Глава 16
Уилл, я все испортила.
Я задумчиво поджала коленки к груди. И попыталась представить, что сказал бы Уилл, если бы увидел меня сейчас, но я больше не слышала его голоса у себя в голове, и от этого мне стало совсем грустно.
Что мне теперь делать?
Я поняла, что больше не могу оставаться в квартире. Мне вдруг показалось, будто она насквозь пропиталась моими проблемами. Поощрительный приз, который я профукала. Хотя разве можно было считать своим домом квартиру, которая досталась тебе неправедным путем? Пожалуй, стоит ее продать и вложить деньги во что-нибудь другое. Но тогда где мне жить?
Я подумала о своей работе, о рефлекторных спазмах в животе при звуках кельтской свирели даже по телевизору, о Ричарде, с его особым даром заставить меня почувствовать собственную никчемность.
Я подумала о Лили, отметив про себя, как ужасно давит тишина, когда ты знаешь, что в доме, кроме тебя, никого нет и не будет. Интересно, где она сейчас? Но об этом лучше не вспоминать.
Дождь постепенно шел на убыль, ослабевая чуть ли не сконфуженно, словно погода не могла толком понять, что на нее вдруг нашло. Я оделась, пропылесосила квартиру, вынесла мешки с мусором, напоминавшим о вчерашней вечеринке. И отправилась на цветочный рынок, в основном затем, чтобы было чем заняться. Всегда полезно лишний раз выбраться из дому, говорил Марк. Я решила окунуться в веселую суету Коламбия-роуд, с ее яркими цветочными лотками и толпами покупателей. Я нацепила на лицо улыбку, не на шутку напугав тем самым Самира, когда покупала у него яблоко («Черт, ты что, обкурилась?»), и нырнула в море цветов.
Я заказала себе кофе в маленькой кофейне, села за столик и принялась наблюдать за бурлящей жизнью рынка сквозь запотевшую витрину, старательно игнорируя тот факт, что я здесь единственный одинокий посетитель. Затем прогулялась по мокрому рынку, вдыхая терпкие, пьянящие ароматы лилий, любуясь бутонами пионов и роз, украшенными стеклянными бусинками дождя, и в результате купила букет георгинов, и при этом меня не покидало ощущение, будто я играю какую-то чужую роль. Я стала фигурой с рекламы: одинокая городская девушка в погоне за лондонской мечтой.
И я пошла домой, бережно держа в руке георгины и по возможности стараясь не хромать, и все это время у меня в голове звучал назойливый голос: Ой, и кого ты этим хочешь обмануть?
Унылый вечер тянулся до бесконечности, так же как и часы одиночества. Я закончила с уборкой квартиры, достала сигаретные окурки из унитаза, посмотрела телевизор, постирала униформу. Налила себе ванну с душистой пеной, но уже через пять минут вылезла оттуда, чтобы не оставаться наедине со своими мыслями. Я не могла позвонить сестре или маме, так как знала, что с ними этот номер не пройдет, а потому не имело смысла притворяться счастливой.
В результате я залезла в прикроватную тумбочку и вытащила письмо Уилла, которое получила после его смерти в Париже, куда приехала полная надежд начать новую жизнь. Я бережно разгладила затертые складки бумаги, затем аккуратно, точно драгоценный пергамент, развернула письмо. В свое время, особенно в первый год, я каждый вечер перечитывала послание Уилла, словно пытаясь представить, что он рядом со мной. Правда, в последнее время я дала себе зарок лишний раз не перечитывать письмо, чтобы оно не утратило своей магической силы, а слова не потеряли смысла. Но сейчас я как никогда остро в них нуждалась.
Компьютерный текст, но для меня такой же дорогой, как если бы он был написан собственной рукой Уилла; эти распечатанные на лазерном принтере строки хранили остаточные следы его энергии.
Поначалу тебе будет не по себе в изменившемся мире. Покидать уютное гнездышко всегда непривычно… В тебе живет голод, Кларк. Бесстрашие. Просто ты похоронила его, как и большинство людей.
Просто живи хорошо. Просто живи.
Я в тысячный раз перечитала слова мужчины, который однажды поверил в меня, и зарыдала, уткнув голову в колени.
Телефонный звонок, слишком близко, прямо над ухом, и я мгновенно проснулась. Дрожащей рукой взяла трубку, машинально отметив время. Два часа ночи. И сразу же знакомый рефлекторный страх.
– Лили?
– Что? Лу, это ты? – донесся до меня знакомый густой голос Натана.
– Натан, сейчас два часа ночи.
– Вот черт! Постоянно забываю о разнице во времени. Прости. Ну что, может, перезвонить тебе потом?
Сев на кровати, я устало потерла лицо.
– Нет-нет… Я… очень рада слышать тебя. – Я включила лампу на прикроватной тумбочке. – Как поживаешь?
– Хорошо! Я опять в Нью-Йорке.
– Здорово!
– Ага. Было здорово повидать стариков и все такое, но через пару недель мне уже не терпелось вернуться в Нью-Йорк. Это не город, а эпическая поэма.
Я выдавила улыбку в надежде, что Натан по моему голосу поймет, что я улыбаюсь:
– Натан, это просто здорово. Я очень за тебя рада.
– А ты все еще довольна работой в своем баре?
– Да, вроде все нормально.
– А не хочешь… попробовать что-нибудь другое?
– Ну, ты ведь знаешь, когда дела совсем плохи, то начинаешь себе говорить: «Все могло бы быть гораздо хуже. Я могла бы работать кем-то, кому приходится убирать урны для собачьих какашек». Что ж, прямо сейчас я, скорее, согласилась бы убирать собачьи какашки.
– Тогда у меня есть к тебе предложение.
– Натан, я постоянно получаю от посетителей самые разные предложения. И я всегда отвечаю «нет».
– Ха-ха! Смешно. Тут открывается интересная вакансия. Работа на семью, у которой я живу. И я сразу подумал о тебе.
Жена мистера Гупника, как объяснил Натан, не была типичной женой воротилы с Уолл-стрит. Она не любила «шопинг и все эти ланчи». Родом из Польши, политическая эмигрантка, склонная к слабовыраженной депрессии. Ей очень одиноко, а помощница по дому, по национальности гватемалка, и двух слов связать не может.
Поэтому мистер Гупник хотел бы найти заслуживающего доверия человека, который мог бы составить компанию его жене в течение дня, помогал бы ей с детьми и им обоим во время путешествий.
– Ему нужна для семьи молодая помощница. Надежная и жизнерадостная. И которая не станет трепаться об их личной жизни.
– А он знает о…
– Я при первой встрече рассказал ему об Уилле, но мистер Гупник уже успел выяснить мою подноготную. И его эта история не остановила. Даже наоборот. Он сказал, его здорово впечатлило, что мы выполняли желания Уилла и никогда не продавали свои истории о нем. – Натан сделал паузу. – Я, кажется, что-то понял. Лу, люди такого уровня больше всего ценят надежность и благоразумие. Нет, конечно, очень важно не быть идиотом и хорошо делать свою работу. И все же главное – это личная преданность.
В моей голове тотчас же закружились в темпе вальса радужные мысли. Я даже поднесла телефон к глазам, но потом снова прижала его к уху.
– Неужели… я все еще сплю?
– Но это далеко не увеселительная прогулка. Много работы, длинный день. Но вот что я тебе, подруга, скажу. Я еще никогда так хорошо не проводил время.
Я нервно взъерошила волосы. Вспомнила о баре с его вечно недовольными посетителями и постоянно цепляющимся ко мне Ричардом. Вспомнила об этой квартире, в стенах которой я задыхалась.
– Ну не знаю. Это… Я имею в виду, все это кажется…
– Лу, это грин-карта. – Натан понизил голос. – Это твое проживание на полном пансионе. Это Нью-Йорк. Послушай. Он человек, решающий вопросы. Работай не жалея сил, и он позаботится о тебе. Он умный, он справедливый. Давай приезжай сюда. Покажи ему, на что ты способна, и перед тобой откроются такие перспективы, о которых ты и не смела мечтать. Я серьезно. Не думай об этом как о работе няней. Думай об этом как о воротах в большой мир.
– Нет, я правда не знаю…
– Что, не хочешь оставлять своего бойфренда?
Я замялась:
– Нет. Но тут столько всего произошло. Я не была… – Ох, всего и не объяснишь. Слишком много для двух часов ночи.
– Я знаю, для тебя это было большим ударом. Да и для всех нас тоже. Но ты должна двигаться дальше.
– Только не вздумай говорить, что Уилл хотел бы именно этого.
– Хорошо. – Натан наверняка про себя произнес то, что я боялась услышать.
Я попыталась собраться с мыслями:
– А мне придется приезжать в Нью-Йорк на интервью?
– Лето они обычно проводят в Хэмптонсе. Поэтому они ищут человека, готового приступить к работе в сентябре. В принципе, у тебя еще шесть недель. Если предложение мистера Гупника тебя заинтересует, он возьмет у тебя интервью по скайпу, разберется с нужными тебе бумагами – и можно начинать, – сказал Натан и менее уверенно добавил: – Правда, будут и другие претенденты. Слишком уж хорошая вакансия. Но он мне доверяет. Если я замолвлю за кого-нибудь словечко, считай, он почти что принят. Ну что, мне вводить тебя в игру? Да? Значит, да?
Я ответила, толком не успев подумать:
– Угу… да. Да.
– Здорово! Если будут вопросы, отправь мне имейл. А я пришлю тебе фотки.
– Натан?
– Лу, ну все. Надо бежать. Старик меня уже вызывает.
– Спасибо. Спасибо, что вспомнил обо мне.
Натан немного помолчал и сказал:
– Мне ни с кем так не хочется поработать на пару, как с тобой, подруга.
После его звонка мне уже было не уснуть. Я лежала, глядя в темный потолок и гадая, а не приснился ли мне, случайно, разговор с Натаном, а мозг, взбудораженный грандиозностью открывающихся перспектив, если это все же не сон, буквально кипел. В четыре часа я встала, отправила Натану по имейлу кучу вопросов и тотчас же получила ответ.
Семья нормальная. Богатые никогда не бывают нормальными (!), но эти – хорошие люди. Минимум трагедий.
У тебя будет собственная комната с ванной. Кухню мы будем делить с экономкой. Она вполне ничего. Чуть старше нас.
В чужие дела не лезет.
Часы работы регламентированы. Восемь – в худшем случае десять – часов в день. В качестве компенсации получишь отгул. Возможно, тебе захочется выучить польский!
Заснула я уже на рассвете, мне снились манхэттенские дуплексы и оживленные улицы. А когда я проснулась, меня уже ждал имейл.
Дорогая мисс Кларк!
Натан сказал, что вас может заинтересовать предложение поработать у нас дома. Не могли бы мы провести интервью по скайпу в четверг вечером в 20:00 по Гринвичу (15:00 по стандартному восточному времени)?
Искренне ваш,
Леонард М. Гупник.
Добрых двадцать минут я сидела, уставившись на письмо – наглядное свидетельство тому, что мне это все не приснилось. Потом встала, приняла душ, налила себе кружку крепкого кофе и набрала ответ. Не будет никакого вреда, если я соглашусь на интервью, сказала я себе. Все равно при наличии кучи высокопрофессиональных кандидатов из Нью-Йорка эта работа мне не светит. Но попытка не пытка. И помимо всего прочего, очень полезный опыт. По крайней мере, я смогу считать, что не сижу сложа руки, а двигаюсь вперед.
Прежде чем уйти на работу, я осторожно взяла письмо Уилла с прикроватной тумбочки. Прижалась к бумаге губами, затем аккуратно сложила и снова убрала в ящик.
Спасибо тебе, мысленно поблагодарила я Уилла.
На этой неделе наша группа психологической поддержки присутствовала в несколько урезанном составе. Наташа уехала отдыхать, так же как и Джейк. Последнее меня порадовало, но одновременно и чуть-чуть расстроило, чего я решительно не могла понять. Темой нашей сегодняшней встречи было «Если бы я мог повернуть время вспять», поэтому Уильям с Сунилом на радостях битых полтора часа мурлыкали и насвистывали разные вариации песни Шер.
Я слушала, как Фред жалеет, что проводил слишком много времени на работе, а Сунил сетовал на то, что не успел по-настоящему сблизиться со своим братом («Ведь всем кажется, что их родные вечно будут рядом, да? Но неожиданно оглянешься, а их уже нет»), и у меня невольно возник вопрос: стоило ли вообще приходить сюда сегодня?
Пару раз в моей душе затеплилась надежда, что группа способна реально помочь. Однако по большей части мне казалось, что наши встречи – пустая трата времени, когда абсолютно чужие люди за неимением другой компании часами жалуются на жизнь. Наверное, я просто не в том настроении, решила я. Не было ни сострадания, ни ощущения родства душ. Я чувствовала себя усталой и раздраженной, от сидения на неудобном пластиковом стуле жутко разболелось бедро, и я решила, что пользы для моего психического здоровья от этих встреч не больше, чем от просмотра сериала «Жители Ист-Энда» по телику. Плюс печенье действительно оказалось отвратным.
Линн, мать-одиночка, поведала нам, как поссорилась из-за пары спортивных штанов со своей старшей сестрой за два дня до ее смерти.
– Я обвинила ее в том, что она взяла мои штаны, так как она вечно таскала у меня вещи. А она, как обычно, заявила, что я ошибаюсь. – (Марк терпеливо ждал, а я думала о том, что неплохо было бы принять обезболивающее.) – А потом ее сбил автобус, и все было кончено. Я увидела ее снова уже в морге. И когда я стала рыться в шкафу в поисках темной одежды для похорон, угадайте, что я там нашла?
– Штаны от спортивного костюма, – подал реплику Фред.
– Очень тяжело, когда остаются нерешенные проблемы, – произнес Марк. – Мне кажется, чтобы не травмировать собственную психику, иногда полезнее смотреть на вещи шире.
– Ну да. Можно любить кого-то и в то же время обматерить его, если он взял твои спортивные штаны, – философски заметил Уильям.
Сегодня мне не хотелось говорить. Ведь я пришла сюда исключительно ради того, чтобы не сидеть в одиночестве в угнетающей тишине своей квартиры. Но если так и дальше пойдет, то я вполне могу стать одной из тех неадекватных особ, которые настолько нуждаются в общении, что начинают заговаривать с попутчиками в поезде или по десять минут выбирают какую-нибудь ерунду в ближайшем магазинчике и еще дольше расплачиваются за сделанную покупку. Я настолько углубилась в размышления о том, не является ли символичным то, что я совсем недавно обсуждала с Самиром из углового магазина достоинства своего бандажа, что пропустила мимо ушей слова Дафны о том, как бы ей хотелось прийти в тот день с работы на час раньше, и не сразу обнаружила, что Дафна сидит рядом со мной, вся в слезах.
– Дафна?
– Простите, ради бога. Это самое «если бы» не выходит у меня из головы. Если бы я не остановилась поболтать с дамой из цветочного киоска. Если бы я не провозилась с дурацким гроссбухом и пришла бы с работы пораньше. Если бы я вернулась вовремя, быть может, сумела бы его уговорить не делать того, что он сделал. Быть может, я смогла бы доказать ему, что жизнь – хорошая штука.
Марк передал мне коробку с бумажными салфетками, и я осторожно положила ее Дафне на колени.
– Дафна, а твой муж прежде пытался свести счеты с жизнью?
Она кивнула и громко высморкалась.
– Несколько раз. У него с юных лет отмечались приступы «хандры», как мы это называли. И когда такое случалось, я старалась не оставлять его одного, потому что мне начинало казаться, будто он меня не слышит. И не имело абсолютно никакого значения, что я говорила. Поэтому я часто сказывалась больной и оставалась с ним дома, чтобы хоть чуть-чуть развлечь его. Понимаете? Делала его любимые сэндвичи. Сидела рядом с ним на диване. Конечно, ничего такого особенного. Но я пыталась показать ему, что я с ним. Наверное, именно поэтому я, в отличие от других девушек, так и не получила повышения на работе. Видите ли, мне постоянно приходилось отпрашиваться.
– Депрессия – крайне тяжелая вещь. И не только для того, кто ею страдает.
– А он принимал лекарства?
– Ох нет. Депрессия у него была… другой природы. Биохимия… тут ни при чем.
– А ты уверена? Я хочу сказать, что депрессия не всегда поддается диагностике.
Минуту-другую Дафна сидела, отрешенно уставившись в пол, а затем резко вскинула голову:
– Он был гомосексуалистом. – Дафна, слегка раскрасневшаяся, смотрела на нас в упор, словно предостерегая от лишних комментариев. Она произнесла это слово отчетливо и по слогам. – Я никому об этом не рассказывала. Но он действительно был гомосексуалистом. Отсюда и его депрессия. Но он был таким хорошим человеком и не хотел причинять мне боль. Поэтому он и не пытался… устраивать свои дела на стороне. Наверное, боялся, что я буду его стыдиться.
– Дафна, а с чего ты взяла, что он был геем?
– Нашла кое-какие вещи. Однажды, когда искала его галстук. Эти самые журналы. Где мужчины занимаются любовью с мужчинами. В нижнем ящике. Вряд ли нормальный мужчина стал бы держать подобные журналы.
Фред слегка напрягся.
– Конечно нет, – сказал он.
– Я никогда не упоминала об этих журналах, – продолжила Дафна. – Просто засунула их обратно туда, где они лежали. С тех пор все сразу встало на место. Он никогда не был особо охоч до секса. Но я считала, что мне повезло. Понимаете? Потому что я тоже не охотница до этого дела. Наверное, виноваты монахини. После их нравоучений только при одной мысли о сексе ты сразу чувствовала себя грязной. Поэтому, выйдя замуж за славного человека, который не пытался чуть что затащить меня в постель, я решила, будто я счастливейшая женщина на свете. Конечно, я не отказалась бы обзавестись ребятишками… Это было бы чудесно. Но… – вздохнула Дафна, – мы никогда особо не говорили о таких вещах. В наши дни это было как-то не принято. А сейчас… я жалею, что мы этого не сделали. Оглядываясь назад, я думаю: какая напрасная трата времени.
– Так ты считаешь, если бы вы тогда поговорили по душам, то что-нибудь изменилось бы?
– Ну, теперь совсем другие времена, разве нет? Сейчас нормально быть гомосексуалистом. Мой знакомый из химчистки гомосексуалист, и он такой милый человек. Да, мне наверняка было бы больно расстаться с мужем, но если он страдал из-за того, что чувствовал себя загнанным в угол, тогда… я бы отпустила его. Непременно. Я никогда не хотела никого загонять в угол. Мне просто хотелось, чтобы он стал немножко счастливее.
Лицо Дафны сморщилось, и я поспешила ее обнять. Волосы у нее пахли лаком и тушеной бараниной.
– Ну будет, будет тебе, старушка. – Фред неловко потрепал Дафну по плечу. – Уверен, он знал, что ты всегда желала ему только добра.
– Фред, ты действительно так думаешь? – Голос Дафны дрожал.
Фред уверенно кивнул:
– Да. И ты совершенно права. Тогда все было иначе. Тебе не в чем себя винить.
– Дафна, это очень мужественно с твоей стороны поделиться с нами своей историей. Спасибо, – сочувственно улыбнулся Марк. – И я искренне восхищаюсь твоей способностью взять себя в руки и двигаться дальше. Иногда, чтобы просто пережить очередной день, нужно приложить нечеловеческие усилия.
Когда я опустила глаза, то обнаружила, что Дафна взяла меня за руку. Ее пухлые пальцы переплелись с моими. Я ответила ей нежным пожатием. И, даже не успев толком подумать, я начала говорить:
– Я тоже сделала нечто такое, что хотела бы изменить. – (И все тотчас же подняли на меня глаза.) – Я познакомилась с дочерью Уилла. Она возникла словно из ниоткуда, и я решила, что это поможет мне примириться с его смертью, но в результате я чувствую себя так, будто…
Все дружно уставились на меня. Фред сделал удивленное лицо.
– Что?!
– А кто такой Уилл? – спросил Фред.
– Ты вроде говорила, что его зовут Билл.
И я даже слегка обмякла на своем жестком стуле.
– Уилл и есть Билл. Просто раньше мне не хотелось произносить его имя вслух.
По залу пробежал тихий ропот.
Дафна похлопала меня по руке:
– Не волнуйся, дорогая. Это ведь просто имя. В предыдущей группе у нас была женщина, которая вообще все придумала. Она говорила, будто ее ребенок умер от лейкемии. А оказалось, что у нее дома даже золотой рыбки никогда не было.
– Все нормально, Луиза. Ты можешь с нами об этом поговорить.
Марк наградил меня своим особым выразительным взглядом. Я ответила ему сдержанной улыбкой, дав понять, что его посыл принят. И что Уилл не был золотой рыбкой. Какого черта! – подумала я. Моя жизнь запутана не больше, чем у других.
И тогда я им все рассказала. Рассказала о появлении Лили и о том, что я рассчитывала найти с ней контакт и способствовать воссоединению семьи, которое бы всех осчастливило, и как меня расстроила собственная наивность.
– У меня такое чувство, будто я подвела Уилла. Всех подвела. В очередной раз, – призналась я. – А теперь Лили ушла, и я не устаю спрашивать себя, что можно было бы сделать по-другому, но, в сущности, просто боюсь посмотреть правде в глаза. Ведь у меня не хватило ни силы духа, ни смелости взять все под контроль и как-то исправить.
– Но твои вещи! Они ведь украли твои драгоценности! – Дафна накрыла мою руку своей мягкой влажной ладошкой. – Ты имела полное право рассердиться.
– То, что у нее не было отца, еще не дает ей права вести себя как последняя сучка, – сказал Сунил.
– Ну, вообще-то, с твоей стороны было уже очень мило пустить ее пожить. Я бы не рискнула, – заметила Дафна.
– Луиза, а как, по-твоему, поступил бы на твоем месте ее отец? – Марк налил себе очередную чашку кофе, и я вдруг пожалела, что у нас нет ничего покрепче.
– Не знаю, – ответила я. – Но у него был дар брать все под свой контроль. И это притом что он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Он бы нашел способ заставить ее перестать валять дурака. Так или иначе, он сумел бы привести ее в чувство.
– А ты, часом, не идеализируешь его? – засомневался Фред. – На восьмой неделе занятий мы все занимаемся идеализацией. Ведь я тоже делаю из Джилли чуть ли не святую. Правда, Марк? И я забыл, что в душе она вечно вешала свои чулки на кронштейн для занавески, чем доводила меня до бешенства.
– Возможно, отец твоей Лили не смог бы ей ничем помочь. Откуда тебе знать. Возможно, они вообще не переносили бы друг друга.
– Судя по всему, у этой юной леди очень непростой характер, – произнес Марк. – И мне кажется, ты дала ей столько шансов, сколько смогла. Но, Луиза… иногда двигаться дальше означает в том числе и то, что мы должны себя как-то защищать. И быть может, подсознательно ты это поняла. Если Лили вносит в твою жизнь хаос и негатив, то в данный момент ты, возможно, приняла единственно верное решение.
– О да. – Все члены нашей группы дружно закивали. – Не казни себя. Ты ведь живой человек.
Они были такими милыми и так сочувственно мне улыбались, явно желая меня подбодрить.
И я им почти поверила.
Во вторник я предупредила Веру, что отлучусь на десять минут, туманно намекнув на женские проблемы, и она кивнула, словно желая дать мне понять, что женская жизнь – это одни сплошные проблемы, и пробормотала, что после непременно расскажет мне о своих фибромах. И вот, прихватив с собой ноутбук, я поспешила в женский туалет – единственное место, где Ричард не мог меня достать. Набросила поверх униформы блузку, положила ноутбук возле раковин и подключилась к бесплатному в течение тридцати минут аэропортовскому Интернету, усевшись прямо напротив экрана. Звонок скайпа мистера Гупника раздался ровно в пять часов, когда я только-только успела стащить с головы кудрявый парик ирландской танцовщицы.
И хотя я видела лишь пиксельное изображение лица Леонарда Гупника, я могла смело сказать, что он богат. Великолепно постриженные волосы цвета перца с солью. Даже на моем маленьком экране мистер Гупник выглядел очень властным, и говорил он, не тратя лишних слов. Ну а кроме всего, у него за спиной на стене висели в золоченых рамах картины старых мастеров.
Он не стал спрашивать о моих школьных оценках, квалификации или резюме и почему я стою на фоне сушилки для рук. Он проглядел какие-то бумаги, а затем поинтересовался, в каких я отношениях с Трейнорами.
– В хороших! Не сомневаюсь, они дадут мне рекомендации. В любом случае я с ними вскоре увижусь. Мы отлично ладим, несмотря на прискорбные обстоятельства…
– Окончания вашей службы у них. – У него был низкий голос уверенного в себе человека. – Да, Натан рассказал мне о той ситуации. Оказаться впутанной в такую историю – вещь не слишком приятная.
– Да, вы правы, – замявшись, ответила я. – Но я горжусь, что была частью жизни Уилла.
Он явно взял себе на заметку мои слова.
– А чем вы занимались после того?
– Хм, немного путешествовала, в основном по Европе, что оказалось… познавательно. Путешествовать всегда хорошо. И открывает перед тобой перспективы. Очевидно. – Я попыталась улыбнуться. – А сейчас я работаю в аэропорту, но реально это не то… – Не успела я закончить фразу, как дверь отворилась и в туалет вошла женщина с чемоданом на колесиках. Я передвинула ноутбук, уповая на то, что мистер Гупник не слышал, как дама прошла в кабинку. – Словом, это не то, чем бы я хотела заниматься на долгосрочной основе.
Умоляю, не надо так громко писать! – мысленно обратилась я к женщине.
Мистер Гупник задал мне несколько вопросов о моих текущих обязанностях и размере зарплаты. Я изо всех сил старалась не замечать звука спускаемой воды и смотрела прямо пред собой, полностью игнорируя вышедшую из кабинки даму.
– А что вы хотите… – начал мистер Гупник, но дама тем временем протиснулась мимо меня к сушилке для рук, которая ужасающе загудела прямо над ухом. Мистер Гупник нахмурился.
– Мистер Гупник, пожалуйста, подождите секундочку. – Накрыв большим пальцем то, что, по моим представлениям, было микрофоном, я крикнула даме: – Им нельзя пользоваться! Он… сломан.
Она повернулась ко мне, стряхивая воду с идеально наманикюренных рук, а затем снова включила сушилку.
– А вот и нет. Где тогда табличка «Не работает»?
– Перегорел. Внезапно. Это очень-очень опасно.
Она подозрительно покосилась на меня, затем – на сушилку для рук и вышла, волоча за собой чемодан. Я подперла дверь стулом, чтобы в туалет не входили посторонние, и снова села перед экраном ноутбука.
– Извините. Просто рабочий момент, и это немножко…
Он снова углубился в изучение бумаг:
– Натан говорил, что с вами недавно произошел несчастный случай.
Я нервно сглотнула:
– Да. Но сейчас мне намного лучше. Я уже практически здорова. Все отлично, за исключением разве что легкой хромоты.
– Что ж, такое случается и с лучшими из нас, – заметил он с тонкой улыбкой, и я улыбнулась в ответ.
Кто-то пытался войти в туалет, и я снова передвинулась, навалившись на дверь всем телом.
– Итак, что же было для вас самым тяжелым? – поинтересовался мистер Гупник.
– Простите?
– В работе на Уилла Трейнора. Похоже, это было испытанием не для слабонервных.
Я замялась. В комнате неожиданно стало очень тихо.
– Отпустить его, – наконец ответила я и почувствовала, что у меня на глаза навернулись слезы.
Леонард Гупник, находящийся за несколько тысяч миль отсюда, наградил меня испытующим взглядом. Я с трудом поборола желание вытереть глаза.
– Мой секретарь свяжется с вами, мисс Кларк. Спасибо за то, что уделили мне время.
Потом он едва заметно кивнул, его лицо застыло, и картинка исчезла, а я тупо таращилась на темный экран, с горечью осознавая, что в очередной раз провалилась.
Возвращаясь в тот вечер домой, я решила не думать об интервью. Вместо этого я, как мантру, повторяла слова Марка. Затем я мысленно составила список прегрешений Лили: незваные гости, кража, наркотики, гулянки до утра, мои вещи, взятые без спросу, и посмотрела на все это через призму того, о чем мы говорили на собраниях нашей группы. Лили несла хаос и разрушение, она только брала и ничего не давала взамен. И я вовсе не обязана отвечать за нее только потому, что она еще совсем юная и связана с Уиллом кровными узами.
И мне сразу полегчало. Реально полегчало. И я вспомнила, что Марк всегда говорил: дорога из царства скорби никогда не бывает прямой. Будут хорошие дни, будут плохие дни. Сегодня просто был плохой день, изгиб той самой дороги, который надо пройти и постараться не заблудиться.
Я вошла в квартиру, бросила сумку и внезапно почувствовала себя способной получать удовольствие от маленьких радостей жизни. Ладно, сделаю небольшую передышку, а потом свяжусь с Лили и позабочусь о том, чтобы упорядочить ее визиты. А сейчас надо сконцентрироваться на поиске новой работы. Пора и о себе подумать. Пора исцелиться. Но на этом пункте мне пришлось остановиться, поскольку я, к своему беспокойству, поняла, что начинаю мыслить совсем как Таня Хотон-Миллер.
Я бросила взгляд в сторону пожарной лестницы. Первым шагом на пути к исцелению будет подняться на эту дурацкую крышу. Я залезу туда без посторонней помощи, и никаких приступов паники, посижу там полчаса, подышу свежим воздухом и навсегда покончу со страхами, связанными с этой частью моего дома.
Я сняла свою униформу, надела шорты и – для уверенности – тонкий кашемировый джемпер Уилла, приятно ласкающий кожу; я взяла этот джемпер из дома Уилла после его смерти. Я прошла по коридору и распахнула окно. Всего два коротких пролета железной лестницы – и я там.
– Ничего не случится, – громко произнесла я, сделав глубокий вдох.
Когда я оказалась на лестнице, ноги вдруг сделались до странного ватными, но я твердо сказала себе, что это мне только кажется; просто отголоски прежнего волнения. Если я сейчас преодолею себя, то преодолею и все остальное. И я услышала голос Уилла.
Давай, Кларк. Шаг за шагом.
Крепко ухватившись обеими руками за перила, я начала подниматься на крышу. Вниз я не смотрела. И не позволяла себе думать о том, на какой высоте нахожусь, хотя легкий ветерок нашептывал мне, что в прошлый раз моя авантюра закончилась плохо и что бедро до сих пор болит. А потом я вспомнила о Сэме, и вспыхнувшая ярость сразу придала мне сил. Мне не в чем себя винить. И нет причин переживать. Я не должна быть жертвой, человеком, с которым вечно что-то происходит.
И вот так, уговаривая себя, я на дрожащих ногах преодолела второй пролет лестницы. Затем, испугавшись, что ноги вот-вот мне откажут, я неуклюже перевалилась через низкую стенку и приземлилась на четвереньки. Я была липкой от пота и чувствовала противную слабость. Поэтому так и осталась стоять на четвереньках с закрытыми глазами, пытаясь осознать тот факт, что я на крыше. Я справилась. А теперь просто посижу немножко, чтобы прийти в норму. Я контролирую ситуацию. Я хозяйка своей судьбы.
И вот я медленно села на пятки, для надежности упершись рукой в стену, и вдохнула полной грудью ночной воздух. Мне понравилось. Ничего подо мной не качалось. Я была в безопасности. Я сделала это! А затем я открыла глаза – и у меня перехватило дыхание.
На крыше царило буйство красок. В горшках с некогда загубленными мною растениями распустились алые и пурпурные цветы, фонтаном ярких брызг переливающиеся через края. Два новых кашпо были окутаны облаком крошечных голубых лепестков, а рядом со скамьей стоял расписной горшок с японским кленом, его листья слегка трепетали на ветру.
В солнечном углу у южной стены, рядом с баком для воды, в специальных ящиках для рассады крошечные помидорчики черри свешивали красные головки с длинных стеблей, а внизу, на подложке из кудрявых зеленых листьев, лежали томаты другого сорта. Я медленно пошла вперед, вдыхая аромат жасмина, но остановилась и тяжело опустилась на железную скамью, почувствовав под собой старую подушку из моей гостиной.
Не веря своим глазам, я смотрела на оазис спокойствия и красоты, каким-то чудом возникший на моей унылой крыше. Вспомнила, как Лили, отломав засохшую ветку в горшке, на полном серьезе заявила, что так загубить растения – настоящее преступление с моей стороны, а еще как она сразу определила сорт роз в саду миссис Трейнор: «Дэвид Остин». Потом я вспомнила комья грязи непонятного происхождения в своем коридоре.
И в отчаянии закрыла лицо руками.
