.
Но даже если нападавшие смогли бы захватить Нижние ворота, они все равно не взяли бы крепость, потому что этот увешанный черепами проход вел лишь в нижний двор. Я мог различить над стеной крыши.
Там находились конюшни, склады и кузница. Из кузницы поднимался темный дым, который наполненный дождем ветер относил к земле.
За ним снова возник силуэт крепости, а на вершине была внутренняя стена, выше внешней, укрепленная огромными каменными глыбами и снабженная еще одним грозным проходом.
За Верхними воротами находилась сама крепость, там был построен большой дом, и над его крышей тоже поднимался дым и развевалось знамя моей семьи.
Флаг с волком угрюмо хлопал на мокром ветру. Это знамя вызвало у меня ярость. Это было мое знамя, моя эмблема, и его держал мой враг, но в тот день это я был волком, вернувшимся в свою берлогу.
— Опустите плечи! — велел я своим воинам.
Мы должны ехать, как усталые и скучающие люди, и мы припали к седлам, позволив лошадям самим медленно найти путь по тропе, которую они знали лучше, чем кто-либо из нас. Хотя я знал.
Я провел здесь первые десять лет своей жизни и знал и тропу, и скалу, и пляж, и гавань, и деревню. Крепость возвышалась над нами, а слева простиралась мелководная лагуна, гавань Беббанбурга.
Вход в гавань представлял собой канал к северу от крепости, и когда корабль заходил внутрь, ему нужно было быть внимательным, чтобы не сесть на мель. Теперь я мог различить Полуночника.
Там было еще полдюжины более мелких лодок, рыбацких, и два корабля такого же размера или больше Полуночника, хотя, по-видимому, ни на одном не было команды. Теперь Финан мог нас видеть.
За гаванью, там, где возвышались холмы, находилась небольшая деревушка, в которой жили рыбаки и фермеры. Там была таверна, еще одна кузница и галечный пляж, где дымились костры под сетками с сушеной рыбой.
Ребенком я отгонял чаек от этих сеток с рыбой, и теперь увидел там детей. Я улыбнулся, ведь это был мой дом, а потом улыбка сошла с лица, потому что теперь крепость была близко.
Тропа разделялась, одна шла на запад, к деревне, огибая гавань, а другая взбиралась вверх, в сторону Нижних ворот.
И эти ворота были открыты. Они ничего не подозревали. Я предположил, что днем ворота всегда были открыты, как городские. У стражников было полно времени, чтобы разглядеть приближающуюся угрозу и закрыть массивные ворота, но тем мокрым утром они увидели лишь то, что ожидали, и никто из них не сдвинулся с площадки для воинов.
Финан и еще трое спрыгнули с носа Полуночника и побрели к берегу. Насколько я мог рассмотреть, они были без оружия, хотя это не имело значения, раз мы взяли свое и то, что захватили.
Я предположил, и правильно, что Финану сказали, сколько человек одновременно могут спуститься на берег, и что все они должны быть безоружны.
Я бы предпочел, чтобы их было больше четырех, потому что теперь нас было тринадцать, не считая Блекульфа, а тринадцать — это плохой знак. Всем это известно, даже христиане верят, что тринадцать — плохое число.
Христиане утверждают, что тринадцать — несчастливое число, потому что Иуда был тринадцатым гостем на последнем ужине, но настоящая причина в том, что бог Локи, злобный убийца и мошенник, был тринадцатым божеством в Асгарде.
— Фолкбальд! — позвал я.
— Господин?
— Когда доедем до ворот, останешься под проемом с Блекульфом.
— Я должен остаться… — не понял он. Он рассчитывал драться, а я велел ему стоять на месте. — Ты хочешь, чтобы я…
— Я хочу, чтобы ты остался с Блекульфом, — прервал я его. — Держи его под проемом, пока я не велю тебе присоединиться к нам.
— Да, господин, — сказал он. Теперь нас было двенадцать.
Финан не обращал на меня внимания. Он был примерно в пятидесяти шагах, медленно и устало пробираясь к крепости. Мы были ближе к Нижним воротам, гораздо ближе, и наши лошади начали подъем по пологому склону, теперь впереди виднелся силуэт увешанного черепами арочного проема.
Я склонил голову и позволил жеребцу перейти на быстрый шаг. Кто-то что-то прокричал со стороны ворот, но ветер и дождь унесли слова прочь.
Это было похоже на приветствие, и я просто устало помахал рукой вместо ответа. Мы сошли с песчаной тропы, и теперь копыта стучали по дороге, что была прорезана в темной скале. Этот звук отдавался громко, как боевой ритм.
Лошади по-прежнему шли быстрым шагом, а я ссутулился и низко наклонил голову, а потом мрак дня стал еще темнее, а дождь больше не стучал по капюшону плаща, и я поднял глаза и увидел, что мы находимся в туннеле ворот.
Я был дома.
Я нес меч Ценвала, скрыв его под тяжелым плащом, но теперь уронил его, чтобы у Финана было оружие. Мои люди сделали то же самое. Оружие громко звякнуло по каменистой тропе.
Лошадь шарахнулась от грохота, но я удержал ее и пригнул голову под тяжелой деревянной балкой, формировавшей внутренний свод.
Нижние ворота оставили открытыми, но это имело смысл, потому что в дневное время люди постоянно ходили туда-сюда. Куча корзин и мешков лежали прямо внутри ворот, оставленные для крестьян, которые принесли в крепость рыбу или хлеб. Ворота закрывали с наступлением сумерок и охраняли днем и ночью, но Верхние ворота, как сказал Ценвал, держали закрытыми.
И это тоже имело смысл. Враг мог захватить Нижние ворота и весь двор за ними, но пока он не возьмет Верхние ворота и грозные каменные крепостные стены, то все равно не приблизится к захвату Беббанбурга.
Но когда я выехал из внутренней арки, то увидел, что Верхние ворота открыты.
На миг я даже не поверил увиденному. Я предвидел внезапную отчаянную атаку для захвата тех ворот, но они были открыты! На площадке над воротами стояли часовые, но в самом арочном проеме никого не было.
Я чувствовал себя как во сне. Я въехал в Беббанбург, и никто меня не окликнул, а придурки оставили внутренние ворота широко открытыми! Я придержал лошадь, и Финан догнал меня.
— Пусть оставшаяся команда сойдет на берег, — приказал я.
Справа от меня группа мужчин практиковалась со щитами. Их было восемь под командованием коренастого бородатого человека, который кричал на них, чтобы соединяли щиты внахлест.
Это была молодежь, вероятно, мальчишки с окрестных ферм, от которых потребуется сражаться, если земли Беббанбурга атакуют. Они использовали старые мечи и потрепанные щиты.
Бородач взглянул в нашем направлении и не увидел ничего тревожного. Передо мной, всего лишь в сотне шагов или около того, находились широко открытые Верхние ворота, а слева от меня стояла кузница, из которой валил темный дым. Двое стражей, вооруженные копьями, слонялись около ее двери. С Верхних ворот меня окликнули.
— Ценвал! — крикнул этот человек, но я проигнорировал его.
— Ценвал! — окликнул он снова, и я махнул рукой, и такой ответ, казалось, удовлетворил его, потому что он ничего больше не сказал.
Настало время для драки. Мои люди ожидали сигнала, но на мгновение я, казалось, застыл, не веря своим глазам. Я был дома! Я был внутри Беббанбурга, а затем мой сын пришпорил коня и догнал меня.
— Отец? — озабоченно спросил он.
Настало время выплеснуть ярость. Я толкнул лошадь пятками, и она сразу пошла влево, по знакомому пути в конюшню, что стояла рядом с кузницей. Я дернул поводья, разворачиваясь к Верхним воротам.
И тут меня увидели собаки.
Их было две, большие мохнатые волкодавы, спавшие под грубым деревянным навесом рядом с конюшней, под которым хранилось сено. Одна из них заметила нас, вскочила и вприпрыжку помчалась в нашем направлении, виляя хвостом.
Потом она остановилась, внезапно насторожившись, и я увидел, как она оскалилась и зарычала, а затем завыла. Вторая собака быстро проснулась. Теперь обе выли и мчались ко мне, а моя лошадь яростно пыталась отскочить.
Коренастый бородач, тренировавший мальчишек, сообразил первым. Он знал, что что-то не так, и поступил правильно. Он крикнул стражникам на Верхних воротах:
— Закрывайте! Закрывайте немедленно!
Я толкнул коня к воротам, но обе собаки стояли перед ним. Возможно, это были собаки Ценвала, потому что только они одни поняли, что что-то не так.
Они знали, что я не Ценвал. Одна прыгнула, будто намереваясь укусить лошадь, и я выхватил Дыхание Змея, а жеребец лязгнул зубами в сторону пса.
— К воротам! — крикнул я своим людям.
— Закройте их! — прокричал коренастый воин.
Затрубил рог. Я пнул лошадь, чтобы миновать псов, но было уже слишком поздно. Огромные ворота закрылись, и я услышал треск падающего на свое место засова. Я бесцельно выругался.
На защитных сооружениях над Верхними воротами показались люди, слишком много людей. Они, должно быть, были в двадцати футах надо мной, и было совершенно безнадежным делом атаковать эти огромные деревянные ворота. Моей единственной надеждой было взять ворота неожиданно, но собаки этому помешали.
Коренастый побежал ко мне. Разумней было бы отступить, осознать, что я проиграл, и пока еще оставалось время, сбежать через Нижние ворота на Полуночник, но я не желал так просто сдаваться.
Мои воины остановились в центре двора, не зная, что делать, коренастый кричал мне, спрашивая, кто я такой, а собаки по-прежнему завывали, и моя лошадь дергалась в сторону, чтобы сбежать от них.
Внутри крепости залаяли и другие собаки.
— Захвати ворота! — крикнул я Осферту, указывая на Нижние ворота. Если я не смог захватить внутренние укрепления, то по крайней мере буду удерживать внешние.
Косой дождь, принесенный с моря, хлестал по крепости. Два стражника у кузницы взяли копья наизготовку, но ни один не двинулся в мою сторону, и Финан повел двоих своих людей в их сторону.
Я не мог увидеть, что случилосьс Финаном, потому что коренастый схватил мою лошадь под уздцы.
— Кто ты такой? — властно спросил он. Собаки успокоились, возможно, потому что узнали его.
— Кто ты такой? — повторил он. Восемь юнцов наблюдали, вытаращив глаза, позабыв свои щиты и тренировочные мечи. — Кто ты такой? — закричал он в третий раз, а потом выругался. — Иисусе, нет!
Он смотрел в сторону кузницы. Я взглянул в том направлении и увидел, что Финан начал резню. Два стражника лежали на земле, хотя Финан и его люди пропали, а потом я выдернул ноги из стремян и выскользнул из седла.
Я всё делал не так. Я был сбит с толку. В битве неизбежна сумятица, но нерешительность непростительна, а я колебался, пытаясь принять решение, а потом принял неверное.
Мне следовало быстро отступить, а вместо этого я упрямо не желал покидать Беббанбург и позволил Финану прирезать тех двух стражников.
Я послал Осферта захватить Нижние ворота, и это означало, что мои люди находятся в этом арочном проеме и вокруг него, а остальные в кузнице, в то время как команда Полуночника, вероятно, все еще бредет по берегу, а я остался один во дворе, где на меня наступал коренастый воин, размахивая мечом.
И я снова сделал всё не так. Вместо того, чтобы позвать Финана и попытаться собрать всех своих людей в одном месте, я отразил тяжелый удар Вздохом Змея и почти не раздумывая отбросил воина обратно двумя сильными ударами, сделал шаг назад, приглашая его атаковать, а когда он заглотил наживку и ринулся вперед, вогнал клинок ему в брюхо.
Я ощутил, как клинок прорвал звенья кольчуги, проткнул кожаную одежду и вошел в мягкую плоть. Он задрожал, когда я провернул Вздох Змея в его внутренностях, а потом рухнул на колени. Когда я выдернул клинок из его живота, он упал лицом вперед.
Двое юнцов бросились ко мне, но я повернулся к ним с окровавленным мечом.
— Хотите умереть? — прорычал я, и они остановились. Я отбросил капюшон со своего шлема и сомкнул нащечники. Они были мальчишками, а я военачальником.
И еще глупцом, потому что сделал всё не так. И тогда Верхние ворота открылись.
Оттуда высыпали люди. Люди в кольчугах и с мечами, с копьями и щитами. Я потерял счет на двадцати, а они всё прибывали.
— Господин! — прокричал Осферт из Нижних ворот. Он захватил их, и я заметил своего сына на площадке для воинов наверху. — Господин! — снова прокричал Осферт. Он хотел, чтобы я вернулся, присоединился к нему, но вместо этого я взглянул на кузницу, где двое стражников лежали под дождем. Никаких признаков Финана.
А потом копья и клинки застучали по щитам, и я смотрел, как воины моего дяди встают в стену из щитов перед Верхними воротами. Там было по меньшей мере сорок человек, ритмично ударявших своими клинками по ивовым доскам щитов.
Они были уверены в себе, а вел их высокий светловолосый воин в кольчуге, но без шлема. У него не было щита, лишь меч в руке. Стена из щитов сгрудилась на дороге между скалами, всего двенадцать человек в ряду.
Теперь начали прибывать люди из моей команды, они проходили через Нижние ворота и становились в собственную стену из щитов, но я знал, что проиграл.
Я мог бы атаковать, и возможно, мы даже пробились бы наверх, врезавшись в эти сомкнутые ряды, но нам бы пришлось отвоевывать каждый дюйм, нанося удары, а над нами, на площадке для воинов над Верхними воротами, стояли люди, готовые запустить в наши головы копья и камни.
И даже если бы мы пробили бы себе проход, ворота все равно остались бы закрытыми. Я проиграл.
Высокий человек впереди рядов врага щелкнул пальцами слуге, и тот принес ему шлем и плащ. Он надел оба, отвел меч назад и медленно пошел в мою сторону. Его воины остались на месте.
Две собаки, из-за которых я угодил в неприятности, подбежали к нему, и он снова щелкнул пальцами, заставив их лечь. Он остановился примерно в двадцати шагах от меня с опущенным мечом.
Это был дорогой меч, с тяжелой от золота рукоятью и с поблескивающим на клинке тем же извивающимся узором, что сиял и на умытой дождем стали Вздоха Змея.
Он взглянул на наших лошадей.
— Где Ценвал? — спросил он. А когда я ничего не ответил, добавил: — Мертв, полагаю?
Я кивнул. Он пожал плечами:
— Отец говорил, что ты явишься.
Итак, то был Утред, мой кузен, сын лорда Элфрика. Он был на несколько лет моложе меня, но я как будто смотрел на свое отражение. Он не унаследовал темные волосы отца и его узкую кость, а был плотного сложения, светловолос и высокомерен.
Он носил короткую светлую бороду, а его глаза были ярко-голубыми. Гребень его шлема венчала фигурка волка, как и мой, но нащечники украшала золотая инкрустация. Он носил черный плащ, подбитый волчьим мехом.
— Ценвал был добрым воином, — сказал он. — Ты убил его?
Я по-прежнему не отвечал.
— Язык проглотил, Утред? — усмехнулся он.
— К чему тратить слова на козье дерьмо? — ответил я.
— Отец всегда говорит, что собака возвращается к своей блевотине, вот откуда он знал, что ты здесь появишься. Может, мне стоит поприветствовать тебя? Что ж, я это сделаю! Добро пожаловать, Утред! — он насмешливо поклонился. — У нас есть эль, мясо и хлеб, ты отведаешь их вместе с нами в доме?
— Почему бы нам с тобой не сразиться? — предложил я. — Только ты и я.
— Потому что нас больше, — с легкостью ответил он, — и если мы будем драться, то я скорее всего перережу всех вас, а не просто скормлю твои потроха своим собакам.
— Тогда дерись, — с напором заявил я. Я повернулся и показал на свою команду, чья стена из щитов стояла на страже Нижних ворот. — Они удерживают вход. Ты не выйдешь отсюда, пока не победишь нас, так что дерись.
— И как же ты удержишь вход, когда позади тебя окажутся сотни людей? — спросил сын Элфрика. — К завтрашнему утру, Утред, ты обнаружишь, что перешеек перекрыт. Может, у тебя достаточно пищи? Здесь нет колодца, но ты ведь принес с собой воду или эль?
— Тогда сразись со мной, — произнес я, — докажи, что ты храбр.
— Зачем сражаться, если ты уже побежден? — спросил он, а потом повысил голос, чтобы его могли услышать мои воины. — Я дарую вам жизнь! Вы можете уйти! Можете отправиться на свой корабль и уплыть! Мы не будем вам мешать! Я лишь требую, чтобы Утред остался здесь!
Он улыбнулся мне.
— Видишь, как мы рады твоей компании? В конце концов, ты член семьи и должен позволить нам поприветствовать тебя, как подобает. Твой сын с тобой?
Я помедлил, но не потому, что сомневался в ответе, а потому, что он сказал «сын», а не «сыновья». Значит, он знал о том, что произошло, знал, что я отрекся от старшего.
— Конечно, он здесь, — сказал сын Элфрика и снова повысил голос. — Утред останется здесь, как и его отродье! Остальные вольны покинуть нас! Но если вы решите остаться, то не покинете это место никогда!
Он пытался настроить моих людей против меня, но я сомневался, что это сработает. Они присягнули мне и даже если и хотели принять его предложение, то не нарушили бы свои клятвы с такой легкостью. Если я умру, то тогда некоторые преклонили бы колено, но сейчас никто не желал выказывать вероломство перед лицом своих товарищей.
Сын Элфрика тоже это знал, но его предложение было нацелено на то, чтобы лишить мою команду уверенности. Они знали, что я побежден, и ожидали моего решения перед тем, как сделать выбор.
Кузен взглянул на меня.
— Брось меч, — велел он.
— Я погружу его в твое брюхо, — отозвался я.
Это был бессмысленный вызов. Он победил, а я проиграл, но еще оставался шанс, что мы сможем добраться до Полуночника и ускользнуть из бухты, но я решил не уводить людей обратно на берег, пока не появится Финан и двое его спутников.
Куда он подевался? Я не мог его бросить, ни за что на свете. Мы с Финаном были ближе, чем братья, а теперь он исчез в кузнице, и я опасался, что там на них напало множество воинов, и теперь они лежат мертвыми или, что еще хуже, взяты в плен.
— Ты увидишь, — заявил мой кузен, — что наши воины смертоносны. Мы постоянно тренируемся, как и ты, и практикуемся, как и ты. Вот почему мы до сих пор удерживаем Беббанбург, даже датчане не хотят ощутить на себе наши клинки.
Если ты решишь драться, мне будет жаль потерянных людей, но обещаю, что ты заплатишь за их смерть. Твоя собственная смерть не будет быстрой, Утред, и в твоей руке не будет меча. Я убью тебя медленно, чудовищно болезненно, но не раньше, чем сделаю то же самое с твоим сыном. Ты будешь смотреть, как он умирает.
Ты услышишь, как он зовет свою покойную мать. Услышишь, как молит о пощаде, которой не будет. Ты этого хочешь? — он помолчал, ожидая ответа, но я не ответил. — Или ты сейчас можешь бросить меч, — продолжил он, — и я обещаю вам обоим быструю и безболезненную смерть.
Я все еще колебался, все еще пребывал в нерешительности. Конечно, я знал, что делать, знал, что должен увести своих людей обратно к Полуночнику, но решил этого не делать, пока не появится Финан.
Я хотел взглянуть на кузницу, но не хотел привлекать к ней внимание моего кузена, так что я просто смотрел на него, пока мой разум лихорадочно размышлял и пытался найти какой-то другой выход из этого поражения, и вдруг почувствовал, что он тоже нервничает. Он этого не выказывал.
Он великолепно смотрелся в черном плаще и в шлеме с выгравированными христианскими крестами и увенчанном фигуркой волка, держа меч, столь же грозный, как и Вздох Змея, но под этой уверенностью скрывался страх. Я не сразу это заметил, но страх был. Кузен был напряжен.
— Где твой отец? — спросил я. — Я бы хотел, чтобы он увидел, как ты умрешь.
— Он увидит, как умрешь ты, — сказал мой кузен Утред. Вздрогнул ли он от моего вопроса? Я едва ощущал его дискомфорт, но все же чувствовал его. — Брось меч, — снова приказал он более твердым голосом.
— Мы сразимся, — столь же твердо ответил я.
— Да будет так, — он принял решение спокойно, так что не страх перед битвой заставлял его нервничать, но, возможно, я ошибался в нем? Может, в нем не было никакой неуверенности. Он повернулся к своим людям. — Оставьте Утреда в живых! Убейте остальных, но оставьте Утреда и его сына в живых! — и он ушел, не потрудившись взглянуть на меня.
И я вернулся к Нижним воротам, где моя команда ожидала, встав в стену из щитов с оружием наготове.
— Осферт!
— Господин?
— Где Финан?
— Пошел в кузницу, господин.
— Это я знаю. — Я надеялся, что Финан уже вышел из кузницы, пока я не видел, но Осферт утверждал, что это не так.
Значит, три моих воина были внутри этого мрачного строения, и я боялся, что они мертвы, что внутри оказались стражники, и их было больше, но почему в таком случае эти стражники не появились из двери кузницы? Я хотел бы послать туда людей, чтобы узнать судьбу Финана, но это ослабило бы и без того хлипкую стену из щитов.
А воины моего кузена снова стали колотить по щитам. Сталью по дереву они отбивали ритм и шли вперед.
— Через мгновение, — сказал я своим людям, — мы перестроимся в кабаний рог и пробьем их стену.
То была моя последняя надежда. Кабаний рог представлял собой клин из воинов, который врезался во вражескую стену из щитов, как дикий кабан. Мы бы быстро двинулись вперед в надежде пробить их стену, сломить ее и начать резню.
Такова была моя надежда, но я боялся, что кабаний рог сомнут.
— Утред! — позвал я.
— Отец?
— Ты должен взять коня и уехать. Скачи на юг. И не останавливайся, пока не доберешься до друзей. Пусть наша семья живет, и однажды ты вернешься и заберешь назад эту крепость.
— Если я умру здесь, — ответил мой сын, — то буду удерживать эту крепость до судного дня.
Я ожидал услышать такой ответ или что-нибудь вроде этого, так что не стал спорить. Даже если он поскачет на юг, я сомневался, что он доберется до безопасного места. Дядя пошлет за ним погоню, а между Беббанбургом и саксонской Британией одни лишь враги.
Но все же я предоставил ему эту возможность. Наверное, подумал я, мой старший сын, тот священник, который больше не был мне сыном, женится и заведет детей, и один из его сыновей услышит об этом сражении и захочет отомстить.
Три норны смеялись надо мной. Я сделал попытку и проиграл. Я был в ловушке, а воины моего кузена дошли до конца зажатой между скалами тропы и разошлись шире.
Их стена из щитов была шире моей. Они бы обогнули нас с двух сторон, зайдя во фланги, и изрубили бы топорами, копьями и мечами.
— Назад, — велел я своим воинам.
Я по-прежнему планировал устроить кабаний рог, но пока позволил кузену поверить, что собираюсь сделать стену из щитов под арочным проемом Нижних ворот. Это помешало бы ему зайти с фланга.
Это вынудило бы его вести себя осторожно, а потом я мог внезапно напасть и сломить его. Осферт стоял подле меня, а сын сзади.
Теперь мы находились под сводом, и я послал Роллу, Кеттила и Элдгрима на площадку для воинов, чтобы они могли кидать камни в приближающихся врагов.
Осферт сказал, что камни уже там сложены, и я смел надеяться, что мы переживем это сражение. Я сомневался, что смогу захватить Верхние ворота, но и просто выжить и добраться до Полуночника уже было бы победой.
Кузен взял щит. Это был круглый, окаймленный железом ивовый щит с большим бронзовым выступом в центре. Доски были окрашены красным, а на этом кровавом фоне темнела эмблема с серой головой волка.
Враг сомкнул ряды, щит к щиту. Со стороны моря хлестал дождь, снова усилившийся, стекая со шлемов, щитов и наконечников копий. Было холодно и сыро, а всё вокруг стало серым.
— Щиты, — приказал я, и наш короткий первый ряд, всего шестеро помещалось меж дубовыми стенами арочного туннеля, сомкнул щиты. Пусть подойдут, решил я. Пусть лучше умрут у нашей стены из щитов, чем мы двинемся на них.
Если бы я решил сделать кабаний рог, мне пришлось бы покинуть укрытие, которое предоставляли ворота. Я по-прежнему пребывал в нерешительности, но враг прекратил продвижение. Это было неудивительно. Люди должны настроиться на драку.
Мой кузен говорил с ними, но я не слышал его слов. Я услышал лишь их возгласы, когда они снова ринулись вперед. Они приблизились быстрее, чем я ожидал. Я думал, что им понадобится время для подготовки, когда они будут выкрикивать оскорбления, но они были хорошо натренированными и уверенными в себе воинами. Они шли медленно, осторожно и с сомкнутыми щитами.
Шли как воины, идущие на битву, которую собираются выиграть. В центре строя рядом с моим кузеном находился огромный чернобородый воин, держащий боевой топор на длинной рукояти.
Это он атакует меня. Попытается выдернуть щит своим топором, оставив меня открытым для удара меча моего кузена. Я поднял Вздох Змея, а потом вспомнил, что мой молот Тора все еще спрятан под кольчугой.
Это было дурным знаком, а нельзя сражаться под влиянием дурного предзнаменования. Я хотел сдернуть серебряный крест с шеи, но в правой руке я держал щит, а в левой Вздох Змея.
И это дурное предзнаменование говорило, что я здесь погибну. Я тверже схватил Вздох Змея, потому что это был мой путь в Вальхаллу. Я буду драться, подумал я, и проиграю, но валькирии заберут меня в тот лучший мир, что лежит за пределами этого. И можно ли найти лучшее место для смерти, чем Беббанбург?
А потом снова протрубил рог.
Это был громкий и пронзительный звук, ничего общего с теми бравурными и смелыми нотами, когда он в первый раз протрубил тревогу со стороны Верхних ворот. Этот рог звучал так, как будто в него трубил восторженный ребенок, и его хриплые тона заставили моего кузена посмотреть в сторону кузницы, я тоже так поступил, а там в дверях стоял Финан. Он протрубил в рог во второй раз и, недовольный произведенным грубым шумом, отбросил его.
Он был не один.
В нескольких шагах впереди стояла женщина. Он выглядела юной и была одета в белое платье, подпоясанное золотой цепью. Ее волосы были как светлое золото, такими светлыми, что казались почти белыми.
На ней не было ни плаща, ни головного убора, и из-за дождя платье прилипло к телу. Она стояла неподвижно, и даже с такого расстояния я мог разглядеть страдание на ее лице.
А мой кузен бросился к ней, но потом остановился, потому что Финан вытащил меч. Ирландец не угрожал женщине, а просто стоял, ухмыляясь, с обнаженным клинком.
Мой кузен неуверенно взглянул на меня, а потом оглянулся на кузницу, как раз когда там появились оба спутника Финана, и каждый вел пленника.
Одним из них был мой дядя, лорд Элфрик, а другим мальчик.
— Хочешь их смерти? — крикнул Финан моему кузену. — Хочешь, чтобы я вспорол им животы?
Он подбросил свой меч высоко в воздух, так что он сделал кувырок. Это было вызывающее представление, и все воины во дворе наблюдали, как он ловко поймал падающее оружие за рукоять.
— Хочешь, чтобы их потроха скормили собакам? Этого ты хочешь? Могу сделать тебе одолжение, ради Христа. Могу сделать тебе одолжение! С удовольствием. Твои собаки выглядят голодными.
Он повернулся и схватил мальчика. Я увидел, как мой кузен сделал жест своим людям, приказывая не двигаться. Теперь я знал, почему он нервничал: его единственный сын находился в кузнице.
А теперь мальчик был у Финана. Он взял его за руку и повел ко мне. Улфар, еще один мой датчанин, следовал за моим дядей, а женщина, очевидно, мать мальчика, шла с ними. Ее никто не держал, но она явно не хотела покидать сына.
Финан ухмылялся, когда подошел ко мне.
— Этот мелкий ублюдок говорит, что его зовут Утред. Можешь себе представить, сегодня его день рождения!
Сегодня ему исполнилось одиннадцать, и дед дал ему лошадь, и прекрасную! Они ее подковывали, потому и находились там. Просто получали удовольствие от семейной прогулки, но тут вмешался я.
По мне прошла волна облегчения, как будто вода снова наполнила пересохшее русло. Мгновением раньше я был загнан в ловушку и обречен, а теперь у меня был сын кузена в заложниках. И его жена, как я полагал, и отец. Я улыбнулся своему врагу, закутанному в черный плащ.
— Теперь пришло твое время бросить меч, — сказал я ему.
— Отец! — мальчишка попытался выскользнуть из хватки Финана, устремившись к своему отцу, и я стукнул его щитом, этот болезненный удар тяжелыми окаймленными железом досками вызвал у него крик и протесты со стороны его матери.
— Стой спокойно, мелкий ублюдок, — велел я ему.
— Он никуда и не уйдет, — сказал Финан, все еще держа ребенка за руку.
Я посмотрел на женщину.
— А кто ты? — спросил я.
Она вызывающе расправила плечи и взглянула мне в глаза.
— Ингульфрид, — холодно промолвила она.
Интересно, подумал я. Я знал, что мой кузен взял в жены датчанку, но никто не рассказал мне, какая она красавица.
— Это твой сын? — спросил я.
— Да.
— Твой единственный сын?
Она поколебалась, но потом резко кивнула. Я слышал, что она дала жизнь трем мальчикам, но лишь один выжил.
— Утред! — крикнул мой кузен.
— Отец? — отозвался мальчик. На правой скуле, там, где щит порвал кожу, у него было пятно крови.
— Не ты, сынок. Я разговариваю с ним, — кузен указал своим мечом на меня.
Я бросил щит и пошел в сторону кузена.
— Что ж, — заявил я, — кажется, у каждого из нас есть определенные трудности. Может, устроим драку? Только ты и я? По закону ореховых прутьев?
— Дерись с ним! — призвал мой дядя.
— Отпусти мою жену и сына, — произнес кузен, — и можешь уходить с миром.
Я сделал вид, что это обдумываю, а потом покачал головой.
— Мне нужно больше. А разве ты не хочешь получить обратно своего отца?
— И его, конечно.
— Ты дашь мне одну вещь, — сказал я, — позволишь безопасно уйти, а я взамен должен дать тебе три? Это неразумно, кузен.
— Чего ты хочешь?
— Беббанбург, — заявил я, — потому что он мой.
— Он не твой! — рявкнул дядя. Я повернулся в его сторону. Теперь он был старым и согбенным, его смуглое лицо покрывали глубокие морщины, но глаза были по-прежнему проницательны. Его темные волосы побелели, прямые пряди падали на плечи.
На нем были богатые одежды с вышивкой и тяжелый подбитый мехом плащ. Когда мой отец уехал на войну, чтобы умереть у Эофервика, Элфрик поклялся на гребне святого Кутберта, что отдаст мне крепость, когда я вырасту, но вместо этого попытался меня убить.
Он пытался выкупить меня у Рагнара, того человека, что вырастил меня, а потом заплатил, чтобы меня продали в рабство, и я ненавидел его больше, чем какое-либо создание на земле.
Он был помолвлен с моей возлюбленной Гизелой, хотя я увел ее задолго до того, как он смог забраться в ее постель. Это была маленькая победа, а теперь будет большая.
Он был моим пленником, хотя ничто в его поведении не выдавало, что он считает так же. Он с презрением уставился на меня.
— Беббанбург не твой, — заявил он.
— Он мой по праву рождения, — сказал я.
— По праву рождения, — он сплюнул. — Беббанбург принадлежит тому, кто достаточно силен, чтобы его удерживать, а не какому-то глупцу, размахивающему записью на пергаменте. Твой отец хотел бы того же!
Он довольно часто говорил мне, что ты просто безответственный полудурок. Он хотел, чтобы Беббанбург отошел твоему старшему брату, а не тебе! Но теперь он мой, и однажды будет принадлежать моему сыну.
Я хотел бы прибить лживого ублюдка, но он был старым и хрупким. Старым, хрупким и ядовитым, как гадюка.
— Миледи Ингульфрид, — обратился я к Осферту, — промокла и замерзла. Дай ей плащ моего дяди.
Если Ингульфрид и была благодарна, она этого не показала. Она довольно охотно приняла плащ и натянула тяжелый меховой воротник вокруг шеи. Она дрожала, но взирала на меня с отвращением.
Я снова посмотрел на своего кузена, ее мужа.
— Может, тебе следует выкупить свою семью, — заявил я, — и цена будет в золоте.
— Они не рабы, чтобы покупать их за золото, — рявкнул он.
Я посмотрел на него и сделал вид, что меня внезапно осенило.
— А это мысль! Рабы! Финан!
— Господин?
— Сколько сейчас стоит прекрасный саксонский мальчик, если его привезти во Франкию?
— Хватит, чтобы купить франкийскую кольчугу, господин.
— Так много?
Финан сделал вид, что оценивает мальчишку.
— Паренек прекрасно выглядит. Хорошее мясцо нарастил. Кое-кто хорошо заплатит за маленький откормленный саксонский зад, господин.
— А женщина?
Финан оглядел ее с ног до головы, а потом покачал головой.
— Она неплохо выглядит, я думаю, но уже подержанный товар, господин. Может, ей и осталась всего то пара лет? Так что ее может хватить, чтобы купить вьючную лошадь. Больше, если она умеет готовить.
— Ты умеешь готовить? — спросил я Ингульфрид и в ответ получил лишь наполненный ненавистью взгляд. Я снова посмотрел на кузена. — Вьючная лошадь и кольчуга, — сказал я ему, а потом сделал вид, что обдумываю это. — Маловато, — я покачал головой, — мне нужно больше, намного больше.
— Ты уйдешь нетронутым, — предложил он, — и я заплачу тебе золотом.
— Сколько золота?
Он взглянул на своего отца. Было очевидно, что Элфрик передал бразды правления крепостью своему сыну, но когда дело доходило до денежных вопросов, главным по-прежнему оставался дядя.
— Его шлем, — угрюмо произнес Элфрик.
— Я наполню твой шлем золотыми монетами, — предложил кузен.
— Это за твою жену, — сказал я, — а сколько за наследника?
— Столько же, — с горечью произнес он.
— Даже и близко недостаточно, — запротестовал я, — но я обменяю всех троих на Беббанбург.
— Нет! — громко вскрикнул дядя. — Нет!
Я не обратил внимания на Элфрика.
— Верни то, что принадлежит мне, — сказал я кузену, — и я отдам тебе твое.
— У тебя могут быть другие сыновья! — прорычал Элфрик сыну, — а Беббанбург не твой, ты не можешь им распоряжаться, он мой!
— Он его? — спросил я кузена.
— Конечно, его, — упрямо ответил тот.
— А ты его наследник?
— Да.
Я отступил назад, к пленникам, и схватил дядю за тощий загривок. Я встряхнул его, как собака треплет крысу, а потом развернул так, чтобы мог улыбнуться ему в лицо.
— Ты знал, что я вернусь, — сказал я.
— Надеялся, что вернешься, — отозвался он.
— Беббанбург мой, — заявил я, — и ты это знаешь.
— Беббанбург принадлежит тому, кто сможет его удержать, — вызывающе ответил он, — а ты не смог.
— Мне было десять, когда ты украл его, — возразил я, — даже меньше, чем ему! — я ткнул в его внука.
— Твой отец не смог его удержать, — сказал дядя, — и как глупец отправился на смерть, а ты такой же. Глупец. Ты слишком горяч, беспомощен и ненадежен. Предположим, когда-нибудь ты захватишь Беббанбург? Сколько времени ты сможешь его удерживать?
Ты, который никогда не владел землями? Всё, что у тебя было, ты потерял, что бы ты ни приобретал, ты это отбрасывал! — он посмотрел на своего сына. — Ты удержишь Беббанбург, — приказал он, — чего бы это ни стоило.
— Цена — жизнь твоего сына, — сказал я кузену.
— Нет! — закричала Ингульфрид.
— Мы не заплатим твою цену, — сказал дядя. Он поднял на меня свои темные глаза. — Убей мальчика, — заявил он. Он подождал, а потом презрительно усмехнулся. — Убей его! Ты назвал свою цену, а я не заплачу! Так убей его!
— Отец… — нервно произнес кузен.
Элфрик развернулся в сторону сына с ловкостью змеи. Я по-прежнему держал его, плотно обхватив загривок, но он не сделал никаких усилий, чтобы вырваться.
— Ты можешь вырастить других сыновей! — он плюнул в сторону моего кузена.
— Сыновей так легко произвести на свет! Разве твои шлюхи мало родили мальчишек? В деревне полно твоих бастардов, так возьми в жены другую женщину и дай ей сыновей, но не смей уступать крепость! Жизнь какого-то сына не стоит Беббанбурга! Другого Беббанбурга уже не будет, а сыновей — сколько угодно.
Я посмотрел на кузена.
— Отдай мне Беббанбург, — произнес я, — и получишь обратно своего сына.
— Я отказался заплатить эту цену! — прорычал дядя.
И я убил его.
Я застал его врасплох, вообще-то, я всех застал врасплох. Я держал старика за шею и всё, что мне нужно было сделать, это поднять Вздох Змея и полоснуть клинком по горлу.
Так я и поступил. Это произошло быстро, гораздо быстрее, чем он заслуживал. Меч немного задержался на его тощей глотке, а он извивался как угорь, но я быстро дернул клинок, и он прошел через мышцы и сухожилия, через дыхательное горло и кровеносные сосуды, Элфрик вздохнул, издав странный звук, почти как женщина, а потом единственным звуком, который он мог издать, стало бульканье, и кровь хлынула на землю, когда он упал на колени передо мной.
Я поставил ногу на его хребет и пнул, так что он растянулся на земле. Несколько мгновений он дергался, пытаясь дышать, а его руки извивались, как будто пытаясь схватить землю его крепости.
Потом он дернулся в последний раз и затих, а меня охватило смутное разочарование. Я годами мечтал о том, как убью этого человека. Планировал его смерть в мечтах, разрабатывая для него самую мучительную смерть, а теперь просто перерезал ему глотку с милосердной быстротой.
Все эти мечты пошли прахом! Я ткнул мертвеца сапогом и поднял глаза на его сына.
— Теперь ты единственный, кто принимает решения, — произнес я.
Он молчал. По-прежнему дул ветер и хлестал дождь, а люди моего кузена уставились на тело, и я знал, что мир внезапно стал другим. Все они всю свою жизнь находились под командованием Элфрика, и внезапно Элфрика не стало. Его смерть их потрясла.
— Ну? — спросил я кузена. — Ты выкупишь жизнь сына?
Он уставился на меня и ничего не ответил.
— Отвечай, мелкий выпердыш. Ты обменяешь Беббанбург на сына?
— Я заплачу тебе за Беббанбург, — неуверенно промолвил он. Он опустил глаза на труп отца. Я предполагал, что у них были непростые отношения, как и у меня с отцом, но он был по-прежнему напуган. Он снова посмотрел на меня и нахмурился. — Он был стар! — запротестовал он. — Ты убил старика?
— Он был вором, — ответил я, — и я всю жизнь мечтал, что убью его.
— Он был стар! — снова возразил он.
— Ему повезло, — рявкнул я, — повезло умереть быстро. Я мечтал, что убью его медленно. Но быстро или медленно, он отправился в упокойный зал подземного мира, и если ты не отдашь мне Беббанбург, я пошлю туда и твоего сына.
— Я дам тебе золото, — предложил он, — много золота.
— Я знаю свою цену, — заявил я, указывая окровавленным клинком Вздоха Змея в сторону его сына. Розовая дождевая вода стекала с его острия. Я передвинул клинок ближе к мальчишке, и Ингульфрид заголосила.
Я уже был нерешительным и задумчивым, теперь настал черед моего кузена. Я мог прочесть нерешительность на его лице. Действительно ли Беббанбург стоил жизни его сына? Ингульфрид умоляла его.
Она обняла сына, ее лицо заливали слезы. Мой кузен поморщился, когда она закричала на него, но потом удивил меня, развернувшись и приказав своим людям отправиться обратно к Верхним воротам.
— Я дам тебе время на размышления, — сказал он, — но знай.
Я не отдам тебе Беббанбург. Итак, этот день ты можешь закончить с мертвым мальчишкой или с целым состоянием в золоте. Сообщи мне свое желание до наступления ночи.
— Господин! — взывала Ингульфрид к своему мужу.
Он развернулся, но заговорил со мной, а не с ней.
— Ты отпустишь мою жену, — потребовал он.
— Она не пленница, — сказал я, — и вольна делать всё, что захочет, но мальчишку я оставлю.
Ингульфрид по-прежнему сжимала плечи сына.
— Я останусь с сыном, — яростно выпалила она.
— Ты пойдешь со мной, женщина, — рявкнул кузен.
— Ты здесь не командуешь, — возразил я. — Твоя жена может делать то, что пожелает.
Он взглянул на меня, как будто я обезумел.
— Что пожелает? — он даже не произнес эти слова, а изумленно пробормотал их одними губами, а потом помотал головой, как будто не веря свои ушам, и снова отвернулся. Он увел своих воинов, предоставив нам контролировать внешний двор.
Финан забрал мальчика у матери и отдал его Осферту.
— Не отпускай мелкого ублюдка, — велел он, а потом подошел ко мне и смотрел, как мой кузен уводит людей через Верхние ворота.
Он подождал, пока последний человек скроется за воротами и они снова с грохотом захлопнутся.
— Он заплатит много золота за этого мальчишку, — тихо произнес Финан.
— Золото — это неплохо, — заявил я с намеренной беспечностью. Я услышал, как встал на место засов Верхних ворот.
— А мертвый мальчишка ничего не стоит, — продолжал Финан более напористо.
— Знаю.
— А ты все равно не собираешься его убивать, — сказал Финан. Он по-прежнему говорил тихо, так что лишь я мог его расслышать.
— Разве?
— Ты не детоубийца.
— Может, пришло время начать.
— Ты не станешь его убивать, — повторил Финан, — так что возьми золото, — он подождал, пока я что-нибудь отвечу, но я хранил молчание. — Воинам нужна награда.
И это была правда. Я был их хлафордом, дающим золото, но за последние недели я лишь привел их к этой неудаче. Финан намекал, что некоторые из моих людей могут уйти.
Они принесли клятву, но по правде говоря, мы одобряем такие клятвы с важными обещанием только потому, что их легко нарушить. Если кто-то решит, что он сможет обрести богатство и славу с другим господином, то он меня покинет, а у меня и так осталось немного людей. Я улыбнулся ему.
— Ты мне веришь?
— Ты знаешь, что да.
— Тогда скажи людям, что я сделаю их богатыми. Скажи, что их имена запишут в хрониках. Скажи, что их будут прославлять. Скажи, что они завоюют славу.
Финан криво ухмыльнулся.
— И как ты всего этого добьешься?
— Не знаю, — ответил я, — но добьюсь, — я отошел туда, где стояла Ингульфрид, наблюдая за сыном. — А чем твой муж расплатится за тебя? — спросил я.
Она не ответила, и я подозревал, что ответ был бы унизительным для нее. Кузен обращался с женой с небрежным презрением, и я подумал, что в качестве заложницы она почти ничего не стоит. Но мальчишка стоил целого состояния.
И инстинкт велел мне отказаться от этого состояния, по крайней мере, в тот день. Я посмотрел на него. Он выглядел дерзким и смелым, но вот-вот был готов разразиться слезами. Я снова взвесил шансы, взять ли золото или довериться своему инстинкту?
Я понятия не имел, что готовит будущее, и удерживать мальчишку было глупостью, но инстинкт подсказывал сделать этот менее привлекательный выбор. Об этом говорили мне боги. Чем еще может быть инстинкт?
— Финан, — я резко повернулся и указал на навес, под которым спали две собаки. — Вытащи все сено и разбросай вдоль частокола. И немного у ворот.
— Собираешься всё тут сжечь?
— Сено намокнет, — сказал я, — но сложи его достаточно густо, чтобы кое-что осталось сухим. И сожги надвратную башню, кузницу и конюшни. Сожги всё!
Мой кузен не собирался сдавать Беббанбург, потому что без крепости он был никем. Он превратился бы всего лишь в сакса, затерянного на территории датчан. Ему бы пришлось стать викингом или присягнуть на верность Эдуарду Уэссекскому.
Но в Беббанбурге он был королем всех земель, что мог объехать за день, и богачом. Потому Беббанбург стоил жизни его сына.
Он стоил жизни двух сыновей, а как заявил Элфрик, он всегда мог наплодить еще. Кузен сохранит свою крепость, но я сожгу всё, что сумею.
И мы вывели лошадей из конюшни и выпустили их пастись за пределами крепости, а потом подожгли двор. Кузен не сделал попытки остановить нас, он лишь наблюдал с высоких внутренних укреплений, а когда дым смешался с дождем, мы вернулись на Полуночник.
Мы прошли до него по воде, забрав с собой Ингульфрид с сыном, и взобрались через низкие борта. Кузен мог бы послать за нами погоню на своих длинных боевых кораблях, и я хотел их сжечь, но дерево пропиталось влагой, так что Финан взял своих людей, и они перерезали веревки, удерживающие мачты, а потом пробили огромные дыры в корпусах топорами.
Оба корабля опустились на глинистое дно гавани, и я приказал своим людям сесть на весла Полуночника. По-прежнему шел дождь, но пламя от горящих строений было высоким и ярким, а дым вздымался вверх, к низким тучам одного с ним цвета.
Ветер стих, хотя море было еще неспокойно, а волны с белой пеной разбивались у входа в неглубокую гавань. Мы гребли в сторону этого белого хаоса, и вода плескалась у высокого носа Полуночника, а мой кузен со своими воинами смотрели с высоты, как наш корабль вышел в открытое море.
Мы зашли далеко в море, миновав острова, и там, среди бушующих волн, поставили парус и повернули к югу.
Так мы покинули Беббанбург.
Назад: Глава четвертая
Дальше: Часть третья Слухи о войне