Глава 29

Когда люди говорят, что осень их любимое время года, то они наверняка имеют в виду дни вроде сегодняшнего: утренняя дымка, сменяющаяся пронзительно ярким светом; в углах груды принесенных ветром листьев; успокаивающий запах прелой травы. Некоторые утверждают, что в городе невозможно заметить смену времен года, поскольку бесконечные серые здания и особый микроклимат из-за автомобильных выхлопов стирают погодные различия; ты выскакиваешь из сухого помещения на промозглую, сырую улицу, и наоборот. Но на крыше смена сезонов чувствовалась особенно остро. И дело было не только в бескрайнем небе над головой, но и в посаженной Лили рассаде, которая все лето обеспечивала меня сочными красными помидорами, и в ампельной землянике, благодаря которой можно было полакомиться сладкими ягодами. Цветы покрывались бутонами, распускались и желтели, свежая зелень раннего лета сменялась засохшими стеблями и кружевом голых ветвей. И здесь, наверху, в слабом дыхании ветра уже чувствовалось приближение зимы. Где-то высоко в небе летит самолет, оставляя за собой длинный белый след, а на улице продолжают гореть включенные с вечера фонари.

Тем временем на крыше появилась мама, вырядившаяся в слаксы. Стряхнув со штанин капельки влаги, она окинула довольным взглядом собравшихся гостей:

– Луиза, твой садик на крыше – это что-то. Здесь столько места! Ты можешь запросто принять хоть сто человек. – Мама достала из пакета несколько бутылок шампанского и осторожно поставила их. – Я вот что тебе скажу! По-моему, ты очень храбрая девочка, если тебе хватило мужества снова сюда подняться.

– А я до сих пор ума не приложу, как ты умудрилась отсюда навернуться, – заметила моя сестра, наполнявшая бокалы. – Только ты способна свалиться вниз с такой широкой площадки.

– Моя дорогая, ты что, забыла? Она ведь тогда была пьяная в стельку. – Мама снова повернулась к пожарной лестнице. – Луиза, откуда у тебя столько шампанского? На вид оно жутко дорогое.

– Начальник подарил.

Пару дней назад мы с ним подсчитывали выручку и мило болтали. В последнее время мы с ним постоянно болтали, особенно после того, как у него появился ребенок. Кстати, я получила подробную информацию о том, как у его жены отходили воды, о чем сама миссис Персиваль наверняка предпочла бы умолчать. Так вот, я рассказала ему о своих планах, и он вдруг куда-то исчез. Я, грешным делом, решила, что это очередное свидетельство его придурковатости, однако уже пару минут спустя он вернулся с коробкой, в которой было полдюжины бутылок шампанского. «Вот. Скидка шестьдесят процентов. Забрал все остатки. – Он протянул мне коробку и пожал плечами. – Почти халява. Так что берите. Не стесняйтесь. Вы заслужили».

Когда я осыпала его словами благодарности, он смущенно пробормотал, что шампанское не высшего качества, да и вообще, эту марку сняли с производства, но уши у него покраснели от удовольствия.

– Ты хотя бы для приличия сделала вид, будто радуешься, что я осталась в живых. – Я протянула Трине поднос с бокалами.

– Ой, я уже сто лет назад переросла тот период, когда хотела быть единственным ребенком в семье. Ну, может, не сто, но года два – это точно.

Появившаяся с упаковкой салфеток в руках мама спросила трагическим шепотом:

– Как думаешь, такие сойдут?

– А почему нет?

– Мы же будем принимать самих Трейноров, ведь так? Они наверняка не пользуются бумажными салфетками. А исключительно льняными. С вышитым гербом или вроде того.

– Мам, мы будем принимать их на крыше бывшего офисного здания в Восточном Лондоне. Вряд ли они ожидают увидеть здесь серебряный сервиз.

– Кстати, – сказала Трина, – я привезла запасное пуховое одеяло Тома и подушку. Наверное, уже стоит потихоньку начать перетаскивать к тебе свое барахлишко. Мне поручено осмотреть завтра детский клуб.

– Какое счастье, что вы, девочки, сумели обо всем договориться! Трина, если хочешь, я могу присмотреть за Томом. Только дай знать!

Мы толклись вокруг стола, расставляя бокалы и бумажные тарелки, а когда мама отправилась за очередной партией неподобающих салфеток, я шепотом спросила:

– Трин, неужели папа действительно не придет? – Увидев кислую физиономию сестры, я постаралась не выдать своего разочарования. – Все по-прежнему, да?

– Надеюсь, что, когда меня не будет, им волей-неволей придется общаться. А так они кружат вокруг друг друга, точно боксеры на ринге, но разговаривают исключительно со мной или с Томом. Что жутко бесит. Мама делает вид, будто ей наплевать, что он к нам не выходит, но я-то знаю, что это не так.

– Если честно, я надеялась, что он придет.

После того инцидента со стрельбой я видела маму дважды. Она записалась на курс современной английской поэзии в образовательном центре для взрослых и теперь помешалась на поисках символов. Каждый опавший листок символизировал распад и старение, а каждая птица в небе – надежды и мечты. Мы были с ней на поэтических чтениях в культурном центре на южном берегу Темзы, где мама сидела как завороженная, лишь дважды нарушив гробовую тишину восторженными аплодисментами, а еще ходили в кино, после чего посетили женский туалет дорогого отеля. Там они с ее новой подругой Марией угощались сэндвичами, расположившись на раскладных стульях в гардеробе. И оба раза, когда мы оставались наедине, мама становилась непривычно нервной. «Ведь правда мы чудесно проводим время?» – постоянно спрашивала она, словно призывая меня с ней поспорить. А затем она подозрительно замолкала или, наоборот, начинала бурно возмущаться грабительской ценой сэндвичей в Лондоне.

Трина развернула скамью и взбила принесенные из квартиры подушки.

– Если честно, я волнуюсь за дедушку. Ему не нравится вся эта напряженная обстановка. Теперь он меняет носки по четыре раза в день, а еще сломал две кнопки на пульте от телевизора, потому что слишком сильно на них нажимал.

– Черт, ну и дела! И кто теперь о нем позаботится?

Моя сестра в ужасе уставилась на меня.

– Не смотри на меня так! – воскликнули мы обе в унисон.

Наш разговор прервало появление первых гостей – Линн и Сунила из моей группы психологической поддержки, – с порога осыпавших меня восторгами по поводу захватывающего вида на город.

Лили прибыла точно в назначенное время. Повиснув у меня на шее, она весело прощебетала:

– Мне нравится твое платье! Ты выглядишь грандиозно.

Она уже успела немного подзагореть, даже крохотные волоски у нее на руках стали совсем белыми. По случаю сегодняшней вечеринки на ней было бледно-голубое платье и сандалии «гладиаторы». Она огляделась по сторонам, не скрывая удовольствия снова оказаться в своем садике. Камилла, появившаяся вслед за Лили, одернула жакет и подошла к нам с выражением сдержанного упрека на лице:

– Лили, могла бы и подождать бабушку.

– А зачем? Ты же не старуха какая-то.

Мы с Камиллой переглянулись, и я, поддавшись внезапному порыву, поцеловала ее в щеку. От нее пахло как в дорогом универмаге, а волосы были безупречно уложены.

– Очень мило с вашей стороны, что вы пришли.

– Ой, ты даже ухаживала за моими растениями! – Лили все тщательно проинспектировала. – А я-то думала, что ты их угробила. Ой, смотри! Мне нравится. Это новые? – Она показала на два горшка, купленные мной накануне на цветочном базаре, чтобы украсить крышу в честь праздника. Я не хотела покупать срезанные цветы: они напоминали о смерти.

– Это герань, – сказала Камилла. – На зиму ее следует убирать с крыши.

– Она может накрыть их спанбондом. Эти горшки из необожженной глины слишком тяжелые, чтобы тащить их вниз.

– Нет, так они все равно не выживут, – объяснила Камилла. – Слишком открытое место.

– Честно говоря, – вмешалась я в разговор, – здесь скоро будет жить Том. И мы не уверены, что его безопасно пускать на крышу, особенно учитывая то, что произошло со мной. Поэтому мы решили закрыть пожарный выход. Если хотите, можете потом забрать цветы…

– Нет, – после секундного размышления заявила Лили. – Оставим все так. Мне будет приятно вспоминать о том, как тут все было.

Она помогла мне установить стол, а попутно немного рассказала о школе – все отлично, но приходится напрягаться – и о своей маме, которая, похоже, строит глазки испанскому архитектору по имени Фелипе, купившему в Сент-Джонс-Вуд дом по соседству.

– Мне даже немного жалко этого Тупого Урода Фрэнсиса. Он даже не подозревает, какая его ждет засада.

– А ты сама-то в порядке? – спросила я.

– У меня все о’кей. Жизнь прекрасна. – Лили сунула в рот чипсы. – Бабуля все же заставила меня посмотреть на этого ребеночка. Я разве тебе не говорила? – Заметив мой изумленный взгляд, Лили продолжила: – Знаю. Но она сказала, что кто-то из нас все-таки должен вести себя как взрослый человек. И поехала со мной. Повела себя реально круто. Я, конечно, не должна была этого знать, но она по этому случаю даже купила себе шикарный шерстяной жакет. Похоже, для поездки к дедушке ей потребовалась тяжелая артиллерия. – Лили покосилась на Камиллу, которая болтала с Сэмом возле накрытого стола. – Если честно, мне вроде как стало жаль дедушку. Когда он думал, что никто его не видит, он постоянно смотрел на нее, и глаза у него были такие грустные. Похоже, он страшно переживает, что все так обернулась.

– Ну и как все прошло?

– Ну, младенец как младенец. Я имею в виду, что они все на одно лицо, разве нет? Хотя должна сказать, все было чинно-благородно. Типа «Как дела в школе, Лили? Может, назначишь день и приедешь к нам погостить? А ты, случайно, не хочешь подержать на руках свою тетю?» Хотя, если вдуматься, это вообще звучит дико.

– А ты собираешься их еще раз навестить?

– Возможно. Они вроде нормальные. – (Я бросила взгляд на Джорджину, которая вполне любезно разговаривала со своим отцом. Тот смеялся, возможно, чуть-чуть громче, чем следовало бы. Да и вообще, с момента появления здесь Джорджины он буквально не отходил от нее ни на шаг.) – Он звонит мне дважды в неделю поговорить о моих делах, а Делла постоянно капает мне на мозги насчет того, что «она хочет, чтобы у меня с ее доченькой выстроились нормальные взаимоотношения», как будто младенец на что-то способен, кроме как есть, плакать и пачкать пеленки.

Я рассмеялась.

– Ну а что такого? – удивилась Лили.

– Да нет, ничего, – ответила я. – Просто ужасно приятно тебя снова видеть.

– Ой! Кстати, я тебе кое-что купила. – Лили вытащила из сумки маленькую коробочку и вручила мне. – Я нашла это в жутком антикварном салоне, куда затащила меня бабуля, и вспомнила о тебе.

Я осторожно открыла коробочку. На темно-синем бархате лежал браслет в стиле ар-деко, из продолговатых гагатовых и янтарных бусин. Я достала браслет и сжала его в руке.

– Он, конечно, немного стремный, да? Но он напомнил мне о…

– Тех колготках.

– Да, колготках. Это типа в знак благодарности. Ну… сама понимаешь… за все хорошее. Ты единственная из всех, кого я знаю, кому может понравиться такая вещь. Хотя, вообще-то, он мне тоже понравился. Так что беру свои слова назад. Он идет к твоему платью.

Я вытянула руку, и Лили надела браслет мне на запястье. Я осторожно покрутила его:

– Очень красиво.

Она задумчиво ковыряла носком туфли бетонное покрытие:

– Ну, за мной вроде как должок. Ювелирное украшение.

– Ты мне ничего не должна.

Я посмотрела на Лили, такую уверенную в себе, с глазами точь-в-точь как у Уилла, и подумала о том, что она, сама того не подозревая, очень многое мне дала. А затем она весьма чувствительно стукнула меня по руке:

– Верно. Давай без этих розовых соплей. А не то у меня сейчас тушь потечет. Нам лучше спуститься вниз и принести оставшуюся еду. Кстати, а почему это в моей спальне появился постер с трансформерами? А еще с Кэти Перри? На черта тебе там жильцы?

Прибывшие члены нашей группы психологической поддержки, кто с дрожью в коленках, кто со смехом, поднялись по железной лестнице. Дафна, появившись на крыше с Фредом под ручку, театрально вздохнула, Уильям невозмутимо преодолел последнюю ступеньку, а шедшая за ним Наташа выразительно округлила глаза. И все как один пришли в бешеный восторг при виде парящих в воздухе гелиевых шариков. Марк поцеловал мне руку со словами, что, если ему не изменяет память, такое происходит впервые за все время его руководства подобными группами. Наташа и Уильям, как я успела с удивлением заметить, явно предпочитали общество друг друга обществу других гостей.

Мы поставили еду на наш импровизированный стол, Джейк, выполнявший роль бармена, разливал шампанское, страшно гордясь возложенной на него миссией. Поначалу они с Лили делали вид, будто не замечают друг друга, – типичное поведение для всех подростков, оказавшихся в центре внимания взрослых, которые с интересом наблюдают за тем, что из этого выйдет. И когда Лили, соизволив наконец подойти к Джейку, церемонно протянула ему руку, тот в ответ лениво улыбнулся.

– С одной стороны, мне хочется, чтобы они подружились, но с другой – это жутко меня пугает, – прошептал мне на ухо Сэм.

Я сунула руку в задний карман его джинсов:

– Она счастлива.

– Роскошная девица. И кстати, он только что порвал со своей подружкой.

– А что плохого в том, чтобы жить полной жизнью, мистер? – (В ответ он только глухо простонал.) – Расслабься. Ему ничто не угрожает. Ее до конца года упрятали в школу в Оксфордшире.

– С вами двумя разве расслабишься? – Он поцеловал меня, и я позволила себе забыться на это сладостное мгновение. – Кстати, мне нравится твое платье.

– Как по-твоему, не слишком легкомысленное? – Я расправила складки полосатой юбки.

В этой части Лондона было полно магазинов винтажной одежды. И всю предыдущую субботу я провела, перебирая допотопные шелка и перья.

– Люблю легкомысленные наряды. Хотя твой прикид сексуальной пикси мне нравился гораздо больше, – сказал он, пропуская вперед мою маму, появившуюся с очередной упаковкой бумажных салфеток в руках.

– Ну как поживаешь, Сэм? Я смотрю, ты уже почти поправился.

Мама дважды навещала Сэма в больнице. Всерьез озаботившись участью бедолаг, вынужденных сидеть на больничной еде, она принесла Сэму домашние колбаски и сэндвичи с яйцом и майонезом.

– Вашими молитвами. Спасибо.

– Только смотри не перенапрягись. Никаких тяжестей. Мы с девочками отлично справимся.

– По-моему, пора начинать, – заметила я.

Бросив взгляд на часы, мама обвела глазами террасу:

– Может, еще пять минут подождем? Чтобы все успели запастись напитками.

На ее улыбку – напряженную и слишком широкую – было больно смотреть.

Заметив, что мама вся как натянутая струна, Сэм взял ее под руку:

– Джози, а как там у нас с нарезанными салатами? Я, кажется, забыл принести снизу заправку.

– А где сама хозяйка?

Толпа гостей возле стола заволновалась. Услышав знакомый раскатистый голос, мы все втрое дружно обернулись.

– Боже мой, неужто я действительно попал по адресу или это Том просто решил меня разыграть?

– Бернард! – Мама уронила салфетки.

Мы увидели папино взмокшее от напряжения лицо. Он преодолел последние ступеньки и восторженно присвистнул, когда его глазам открылась панорама города.

– Луиза, с чего это тебе взбрело в голову затеять чертову вечеринку на такой верхотуре? Господи, предупреждать же надо!

– Бернард!

– Джози, мы не в церкви! И у меня важное сообщение.

Мама растерянно озиралась по сторонам:

– Бернард, сейчас не самое подходящее время…

– И мое сообщение – вот какое!

Папа нагнулся и с преувеличенной осторожностью закатал штанины. Сперва левую, затем правую. И я увидела его бледные голые икры в мелких пятнах. Ошарашенные гости притихли, уставившись на папу. Он вытянул вперед ногу:

– Гладкая, как попка у младенца. Ну давай, Джози, потрогай! – (Мама нерешительно подошла к нему и, наклонившись, провела пальцем по папиной ноге.) – Ты говорила, что будешь воспринимать меня всерьез только тогда, когда я сделаю эпиляцию воском. Ну вот, пожалуйста! Я сделал это.

Мама смотрела на него круглыми глазами:

– Ты сделал эпиляцию ног?!

– Да, как видишь. И если бы я хоть на секунду представлял, какие муки тебе приходилось терпеть, моя дорогая, то держал бы свой рот на замке! К чему себя так истязать? И какой дурак все это придумал?

– Бернард…

– Пусть слушают, мне плевать. Джози, я прошел через ад. Но я готов повторить это снова и снова, лишь бы нам вернуться на прежние рельсы. Я скучаю по тебе. Ужасно! И мне плевать, если ты возьмешь еще хоть сотню всяких там курсов – по истории феминизма, восточным практикам, макраме для собак, – я все стерплю, лишь бы мы снова были вместе. И чтобы доказать тебе серьезность своих намерений, я записался на интимную эпиляцию мошонки… и что там еще?

– Промежности, – мрачно бросила моя сестра.

– Боже мой! – Мама прижала руку ко рту.

Стоявший рядом Сэм тихо трясся от смеха.

– Сейчас же останови их, – прошептал он. – А не то у меня лопнут швы.

– Я готов на все. И будь я проклят, пусть меня общиплют, словно чертова цыпленка, если это поможет убедить тебя, как много ты для меня значишь!

– Боже правый, Бернард!

– Джози, я не шучу. Я реально дошел до ручки.

– До чего все-таки наша семья не романтичная! – пробурчала Трина.

– А что такое интимная эпиляция? – заинтересовался Том.

– Ох, как же я по тебе соскучилась, старый дуралей! – Мама обняла папу за шею и поцеловала.

Облегчение, написанное у него на лице, казалось, было почти осязаемым. Он уткнулся головой ей в плечо, а затем, взяв ее руки в свои, принялся осыпать жаркими поцелуями волосы, ухо, щеки.

– Супер! – сказал Томас.

– Значит, мне не придется делать…

Мама ласково погладила его по щеке:

– Первое, что мы сделаем, вернувшись домой, – позвоним в салон и все отменим.

И папа сразу расслабился.

– Ну… – начала я, когда страсти немного улеглись и даже Камилла Трейнор, судя по ее побледневшему лицу, успела понять, не без помощи Лили, на что был готов пойти папа во имя любви. – А теперь давайте проверим, у всех ли налиты бокалы… и, пожалуй, начнем.

После папиных излияний в любви, суеты по поводу необходимости срочно сменить взрывоопасный подгузник младенцу дедушки Трейнора и не слишком приятного открытия, что Том бросал сэндвичи с яйцом на балкон мистера Энтони Гардинера (прямо на его новехонький дизайнерский шезлонг), потребовалось еще минут двадцать, чтобы гости угомонились. И пока желающие произнести тост прочищали горло, вперед выступил Марк, который оказался гораздо выше, чем мне казалось, ведь я видела его исключительно в сидячем положении.

– Добро пожаловать, друзья. Во-первых, я хотел бы поблагодарить Луизу за то, что она предоставила нам эту замечательную террасу для проведения церемонии окончания наших занятий. Есть нечто символическое в такой близости к небесам… – Он сделал паузу в ожидании причитающихся ему смешков. – Сегодняшняя церемония несколько необычная, поскольку среди нас присутствуют люди, не входящие в нашу группу, однако, по-моему, это замечательная возможность продемонстрировать открытость и отметить праздник в кругу друзей. Ведь каждый из присутствующих здесь наверняка знает, что такое терять любимого человека. Итак, торжественно объявляю всех остальных почетными членами нашей группы.

Джейк стоял возле своего отца, веснушчатого, светловолосого мужчины, который, как всем нам было известно, плакал после каждого коитуса, о чем я, глядя на него, естественно, не могла не вспоминать. Сейчас он стоял, нежно прижимая к себе сына. Джейк поймал мой взгляд и сделал большие глаза. И тем не менее он улыбался.

– И я должен сказать, что, хотя мы называемся группой психологической поддержки тех, кто хочет двигаться дальше, никто из нас не может идти вперед, не оглядываясь назад. Мы идем вперед, бережно неся с собой воспоминания о тех, кого потеряли. И основной целью нашей маленькой группы было научиться понимать, что воспоминания эти отнюдь не являются тяжким бременем, отягощающим душу и заставляющим топтаться на месте. Нет, память о наших любимых мы должны считать даром Небес. И наши встречи, во время которых мы делились воспоминаниями, переживаниями и маленькими победами, позволили нам понять очень важную вещь. Это нормально – быть грустным. Или потерянным. Или сердитым. Нормально ощущать весь спектр эмоций, быть может не всегда понятных другим. И нередко в течение долгого времени. Каждый из нас должен пройти свой собственный путь. И мы не вправе никого осуждать.

– Ну разве что печенье, – пробормотал Фред. – Я решительно осуждаю это «Печенье к чаю». Оно было ужасным.

– И хотя поначалу в это невозможно поверить, но рано или поздно мы сумеем осознать тот факт, что все люди, о которых мы говорили и которых оплакивали, сейчас здесь, среди нас, в наших сердцах, и не важно, когда они нас покинули – шесть месяцев или шесть лет назад, – мы должны почитать за великое счастье то, что они были с нами.

Я посмотрела на серьезные лица тех, кого за это время успела полюбить, и вспомнила об Уилле. Закрыла глаза и попыталась воссоздать его образ, его улыбку, его смех. Я думала даже не о том, какую цену заплатила за свою любовь, а о том, как много он мне дал в этой жизни.

Марк окинул внимательным взглядом своих подопечных. У Дафны как-то подозрительно покраснели глаза.

– Итак… а теперь, по заведенному обычаю, необходимо сказать пару слов, подтверждающих, на каком этапе эмоционального возрождения мы сейчас находимся. И не надо громких фраз. Мы просто закрываем за собой дверь на данном отрезке нашего пути. Конечно, никто никого неволить не станет, но было бы просто чудесно, если бы каждый из вас хоть что-нибудь сказал.

Члены нашей группы смущенно переглянулись, и на секунду мне показалось, что никто так и не решиться открыть рот. Но тут вперед выступил Фред. Он разгладил платок в нагрудном кармане блейзера и расправил плечи:

– Джилли, я просто хочу сказать тебе спасибо. Ты была потрясающей женой, и целых тридцать лет я был счастливейшим мужчиной на свете. И каждый день я буду вспоминать о тебе.

Фред неловко попятился, и Дафна одними губами произнесла: «Очень хорошо, Фред».

Она поправила свой шелковый шарф и вышла из толпы гостей:

– Я хотела сказать, что прошу прощения. У Алана. Алан, ты был таким хорошим человеком, и мне жаль, что мы не смогли быть друг с другом до конца откровенны. Мне жаль, что я не смогла тебе помочь. Я хочу… Нет, я надеюсь, что у тебя все в порядке и что ты нашел себе хорошего друга, где бы ты сейчас ни был.

Она закончила, и Фред ободряюще погладил ее по руке.

Тогда Джейк задумчиво потер шею и, покраснев, посмотрел на своего отца:

– Мама, нам обоим тебя очень не хватает. Но мы держимся. Я не хочу, чтобы ты волновалась за нас, и вообще.

После этих слов его отец обнял его и поцеловал в макушку, смахивая слезы. И они с Сэмом понимающе переглянулись.

Затем наступила очередь Линн и Сунила. Обратив глаза к небу, чтобы скрыть непрошеные слезы, каждый из них произнес несколько фраз.

Уильям положил к своим ногам белую розу. Непривычно молчаливый, он бросил мимолетный взгляд на розу и присоединился к остальным. А когда Наташа его обняла в знак дружеской поддержки, он шумно сглотнул и схватился за сердце.

Поймав на себе взгляд Марка, я почувствовала, как Сэм нежно сжал мою руку. Я с улыбкой покачала головой:

– Я, пожалуй, воздержусь. А вот Лили, если можно, хотела бы сказать пару слов.

Лили вышла вперед, задумчиво прикусив губу. Она бросила взгляд на клочок бумаги с рукописным текстом, но затем, видимо, передумала и скатала бумажку в шарик.

– Хм, я попросила у Луизы разрешения выступить, хотя формально я не член вашей группы. Я не знала своего папу, не присутствовала на его похоронах, и поэтому мне хотелось бы сказать о нем сейчас, так как, по-моему, за это время я узнала его чуть-чуть ближе. – Она смущенно улыбнулась, убрав упавшую на лицо прядь волос. – Итак. Уилл. Папа. Когда я впервые обнаружила, кто мой настоящий отец, то, если честно, немного распсиховалась. Я надеялась, что мой настоящий папа окажется мудрым, красивым мужчиной, который научит меня разным вещам, будет меня защищать и повезет по разным красивым местам, которые ему всегда нравились. А в результате я получила озлобленного человека в инвалидном кресле, который, как вы знаете, в конце концов наложил на себя руки. Но, папа, благодаря Лу и твоей семье я стала понимать тебя гораздо лучше. Да, наверное, я буду грустить и даже немного сердиться из-за того, что мне так и не удалось с тобой встретиться. Но сейчас я хочу сказать тебе спасибо. Сам того не подозревая, ты дал мне очень много всего. Мне кажется, я унаследовала от тебя и что-то хорошее, и что-то плохое. Я унаследовала от тебя и голубые глаза, и цвет волос, и отвращение к мармиту, и способность кататься на горных лыжах… Ну и конечно, я унаследовала от тебя перепады настроения, по крайней мере, так говорят знающие люди. Не я. Но самое главное, ты дал мне семью, о которой я даже не подозревала. И это круто. Потому что, положа руку на сердце, до их появления дела у меня шли неблестяще, – неуверенно улыбнулась Лили.

– Мы очень рады, что у нас появилась ты! – крикнула Джорджина.

Я почувствовала, как Сэм стиснул мне пальцы. Ему, конечно, было вредно так долго стоять, но он решительно отказывался садиться. Я же не инвалид. Я положила ему голову на плечо, безуспешно пытаясь проглотить комок в горле.

– Спасибо, Джи. Итак, Уилл… папа, я не собираюсь здесь долго распинаться, потому что речи здорово утомляют, да к тому же младенец вот-вот начнет плакать, что, естественно, испортит все впечатление от моего выступления. Я просто хотела лично от себя сказать тебе спасибо. Я очень тебя люблю и никогда не забуду, и я надеюсь, что если ты смотришь на нас сверху и видишь меня, то ты доволен. Доволен тем, что я существую. Ведь то, что я здесь, вроде как означает, что и ты тоже здесь, разве нет? – Голос Лили прервался, глаза наполнились слезами. Она бросила взгляд в сторону Камиллы, которая коротко кивнула. Лили хлюпнула носом и выставила вперед подбородок. – А сейчас, по-моему, самое время выпустить в небо шары.

Все дружно вздохнули и зашаркали ногами. Члены нашего кружка, тихо переговариваясь, потянулись к привязанным к шарикам веревочкам.

Лили, с белым гелиевым шариком в руках, первой вышла вперед. Он подняла руку, потом, словно поддавшись порыву, выдернула из цветочного горшка крохотный василек и аккуратно привязала его к веревочке. Снова подняла руку и как бы нехотя выпустила шарик.

Ее примеру последовал Стивен Трейнор, и я увидела, как Делла ласково сжала его руку. Потом шарик выпустила Камилла, за ней – Фред, Сунил и Джорджина. Ну и последними стали мама, Трина, папа, у которого, судя по тому, как он громко сморкался, глаза уже были на мокром месте, и Сэм. Мы молча стояли на крыше и смотрели, как шарики один за другим взмывают в небо, постепенно уменьшаясь, уменьшаясь и наконец растворяясь в прозрачной синеве.

И тогда я отпустила свой.