Глава 7

Проснулась я оттого, что пахло кофе. Пару секунд я гадала, откуда в мою квартиру мог просочиться запах кофе, и, когда нашла ответ на свой вопрос, живо вскочила с кровати и принялась натягивать толстовку.

Она сидела по-турецки на диване, курила, стряхивая пепел в мою новую кружку. Телевизор был включен – какое-то ненормальное детское шоу с ярко одетыми, гримасничающими ведущими, – на каминной доске стояли два пластиковых стаканчика.

– Ой, привет! Твой тот, что справа, – повернувшись ко мне, сказала Лили. – Не знала, какой ты любишь, и поэтому взяла «американо».

Я растерянно заморгала, наморщив нос от сигаретного дыма. Открыла окно и посмотрела на часы.

– Неужели я проспала все на свете?

– Угу. Кофе, наверное, немного остыл. Я не знала, будить тебя или нет.

– У меня сегодня выходной, – сообщила я, протягивая руку за кофе. Кофе был еще теплым. И я с благодарностью сделала большой глоток. А затем удивленно уставилась на стаканчик. – Эй, постой-ка! А где ты это взяла? Я ведь заперла входную дверь.

– Спустилась по пожарной лестнице. Но так как денег у меня не было, я сообщила парню из булочной, из какой я квартиры, а он сказал, что ты можешь занести деньги позже. А еще ты должна ему за два рогалика с копченым лососем и творожным сыром.

– Да неужели? – Я вовсе не собиралась с ней миндальничать, более того, я вдруг поняла, что жутко проголодалась.

Она перехватила мой взгляд.

– Ой, рогалики я уже съела. – Она выпустила в потолок колечко дыма. – У тебя в холодильнике хоть шаром покати. Нет, тебе определенно пора навести здесь порядок.

Сегодня утром Лили была совсем другой. Она так разительно отличалась от той девицы, которую я подобрала вчера вечером на улице, что мне с трудом верилось, будто передо мной один и тот же человек. Я вернулась в спальню и, одеваясь, прислушивалась к бормотанию телевизора и шлепанью босых ног Лили на кухню и обратно.

– Эй, как там тебя?! Луиза! А ты не могла бы одолжить мне немного денег? – крикнула она.

– Если для того, чтобы опять нажраться, то нет.

Она без стука вошла в спальню. Я поспешно прикрылась футболкой.

– А можно мне сегодня снова у тебя переночевать?

– Лили, мне надо поговорить с твоей мамой.

– И о чем, интересно, ты собираешься с ней говорить?

– Я хочу понять, в чем дело и что происходит.

Она замерла на пороге:

– Значит, ты мне не веришь.

Знаком велев ей отвернуться, я наконец-то застегнула лифчик.

– Я тебе верю. Но все должно быть по-честному. Если ты хочешь что-то от меня получить, то должна для начала что-то рассказать о себе.

И не успела я натянуть футболку, как она снова повернулась ко мне:

– Ладно, поступай как знаешь. Мне все равно надо сходить за своей одеждой.

– Зачем? Где ты остановилась?

Она повернулась ко мне спиной, пропустив мой вопрос мимо ушей, подняла руку и понюхала подмышку.

– Можно воспользоваться твоим душем? А то я насквозь провоняла.

Час спустя мы в напряженном молчании уже ехали в Сент-Джонс-Вуд. Я была измучена до предела событиями вчерашней ночи, да и вообще, на меня плохо действовала та странная энергия, которую словно излучала Лили. Она непрерывно ерзала на сиденье, курила сигарету за сигаретой, а затем внезапно затихала, погружаясь в свои мысли, настолько мрачные, что я буквально на физическом уровне ощущала их тяжесть.

– Итак, кто это был? Вчерашний мужчина, – безразличным тоном поинтересовалась я, продолжая смотреть прямо перед собой.

– Да так, один человек.

– Ты мне вроде бы говорила, что это твой парень.

– Ну, значит, так оно и есть.

В ее голосе появились жесткие нотки, и она сразу замкнулась. И чем ближе мы подъезжали к дому ее родителей, тем больше она уходила в себя. Лили сидела, скрестив на груди руки, подтянув к подбородку коленки, ее взгляд стал тяжелым и вызывающим, словно она уже вела молчаливую битву. У меня возникло нехорошее подозрение: не соврала ли она случайно насчет Сент-Джонс-Вуда, однако Лили махнула рукой в сторону широкой улицы в окаймлении деревьев и велела на третьем повороте свернуть налево. И мы вдруг оказались на широкой дороге между домами, где живут в основном дипломаты и американские банкиры, на дороге, по которой, кажется, никто никогда просто так не ездит. Я подъехала поближе и, раскрыв рот, уставилась из окна на высокие белые оштукатуренные здания, аккуратно подстриженные изгороди из тиса и безупречные ящики для цветов снаружи на подоконниках.

– Ты что, здесь живешь?

Она с такой силой захлопнула за собой дверь, что моя маленькая машина обиженно задребезжала.

– Я здесь не живу. Это они здесь живут.

Она вошла в дом, я последовала за ней, чувствуя себя непрошеным гостем. Мы оказались в просторной прихожей с высокими потолками, паркетными полами и огромным зеркалом в позолоченной раме на стене, на котором уже не было места от белых пригласительных карточек. Антикварный столик украшала ваза с искусно составленным букетом. Воздух был ароматизирован духами.

Откуда-то сверху доносились возбужденные голоса, кажется детские, хотя трудно сказать.

– Мои сводные братья, – небрежно бросила Лили и прошла на кухню, явно ожидая, что я последую за ней.

А я, застыв на месте, смотрела во все глаза на серую кухню в стиле модерн, с бесконечными полированными рабочими поверхностями из серо-коричневого искусственного камня. Все вокруг буквально кричало о больших деньгах, начиная от дорогущего тостера фирмы «Дуалит» и кончая огромной навороченной кофемашиной, которой самое место где-нибудь в итальянском кафе. Лили открыла холодильник и, обследовав его содержимое, извлекла коробку с кусочками ананаса, а затем залезла туда рукой и принялась жадно есть.

– Лили? – Взволнованный женский голос откуда-то сверху. – Лили, это ты? – Звук торопливых шагов вниз по ступенькам.

Лили страдальчески закатила глаза.

На пороге кухни появилась стройная блондинка. Она удивленно уставилась на меня, затем на Лили, которая как ни в чем не бывало продолжала вяло кидать в рот кусочки ананаса. Женщина подошла к Лили и выхватила у нее из рук коробку.

– Где, черт возьми, ты была? В твоей школе уже рвут и мечут. Папочка обшаривает на машине окрестности. Мы уж, грешным делом, подумали, что тебя убили! Где ты была?

– Он не мой папа.

– И нечего со мной умничать, юная леди! Ты не можешь вот так взять и преспокойно заявиться домой, словно ничего не случилось! Ты хоть представляешь себе, сколько неприятностей нам всем доставила?! Я полночи просидела с твоим братом, а потом так и не сомкнула глаз, поскольку переживала из-за тебя. Мне даже пришлось отменить поездку к бабушке Хотон, потому что мы не знали, где тебя искать.

Лили окинула мать холодным взглядом:

– Не понимаю, с чего это вдруг ты так разволновалась. Обычно тебе без разницы, где я и что со мной.

Женщина буквально оцепенела от гнева. Она казалась очень худой, такая худоба достигается экзотическими диетами или маниакальными занятиями спортом. У нее была дорогая стрижка – волосы крашеные, но смотрелись естественно – и, насколько я поняла, дизайнерские джинсы. Однако ее выдавало лицо, очень загорелое, но усталое и изможденное. Потом она повернулась в мою сторону:

– Значит, все это время она находилась у вас, да?

– Да, но…

Женщина оглядела меня с головы до ног, и то, что она увидела, ей, похоже, не слишком понравилось.

– Вы хоть отдаете себе отчет, сколько неприятностей вы нам доставили?! Вы хоть представляете, сколько ей лет?! И что, черт возьми, у вас может быть общего с такой юной девушкой?! Вам сколько лет? Не меньше тридцати, да?

– На самом деле я…

– Что все это значит? Лили, неужели у тебя какие-то отношения с этой женщиной?

– Ой, мама, заткнись, ради бога! – Лили снова взяла коробку с ананасом и теперь задумчиво шарила в ней указательным пальцем. – Это не то, что ты думаешь. Она тут вообще ни при чем. – Лили положила в рот последний кусочек, замолчала, чтобы прожевать, тем самым усилив драматический эффект, и только потом продолжила: – Это та женщина, что ухаживала за моим папой. Моим настоящим папой.

Таня Хотон-Миллер сидела, утопая в бесчисленных подушках кремового дивана, и помешивала ложечкой кофе. Я примостилась на краю дивана напротив, уставившись на огромные ароматические свечи французской фирмы «Диптик» и изящно разложенные журналы по интерьеру. Я боялась, что если откинусь на спинку дивана, то непременно пролью кофе себе на колени.

– Итак, как вы познакомились с моей дочерью? – устало произнесла Таня. Ее безымянный палец украшали два самых огромных бриллианта, которые мне когда-либо доводилось видеть.

– На самом деле я с ней не знакомилась. Она заявилась ко мне в квартиру. Я понятия не имела, кто она такая.

Тане потребовалось не меньше минуты, чтобы переварить услышанное.

– Значит, вы ухаживали за Уиллом Трейнором.

– Да, до самой его смерти.

В разговоре возникла короткая пауза, когда у нас над головой раздался грохот и мы, не сговариваясь, посмотрели на потолок.

– Мои сыновья, – вздохнула Таня. – У них… некоторые проблемы с поведением.

– А они… от вашего?..

– Они не от Уилла, если вы это хотели узнать.

В комнате снова стало тихо. Или почти тихо, так как сверху доносились непрекращающиеся яростные вопли. Раздался громкий удар – и наступило затишье, затишье перед бурей.

– Миссис Хотон-Миллер, – начала я, – это правда? Лили… действительно дочь Уилла Трейнора?

Она воинственно вздернула подбородок:

– Да.

Меня вдруг затрясло, и я поспешила поставить чашку на стол.

– Не понимаю… Не понимаю, как…

– Все очень просто. Мы с Уиллом встречались на последнем курсе университета. Естественно, я была влюблена в него по уши. В него все были влюблены. Хотя, должна вам сказать, это нельзя было назвать улицей с односторонним движением. Ну вы понимаете? – Она сдержанно улыбнулась и замолчала, словно ожидая от меня комментариев.

Нет, я решительно отказывалась понимать. Как Уилл мог не сказать мне, что у него есть дочь?! И это после всего того, через что нам пришлось вместе пройти!

– Короче, – продолжила Таня, – мы считались золотой парой. Вечеринки, катания на лодке, уик-энды за городом, ну сами знаете. Мы с Уиллом… Мы побывали везде. – Таня рассказывала свою историю так, словно та еще была свежа в памяти, словно эта женщина снова и снова прокручивала ее в голове. – А затем после студенческого бала в конце года мне пришлось уехать, чтобы помочь своей подруге Лизе, влипшей в какие-то неприятности, а когда я вернулась, Уилл уже ушел. И я понятия не имела куда. Я прождала его, потеряв счет времени, все потихоньку стали разъезжаться по домам, и тут наконец какая-то практически незнакомая девушка подошла ко мне и сообщила, что Уилл уехал домой с девицей по имени Стефани Лоудон, которая – кто бы мог подумать! – давно положила на него глаз. Сперва я решила, что все это ложь, так как доверяла Уиллу. Но потом все равно поехала к ее дому и осталась караулить в машине. И вот, нате вам, в пять утра дверь открылась, показался Уилл, а затем они стояли и целовались прямо на пороге, словно им было плевать, что их могут увидеть и что потом будет. А когда я вышла из машины и накинулась на Уилла, он даже не потрудился хотя бы из вежливости сделать вид, будто ему стыдно. Он вел себя как ни в чем не бывало, типа я подняла много шума из-за ерунды, а когда я вконец расстроилась, заявил, что не стоит понапрасну растрачивать эмоции, поскольку в любом случае наши отношения не могли длиться вечно и после университета мы все равно расстались бы. А затем учеба закончилась, и, положа руку на сердце, я даже почувствовала некоторое облегчение – ведь кому приятно прослыть девушкой, которую бросил Уилл Трейнор? Хотя пережить все это оказалось очень нелегко, уж слишком резко он оборвал наши отношения, понимаете? В общем, после того, как мы окончили университет и он начал работать в Сити, я написала ему письмо с просьбой сходить куда-нибудь вместе выпить, чтобы я, по крайней мере, выяснила, что, ради всего святого, случилось, и закрыла тему. Ведь, с моей точки зрения, мы были вполне счастливы. Он не ответил, и тогда я позвонила ему, и он велел своей секретарше просто отправить эту… эту открытку, где говорилось, что она приносит свои извинения, но у Уилла очень плотный рабочий график и сейчас у него нет на меня времени, но он желает мне всего наилучшего. Всего наилучшего, – скривилась Таня.

У меня внутри все оборвалось. Как бы мне ни хотелось опровергнуть рассказ Тани, в ее словах была убийственная правда. Уилл как-то признался, что когда был моложе, то не слишком порядочно обходился с женщинами. («Я вел себя как последняя сволочь», – говорил он.)

– А затем, – продолжила Таня, – два месяца спустя я обнаружила, что забеременела. И было уже слишком поздно что-либо предпринимать, так как у меня никогда не было нормального цикла и я не сразу поняла, что уже пропустила первые две задержки. Поэтому я решила оставить ребенка. Но… – Тут она посмотрела на меня и снова, словно заранее защищаясь, воинственно вздернула подбородок. – Не было никакого смысла ему говорить. Только не после того, что он сказал и сделал.

Мой кофе давно остыл.

– Не было никакого смысла ему говорить?

– С него сталось бы заявить, что он не желает иметь со мной ничего общего. Он наверняка решил бы, что я специально подзалетела, чтобы заманить его в ловушку или типа того.

У меня отвисла челюсть. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы закрыть рот.

– Но вам… вам не кажется, что он имел право знать? Миссис Хотон-Миллер, вам не кажется, что, возможно, ему захотелось бы увидеть своего ребенка? Невзирая на то, что между вами произошло. – (Таня Хотон-Миллер поставила чашку и посмотрела на меня.) – Ей шестнадцать. Когда он умер, ей было четырнадцать или пятнадцать. Это ужасно большой…

– К этому времени у нас уже появился Фрэнсис. Он стал для нее отцом. И всегда относился к ней невероятно хорошо. Мы были семьей. Мы и сейчас семья.

– Я не понимаю…

– Послушайте, Уилл не заслужил права познакомиться со своей дочерью. – (Эти горькие слова будто повисли между нами в застывшем воздухе.) – Он был засранцем. Понятно? Уилл Трейнор был эгоистичным засранцем. – Она нервно убрала упавшую на лицо прядь волос. – Я действительно ничего не знала о том, что с ним произошло. Это стало для меня настоящим шоком. Но, честно признаться, я отнюдь не уверена, что это могло бы хоть что-нибудь изменить.

Я была в таком шоке, что не сразу обрела дар речи.

– Это изменило бы абсолютно все. Для него, – заявила я и, поймав неприязненный взгляд Тани Хотон-Миллер, продолжила дрогнувшим голосом: – Уилл наложил на себя руки, потому что не видел смысла жить дальше. Если бы он знал, что у него есть дочь…

Миссис Хотон-Миллер решительно встала с места:

– Ой, я вас умоляю! Только не надо навешивать на меня еще и это, мисс, как вас там. И я не собираюсь мучиться комплексом вины из-за самоубийства этого человека. Вы что, думаете, моя жизнь такая уж легкая? И кто дал вам право меня судить?! Если бы на вашу долю выпала хоть половина моих проблем… Нет. Уилл Трейнор был ужасным человеком.

– Уилл Трейнор был лучшим из всех, кого я знаю.

Она окинула меня пристальным взглядом:

– Да. Возможно, у каждого своя правда.

Мы сверлили друг друга глазами, и я подумала, что еще никогда в жизни не чувствовала к кому-то такой внезапной антипатии. Я встала, чтобы уйти, но тут тишину нарушил девичий голос:

– Значит, мой папа не подозревал о моем существовании.

Мы резко обернулись и увидели застывшую на пороге Лили. Таня Хотон-Миллер побелела как полотно, но затем взяла себя в руки.

– Лили, я хотела оградить тебя от лишних страданий. Я слишком хорошо знала Уилла и была не готова поставить нас обеих в унизительное положение просительниц, уговаривающих кого-то вступить с ними в отношения, которых человек, возможно, и не желает. – Она пригладила волосы. – И вообще, ради бога, оставь эту свою чудовищную привычку подслушивать! Ты слышишь звон, но не знаешь, где он.

И тут мое терпение лопнуло. В довершение всего, когда я направилась к двери, наверху разорался маленький мальчик. После чего в лестничный пролет полетел пластмассовый грузовичок, который разбился на мелкие кусочки где-то внизу. Я увидела взволнованное лицо филиппинки, перегнувшейся через перила. И начала спускаться по ступенькам.

– Куда ты идешь?

– Прости, Лили. Давай… давай поговорим в другой раз.

– Но ты ведь так ничего и не рассказала о папе.

– Он не был твоим папой, – вмешалась в разговор Таня Хотон-Миллер. – Фрэнсис сделал для тебя столько, сколько Уилл никогда бы в жизни не сделал…

– Фрэнсис не мой отец! – рявкнула Лили.

Тем временем наверху снова раздался чудовищный грохот, а затем послышался женский голос, женщина что-то кричала на незнакомом мне языке. Игрушечный пулемет выпустил в воздух очередь пластиковых пулек. Таня Хотон-Миллер схватилась за голову:

– Нет, я этого не вынесу. Просто не вынесу!

Лили поймала меня у двери:

– А можно мне остаться у тебя?

– Что?

– В твоей квартире. Я не могу здесь находиться.

– Лили, не думаю…

– Только на одну ночь. Ну пожалуйста!

– Ой, да на здоровье! Пусть она поживет у вас день или два. Она составит вам прекрасную компанию. – Таня с саркастической улыбкой помахала рукой. – Ведь она такая вежливая, услужливая, любящая. О таком человеке в доме можно только мечтать! – Лицо Тани окаменело. – А что, давайте представим, как это будет. Вы в курсе, что она пьет? И курит? И что ее отчислили из школы? Она ведь наверняка поставила вас в известность, да? – (Лили стояла со скучающим видом, словно она уже миллион раз слышала эту шарманку.) – Она даже не потрудилась явиться на экзамены. Мы сделали для нее все, что было в наших силах. Консультанты, лучшие школы, репетиторы. Фрэнсис относится к ней как к родной дочери. А она просто плюет нам в лицо. У моего мужа сейчас очень напряженная ситуация в банке, у мальчиков свои проблемы, но она ради нас и пальцем не пошевелит. И так было всегда.

– А тебе-то откуда знать? Меня полжизни воспитывали няни. А когда родились мальчики, ты отослала меня в пансион.

– Мне с вами со всеми было не справиться! Я делала, что могла.

– Ты делала, что хотела: начать новую жизнь с идеальной семьей уже без меня. – Лили снова повернулась ко мне. – Ну пожалуйста! Хоть немножечко! Обещаю, что не стану путаться у тебя под ногами. Я буду хорошей.

Конечно, мне следовало сказать «нет». Кто бы сомневался. Но я была жутко зла на эту женщину. И на секунду мне даже показалось, что я должна выступить от лица Уилла, сделав то, что он уже не в силах сделать.

– Отлично, – бросила я, повернувшись, и как раз вовремя, поскольку мимо моего уха просвистела какая-то конструкция лего, разлетевшаяся у моих ног на множество ярких кусочков. – Собирай вещи. Жду тебя в машине.

Вторая половина субботы прошла как в тумане. Мы перетащили в мою спальню оставшиеся коробки из гостевой комнаты, которая, перестав играть роль кладовой, была теперь предназначена для Лили. Я даже повесила валявшиеся без дела жалюзи, перенесла туда лампу, поставив ее на второй прикроватный столик. Я купила раскладушку, напольную стойку для одежды, новое пуховое одеяло и набор подушек, а потом мы вдвоем втащили все это добро на пятый этаж. Лили, похоже, нравилось, что у нее появилась хоть какая-то цель, и ее, похоже, вовсе не смущал сам факт переезда к практически незнакомому человеку. В тот вечер я смотрела, как она разбирала свои немногочисленные пожитки в гостевой комнате, и мне вдруг стало ужасно грустно. Боже мой, только очень несчастный ребенок мог согласиться сменить роскошь и комфорт родительского дома на походный аскетизм крошечной комнаты для гостей, с раскладушкой и рахитичной вешалкой для одежды!

Я приготовила пасту, остро ощущая всю странность того, что мне приходится готовить для кого-то еще, потом мы вместе посмотрели телевизор, в половине девятого у нее зазвонил телефон, и она попросила дать ей ручку и листок бумаги.

– Вот, – нацарапав какие-то цифры, сказала она, – это мамин мобильный. Ей нужен номер твоего телефона и адрес. На случай непредвиденных ситуаций.

И у меня сразу мелькнула мысль: а как часто Лили намерена у меня оставаться?

В десять вечера я, вконец обессилев, сообщила Лили, что мне пора на боковую. Она сидела по-турецки на диване, смотрела телевизор и одновременно выстукивала кому-то сообщение на ноутбуке.

– Не засиживайся допоздна, хорошо? – В моих устах это прозвучало довольно фальшиво, словно я только строила из себя взрослую.

Но Лили буквально прилипла к экрану телевизора.

– Лили?

Она подняла голову, как будто только сейчас заметила мое присутствие.

– Ой да, совсем забыла тебе сказать. Я была там.

– Где – там?

– На крыше. Когда ты упала. Это я тогда вызвала «скорую».

И я неожиданно вспомнила ее – эти большие глаза на белеющем в темноте лице.

– Но… но что ты там делала?

– Я нашла твой адрес. И когда моя мамаша распсиховалась, я решила сперва разузнать о тебе, а потом попробовать поговорить. Ну, я увидела свет в твоем окне, а потом прикинула, что можно подняться наверх по пожарной лестнице и просто подождать. Но когда ты вышла на крышу и принялась валять дурака на самом краю, я подумала, что если хоть что-нибудь тебе скажу, то напугаю тебя до мокрых штанов.

– И поэтому ты сказала.

– Угу. Хотя я не хотела. Я реально решила, что убила тебя. – Она расхохоталась истерическим смехом.

С минуту мы обе молчали.

– Все считают, что я собиралась броситься с крыши.

– Неужели? – резко повернулась ко мне Лили.

– Ага.

Она на секунду задумалась.

– Из-за того, что случилось с моим папой?

– Да.

– А ты по нему скучаешь?

– Каждый божий день.

Лили притихла, а потом неожиданно спросила:

– А когда у тебя следующий выходной?

– В воскресенье, – ответила я, пытаясь собраться с мыслями.

– А мы можем съездить в твой родной город?

– Ты что, хочешь поехать в Стортфолд?

– Я хочу увидеть, где он жил.