Глава первая
В ночи горел огонь. Огонь, прожигающий небо и заставивший звезды поблекнуть. Огонь, застеливший земли между двумя реками густым дымом.
Меня разбудил Финан.
— Беда.
Вот и всё, что он сказал.
Эдит заворочалась, и я ее оттолкнул.
— Оставайся здесь, — велел я ей и вылез из-под овечьего одеяла. Я нащупал плащ из медвежьей шкуры и накинул на плечи, а потом последовал за Финаном наружу. Луны не было, в дымной пелене, наплывающей от реки на ночном ветру, отражалось лишь пламя.
— Нужно больше людей на стенах, — сказал я.
— Уже, — ответил Финан.
Значит, мне оставалось лишь выругаться. И я ругнулся.
— Брунанбург, — безжизненным голосом произнес Финан, и я вновь выругался.
К главной улице Честера стекался народ. Вышла из дома и Эдит, закутанная в просторный плащ, её рыжие волосы сияли в свете фонарей, горящих у дверей церкви.
— Что это? — сонно спросила она.
— Брунанбург, — угрюмо буркнул Финан.
Эдит перекрестилась. Я мельком заметил её обнаженное тело, когда рука, скользнув из-под плаща, коснулась лба, потом Эдит вновь плотно прижала шерстяную ткань к животу.
— Локи, — громко произнес я имя.
Что бы вам не плели христиане, Локи — бог огня. Первый ловкач среди богов, что обманывает, прельщает, предает и причиняет нам боль. Огонь — его оружие о двух концах, что греет и кормит или сжигает и убивает. Я коснулся свисающего с шеи молота Тора.
— Там Этельстан, — добавил я.
— Если он еще жив, — сказал Финан.
В ночи ничего нельзя было поделать. Дорога до Брунанбурга занимала два часа верхом, а в такую темень заняла бы еще больше, поскольку нам пришлось бы продираться сквозь леса, а может, и засаду, устроенную воинами, что подожгли отдаленный бург. Мне лишь оставалось наблюдать со стен Честера на случай, если на рассвете последует атака.
Подобная атака меня не пугала. Честер строили римляне, и он считался одной из самых неприступных крепостей Британии. Норманнам пришлось бы пересечь затопленный ров и приставить лестницы к каменным стенам, а они никогда не горели желанием штурмовать крепости. Но Брунанбург горел, и как знать, что мог принести рассвет? Брунанбург был нашим новейшим бургом, построенным Этельфлед, правительницей Мерсии. Бург защищал реку Мерз, что предлагала драккарам норманнов легкий путь вглубь Британии.
Прежде на Мерзе кипело движение: погружались и поднимались весла, драккары с драконьими головами рвались наперекор течению реки, чтобы привезти новых воинов на извечное противостояние викингов с саксами, но Брунанбург остановил это движение. В бурге мы держали флот из двенадцати кораблей, чьи команды находились под защитой толстых дубовых стен Брунанбурга, и викинги научились бояться этих кораблей. Теперь, если они высаживались на западном побережье Британии, то шли в Уэльс или Кумбраланд — дикий, свирепый край к северу от Мерсии.
Но только не сегодня. Сегодня над Мерзом полыхало пламя.
— Оденься, — велел я Эдит.
Этой ночью больше не будет сна.
Эдит коснулась украшенного изумрудами креста на шее.
— Этельстан, — прошептала она, словно молилась за него, поглаживая крест.
Она полюбила Этельстана.
— Он или жив, или мертв, — отрезал я, — и до рассвета мы этого не узнаем.
Мы выехали незадолго до рассвета, поскакали на север в серой дымке, следуя по мощеной дороге вдоль окутанного тенями римского кладбища. Я взял шестьдесят всадников, все на резвых легких скакунах, так что наткнись мы на орду ревущих норманнов, легко смогли бы ускользнуть. Я выслал разведчиков вперед, но поскольку мы спешили, то времени на обычные предосторожности — дождаться донесений лазутчиков, прежде чем продолжить путь — не было. Мы сошли с римской дороги, следуя по найденной в лесу тропе. С запада надвинулись тучи, заморосил дождь, но перед нами по-прежнему висел дым. Пламя Локи мог загасить лишь ливень, а не морось, и дым издевательски манил нас к себе.
Из леса мы вышли к полям, переходящим в пойму, что в свою очередь сливалась с рекой, где к западу от нас на широкой полосе серебристой воды покачивался флот. Двадцать-тридцать кораблей, может, и больше — нельзя точно сосчитать, так тесно они стояли. Но даже издали я заметил, что носы украшают излюбленные животные норманнов— орлы, драконы, змеи и волки.
— Матерь божья, — вырвалось у пораженного Финана.
Теперь мы поспешили, поскакав по коровьей тропке, что вилась вдоль крутого южного берега реки. Ветер дул в лицо, налетал порывами, поднимая рябь на Мерзе. Брунанбург мы еще не видели, поскольку тот лежал за лесистым холмом, но внезапное движение у кромки леса выдало присутствие людей, и два моих разведчика повернули лошадей и во весь опор поскакали к нам. Кто бы ни насторожил моих людей, он уже скрылся в густой весенней листве, и мгновением спустя в серой дымке рассвета заунывно протрубил рог.
— Это не форт горит, — неуверенно протянул Финан.
Вместо ответа я свернул с дороги в сторону от реки, по тучному пастбищу. Подъехали два разведчика, копыта их лошадей взбивали комья влажной земли.
— Господин, в лесу люди! — прокричал один. — С два десятка точно, может и больше!
— И готовы к драке, — добавил второй.
— Готовы к драке? — переспросил Финан.
— Щиты, шлемы, оружие, — пояснил тот.
Я повел шестьдесят своих воинов на юг. От Брунанбурга нас отделяла полоска молодого леса, и если там поджидали враги, то они несомненно перегородили дорогу. Если бы мы последовали по дороге, то могли бы прямиком налететь на стену из щитов посреди леса, но свернув от реки, я вынуждал врагов двигаться и сломать строй. Так что я ускорил темп, переведя лошадь на легкий галоп. Слева от меня ехал сын.
— Это не форт горит! — прокричал он.
Дым редел. Он по-прежнему вился из-за леса серым пятном, сливаясь с низко нависшими облаками. Казалось, он шел от реки, и я подозревал, что сын с Финаном правы, горит не форт, а скорее наш флот. Наши корабли. Но как неприятелю удалось добраться до кораблей? Днем их заметили бы, и защитники форта, взойдя на корабли, сразились бы с врагом. А ночью подойти было невозможно. Мерз обмелел и изобиловал поймами; ни один кормчий не мог надеяться провести корабль так далеко темной безлунной ночью.
— Это не форт! — повторил Утред.
Он произнес это с облегчением, но я уже опасался, что форт пал, и теперь его крепкие дубовые стены защищают орду викингов. Зачем им сжигать то, что с легкостью можно отстоять?
Дорога поднималась в гору. Среди деревьев я не видел врагов. Но это еще не значило, что их там нет. Сколько их? Тридцать кораблей? С легкостью могло набраться до тысячи, и они наверняка знают, что мы выехали из Честера. Будь я предводителем врагов, поджидал бы как раз за деревьями. А значит, мне следовало замедлить наступление и вновь выслать вперед разведчиков, но вместо этого я бросил лошадь вперед.
Щит висел у меня на спине, и я оставил его там, лишь слегка потянул из ножен Вздох Змея. Я был зол и беспечен, но чутье подсказывало, что враги ждут не за лесом. Они могли поджидать на дороге, но свернув от реки, я почти не оставил им времени встать в стену из щитов на возвышенности. Полоска леса еще скрывала происходившее за ней, и повернув лошадь, я вновь направился на запад. Влетев в листву, я нырнул под веткой и предоставил лошади самой выбирать путь среди деревьев. Проскочив лес, я натянул поводья и, медленно осматриваясь, остановился.
Никаких врагов.
Мои люди, продравшись сквозь подлесок, остановились за моей спиной.
— Хвала Иисусу, — сказал Финан.
Форт не захватили. Над его укреплениями все еще развевался белый конь Мерсии, а подле него — гусь Этельфлед. Свисало со стен и третье знамя — новый стяг, что я приказал сшить жительницам Честера. На нем красовался дракон Уэссекса, в занесенной лапе он сжимал молнию. То была эмблема принца Этельстана. Мальчишка просил себе на знамя христианский крест, но вместо него я приказал вышить молнию.
Я звал Этельстана мальчишкой, но он уже возмужал, ему исполнилось то ли четырнадцать, то ли пятнадцать. Он стал выше, а мальчишеское озорство умерил жизненный опыт. Кое-кто желал Этельстану смерти, и он знал об этом, отчего его взгляд стал настороженным. Был он и привлекателен, если верить Эдит — на суровом лице, под черными, как вороново крыло, волосами, светились серые, цепкие глаза. Я звал его принцем Этельстаном, те же, кто желал ему смерти, звали бастардом.
И многие верили этой лжи. Этельстан родился от красивой кентской девушки, которая умерла при родах, отцом же был Эдуард — сын короля Альфреда, теперь и сам король Уэссекса. После этого Эдуард женился на западной саксонке, и у него родился второй сын, что превратило Этельстана в неудобство, особенно когда прошел слух, что Этельстан вовсе не бастард, поскольку Эдуард тайно обвенчался с девушкой из Кента. Так или иначе, хоть у меня и имелись веские основания верить в реальность первого брака, они не многое меняли, потому что для большинства подданных отцовского королевства Этельстан стал нежеланным сыном. В отличие от остальных детей Эдуарда, его не воспитывали в Винтанкестре, а сослали в Мерсию.
Эдуард прикидывался любящим отцом, но пренебрегал мальчиком, да и по правдe говоря, Этельстан стал помехой. Он был старшим сыном короля, этелингом, но имел сводного младшего брата, чья мстительная мать желала Этельстану смерти, поскольку тот стоял между её сыном и троном Уэссекса. Мне нравился Этельстан. Настолько, что я желал мальчику добиться престола, принадлежащего ему по праву рождения. Но чтобы стать королем, сперва требовалось научиться ответственности, поэтому я отдал под его командование форт и флот Брунанбурга.
А теперь флот пропал. Сгорел. Остовы кораблей курились подле обугленных останков причала, на строительство которого мы потратили целый год. Мы забивали сваи из вяза глубоко в отмель, пока не пробились за линию мелководья, чтобы создать пристань, где наш военный флот мог всегда стоять наготове. А теперь пристань пропала вместе со стройными кораблями с высокими носами. Четыре из них засели на отмели и все еще дымились, остальные же чернели остовами на мелководье. Три корабля с драконьими головами стояли на якоре возле обугленных свай. Прямо за ними находились пять кораблей, команды которых работали веслами, чтобы удержаться против течения и отлива. Остальная часть вражеского флота разместилась в полумиле вверх по течению.
А на берегу между нами и сгоревшей пристанью стояли воины. Воины в кольчугах, со щитами и шлемами, с копьями и мечами. Норманны, пожалуй, сотни две, сгоняли тот немногочисленный скот, что смогли найти, в сторону реки, где забивали животных, оттуда легко было уносить мясо. Я бросил взгляд на форт. Этельстан командовал гарнизоном из ста пятидесяти воинов, и я заметил, что они усеяли укрепления, но не пытались воспрепятствовать отходу врага.
— Давайте убьём выродков, — сказал я.
— Господин? — переспросил Финан, обеспокоенный многочисленностью врага.
— Они побегут, — сказал я. — Им захочется под защиту кораблей, они не станут сражаться на берегу.
Я обнажил Вздох Змея. Норманны, сошедшие на берег, все были пешими и к тому же разбрелись. Большинство стояло подле обращенной к суше стороны пристани, где они легко могли построиться в стену из щитов, но десятки остальных возились со скотом. На них я и направил свой удар.
Я был зол. Я командовал силами Честера, куда входил и гарнизон Брунанбурга. Он был внешним фортом, его застали врасплох, сожгли флот, и теперь я был зол. И жаждал крови на рассвете. Я поцеловал рукоять Вздоха Змея, пришпорил лошадь, и мы галопом помчались по пологому склону с обнаженными мечами и выставленными копьями. Хотелось бы мне иметь при себе копье, но теперь уже было поздно сожалеть. Погонщики скота заметили нас и попытались убежать, но они находились на илистой отмели, скотина заметалась, а наши копыта гулко били по влажной земле. Больша́я группа врагов у обугленных остатков причала на берегу строилась в стену из щитов, но я не собирался с ними сражаться.
— Мне нужны пленники! — крикнул я своим воинам. — Пленники!
Один из кораблей норманнов направился к берегу, то ли чтобы выслать находящимся на берегу подкрепление, то ли забрать их. Мириады белых птиц взметнулись с серой воды, с криками и воплями закружили над пастбищем, где построилась стена из щитов. Я заметил знамя над сомкнувшимися щитами, но времени разглядывать стяг у меня не было, поскольку моя лошадь неслась через дорогу, к берегу реки и отливу.
— Пленники!
Я проскакал мимо забитого бычка, чья кровь густо темнела на фоне грязи. Норманны начали его свежевать, но сбежали, и теперь я ворвался в ряды беглецов. Вздохом Змея я плашмя ударил одного, сбил наземь и развернулся.
Конь поскользнулся в грязи, встал на дыбы, и стоило ему опуститься, как я использовал это движение, чтобы вонзить Вздох Змея в грудь второму норманну. Клинок пробил ему плечо, вошел глубже, и кровь запузырилась у врага на губах. Я пришпорил жеребца, чтобы высвободить тяжелый клинок из умирающего. Мимо пронесся Финан, за ним промчался мой сын, низко держа свой Воронов Клюв, он перегнулся с седла, чтобы пронзить в спину очередного беглеца. Норманн с бешеным взглядом метнул в меня топор, от которого я легко увернулся, а острие копья Берга Скаллагримрсона пронзило ему спину, и кишки, сверкнув брызгами крови, выскочили из живота. Берг скакал с обнаженной головой — его светлые и длинные, как у женщины, волосы украшали костяшки и ленты. Он ухмыльнулся мне, выпустив ясеневое древко копья, и обнажил меч.
— Попортил я ему кольчугу, господин!
— Мне нужны пленники, Берг!
— Но сперва я немного поубиваю выродков, хорошо?
Он поскакал прочь, по-прежнему ухмыляясь. Он был норвежцем, встретившим свое восемнадцатое или девятнадцатое лето, но уже водил корабли к мысу на острове льда и пламени, что находится далеко в Атлантическом океане. Сражался в Ирландии, Шотландии и Уэльсе, рассказывал истории про походы в земли березовых лесов, что, как заверял, растут к востоку от земель норвежцев. Там, рассказывал он, живут ледяные великаны и волки размером с жеребцов.
— Я должен был там умереть с тысячу раз, господин, — говорил он мне, но в живых он остался лишь только потому, что я спас ему жизнь. Он стал моим человеком, принес мне клятву, и под моим же началом одним ударом снес голову беглецу.
— Да! — прокричал он. — Хорошенько же я наточил свой клинок!
Финан приблизился к кромке реки достаточно близко, чтобы воин с приближающегося корабля метнул в него копье. Оружие застряло в грязи. Финан, презрительно перегнувшись с седла, схватил древко и помчался туда, где, лежа в грязи, истекали кровью воины. Он оглянулся на корабль, убедившись, что за ним наблюдают, и занес копье, готовясь погрузить острие в живот раненому. Но вдруг замялся, и, к моему удивлению, отбросил копье в сторону. Он спешился, опустился на колено рядом с раненым, мгновение поговорил с ним и поднялся.
— Пленники, — прокричал он, — нам нужны пленники!
В форте протрубил рог. Обернувшись, я заметил, что из ворот Брунанбурга высыпали люди. Они вышли с щитами, копьями и мечами, готовые сомкнуться в стену из щитов, что отбросит вражескую стену в реку. Но захватчики уже отступали и без нашей помощи. Они брели в воде мимо обугленных свай и дымящихся кораблей, чтобы вскарабкаться на ближние драккары. Приближающийся корабль остановился и вспенил мелководье веслами, не желая встречаться с моими людьми, которые, осыпая врагов проклятиями, поджидали на берегу с обнаженными мечами и окровавленными копьями. Всё больше врагов брело по колено в воде к увенчанным драконами кораблям.
— Оставьте их! — прокричал я.
Как я ни жаждал крови на рассвете, бессмысленно устраивать резню горстки врагов в мелких водах Мерза, но при этом самому недосчитаться десятка людей. Основной флот неприятеля, где должны находиться сотни врагов, уже шел на веслах вверх по течению. Чтобы нанести ему урон, мне требовалось перебить не горстку, а сотни.
Команды ближних кораблей улюлюкали нам. Я смотрел, как норманны взбираются на борт, и гадал, откуда мог появиться этот флот. Прошло немало лет с тех пор, как я в последний раз видел так много кораблей норманнов. Я поскакал к кромке воды. Враг метнул копье, но оно не долетело. Я нарочито вложил в ножны Вздох Змея, дабы показать противнику, что считаю сражение оконченным, и заметил, как седобородый воин ударил по локтю юнца, что готовился метнуть очередное копье. Я кивнул седобородому, и тот поднял руку в признательности.
Так кто же они? Пленники нам вскоре это расскажут, ведь мы захватили почти два десятка врагов, с которых сейчас сдирали кольчуги, шлемы и ценности. Финан вновь склонился к раненому и разговаривал с ним. Я направил к ним коня, но вдруг пораженно застыл, потому что Финан, поднявшись, стал мочиться на голову мужчине, который немощно ударил своего истязателя рукой в перчатке.
— Финан? — позвал я.
Он не обращал на меня внимания. Он разговаривал с пленником на родном ирландском. Тот сердито отвечал на том же языке. Финан засмеялся, а потом, похоже, принялся проклинать мужчину. Четко и безжалостно чеканя слова, вытянул растопыренные пальцы к облитому мочой лицу пленника, словно произносил заклинания. Решив, что происходящее меня не касается, я вновь повернулся к кораблям у края разрушенной пристани как раз в то мгновение, когда вражеский знаменосец взбирался на борт последнего драккара с высоким носом. Он был в кольчуге и безуспешно пытался взобраться на борт, пока не передал свой флаг и не протянул обе руки, чтобы его подтянули на борт два воина. Я разглядел знамя, но едва мог поверить увиденному.
Хэстен?
Хэстен.
Если этот бренный мир когда-либо носил никчемного, вероломного и продажного выродка, то им точно был Хэстен. Я знал его целую вечность. Даже спас его презренную жизнь, а он поклялся мне в верности, стиснув мои руки, которые в свою очередь сжимали рукоять Вздоха Змея. Он плакал от признательности, давая клятву стать моим человеком — защищать и служить мне, а взамен получить мое золото и верность. Но минуло всего несколько месяцев, как он нарушил клятву и поднял на меня меч.
Хэстен клялся жить в мире с Альфредом, но и эту клятву нарушил. Он водил армии грабить Уэссекс и Мерсию, пока, наконец, в Бемфлеоте я не прижал его людей и не оросил ручьи и болота их кровью. Мы заполнили рвы мертвецами и щедро накормили в тот день воронов, но Хэстен сбежал. Он всегда сбегал. Он потерял свое войско, но не решимость. Хэстен вернулся, но уже под началом Сигурда Торрсона и Кнута Ранульфсона. И те сгинули в очередной битве, а Хэстен опять ускользнул.
Теперь он вернулся со своим знаменем — белесым черепом на шесте. Он насмехался надо мной с ближнего корабля, что греб прочь. Люди на борту выкрикивали оскорбления, знаменосец размахивал черепом. За кораблем виднелся другой, побольше, с огромным драконом на носу, высоко задравшим клыкастую пасть. На корме я разглядел закутанного в плащ человека в серебряном шлеме с черными вороновыми крыльями. Он снял шлем, издевательски отвесил мне поклон, и я узнал Хэстена. Он насмехался. Да, он лишь сжег мои корабли и украл часть скота, но довольствовался и этой победой. Нет, это вовсе не в отместку за Бемфлеот. Ему пришлось бы перебить меня вместе со всеми воинами, чтобы расплатиться за тот кровавый счет. Но он выставил нас глупцами и открыл Мерз для огромного флота датчан, что сейчас шел на веслах вверх по реке. Вражеский флот, явившийся захватить нашу землю, и привел его Хэстен.
— Как мог недоносок вроде Хэстена повести за собой такую орду? — спросил я вслух.
— Это не он.
Мой сын шагом направил своего коня к мелководью и остановился рядом со мной.
— Не он?
— Их ведет Рагналл Иварсон.
Я промолчал, но почувствовал, как по телу пробежала холодная дрожь. Рагналл Иварсон, это имя я знал, оно наводило ужас по всему Ирландскому морю. Он был норвежцем и называл себя Королем Моря, ибо его земли лежали там, где дикие волны бились о скалы или песок. Он правил там, где плавали тюлени и летали тупики, где завывали ветра и разбивались корабли, где погода была холоднее стали ножа, а души утопленников стонали в темноте. Его люди захватили дикие острова Шотландии, отвоевали земли у берегов Ирландии и поработили народ в Уэльсе и на острове Манн.
То было царство без границ, ибо всякий раз, когда враг становился слишком силен, люди Рагналла садились на свои длинные корабли и уплывали на другой дикий берег. Они совершали набеги на берега Уэссекса, захватывали рабов и скот и даже, проплыв вверх по Сэферну, угрожали Глевекестру, хотя стены этой крепости и отпугнули их. Рагналл Иварсон. Я никогда не встречал его, но много слышал. Его слава достигла и меня. Никто не умел управлять кораблем лучше, никто не бился яростнее и никто не наводил больше ужаса, чем он. Он был дикарем, пиратом, королем из ниоткуда. И моя дочь Стиорра вышла замуж за его брата.
— И Хэстен присягнул Рагналлу в верности, — продолжил мой сын. Он смотрел, как отплывают корабли.
— Рагналл Иварсон, — произнес он, по-прежнему глядя на флот, — оставил свои ирландские владения. Сказал своим людям, что вместо этих земель судьба даровала ему Британию.
«Хэстен — ничто, — думал я. — Крыса, заключившая союз с волком, куцый воробей, примостившийся на плече у орла».
— Рагналл покинул свои ирландские владения? — спросил я.
— Так говорят, — мой сын махнул в сторону пленников.
Я хмыкнул. Я мало знал о том, что происходит в Ирландии, но в последние несколько лет доходили слухи, что норманнов выгнали из этих земель. Корабли с выжившими в ужасных битвах переплывали море, и люди, желавшие захватить земли в Ирландии, теперь рыскали в Кумбраланде или на берегах Уэльса, а некоторые заходили и дальше, в Нейстрию или Франкию.
— Рагналл силен, — сказал я, — почему он вдруг покинул Ирландию?
— Потому что ирландцы убедили его уехать.
— Убедили?
Сын пожал плечами.
— У них есть колдуны, христианские колдуны, которые видят будущее. Они сказали, что Рагналл станет королем всей Британии, если покинет Ирландию, и дали ему воинов в помощь, — он кивнул в сторону флота. — На этих кораблях — сотня ирландских воинов.
— Королем всей Британии?
— Так говорят пленники.
Я сплюнул. Рагналл — не первый, кто мечтает завладеть всем островом.
— Сколько у него людей?
— Двенадцать сотен.
— Уверен?
— Ты хорошо меня обучил, отец, — улыбнулся сын.
— Чему я тебя обучил?
— Что острие копья у печени пленника умеет убеждать.
Я смотрел, как последние корабли уплывают на восток и вот-вот скроются из виду.
— Бедвульф! — крикнул я.
Бедвульф, невысокий и жилистый, изукрасил свое лицо татуировками на датский манер, хотя сам был саксом. Он один из моих лучших разведчиков и мог невидимкой скользить по открытой местности. Я кивнул на исчезающие корабли.
— Возьми десяток воинов, — сказал я ему, — и следуй за ублюдками. Хочу знать, где они высадятся.
— Господин, — произнес он и повернулся, чтобы уйти.
— И еще, Бедвульф, — крикнул я, и он обернулся. — Постарайся рассмотреть знамена на кораблях. Ищи красный топор. Если увидишь, я хочу узнать об этом как можно скорее.
— Красный топор, господин, — подтвердил он и умчался прочь.
Красный топор — символ Сигтрюгра Иварсона, мужа моей дочери. Его прозвали Сигтрюгр Одноглазый, потому что я лишил его правого глаза остриём Вздоха Змея. Сигтрюгр атаковал Честер, но, хотя и потерпел поражение, заполучил Стиорру.
Стиорра уплыла не как заложница, а как возлюбленная. Время от времени я слышал новости о ней. У них с Сигтрюгром имелись земли в Ирландии, дочь писала мне письма, потому что я заставил ее выучиться читать и писать.
«Мы ездим на лошадях по берегу и по холмам. Здесь красиво. Местные нас ненавидят». У неё родилась дочка — моя первая внучка — она назвала её Гизела в честь своей матери. «Гизела — красавица, и ирландские священники нас проклинают. По ночам они выкрикивают свои проклятья, и их завывания похожи на предсмертные крики диких птиц. Мне нравится это место. Муж шлет тебе поклон».
Сигтрюгра всегда считали самым опасным из братьев. Говорили, что он умнее Рагналла, а его умение обращаться с мечом стало легендой, но потеря глаза, а, может, женитьба на Стиорре, заставила его угомониться.
По слухам, Сигтрюгр довольствовался тем, что обрабатывал земли, ловил рыбу и защищал свои владения, но устоит ли он, если старший брат отправится покорять Британию? Вот почему я велел Бедвульфу искать красный топор. Я хотел знать, не стал ли зять моим врагом.
Когда из виду пропал последний вражеский корабль, ко мне приблизился принц Этельстан. Его сопровождало с полдюжины воинов, все верхом на громадных боевых конях.
— Прости, господин, — крикнул он.
Я жестом призвал его к молчанию, снова обратив взгляд к Финану. Он что-то яростно выкрикивал над раненым, лежащим у его ног, а тот отвечал, и мне не было нужды понимать странный ирландский язык, чтобы понять — они обмениваются проклятиями.
Я редко видел Финана в такой ярости. Он плевался и нараспев произносил хлесткие слова, ритмичные, как удары топора. Слова будто пригвождали противника, и так уже раненного, к земле, он словно слабел с каждым оскорблением. Воины уставились на них, завороженные их гневом, а потом Финан повернулся и схватил копье, что отбросил в сторону.
Он шагнул обратно к жертве, произнес еще несколько слов и прикоснулся к кресту на шее. Потом крепко схватил копье и поднял его обеими руками, как священник возносит руки для молитвы, направив вниз наконечник. Помедлил и заговорил по-английски.
— Да простит меня Господь, — сказал он.
И со всей силы воткнул копье, ухнув от натуги, когда наконечник пробил кольчугу и кости до самого сердца. Человек внизу дернулся, кровь хлынула у него изо рта, на несколько мгновений агонии он замолотил по земле руками и ногами, а потом его сердце перестало биться. Он был мертв и лежал, разинув рот, пригвожденный к земле копьем, что прошло точно через сердце и воткнулось в землю.
Финан рыдал.
Я подъехал к нему и, склонившись, коснулся плеча. Он был мне другом, старинным другом, соратником в сотнях битв в стене из щитов.
— Финан? — позвал я, но он даже не оглянулся. — Финан! — повторил я.
На этот раз он оглянулся, по его щекам бежали слезы, во взгляде застыла жалость.
— Кажется, то был мой сын, — всхлипнул он.
— Кто? — ужаснулся я.
— Сын или племянник, не знаю. Да поможет мне Бог, не знаю. Но я его убил.
И он отвернулся.
— Мне жаль, — промямлил Этельстан, столь же жалостливо, что и Финан.
Он смотрел на низко стелющийся над рекой дым.
— Они пришли ночью, — продолжил принц, — о чем мы не догадывались, пока не завидели пламя. Прости. Я тебя подвел.
— Не будь глупцом, — рявкнул я. — Ты не мог остановить тот флот!
Я махнул рукой в сторону излучины, где последний корабль Короля Моря исчез за лесом. Один из горящих кораблей накренился, и вырвалось шипение вместе с паром, дымовая завеса стала гуще.
— Я хотел с ними сразиться, — сказал Этельстан.
— Тогда ты просто глупец, — отрезал я.
Этельстан нахмурился и указал на горящие корабли и освежеванную тушу бычка.
— Я лишь хотел это предотвратить! — ответил он.
— Выбирай, где драться, — резко отчитал его я. — Если ты под защитой стен, зачем терять людей? Ты не мог остановить флот. Кроме того, они хотели, чтобы ты вышел и сразился с ними, а плясать под дудку врага — глупо.
— Вот и я ему о том же, господин, — встрял Рэдвальд.
Рэдвальд был пожилым и осмотрительным мерсийцем, которого я назначил в Брунанбург советником Этельстана. Командовал гарнизоном принц, но ввиду его юных лет, я приставил к нему совет из пожилых и мудрых людей, дабы удержать от ошибок юности.
— Так они хотели, чтобы я вышел? — озадаченно спросил Этельстан.
— А где они предпочтут с тобой сразиться? — ответил я. — Когда ты в крепости? Или в чистом поле, в стене из щитов?
— Вот и я ему о том же, господин! — буркнул Рэдвальд. Я не обратил на него внимания.
— Выбирай, где драться, — закричал я на Этельстана. — Пространство меж ушей тебе дано, чтобы думать, а если станешь бросаться на врага при каждом случае, раньше времени сляжешь в могилу.
— Вот и я... — начал было Рэдвальд.
— Вот и ты ему о том же, знаю! А теперь умолкни!
Я перевел взгляд на пустую реку. Рагналл привел в Британию армию, но что он станет с ней делать? Ему нужно место для высадки, нужна крепость для защиты армии. Он прошел мимо Брунанбурга, но не замыслил ли он, сделав крюк, напасть на Честер? Римские стены делали город не только прекрасным пристанищем, но и грозным препятствием. Так куда он направился?
— Но ты ведь сам так поступил! — прервал мои размышления Этельстан.
— Как поступил?
— Бросился на врага! — вспылил принц. — Только что! Бросился в атаку с холма, хоть враг и превосходил тебя числом.
— Я нуждался в пленниках, шут ты гороховый.
Я хотел узнать, ради чего Рагналл поднялся вверх по реке посреди ночи. Одно то, что его громадный флот прошел отмели Мерза, не посадив ни один корабль на мель, говорило либо об исключительной удаче, либо он оказался более искусным кормчим, чем на то намекала его репутация. Впечатляющий образчик мореходного искусства, но излишний. Его флот был огромен, наш же насчитывал с десяток кораблей. Он мог, даже не замедлив ход, смести нас с пути, но решил напасть. К чему так рисковать?
— Он не хотел, чтобы мы перекрыли фарватер, — предположил мой сын, и это, пожалуй, было правдой.
Будь у нас лишь пара часов в запасе, мы могли бы затопить свои корабли в главном фарватере реки. Да, Рагналл, скорее всего, прорвался бы, но ему пришлось бы дожидаться прилива, да и провести тяжелые корабли оказалось бы непросто. Тем временем мы бы разослали гонцов вверх по реке, дабы убедиться, что его корабли встретит больше заслонов и воинов. Теперь же он проскользнул мимо, нанес нам ущерб и уже продвигался вглубь страны.
— Это всё фризы, — удрученно протянул Этельстан.
— Фризы?
— Прошлой ночью прибыли три торговых корабля, господин. Они остановились на реке. Везли с собой шкуры из Дифлина.
— Ты осмотрел корабли?
Он покачал головой.
— Они сказали, что на кораблях чума, господин.
— Так ты не поднялся на борт?
— Не при чуме же, господин.
Гарнизон в Брунанбурге должен был проверять каждый входящий в реку корабль, в основном, чтобы обложить пошлиной груз, но никто бы не взошел на борт зараженного корабля.
— Они сказали, что везут шкуры, господин, — пояснил Этельстан, — и заплатили пошлину.
— И ты оставил их в покое?
Он жалко кивнул. Остальное поведали пленники. Три торговых корабля бросили якорь в самой узкой части фарватера, где флоту грозила наибольшая опасность сесть на мель, и зажгли фонари, проведя флот Рагналла мимо этого препятствия. Остальное довершил прилив. Если пустить корабль дрейфовать, то обычно его подхватывает быстрое течение в глубокой части фарватера. Так что, пройдя мимо торговцев, Рагналл просто позволил приливу донести его до пристани. Там он сжег и пристань, и корабли, обезопасив для своих кораблей реку. Теперь из его морского королевства хлынет подкрепление. Рагналл прорвал наши укрепления на Мерзе, и со своей армией отправился опустошать Британию.
Судьбу пленников я предоставил решать Этельстану. Их было четырнадцать, и Этельстан приговорил их к казни.
— Дождись отлива, — наказал он Рэдвальду, — и привяжи их к сваям.
Он кивнул на обугленные сваи, что покосившись торчали в бурлящем течении.
— Пусть захлебнутся в прилив.
Я уже послал Бедвульфа на восток, но сегодня не ждал от него вестей. Ситрику же я приказал выслать людей на юг.
— Скачите, как молния, — сказал я, — и расскажите леди Этельфлед о случившемся. Передайте, что мне нужны воины, много воинов, все её воины!
— В Честере? — спросил Ситрик.
Я задумчиво покачал головой.
— Передай, чтобы она послала людей в Ликкелфилд. И добавь, что я направляюсь туда, — я повернулся и указал на Этельстана. — Ты едешь со мной, принц. Прихвати с собой гарнизон Брунанбурга. А ты, — взглянул я на Рэдвальда, — останешься здесь. Защищать, что осталось. Можешь взять пятьдесят человек.
— Пятьдесят! Но этого недостаточно...
— Сорок, — отрезал я, — а сдашь форт, почки тебе вырежу и слопаю.
Война началась.
Финан сидел у реки на прибитом к берегу приливом большом стволе. Я присел рядом.
— Расскажи мне о нем, — попросил я, кивнув в сторону пригвожденного копьем трупа.
— Что ты хочешь знать?
— Все, что решишь рассказать.
Мы сидели молча. Над головой пролетели гуси, прохлопав крыльями в утренней тиши. Промчался стороной ливень. Один из трупов пустил газы.
— Поедем в Ликкелфилд, сказал я.
Финан кивнул.
— Почему в Ликкелфилд? — спросил он спустя мгновение.
Но задал он вопрос лишь из чувства долга. Он не думал ни о Рагналле, ни о норманнах, ни о чем другом, кроме пронзенного копьем тела у кромки реки.
— Потому что я не знаю, куда направился Рагналл, — ответил я, — а из Ликкелфилда можно легко выступить как на север, так и на юг.
— Север или юг, — покорно повторил он.
— Выродок нуждается в землях, — продолжил я, — он попытается отхватить кус или на севере Мерсии, или на юге Нортумбрии. Нужно как можно скорей его остановить.
— Он пойдет на север, — беспечно бросил Финан и пожал плечами. — С чего ему сражаться с мерсийцами?
Я подозревал, что он прав. Мерсия стала силой, её границы оберегали бурги, укрепленные города, тогда как к северу лежали беспокойные земли Нортумбрии. То были земли датчан, но ярлы грызлись и враждовали между собой. Сильный человек вроде Рагналла мог их объединить. Я беспрестанно повторял Этельфлед, что нам следует отправиться на север и отбить земли разобщенных датчан, но та не желала вторгаться в Нортумбрию, пока её брат Эдуард не приведет на подмогу войско западных саксов.
— Пойдет ли Рагналл на север или юг, — сказал я, — но сразиться с ним следует сейчас. Он только что высадился. Незнаком с землями. Конечно, Хэстен с ними знаком, но насколько Рагналл доверяет этому проныре? А со слов пленников, воины Рагналла еще не сражались вместе, так что бить его надо сейчас, прежде чем у него появится возможность найти пристанище и почувствовать себя в безопасности. Мы поступим, как ирландцы — дадим понять, что ему здесь не место.
Вновь последовало молчание. Я смотрел на гусей в поисках предзнаменования, но их оказалось невозможно счесть. А гусь был эмблемой Этельфлед, так служило ли их присутствие добрым знаком? Я коснулся молота Тора на шее. Финан заметил жест и нахмурился. Потом схватил распятие на своей шее и, скривившись, с силой дернул, порвав кожаный шнур. Мгновение он смотрел на серебряную безделицу и швырнул её в воду.
— Гореть мне в аду, — выпалил он.
На миг я не нашелся, что сказать.
— Так мы хотя бы будем вместе, — наконец произнес я.
— Да, — без улыбки ответил он. — Тот, кто убивает свою плоть и кровь — проклят.
— Тебе про это христианские священники наплели?
— Нет.
— Тогда откуда тебе знать?
— Знаю. Поэтому брат и не убил меня много лет назад. А взамен продал тому выродку-работорговцу.
Так мы познакомились с Финаном — рабами, прикованными к скамье корабля и ворочающими длинные весла. Мы по-прежнему носили на теле клеймо работорговца, хотя тот был давно мертв, зарезан Финаном в порыве мести.
— С чего твоему брату понадобилось тебя убивать? — спросил я, понимая, что вступил на зыбкую почву. За долгие годы нашей дружбы я так и не узнал, за что Финана изгнали из родной Ирландии.
— Из-за женщины, — поморщился он.
— Удивил, — усмехнулся я.
— Я был женат, — продолжил он, пропустив мои слова мимо ушей. — На славной женщине, принцессе из рода Уи Нейллов, я же был принцем своего народа. Как и мой брат. Принц Коналл.
— Коналл, — повторил я после недолгого молчания.
— В Ирландии маленькие королевства, — уныло продолжил он, глядя на реку. — Маленькие королевства, но великие короли, и мы сражаемся. Иисусе, как же мы любим сражаться! Род Уи Нейллов, конечно же, самый великий, на севере уж точно. Мы были их вассалами. Платили дань. Сражались за них, когда те требовали, пировали с ними и брали в жены их славных женщин.
— И ты женился на женщине из клана Уи Нейллов? — спросил я.
— Коналл младше меня, — продолжил Финан, пропустив вопрос. — Я должен был стать следующим королем, но Коналл повстречался с девушкой из клана О'Доналлов. Господи, как же она была прекрасна! Без роду-племени! Не дочь вождя, простая девушка. Чудесная, — с тоской сказал он, его глаза влажно блеснули. — У нее были темные как ночь волосы, глаза как звезды, и тело стройное, как у ангела.
— А как её звали? — спросил я.
Финан отрывисто мотнул головой, словно отмахнулся от вопроса.
— Господи, мы влюбились. Сбежали. Взяли лошадей и поскакали на юг. Лишь жена Коналла и я. Нам казалось, что мы ускачем прочь, спрячемся, и нас никогда не найдут.
— И Коналл погнался за вами? — предположил я.
— За нами погнались Уи Нейллы. Господи, вот это была охота. Каждая крещенная душа в Ирландии знала о нас, знала, какое богатство получит, если поможет нас найти. И да, Коналл ехал вместе с воинами Уи Нейллов.
Я промолчал. И ждал.
— В Ирландии ничто не утаить, — рассказывал Финан. — Не спрятаться. Тебя видят дети. Народ. Найдешь остров посреди озера, так все уже знают, что ты там. Заберешься на вершину горы, и там тебя отыщут, укроешься в пещере, и оттуда выкурят. Нам следовало сесть на корабль, но мы были такими юными. Мы не знали.
— Они вас нашли.
— Они нас нашли, и Коналл пообещал, что моя жизнь станет хуже смерти.
— Продав тебя Сверри?
Сверри был работорговцем, что нас заклеймил.
Он кивнул.
— У меня отняли золото, отхлестали кнутом, заставили ползать в дерьме Уи Нейллов и продали Сверри. Я так и не стал королем.
— А девушка?
— Коналл забрал себе и мою жену из клана Уи Нейллов. Священники ему разрешили, даже поощрили, он растил моих сыновей, как своих. Они проклинали меня, господин. Родные сыновья меня проклинали. Этот, — он кивнул на труп, — только что меня проклял. Я отступник, проклятый.
— Он твой сын? — мягко спросил я.
— Он не сказал. Может, и мой. Может, Коналла. Как бы то ни было, он моей крови.
Я подошел к мертвецу, поставил ногу ему на живот и взялся за копье. Когда после некоторого усилия я выдернул копье, труп издал чавкающий звук. На груди мертвеца покоился окровавленный крест.
— Священники его похоронят, — сказал я, — и помолятся за него.
Я бросил копье на мелководье и повернулся к Финану.
— Что стало с девушкой?
Он смотрел невидящим взглядом на реку, что потемнела от пепла наших кораблей.
— На один день, — сказал он, — ее отдали на забаву воинам Уи Нейллов. И заставили меня смотреть. А потом сжалились, господин. Они её убили.
— И твой брат послал людей на помощь Рагналлу?
— Уи Нейллы послали людей Рагналлу. И да, их ведет мой брат.
— С чего им это понадобилось? — спросил я.
— Потому что Уи Нейллы станут королями севера. Ирландии и Шотландии, всего севера. Рагналлу достанутся земли саксов. Таков уговор. Он помогает им, они ему.
— И начнет он с Нортумбрии?
— Или с Мерсии, — пожал плечами Финан. — Но на этом они не успокоятся, потому что хотят всё.
То была давняя мечта, что преследовала меня всю жизнь. Мечта норманнов завоевать Британию. Не раз они пытались, и не раз были близки к успеху, но мы, саксы, еще живы, еще сражаемся и вернули себе половину острова. А должны были проиграть! Норманны свирепы, пришли с яростью и гневом, от их полчищ потемнела земля, но у них есть смертельная слабость. Они грызутся как собаки. И только когда среди них появлялась та, что рычанием и клыками заставляла остальных покориться, лишь тогда их вторжения представляли опасность. Но одно поражение рассеивало их армии. Они следовали за предводителем, пока тот добивался успеха, но стоило ему выказать слабость, как они толпами сбегали в поисках другой, более легкой поживы.
И Рагналл привел армию сюда. Полчище норвежцев, датчан и ирландцев, а значит, он объединил наших врагов. Это делало его опасным.
Вот только не всех псов ему удалось сделать покорными.
Про это я узнал от одного из пленников. Сигтрюгр, мой зять, отказался отплыть с братом. Он остался в Ирландии. Бедвульф мог подумать иначе, поскольку заметил знамя с красным топором и решил, что оно принадлежит Сигтрюгру, но два пленника поведали, что знамя у братьев общее. То было знамя их усопшего отца, красный топор Ивара, но топор Сигтрюгра, по-крайней мере сейчас, отдыхал. Хоть топор Рагналла и прорубил кровавую брешь в наших укреплениях, мой зять оставался в Ирландии. Я коснулся молота и взмолился, чтобы там он и остался.
— Пора идти, — сказал я Финану.
Нам предстояло разбить Рагналла.
И я решил идти на восток.
