Книга: Арлекин
Назад: * * *
Дальше: * * *

* * *

 

 

Томас сидел на берегу реки. Он проломился сквозь ольшаник к реке и здесь стянул сапоги. Лучше идти босиком, решил он, чтобы сапоги не увязли в грязи. Наступал холод, мороз, но Томас не мог вспомнить более счастливого времени. Ему нравилась такая жизнь. Воспоминания о Хуктоне, Оксфорде и отце почти стерлись.
— Снимите сапоги, — велел он сопровождавшим его двадцати стрелкам, — и повесьте мешки со стрелами на шею.
— Это еще зачем? — вызывающе спросили из темноты.
— Чтобы удавиться! — рявкнул Томас.
— Чтобы стрелы не намокли, — услужливо объяснил кто-то.
Томас повесил свой мешок на шею. Стрелки, в отличие от охотников, не носили колчанов. Колчаны сверху были открыты, и стрелы могли вывалиться, когда лучник бежал, спотыкался или перелезал через забор. В колчане стрелы намокали во время дождя, а с мокрым оперением летели криво. Поэтому настоящие стрелки пользовались вощеными холщовыми мешками, которые не промокали. Такие мешки затягивались шнурком. В них вставляли лозу, расправлявшую холст, чтобы не помять оперение.
Уилл Скит подошел к краю берега, где дюжина солдат настилала плетень. Он поежился от дувшего с реки холодного ветра. Небо на востоке еще оставалось темным, но от сторожевых огней в Ла-Рош-Дерьене падал какой-то свет.
— У них там тихо и спокойно, — сказал Скит, кивнув головой в сторону города.
— Помолимся, чтобы они спали, — ответил Томас.
— К тому же на кровати. Я уже забыл, что такое кровать, — проговорил Скит и отодвинулся, пропуская еще кого-то к воде.
Томас удивился, увидев сэра Саймона Джекилла, который так пренебрежительно держался с ним в шатре графа.
— Сэр Саймон хочет поговорить с тобой, — проговорил Скит, едва скрывая презрение.
Рыцарь сморщил нос от вони, издаваемой речной грязью. Большую часть ее, видимо, составляли городские нечистоты, и он радовался, что ему не нужно шлепать босиком по этой жиже.
— Ты уверен, что пройдешь через частокол? — спросил сэр Саймон Томаса.
— Иначе бы и не пошел, — ответил тот, не утруждая себя почтительностью.
Его тон возмутил рыцаря, но он сдержался.
— Граф, — сухо проговорил сэр Саймон, — оказал мне честь возглавить атаку на стену.
Он замолк. Томас ждал продолжения, но рыцарь только раздраженно смотрел на стрелка.
— Значит, Томас возьмет стену, — наконец проговорил Скит, — чтобы обеспечить безопасность вашим лестницам?
— Чего я хочу, — сказал сэр Саймон, игнорируя Скита и обращаясь к Томасу, — это чтобы ты не пускал своих парней в город раньше моих. Увидев вооруженных людей, мы, вероятно, будем убивать их, ты понял?
Томас едва не плюнул. Английские стрелки вооружены длинными луками, так что их трудно перепутать с защитниками города. Но он придержал язык и просто кивнул.
— Ты со своими лучниками можешь присоединиться к штурму, — продолжал сэр Саймон, — но под моим командованием.
Томас снова кивнул, и сэр Саймон, раздраженный этой затаенной дерзостью, повернулся и пошел прочь.
— Чертов ублюдок, — сказал Томас.
— Просто хочет сунуть рыло в корыто раньше нас всех, — откликнулся Скит.
— Ты дашь этой скотине воспользоваться нашими лестницами? — спросил Томас.
— Если хочет лезть первым — пусть лезет. Лестницы из невыдержанной древесины, Том, и если сломаются, то пусть лучше под ним, чем подо мной. Кроме того, мне думается, нам лучше пойти вместе с тобой по реке, но я не сказал об этом сэру Саймону.
Скит осклабился, а потом выругался — из темноты к югу от реки донесся какой-то треск.
— Проклятые белые крысы! — сказал йоркширец и исчез во мраке.
Белыми крысами называли бретонцев, хранивших верность герцогу Иоанну, так как они носили его герб с белым горностаем. Стрелков Скита усилили примерно шестьюдесятью бретонскими арбалетчиками. Их задачей было осыпать стену стрелами, когда приставят лестницы. Это они нарушили ночную тишину, и теперь шум все усиливался. Какой-то дурень в темноте оступился и толкнул другого арбалетчика с большим щитом за спиной — под такими щитами арбалетчики перезаряжали свое сложное оружие. Солдат ответил затрещиной, и внезапно среди белых крыс в темноте вспыхнула драка. Защитники, естественно, услышали и начали метать со стен охапки горящей соломы, потом церковный колокол ударил в набат, к нему присоединился другой колокол. Все произошло задолго до того, как Томас пустился через грязь.
Сэр Саймон Джекилл, встревоженный набатом, приказал начинать штурм.
— Тащите вперед лестницы! — ревел он.
По стенам бежали защитники города, и из Ла-Рош-Дерьена в свете яркого огня горящей соломы полетели первые арбалетные стрелы.
— Тащите же эти чертовы лестницы! — прорычал своим людям Уилл Скит и взглянул на Томаса. — Ты как считаешь?
— Думаю, эти ублюдки ополоумели, — сказал тот.
— Значит, пойдешь?
— Ничего не остается, Уилл.
— Чертовы белые крысы!
И Томас повел своих людей через грязь. Плетеные мостки отчасти облегчали путь, но не настолько, как он предполагал. Стрелки по-прежнему вязли, пробираясь к частоколу, и Томасу казалось, что от их шума проснулся бы сам король Артур со своими рыцарями. Но защитники производили еще больше грохота. На всех колокольнях били в колокола, пронзительно кричали трубы, вопили люди, лаяли собаки, кукарекали петухи, трещали и щелкали арбалеты.
Справа от Томаса маячила стена, и он гадал, там ли сейчас Черная Пташка. Он видел ее дважды, и его пленили ее яростное лицо и растрепанные черные волосы. Два десятка других стрелков тоже видели ее. Все они могли попасть в браслет со ста шагов, и все же эта женщина оставалась жива.
«Удивительно, — думал Томас, — что может сделать хорошенькая мордашка».
Он бросил последнюю плетенку и добрался до деревянных кольев, каждый из которых представлял собой вбитый в грязь ствол дерева. К Томасу присоединились другие стрелки и налегли на частокол — он сломался, как соломенный. При падении колья произвели страшный грохот, но его заглушил шум в городе. Возле Томаса оказался Джейк, косоглазый убийца из эксетерской тюрьмы. Справа виднелся деревянный причал с грубо сколоченной лестницей на краю. Светало, и в слабом сером свете на востоке вырисовывались очертания моста через Жоди. Это был красивый каменный мост со сторожевой башней на дальнем конце, и Томас испугался, что ее гарнизон может увидеть их. Но никто не поднял тревогу, и ни одна арбалетная стрела не перелетела реку.
Томас и Джейк первыми поднялись по лестнице на причал, за ними последовал Сэм, самый молодой из стрелков Скита. Бревенчатый помост служил складом строевого леса. Среди сложенных бревен бешено залаяла собака, но Сэм с ножом в руке скользнул в темноту, и лай внезапно прекратился.
— Хороший песик, — проговорил вернувшийся Сэм.
— Надеть тетивы, — велел Томас.
Он сам натянул пеньковую тетиву на свое черное оружие и теперь развязывал шнурок на мешке со стрелами.
— Терпеть не могу собак, — сказал Сэм. — Одна укусила мою мать, когда та была беременна мной.
— Вот почему ты такой тупой, — проговорил Джейк.
— Заткните пасти, — приказал Томас.
Все новые стрелки залезали на причал, который угрожающе качался. Томас увидел, что на стене, которую ему предстояло захватить, уже полно защитников. Посверкивая ярким белым оперением в свете зажженного горожанами огня, английские стрелы перелетали через стену и втыкались в соломенные крыши.
— Пожалуй, нам лучше открыть южные ворота, — предложил Томас.
— Идти через весь город? — в панике спросил Джейк.
— Это маленький городишко.
— Ты совсем рехнулся, — сказал Джейк, но его ухмылка говорила об одобрении.
— Я все-таки пойду, — проговорил Томас.
На темных улицах никто не должен заметить их длинные луки. Томас решил, что большой опасности не будет.
За Томасом последовало двенадцать человек, остальные начали грабить ближайшие дома. Все больше и больше солдат проникало через сломанный частокол — их послал на берег Скит, не дожидаясь, пока будет захвачена стена. Защитники заметили людей, пробирающихся по грязи, и начали стрелять в них со стены, но первые штурмовики уже ворвались на улицы.
Томас и его люди блуждали в городе. В узких улочках стояла кромешная тьма, и было трудно разобрать, куда идти. Взобравшись на холм, на котором был построен город, он решил, что если теперь спуститься с него, то в конце концов выйдешь к южным воротам. Мимо бежали горожане, но никто не замечал, что он и его товарищи — англичане. Колокола оглушали. Плакали дети, выли собаки, кричали чайки. Шум ужаснул Томаса. Глупая идея, подумал он. Может быть, сэр Саймон уже поднялся на стену? Может быть, они тут зря теряют время? Но стрелы с белым оперением по-прежнему втыкались в крыши городских домов, говоря, что стена еще не взята, и потому Томас ускорил шаг. Дважды лучники оказывались в тупике, и во второй раз, вернувшись на улицу пошире, чуть не наткнулись на священника, который вышел из церкви, чтобы вставить факел в скобу на стене.
— Идите на стену! — сурово велел священник, но потом заметил в руках у стрелков длинные луки и открыл рот, порываясь крикнуть.
Но крикнуть он не успел, так как в живот ему вошла стрела из лука Томаса. Священник согнулся, хватая ртом воздух, и Джейк мимоходом перерезал ему горло. С бульканьем несчастный осел на булыжную мостовую, а когда он затих, Джейк нахмурился.
— За это я попаду в ад, — проговорил он.
— Ты все равно туда попадешь, — заметил Сэм. — Как и все мы.
— Мы попадем на небеса, — возразил Томас, — если только не будем попусту терять время.
Он вдруг обнаружил, что уже не так боится, будто смерть священника забрала страх. Одна стрела попала в церковную колокольню и упала в переулок. Томас провел своих людей мимо церкви и оказался на главной улице Ла-Рош-Дерьена, которая спускалась к сторожевому огню у южных ворот. Томас юркнул обратно в переулок у церкви. На улице было полно народу, но все бежали в ту сторону, где стене угрожал штурм, и когда он выглянул во второй раз, поблизости никого не оказалось. Только над воротами виднелись двое часовых, и Томас указал на них своим стрелкам.
— Они, наверное, перепуганы до смерти. Убьем ублюдков и откроем ворота.
— Поблизости могут быть другие, — сказал Сэм. — Здесь должно быть караульное помещение.
— Тогда убьем и их, — сказал Томас. — Ну, за мной!
Они вышли на улицу, пробежали несколько ярдов и натянули луки. Просвистели стрелы, и двое часовых упали. Из караульного помещения в башне над воротами вышел человек и вытаращился на стрелков. Но не успели они натянуть луки, как он скрылся внутри и забаррикадировал дверь.
— Ворота наши! — крикнул Томас и с яростным воодушевлением повел своих людей к арке.
Караульное помещение оставалось запертым, так что никто не помешал стрелкам поднять засов и распахнуть ворота. Солдаты графа, увидев открытые ворота и очертания английских лучников на фоне сторожевого огня, издали в темноте дикий крик, который дал понять Томасу, что в ворота хлынул поток разъяренных солдат.
И это означало, что для Ла-Рош-Дерьена настала пора скорби. Англичане взяли город.
* * *
Жанетта проснулась от звона колоколов. Казалось, что настал Страшный суд, когда мертвые встают из могил и для грешников широко распахиваются ворота ада. Первым ее порывом было броситься к кроватке сына, но с маленьким Шарлем все было в порядке. В темноте, чуть рассеиваемой рдеющими в очаге углями, она увидела его глаза.
— Мама! — позвал мальчик, протягивая к ней ручки.
— Тише, — сказала она и подбежала к окну, чтобы открыть ставни.
Над восточными крышами занимался рассвет. На улице раздался топот. Высунувшись из окна, Жанетта увидела людей, выбегающих из домов с мечами, арбалетами и копьями. В центре города пропела труба, потом в уходящей ночи забили набат новые колокола. Колокол в церкви Богородицы треснул и издавал глухой звук, как будто молот стучал по наковальне, и от этого было еще страшнее.
— Мадам! — крикнула служанка, вбегая в комнату. — Похоже, англичане напали.
Жанетта старалась говорить спокойно. На ней была лишь льняная сорочка, и вдруг ее охватил озноб. Она натянула плащ, завязала его у шеи и взяла на руки ребенка.
— Все будет хорошо, Шарль, — попыталась она утешить сына. — Англичане снова пошли на штурм, вот и все.
Но сама она не была в этом уверена. Колокола били так неистово! Это был не размеренный бой, обычный сигнал о штурме, а панический звон, как будто звонари силились отбить атаку. Жанетта снова выглянула из окна и увидела мелькающие на фоне крыш английские стрелы. Было слышно, как они втыкаются в солому. Городские ребятишки считали за подвиг вытаскивать вражеские стрелы, и двое покалечились, упав с крыши. Жанетта подумала, что нужно одеться, но потом решила сначала выяснить, что происходит. Она отдала Шарля служанке, а сама побежала вниз по лестнице.
У черного хода ей встретилась одна из кухарок.
— Что происходит, мадам?
— Еще один штурм, вот и все.
Жанетта открыла засов и бросилась через двор к частному входу в церковь Святого Ренана в тот самый момент, когда одна стрела попала в колокольню и соскользнула во двор.
Открыв дверь, молодая женщина ощупью поднялась по крутым ступеням, построенным ее отцом. Возвести колокольню Луи Алеви вдохновило не простое благочестие, но также и возможность смотреть на подходящие по реке корабли. К тому же с высокого каменного парапета открывался прекраснейший вид на Ла-Рош-Дерьен. Жанетту оглушил бой раскачивавшегося во мраке колокола. Каждый удар бил по ушам будто не звуком, а всей своей массой. Она пробралась мимо колокола, толкнула люк на верхней лестнице и выбралась на крышу.
В город входили англичане. Она увидела поток людей, текущий вдоль края стены у реки. Они пробирались через грязь и толпились у сломанного частокола, как крысы. «Пресвятая Богородица! — подумала Жанетта. — Пресвятая Богородица! Да они уже в городе!»
Она поспешила вниз и крикнула священнику, тянувшему веревку колокола:
— Они здесь! Они в городе!
— Круши! Хватай! — орали англичане, воодушевляя себя на грабеж.
Жанетта пробежала через двор и вошла в дом. Она стала натягивать одежду, но обернулась, когда под окном раздались голоса, призывавшие к грабежу. Забыв про платье, Жанетта взяла на руки Шарля. «Матерь Божья, — молилась она, — позаботься о нас, позаботься о нас! Пресвятая Богородица, убереги нас!» — и заплакала, не зная, что делать. Шарль тоже заплакал, потому что мать прижала его чересчур крепко. Она попыталась успокоить его. На улице раздались ликующие крики, и Жанетта, снова подбежав к окну, увидела, как к центру города течет людская темная река, ощетинившаяся сталью. Рыдая, она рухнула на пол у окна. Шарль ревел. В комнату вбежали две служанки, видимо полагая, что каким-то образом могут найти убежище у госпожи. Но спасения нигде не было. Пришли англичане. Одна из служанок закрыла на засов дверь спальни, но какая от этого могла быть польза?
Жанетта вспомнила о спрятанном оружии мужа, об остром испанском мече, и задумалась, хватит ли у нее мужества направить острие себе в грудь и броситься на клинок. «Лучше умереть, чем быть обесчещенной, — подумала она. — Но что будет с сыном?» Она рыдала от отчаяния, а потом услышала, как кто-то колотит в ворота. Похоже, действовали топором. Жанетта прислушалась к этим сокрушительным ударам, от которых сотрясался весь дом. В городе закричала какая-то женщина, потом другая, и раздались неудержимые радостные вопли англичан. Один за другим колокола в церквях затихали, пока не остался только треснутый колокол, разносивший свой ужас по крышам. Топор все еще рубил ворота. «Меня могут узнать», — подумала Жанетта. Раньше, торжествуя, она поднималась на стену, чтобы стрелять из арбалета мужа в осаждавших. У нее остался синяк на плече, но она радовалась боли, веря, что с каждой ее стрелой у англичан меньше шансов взять город.
Никто не думал, что они смогут чего-то добиться. И вообще, зачем они осадили Ла-Рош-Дерьен? Поживиться здесь нечем. Как порт город почти бесполезен, поскольку большие корабли не могут подняться по реке даже во время прилива. Горожане полагали, что англичане просто устроили наглую демонстрацию своей силы и скоро бросят это дело и уберутся прочь.
Но теперь они были здесь. Когда звуки топора стихли, Жанетта закричала. Англичане пробрались внутрь и, несомненно, пытаются поднять засов. Она закрыла глаза и вздрогнула, услышав, как ворота скребут по булыжной мостовой. Они открылись. «О Матерь Божья, — молилась Жанетта, — пребудь с нами!»
Внизу с лестницы послышались голоса. По ступеням загромыхали сапоги. Мужские голоса что-то кричали на чужом языке.
«Пребудь с нами в наш смертный час, ибо пришли англичане!»
* * *
Сэр Саймон Джекилл пребывал в раздражении. Он приготовился лезть на стену, если стрелки Скита когда-нибудь захватят ее, в чем он сомневался. Но если все-таки захватят, он собирался первым оказаться в городе. Сэр Саймон уже видел, как прорубается сквозь охваченных паникой горожан и находит для грабежа огромный дом.
Но все пошло не так, как он воображал. Город проснулся, на стены высыпали защитники, лестницы так и не выдвинули к стенам, а люди Скита просто пробрались внутрь по грязи у кромки реки. Потом радостные крики у южной стены города возвестили, что ворота открылись, и это означало, что все чертово войско вошло в Ла-Рош-Дерьен раньше сэра Саймона. Он выругался. Теперь ему ничего не оставят!
— Мой господин? — прервал его размышления один из латников.
Он хотел узнать, как же они доберутся до женщин и добра за стенами, покинутыми защитниками города, которые бросились защищать свои дома и семьи. Все получилось бы быстрее, гораздо быстрее, если пройти по грязи. Но сэру Саймону не хотелось пачкать новые сапоги, и потому он велел выдвинуть вперед лестницы.
Лестницы были сделаны из непросохшего дерева, и когда сэр Саймон взбирался наверх, ступени угрожающе прогибались. Но на стене не было защитников, чтобы помешать ему, и лестница выдержала. Забравшись в бойницу, он обнажил меч. На парапете лежало с полдюжины защитников, пораженных стрелами. Двое были еще живы, и сэр Саймон заколол того, что был ближе. Горожанин, видно, вскочил с постели, на нем не было ни кольчуги, ни даже кожаного камзола. И все же старый меч с трудом добил его. Этот меч не был рассчитан на колющие удары. Новые мечи из лучшей южно-европейской стали способны пробивать кольчугу и кожаный панцирь. Но с этим древним клинком сэру Саймону пришлось приложить всю свою зверскую силу, чтобы проткнуть грудную клетку. И каковы шансы, мрачно подумал он, найти оружие получше в этом, с позволения сказать, городе?
Лестница вела на улицу, забитую английскими лучниками и латниками, измазанными в грязи по самые бедра. Они вламывались в дома. Один тащил убитого гуся, другой — кусок сукна. Грабеж начался, а сэр Саймон все еще был на стене. Он велел своим людям поспешить, и когда достаточное число собралось наверху, спустился и повел их по улице. Какой-то стрелок катил из погреба бочку, другой тащил за руку девушку. Куда же двинуться? Вот что волновало сэра Саймона. Ближайшие дома были уже разграблены, а крики из южной части возвещали, что туда вошло основное войско графа. Некоторые горожане, осознав, что все пропало, бежали от стрелков в надежде пересечь мост и скрыться в полях.
Сэр Саймон решил двинуться на восток. Солдаты графа были на юге, стрелки Скита оставались у западной стены, и восточный квартал обещал лучшую надежду на добычу. Рыцарь протолкался мимо грязных стрелков Скита и направил своих людей к мосту. Мимо пробегали перепуганные горожане, не замечая его и уповая, что он тоже их не заметит. Он перешел главную улицу, что вела к мосту, и увидел дорогу, уходящую к большим домам вдоль реки. «Купеческие, — подумал сэр Саймон. — Здесь живут жирные купцы с жирными доходами». А потом в свете поднимающегося солнца он увидел арку, украшенную гербом. Дом благородного рыцаря.
— У кого есть топор? — спросил сэр Саймон своих солдат.
Один из латников вышел вперед, и сэр Саймон указал на тяжелые ворота. На первом этаже дома были окна, но их защищали крепкие ставни. Это хороший знак. Сэр Саймон отошел, уступая латнику право сокрушить ворота.
Тот знал свое дело. Он прорубил дыру там, где, по его представлениям, должен был находиться засов. Когда дыра была проделана, латник просунул руку внутрь и отодвинул запор, чтобы сэр Саймон со своими людьми мог распахнуть ворота. Сэр Саймон оставил двоих охранять вход, дав наказ не подпускать грабителей к имуществу, а остальных повел во двор. Первым делом он увидел два корабля, пришвартованных у речного причала. Это были небольшие корабли, но любое судно представляло ценность, и сэр Саймон велел четверым своим стрелкам подняться на борт.
— Всем, кто придет, говорите, что корабли мои. Поняли? Мои!
Перед ним стоял выбор: кладовые или дом? А конюшня? Он велел двоим латникам разыскать конюшню и установить охрану у всех лошадей, какие там окажутся, потом пинком распахнул дверь дома и повел шестерых оставшихся солдат на кухню. Две женщины закричали. Он не обратил на них внимания: это были старые, безобразные кухарки, а он пришел за добычей побогаче. В дальнем конце кухни оказалась дверь, и сэр Саймон указал на нее одному из своих стрелков, а сам, держа меч перед собой, прошел через маленький темный зал в переднюю комнату. На стене там висел гобелен с изображением Бахуса, бога вина, и сэру Саймону пришла мысль, что за такими стенными покрытиями иногда прячут ценности. Поэтому он изрубил гобелен мечом, а потом сорвал с крючков, но там оказалась лишь штукатурка. Он раскидал стулья и тут увидел сундук с огромным темным висячим замком.
— Откройте, — приказал он стрелкам. — Все содержимое — мое!
Не обращая внимания на две книги, не нужные ни мужчине, ни скотине, вернулся в зал и взбежал по темной деревянной лестнице.
Наверху оказалась дверь в комнату, выходящую к фасаду дома. Дверь была заперта, и, когда он попытался высадить ее, в комнате закричала женщина. Рыцарь отступил и, ударом каблука высадив замок, распахнул дверь настежь, так что она ударила в стену. Потом, сверкая мечом в бледном свете утра, вошел внутрь и увидел черноволосую женщину.
Сэр Саймон считал себя практическим человеком. Его отец, очень разумный человек, не желал, чтобы сын попусту тратил время на образование; впрочем, сэр Саймон выучился читать и мог, если припрет, что-нибудь написать. Но любил он полезные вещи — гончих собак и оружие, лошадей и доспехи — и презирал модный культ светскости. Его мать обожала трубадуров и вечно слушала баллады о рыцарях, таких благородных, что, по заключению сэра Саймона, в рукопашном бою они бы не продержались и двух минут. Баллады и стихи воспевали любовь, будто это была некая редкость, придававшая жизни очарование. Но сэр Саймон не нуждался в поэтах для определения любви, он понимал это чувство очень конкретно: завалить крестьянскую девку в поле или засадить пропахшей элем шлюхе в таверне. Однако, увидев эту черноволосую женщину, он вдруг понял, что воспевали трубадуры. Для сэра Саймона не имело значения, что женщина дрожит от страха, что ее волосы растрепались, а лицо залито слезами. Он сразу распознал красоту, и она поразила его как стрела. У него перехватило дыхание. Так вот что такое, оказывается, любовь! Это внезапное осознание, что он никогда не будет счастлив, пока эта женщина не станет принадлежать ему. И все сложилось чрезвычайно удачно, поскольку она была врагом, город подвергся разграблению, а он, сэр Саймон, в кольчуге, разгоряченный боем, нашел ее первым.
— Пошли прочь! — прорычал он прислуге в комнате. — Пошли прочь!
Служанки убежали в слезах, а сэр Саймон захлопнул ногой сломанную дверь и приблизился к женщине, которая съежилась с ребенком на руках у детской кроватки.
— Кто вы? — спросил он по-французски.
Женщина попыталась говорить твердым голосом:
— Я графиня Арморика. А вы, месье?
Сэр Саймон собрался было наградить себя званием пэра, чтобы произвести впечатление, но соображал он туго и потому услышал, как произносит свое настоящее имя. Постепенно до него доходило, что обстановка комнаты говорит о богатстве. Полог у постели покрывала густая вышивка, массивные подсвечники были из серебра, а стены по обе стороны от каменного камина были украшены дорогими резными панелями. Сэр Саймон придвинул маленькую кроватку к двери, сочтя, что это обеспечит некоторое уединение, и подошел погреться у огня. Он сгреб угли к слабому огоньку и поднес к жару свои промерзшие перчатки.
— Это ваш дом, мадам?
— Мой.
— А не вашего мужа?
— Я вдова, — сказала Жанетта.
Богатая вдова! Сэр Саймон чуть не перекрестился от благодарности. Вдовы, которых он встречал в Англии, были нарумяненные старухи, а эта… Эта была совсем другое дело. Эта женщина была достойна победителя турниров и казалась достаточно богатой, чтобы спасти его от позора потерять все имущество и лишиться рыцарского звания. Может быть, ему даже хватит денег купить титул барона. Или… графа?
Он отвернулся от огня и улыбнулся ей.
— Это ваши корабли у причала?
— Да, месье.
— По праву войны, мадам, теперь они мои. Все здесь теперь мое.
При этих словах Жанетта нахмурилась.
— По какому такому праву?
— По праву меча, мадам, но я думаю, вам повезло. Я предложу вам мою защиту.
Жанетта присела на край кровати и прижала к себе Шарля.
— Право рыцарства, милорд, обеспечивает мне защиту.
Она вздрогнула от крика женщины в соседнем доме.
— Рыцарства? — переспросил сэр Саймон. — Рыцарства? Я слышал упоминание о нем в балладах, мадам, но здесь у нас не баллада, а война. Наша задача — покарать сторонников Карла Блуаского за его мятеж против законного господина. А наказание мятежников и рыцарство — вещи несовместные. — Он прищурился, вглядываясь в ее лицо. — Вы — Черная Пташка! — воскликнул он, вдруг узнав ее в свете разгоревшегося огня.
— Черная пташка? — не поняла Жанетта.
— Вы стреляли в нас со стены! И стрела поцарапала мне руку!
Сэр Саймон был не столько разгневан, сколько изумлен. Он ожидал, что при встрече с Черной Пташкой придет в ярость, но реальность изменила его планы. И он осклабился.
— Вы зажмуриваетесь, когда стреляете из арбалета, вот почему промахнулись.
— Я не промахнулась! — в негодовании воскликнула Жанетта.
— Царапина, — сказал сэр Саймон, показывая прореху в рукаве кольчуги. — Но зачем же, мадам, вы сражались за ложного герцога?
— Мой муж, — с усилием выговорила она, — был племянником герцога Карла.
«Боже милостивый! — подумал сэр Саймон. — Боже милостивый! Вот уж действительно награда». И поклонился ей.
— Значит, ваш сын, — сказал он, кивая на Шарля, который тревожно смотрел на него, — нынешний граф?
— Да, — подтвердила Жанетта.
— Прекрасный мальчик, — заставил себя польстить сэр Саймон.
На самом деле Шарль показался ему досадной помехой, чье присутствие удерживало его от естественного порыва повалить Черную Пташку на спину и таким образом показать ей сущность войны. Но он четко сознавал, что эта вдова — аристократка, красавица и родственница Карла Блуаского, племянника короля Франции. Эта женщина означала богатство. Сэру Саймону нужно было заставить ее понять, что в ее же интересах разделить его планы.
— Прекрасный мальчик, мадам, — продолжил он, — которому нужен отец.
Жанетта уставилась на него. У сэра Саймона было тупое лицо: нос картошкой, крепкий подбородок и ни малейшего признака ума или сообразительности. Впрочем, ему хватило самоуверенности полагать, что она может выйти за него замуж. Неужели он серьезно говорил это? Жанетта испуганно вскрикнула, когда под окном раздалась злобная ругань. Несколько стрелков пытались прорваться через охраняемые ворота. Сэр Саймон открыл окно.
— Этот дом — мой! — прорычал он по-английски. — Идите поищите других цыплят для ощипывания. — Он снова повернулся к Жанетте. — Видите, мадам, как я вас защищаю?
— Значит, на войне существует рыцарство?
— На войне существует удача, мадам. Вы богаты, вы вдова, и вам нужен мужчина.
Она посмотрела на него огромными пленительными глазами, словно не веря в такую беззастенчивость, и просто спросила:
— Зачем?
— Зачем? — Вопрос удивил сэра Саймона, и он указал в сторону окна. — Послушайте эти крики! Вы женщина, а что, по-вашему, делают с женщинами в павшем городе?
— Но вы сказали, что защитите меня.
— Да.
Он начал теряться в этой беседе и подумал: «Эта женщина при всей своей красоте удивительно глупа», — а вслух сказал:
— Я обеспечу вам защиту, а вы позаботитесь обо мне.
— Каким образом?
Сэр Саймон вздохнул.
— У вас есть деньги?
Жанетта пожала плечами.
— Внизу есть немного, милорд, спрятаны на кухне.
Рыцарь сердито нахмурился. Она принимает его за дурака? Думает, что он заглотит эту наживку и уйдет вниз, чтобы она вылезла в окно?
— Я кое-что понимаю в деньгах, мадам. Деньги никогда не прячут там, где их могут найти слуги. Их прячут в жилых комнатах. В спальне.
Сэр Саймон вытянул сундук и вывалил на пол белье, но там больше ничего не было, и тогда в приливе вдохновения он начал простукивать стенные панели. Он слышал, что такие панели часто скрывают тайники, и почти тут же был вознагражден сладостно гулким звуком.
— Нет, месье! — воскликнула Жанетта.
Пропустив ее слова мимо ушей, сэр Саймон вынул меч и стал рубить известняковые панели. Они раскололись и вывалились из креплений. Он вложил клинок в ножны и схватился руками в перчатках за деревянные рамы.
— Нет! — вопила Жанетта.
Сэр Саймон остолбенел. За панелями были спрятаны деньги, целый бочонок монет, но главной добычей были не они. Главной добычей были доспехи и оружие, о которых сэр Саймон мог только мечтать. Блестящие латы с гравировкой на каждой пластине, инкрустированной золотом. Итальянская работа? А меч! Когда он вынул его из ножен, ему показалось, что он держит в руках сам Экскалибур. Клинок отливал синевой. Он был легче старого меча сэра Саймона и чудесно сбалансирован. Возможно, из знаменитых кузниц Пуатье, а то даже испанский.
— Они принадлежали моему мужу, — взмолилась Жанетта, — и это все, что у меня осталось от него. Они должны перейти к Шарлю.
Сэр Саймон не слушал. Пальцем в перчатке он провел по золотой инкрустации нагрудника. Один он стоит целого состояния!
— Это все, что осталось у него от отца, — умоляла Жанетта.
Рыцарь расстегнул перевязь. Старый меч упал на пол, и он опоясался мечом графа Арморики. Потом обернулся и посмотрел на Жанетту, любуясь ее гладким, чистым лицом. Он давно мечтал о такой военной добыче и уже начал опасаться, что она никогда не встретится на его пути: бочонок монет, поистине королевские доспехи, клинок, выкованный для победителя, и женщина, которая вызовет зависть во всей Англии.
— Доспехи мои, — заявил он, — как и меч.
— Нет, месье, пожалуйста!
— А что вы сделаете? Купите их у меня?
— Если надо, то куплю, — сказала Жанетта, кивнув на бочонок.
— Это тоже мое, мадам, — ответил сэр Саймон и в доказательство отодвинул от двери заграждение, открыл ее и кликнул своих стрелков.
— Спустите все это, — велел он, указывая на бочонок и доспехи, — и чтобы все было в сохранности. Только не думайте, что я не пересчитал деньги. Ступайте!
Жанетта смотрела на этот грабеж. Она хотела заплакать, чтобы разжалобить его, но заставила себя сохранять спокойствие.
— Если вы украли все, что я имела, как же я выкуплю доспехи?
Сэр Саймон снова придвинул детскую кроватку к двери и обворожительно улыбнулся.
— У вас есть кое-что, чтобы выкупить доспехи, моя милая, — проворковал он. — То, чем обладает всякая женщина. Можете воспользоваться этим.
Жанетта закрыла глаза и в течение нескольких секунд слушала, как бьется ее сердце.
— И все рыцари Англии таковы? — спросила она.
— Во владении оружием не многие сравнятся со мной, — с гордостью проговорил сэр Саймон.
Он уже хотел рассказать о своих триумфах на турнирах, уверенный, что это произведет на нее впечатление, но она ледяным тоном прервала его:
— Я хотела узнать, все ли английские рыцари воры, трусы и грубияны.
Сэра Саймона удивило это оскорбление. Женщина, похоже, просто не понимала, как ей повезло. Он отнес это на счет ее прирожденной глупости и потому объяснил:
— Вы забываете, мадам, что победители на войне получают добычу.
— И я — ваша добыча?
«Нет, это хуже, чем просто глупость», — подумал сэр Саймон. Но кому нужен в женщине ум?
— Мадам, — сказал он, — я ваш защитник, покровитель. Если я покину вас, если сниму свое покровительство, то на лестнице выстроится очередь, чтобы вспахать вас. Теперь вы наконец поняли?
— Я думаю, — холодно проговорила Жанетта, — что граф Нортгемптонский обеспечит мне лучшую защиту.
«Боже правый! — подумал сэр Саймон. — Да эта сучка совсем тупая. Бесполезно пытаться ее образумить, поскольку с такой тупостью она все равно ничего не поймет, так что надо проламывать брешь».
Он быстро прошел через комнату, выхватил Шарля из рук матери и швырнул в кроватку. Жанетта закричала и попыталась оттолкнуть обидчика, но сэр Саймон перехватил ее руку и перчаткой ударил женщину по лицу. Когда она замерла от боли, он разорвал завязки у нее на плаще и грубо разодрал сорочку от груди донизу. Жанетта закричала и попыталась прикрыть наготу, но сэр Саймон развел ее руки и застыл в изумлении. Она была безупречна!
— Нет! — рыдала Жанетта.
Сэр Саймон грубо швырнул ее на кровать.
— Вы хотите, чтобы ваш сын унаследовал доспехи вашего изменника-мужа? Или его меч? Тогда, мадам, вам лучше быть поласковее с их новым владельцем. Я готов быть с вами добрым.
Он отцепил меч и уронил его на пол, потом задрал кольчугу и стал нащупывать завязки своих рейтуз.
— Нет! — вопила Жанетта, пытаясь выбраться с кровати, но сэр Саймон схватил ее за сорочку и так дернул, что ткань сползла до пояса.
Мальчик кричал, сэр Саймон возился со своими ржавыми перчатками, и у Жанетты было такое чувство, что в ее дом вошел дьявол. Она попыталась прикрыть наготу, но англичанин еще раз ударил ее по лицу и снова задрал свою кольчугу. За окном треснувший колокол в церкви Богородицы наконец затих. Пришли англичане, у Жанетты появился поклонник, и весь город рыдал.
* * *
Когда ворота открылись, первой мыслью Томаса была не добыча. Он мечтал смыть с ног речную грязь. Что и проделал под бочкой эля в первой же встретившейся таверне. Хозяин таверны, здоровенный лысый верзила, по тупости своей встретил английских стрелков дубиной, и Джейк остановил его выстрелом из лука, а потом перерезал горло.
— Глупый сукин сын, — сказал стрелок. — Я и не собирался обижать его.
Сапоги убитого пришлись Томасу впору, и это было приятной неожиданностью, поскольку такое случалось редко. Найдя деньги хозяина таверны, стрелки пошли искать других развлечений. Граф Нортгемптонский, пришпоривая коня, носился туда-сюда по главной улице с бешеными глазами и криком предупреждал солдат, чтобы они не подожгли город. Он хотел, чтобы Ла-Рош-Дерьен остался крепостью: в качестве груды пепла город принес бы меньше пользы.
Грабежами занимались не все. Кое-кто постарше и даже некоторые молодые испытывали отвращение к этому и пытались обуздать дикий разгул. Но гораздо больше было других, видевших в павшем городе лишь удобный случай обогатиться. Отец Хобб, английский священник, питавший слабость к стрелкам Уилла Скита, пытался убедить Томаса и его отряд взять под защиту церковь, но у них на уме были другие удовольствия.
— Не марай свою душу, Том, — сказал отец Хобб, напоминая, что тот, как и прочие, накануне отстоял мессу.
Но Томас счел, что душа все равно замарается, так лучше пусть это случится раньше, чем позже.
Он искал себе девушку, любую, так как большинство стрелков Уилла держали в лагере женщин. Раньше Томас жил с маленькой милой бретонкой, но перед самым началом зимней кампании она подхватила лихорадку, и отец Хобб отслужил по ней панихиду. Глядя, как тело девушки без савана швырнули в неглубокую яму, Томас вспомнил могилы Хуктона и свое обещание, данное умирающему отцу. Но теперь он постарался забыть об этом. Томас был молод и не страдал угрызениями совести.
Ла-Рош-Дерьен пал перед яростью англичан. В поисках денег солдаты разбирали крыши домов и ломали мебель. Всякого горожанина, пытавшегося защитить своих женщин, убивали. Всякую женщину, стремившуюся защитить себя, усмиряли кулаками. Некоторым удалось бежать, перебравшись через мост. Небольшой гарнизон на сторожевой башне отошел перед неминуемым нападением, и башенку заполнили графские латники. Это означало, что Ла-Рош-Дерьен закрыт и предоставлен своей судьбе. Некоторые женщины обрели убежище в церквях, и те, кому повезло, нашли там защитников. Но большинству не повезло.
Томас, Джейк и Сэм наконец отыскали еще не разграбленный дом, принадлежавший кожевнику, вонючему парню с безобразной женой и тремя малолетними детьми. Сэм, чье невинное лицо вызывало у незнакомых доверие, приставил к горлу младшего ребенка нож, и кожевник вдруг вспомнил, где спрятал свои деньги. Томас следил за Сэмом, боясь, что тот в самом деле перережет мальчику горло, поскольку этот парень, несмотря на розовые щеки и веселые глаза, был одним из самых страшных головорезов в отряде Уилла Скита. И Джейк, по мнению Томаса, был не лучше Сэма, хотя обоих он считал друзьями.
— Этот тип не богаче нас, — удивленно сказал Джейк, перебрав монеты кожевника и пододвинув треть кучки Томасу. — Хочешь его жену? — щедро предложил он.
— Боже, нет! Она косая, как ты.
— Правда?
Томас оставил Джейка и Сэма развлекаться, а сам пошел искать таверну, где можно поесть, выпить и обогреться. Он решил, что всех достойных внимания девиц уже переловили, и потому снял с лука тетиву, протолкался мимо людей, растаскивающих содержимое стоявшей у дороги повозки, и нашел постоялый двор. Там по-матерински заботливая и к тому же умная вдовушка сберегла свое добро и дочерей, радушно встретив первых же латников, выставив им угощение и эль, а потом отчитав их за то, что они заляпали пол своими грязными ногами. Она как раз кричала на них, хотя мало кто понимал ее слова, и один из солдат буркнул Томасу, чтобы тот оставил в покое вдову и ее дочерей.
Томас поднял руки, показывая, что никому не собирается причинить вреда, а потом взял тарелку с хлебом, яйцами и сыром.
— А теперь заплати ей, — потребовал латник, и Томас покорно выложил на стойку несколько монет кожевника.
— Симпатичный паренек, — сказала вдова дочерям, и те захихикали.
Томас обернулся и стал их рассматривать.
— Самые красивые девушки в Бретани, — сказал он по-французски их матери, — потому что похожи на вас.
Этот комплимент, пусть и откровенно лживый, вызвал визгливый смех. Снаружи таверны стояли вопли и плач, а внутри было тепло и спокойно. Томас набросился на еду, но тут заявился отец Хобб, и хотя лучник пытался скрыться у вдовы в чулане, священник все равно его нашел.
— Я все высматриваю людей, кто взялся бы охранять церкви, Томас.
— А я собираюсь напиться, святой отец, — радостно проговорил тот. — Так напиться, чтобы одна из этих девушек показалась милой.
Он мотнул головой в сторону дочерей вдовушки. Отец Хобб критически осмотрел их и вздохнул.
— Ты умрешь, если столько выпьешь, Томас. — Он уселся за стол и, махнув девушкам рукой, указал на кружку Томаса. — Я выпью с тобой.
— А как же церкви?
— Все равно скоро все напьются и этот ужас кончится. Так всегда бывает. Видит Бог, эль и вино — великие источники греха, но они же делают его кратковременным. Клянусь Богом, а на улице холодно. — Он улыбнулся. — Как твоя черная душа, Том?
Томас рассматривал священника. Ему нравился отец Хобб, маленький и жилистый, с копной непослушных черных волос и веселым лицом, покрытым крапинками от перенесенной в детстве оспы. Он был низкого рождения, сыном суссекского колесного мастера, и, как любой деревенский парень, здорово умел натягивать лук. Иногда он составлял компанию стрелкам Скита в их набегах на владения герцога Карла и охотно присоединялся к лучникам, когда они спешивались и вставали в боевой строй. Церковные законы запрещали священникам владеть острым оружием, но отец Хобб всегда заявлял, что пользуется тупыми стрелами, хотя они пробивали вражескую кольчугу не хуже других. Короче, отец Хобб был хорошим человеком, и единственным его недостатком был повышенный интерес к душе Томаса.
— Моя душа растворяется в эле, — сказал тот.
— Удобное слово, — отозвался священник. — Растворяется, а? — Он взял большой черный лук и грязным пальцем ткнул в серебряный значок. — Что-нибудь разузнал про это?
— Нет.
— А кто украл копье?
— Нет.
— Тебя это больше не заботит?
Томас откинулся на скамье и вытянул длинные ноги.
— У меня и без того куча дел, святой отец. Мы побеждаем в этой войне, а что будет через год? Кто знает? Может быть, мы расшибем нос королю Франции.
Отец Хобб согласно кивнул, хотя, судя по его лицу, слова Томаса показались ему неуместными. Он провел пальцем по луже эля на столе.
— Ты дал обещание своему отцу, Томас, и сделал это в церкви. Разве не так ты сам говорил мне? Торжественно обещал, Томас, что вернешь копье! Бог прислушивается к таким клятвам.
Томас улыбнулся.
— За стенами этой таверны, святой отец, столько насилия, убийств и воровства, что на небесах не хватит перьев, чтобы записать все грехи. А вы беспокоитесь обо мне!
— Да, Томас, беспокоюсь. Некоторые души лучше других. Я должен присматривать за ними всеми, но если у тебя в стаде чудесный агнец, то стараешься уберечь его.
Томас вздохнул.
— Когда-нибудь, святой отец, я разыщу человека, совершившего кражу, и воткну это чертово копье ему в задницу, да так, что оно проделает дырку в черепе. Когда-нибудь. Хорошо?
Отец Хобб блаженно улыбнулся.
— Хорошо, Томас, но пока что есть небольшая церковь, которой пригодился бы лишний человек у дверей. Она полна женщин! И некоторые из них так прекрасны, что твое сердце разорвется от одного взгляда на них. А напиться сможешь потом.
— Неужели так прекрасны?
— О чем ты думаешь, Томас? Большинство из них похожи на летучих мышей, и воняют как козлы, и все равно им нужна защита.
И Томас помог охранять церковь, а потом, когда войско так перепилось, что больше не могло бесчинствовать, вернулся в таверну вдовы, где напился до беспамятства. Он взял город, хорошо послужил своему господину и был доволен.
Назад: * * *
Дальше: * * *