«Хотя сейчас Германия находится с нами в дружественных отношениях, но я твердо убежден (и это известно также всем), что это только видимость. Я думаю, что этим самым она думает усыпить нашу бдительность, чтобы в надлежащий момент всадить нам отравленный нож в спину. Эти мои догадки подтверждаются тем, что германские войска особенно усиленно оккупировали Болгарию и Румынию, послав туда свои дивизии. Когда же в мае немцы высадились в Финляндии, то я твердо приобрел уверенность в скрытной подготовке немцами нападения на нашу страну, со стороны не только бывшей Польши, но и со стороны Румынии, Болгарии и Финляндии, ибо Болгария не граничит с нами по суше и поэтому она может не сразу, вместе с Германией, выступить против нас. А уж если Германия пойдет на нас, то нет сомнения в той простой логической истине, что она, поднажав на все оккупированные страны, особенно нате, которые пролегают недалеко от наших границ, вроде Венгрии, Словакии, Югославии, а может быть, даже Греции и, скорее всего, Италии, вынудит их также выступить против нас с войной.

Неосторожные слухи, просачивающиеся в газетах о концентрации сильных немецких войск в этих странах, которую немцы явно выдают за простую помощь оккупационным властям, утвердили мое убеждение в правильности моих тревожных мыслей. То, что Германия задумала употребить территории Финляндии и Румынии как плацдарм для нападения на СССР, это очень умно и целесообразно с ее стороны, к несчастью, конечно, нужно добавить, владея сильной военной машиной, она имеет полную возможность растянуть Восточный фронт от льдов Ледовитого океана до черноморских волн.

Территории, захваченные агрессорами к июню 1941 г.

Рассуждая о том, что, рассовав свои войска вблизи нашей границы, Германия не станет долго ждать, я приобрел уверенность в том, что лето этого года будет у нас в стране неспокойным. Долго ждать Германии действительно нечего, ибо она, сравнительно мало потеряв войск и вооружения в оккупированных странах, все еще имеет неослабевшую военную машину, которая в течение многих лет, а особенно со времени прихода к власти фашизма, пополнялась и крепла от усиленной работы для нее почти всех отраслей промышленности Германии и которая находится вечно в полной готовности. Поэтому стоит лишь только немцам расположить свои войска в соседних с нами странах, она имеет полную возможность без промедления напасть на нас, имея всегда готовый к действию механизм. Таким образом, дело сводится только лишь к долготе концентрации войск. Ясно, что к лету концентрация закончится, и, явно боясь выступить против нас зимой, во избежание встречи с русскими морозами, фашисты попытаются втянуть нас в войну летом… Я думаю, что война начнется или во второй половине этого месяца (т. е. июня), или в начале июля, но не позже, ибо ясно, что германцы будут стремиться окончить войну до морозов.

Я лично твердо убежден, что это будет последний наглый шаг германских деспотов, т. к. до зимы они нас не победят, а наша зима их полностью доконает, как это было дело в 1812 г. с Бонапартом. То, что немцы страшатся нашей зимы — это я знаю так же, как и то, что победа будет за нами! Я только не знаю, чью сторону примет тогда Англия, но могу льстить себя надеждой, что она, во избежание волнений пролетариата и ради мщения немцам за изнурительные налеты на английские острова, не изменит своего отношения к Германии и не пойдет вместе с ней.

Победа-то победой, но вот то, что мы можем потерять в первую половину войны много территории, это возможно. Эта тяжелая мысль возникает у меня из чрезвычайно простых источников. Мы, как социалистическая страна, которая ставит жизнь человека превыше всего, сможем во избежание больших людских потерь, отступая, отдать немцам кое-какую часть своей территории, зная, что лучше пожертвовать частями земли, чем людьми, (ведь та) земля, в конце концов, может быть, и будет нами отвоевана и возвращена, а вот жизни погибших бойцов нам уже не вернуть. Германия же, наоборот, стремясь захватить побольше земель, будет бросать войска в наступление напропалую, не считаясь ни с чем. Но фашизм жаждет не сохранения жизни его солдат, а новых земель, ибо самая основа нацистских мыслей — это завоевание новых территорий и вражда к человеческим жизням.

Захват немцами некоторой нашей территории еще возможен и потому, что Германия пойдет только на подлость, когда будет объявлять начинать выступать (так в дневнике! — Ред.) против нас. Честно фашисты никогда не поступят! Зная, что мы представляем для них сильного противника, они, наверное, не будут объявлять нам войну или посылать какие-либо предупреждения, а нападут внезапно и неожиданно, чтобы путем внезапного вторжения успеть захватить побольше наших земель, пока мы еще будем распределять и стягивать свои силы на сближение с германскими войсками. Ясно, что честность немцев совершенно скоро погубит, а путем подлости они смогут довольно долго продержаться.

Слов нет — германский фашизм довольно силен, и хотя уже немного потрепался во время оккупации ряда стран, хотя разбросал по всей Европе, Ближнему Востоку и Северной Африке свои войска, он все же, выезжая только на своей чертовской точной военной машине, сможет броситься на нас. Для этого он имеет еще достаточно сил и неразумности.

Я только никак не могу разгадать, чего ради он готовит на нас нападение? Здесь укоренившаяся природная вражда фашизма к Советскому строю не может быть главной путеводной звездой! Ведь было бы все же разумно с его стороны окончить войну с англичанами, залечить свои раны и со свежими силами ринуться на Восток, а тут он, еще не оправившись, не покончив с английским фронтом, собирается уже лезть на нас. Или у него в запасе есть, значит, какие-нибудь секретные новые способы ведения войны, в силе которых он уверен, или же он лезет просто сдуру, от вскружения своей головы от многочисленных легких побед над малыми странами.

Уж если мне писать здесь все откровенно, то скажу, что имея в виду у немцев мощную, питавшую многие годы всеми промышленностями, военную машину, я твердо уверен в территориальном успехе немцев на нашем фронте в первую половину войны. Потом, когда они уже ослабнут, мы сможем выбить их из захваченных районов и, перейдя к наступательной войне, повести борьбу уже на вражеской территории. Подобные временные успехи германцев еще возможны и потому, что мы, наверное, как страна, подвергшаяся внезапному и вероломному нападению из-за угла, сможем сначала лишь отвечать натиску вражеских полчищ не иначе как оборонительной войной.

Как хорошо, что мы так заблаговременно приобрели дополнительную территорию в лице Прибалтики, Восточной Польши и Бессарабии! Ведь если бы не эти „предохранительные платформы то мы бы уже имели в первые же дни войны фронт в непосредственной близости от Одессы, Житомира, Минска, Пскова и Ленинграда, а так он возникнет лишь в районах Львова, Бреста, Каунаса и Кишинева.

Я готов дать себя ко вздергиванию на виселицу, но я готов уверить каждого, что немцы обязательно захватят все эти наши новые районы и подойдут к нашей старой границе, т. к. новые границы мы, конечно, не успели и не умеем укрепить. Очевидно, у старой границы они задержатся, но потом вновь перейдут в наступление, и мы будем вынуждены придерживаться тактики отступления, жертвуя землей ради жизни наших бойцов. Поэтому нет ничего удивительного, что немцы вступят за наши старые границы и будут продвигаться, пока не выдохнутся. Вот тогда только наступит перелом и мы перейдем в наступление.

Как это ни тяжело, но вполне возможно, что мы оставим немцам, по всей вероятности, даже такие центры, как Житомир, Винница, Витебск, Псков, Гомель и кое-какие другие. Что касается столиц наших старых республик, то Минск мы, очевидно, сдадим; Киев немцы также могут захватить, но с непомерно большими трудностями.

О судьбах Ленинграда, Новгорода, Калинина, Смоленска, Брянска, Гомеля, Кривого Рога, Николаева и Одессы — городов, лежащих относительно невдалеке от границы, я боюсь рассуждать. Правда, немцы безусловно настолько сильны, что не исключена возможность потерь и этих городов, за исключением только Ленинграда.

То, что Ленинграда немцам не видать, это я уверен твердо. Ленинградцы — народ-орлы! Если же враг займет и его, то это будет лишь тогда, когда падет последний ленинградец. До тех пор, пока ленинградцы на ногах, город Ленина будет наш! То, что мы можем сдать Киев, в это я еще верю, ибо мы будем его защищать не как жизненный центр, а как столицу Украины, но Ленинград непомерно важнее и ценнее для нашего государства.

Возможно, что немцы будут брать наши собственные крупные города путем обхода и окружения, но в это я верю лишь в пределах Украины, ибо, очевидно, главные удары противника будут обрушиваться на наш юг, чтобы лишить нас наиболее близких к границе залежей криворожского железа и донецкого угля. Тем более немцы могут особенно нажимать на Украину, чтобы не так уж сильно чувствовать на себе крепость русских морозов, ибо война обернется в затяжную борьбу, в чем я сам лично нисколько не сомневаюсь. А известно, что на Украине сильные морозы редкое явление.

Обходя, например, Киев, германские войска могут захватить по дороге даже Полтаву и Днепропетровск, а тем более Кременчуг и Чернигов.

За Одессу, как за крупный порт, мы должны, по-моему, бороться интенсивнее, чем даже за Киев, ибо Одесса ценнее последнего, и я думаю, одесские моряки достойно всыпят германцам за вторжение в область их города.

Если же мы и сдадим по вынуждению Одессу, то с большой неохотой и гораздо позже Киева, т. к. Одессе сильно поможет море.

Понятно, что немцы будут мечтать об окружении Москвы и Ленинграда, но, я думаю, они с этим не справятся; это им не Украина, где вполне возможна такая тактика. Здесь же дело касается жизни наших главнейших городов — Москвы как столицы и Ленинграда как жизненного промышленного и культурного центра.

Допустить сдачу немцам этих центров — просто безумие. Захват нашей столицы лишь обескуражит наш народ и воодушевит врагов. Потеря столицы — это не шутка!

Окружить Ленинград, но не взять его фашисты еще смогут, ибо он все же сосед границы; окружить Москву они если бы даже и были в силах, то просто не смогут это сделать в области времени, ибо они не успеют замкнуть кольцо к зиме — слишком большое тут расстояние. Зимой же для них районы Москвы и дальше будут просто могилой!

Таким образом, как это ни тяжело, но временные успехи немцев в территории непредотвратимы. От одного они не спасутся даже во времени этих успехов: они, как армия наступающая, не заботящаяся о человеке, будут терять живые и материальные силы безусловно в больших масштабах по сравнению с нашими потерями. Наступающая армия всегда способна встречать больше трудностей и способна терпеть больше потерь, чем армия отступающая — это закон!

Я, правда, не собираюсь быть пророком, я мог ошибиться во всех этих моих предположениях и выводах, но все эти мысли возникли у меня в связи с международной обстановкой, а связать их и дополнить мне помогли логические рассуждения и догадки. Короче говоря, будущее покажет».

В приведенном отрывке дневника нет ни одного утверждения, которое не исполнилось бы в течение последующих четырех лет столь блистательно предсказанной Левой Федотовым войны. Поразительно емки и точны его строки, в которых не только раскрыт основной смысл, тенденция, содержание, сущность захватнического плана «Барбаросса», но и дан блестящий детальный прогноз будущего, показана ущербность и бесперспективность этого плана, составленного крупнейшими военными специалистами рейха, неизбежность краха германских военных устремлений.

Рассуждая о неизбежной грядущей войне, Лева Федотов постоянно учитывает возможность ее вмешательства в ход его повседневных мальчишеских дел и устремлений.

Задумав в конце учебного года с приятелем Димой пеший поход по маршруту Москва — Ленинград, который они намерены были осуществить после сдачи экзаменов, он пишет:

«05.6.41… Мы уговорились выйти в конце этого месяца, ибо по сводкам в это лето должна быть почти всегда хорошая погода. Продвигаясь в день обычным шагом, делая по 40–50 км, мы могли бы достичь Ленинграда за 12–15 дней.

Тщательно все разработав, мы увидели, что безумства и ухарства в задуманном нами предприятии нет.

Но дома мною овладела тревога: вспомнил о моих рассуждениях о возможности войны с Германией, ибо очутиться во время военных действий где-нибудь в дороге мне не улыбалось, т. к. тогда бы мы встречали совершенно иные трудности, к которым мы не были готовы. Рисковать же ради риска — нет смысла: от этого никому особенной пользы не будет. Но потом я успокоился на этот счет, т. к. мы с Димкой задумали двинуться в путь на грани июня и июля, а война, скорее всего, должна будет возникнуть в двадцатые числа июня или в первые числа июля, следовательно, она нас предупредит, если только она, конечно, начнется. А уверенность в близкой войне у меня почему-то сильно укрепилась.

Ну вот, наконец-то я дошел до сегодняшнего дня. Сегодня утром я сдал географию, как уже раз упоминал, и очутился на полнейшей свободе.

Георгий Владимирович (наш Верблюд) был в хорошем настроении. Я еще в начале учебного года писал, что наш географ изменился и стал очень хорошим человеком, не то что в прошлом учебном году.

Мне повезло: я выудил билет, в состав которого входила кое-какая часть Италии, которую я знаю еще с давних пор из-за своего письменного доклада по ней. Я натрепался, что знал, и меня оставили в покое.

Димка сразу же после экзаменов сообщил мне, что он уже послал письмо в Ленинград своему дяде, где сообщил ему о возможной встрече в это лето. Дома, придя из школы, я написал обещанное мною Рае и Моне послеэкзаменационное письмецо, где сообщил также адресатам о моем предприятии, задуманном вместе с товарищем. Желая скорее получить ответ, чтобы узнать мнения своих ленинградцев, я очень просил их хотя бы открыткой ответить в день получения моего письма. Таким образом, через четыре-пять дней я уже могу ждать ответа.

Я как бы вскользь заметил в письме, что мое стремление попасть таким интересным способом в Ленинград очень велико, и если не какое-нибудь из ряда вон выходящее событие, то я могу смело говорить об этом лете, как о проведенном в городе Ленина. Я не пояснял этой своей мысли в письме, но под этим „событием " имел в виду войну Германии с нами!

„Может, уже Мишке (Коршунову, закадычному школьному другу Левы. — Авт.) не придется в Крыму долго быть!" — подумал я, возвращаясь с почты домой, когда сплавил письмо в почтовый ящик. Ведь если грянет война, то нет сомнения в том, что он вернется в Москву…»

Вот так, обыкновенно, буднично Лева говорит о грядущей войне, как о чем-то естественном, очевидном, возможном, как о реальном факте, вмешательство которого в повседневную жизнь весьма вероятно. Его влияние Лева учитывает практически во всех своих повседневных делах и мыслях о летнем отпуске. Стоит обратить внимание еще на одну деталь: Лева не афиширует свои мысли о неизбежности скорой войны, не делится ими ни с кем, он их камуфлирует, скрывает использованием синонимов.

Вновь к теме войны в дневнике он обращается лишь в записи от 21 июня 1941 г.