Глава 14
На этой неделе я опоздала на встречу нашей группы психологической поддержки. Хотя мне еще крупно повезло, что я вообще туда попала. Лили сварила мне в знак примирения кофе, а затем разлила зеленую краску на полу в прихожей, оставила в кухне картонку с мороженым лежать на боку и медленно таять, забрала мои ключи от дома вместе с ключами от машины, потому что куда-то задевала свои, в результате чего я опоздала на работу, и в довершение всего без спросу «одолжила» на вечер мой парик. Я подобрала парик с пола возле ее постели, а когда в ванной примерила его перед зеркалом, у меня возникло такое чувство, будто с моей головой делает нечто невообразимое староанглийская овчарка.
Когда я появилась в церковном зале собраний, все уже собрались в кружок. Наташа охотно подвинулась, чтобы я могла сесть на пластиковый стул возле нее.
– Сегодня мы поговорим о признаках того, что мы, возможно, движемся дальше, – сказал Марк, держа в руках кружку с чаем. – И это вовсе не обязательно должно быть чем-то значительным: сменой круга общения, или полным обновлением гардероба, или чем-то еще. Нет, я говорю о тех мелочах, которые свидетельствуют о том, что вы постепенно справляетесь со своим горем. Вы не поверите, сколько таких признаков каждый из вас оставляет незамеченными – возможно, случайно, а возможно, намеренно, поскольку вы испытываете чувство вины из-за желания двигаться дальше.
– Я посещаю сайт знакомств, – сообщил Фред. – Он называется «С мая по декабрь».
В ответ послышался глухой ропот удивления и одобрения.
– Весьма похвально. – Марк наклонился вперед, обхватив руками колено. – А что ты хочешь в результате получить? Компанию? Помнится, ты как-то говорил, что тебе не хватает человека, с которым можно было бы гулять воскресными вечерами. Возле пруда с утками. Там, где ты когда-то гулял с женой.
– Ой нет! Это для секса по Интернету. – (От неожиданности Марк поперхнулся чаем. Возникла короткая пауза, кто-то протянул ему бумажную салфетку вытереть брюки.) – Секс по Интернету. Ведь этим все занимаются, да? Я уже посещаю три сайта. – Фред поднял руку, загибая пальцы. – «С мая по декабрь» – это для молодых женщин, которым нравятся зрелые мужчины, «Сладкие папики» – для молодых женщин, которым нравятся зрелые мужчины с деньгами, и… э-э-э… «Горячие жеребцы». – Он задумался. – Ну, это без уточнения.
Все оторопело молчали.
– Как хорошо быть оптимистом! – наконец нарушила тишину Наташа.
– А как насчет тебя, Луиза?
– Хм… – замялась я, а потом подумала: какого черта! – Ну, на выходных я ходила на свидание.
Я услышала тихое «ух ты!» и смущенно потупилась. Да уж, вспоминая события той ночи, я начинала густо краснеть.
– Ну и как все прошло?
– Это было… неожиданно.
– Она с кем-то перепихнулась. Нет, она определенно с кем-то перепихнулась, – констатировала Наташа.
– Она вся светится, – заметил Уильям.
– А он делал какие-то телодвижения в твою сторону? – поинтересовался Фред. – Выдавал тебе авансы?
– А ты не вспоминала о Билле?
– Не настолько, чтобы это могло меня остановить… Ну, я просто чувствовала, что хочу сделать что-то такое… – Я пожала плечами, стараясь не смотреть на Джейка. – Я просто хотела почувствовать себя… живой.
Слова «почувствовать себя живой» вызвали явное одобрение у всех без исключения членов нашей группы. Ведь это было именно то, к чему в глубине души стремился каждый из нас. Мы все хотели освободиться от своих горестных оков. Вырваться из подземного мира мертвых, где осталась частичка наших сердец, попавших в ловушку погребальных урн. И я была рада, что впервые могла сообщить хоть что-то хорошее.
Марк одобрительно кивнул:
– По-моему, это весьма здоровый взгляд на вещи.
Сунил в свою очередь сообщил, что он снова начал слушать музыку, а Наташа рассказала, что смогла перенести фотографии мужа из гостиной в спальню, чтобы не переводить на него разговор всякий раз, когда к ней кто-нибудь заходит. Дафна доложила, что перестала украдкой нюхать рубашки своего мужа, которые остались висеть в шкафу.
– Положа руку на сердце, должна признаться, что они вообще больше им не пахнут. Думаю, это просто уже вошло у меня в привычку.
– А ты, Джейк?
Вид у Джейка по-прежнему был не слишком счастливым.
– Похоже, я стал больше тусить.
– А ты попробовал еще раз обсудить с отцом, что ты чувствуешь?
– Нет.
Я старательно избегала взгляда Джейка. Ведь я не знала, насколько он в курсе, и чувствовала себя ужасно беззащитной.
– Думаю, ему кто-то нравится.
– И он что, так и продолжает трахаться?
– Нет, похоже, ему действительно кто-то нравится.
Я почувствовала, что снова заливаюсь краской. Чтобы спрятать лицо, пришлось наклониться, притворившись, будто мне надо срочно вытереть пятно на туфле.
– Джейк, а с чего ты это взял?
– Позавчера он завел о ней разговор за завтраком. Сказал, что решил покончить со случайными знакомствами. Что он кое-кого встретил и хочет попробовать завязать с ней более прочные отношения.
Теперь я уже сидела красная как рак. Не может быть, чтобы никто ничего не заметил!
– Так ты считаешь, он наконец понял, что случайные связи не решение проблемы? Я хочу сказать, что если он любил твою маму так, как ты нам об этом говорил, то, возможно, ему, прежде чем снова влюбиться, нужно было пережить период повышенной сексуальной активности, который обычно характеризуется частой сменой половых партнерш, – заметил Марк.
– Ну, случайных связей у него было больше чем достаточно, – заметил Уильям. – Если верить Джейку, то его отец – парень не промах.
– Джейк? А что ты теперь чувствуешь? – спросил Марк.
– Все очень странно. То есть я, конечно, скучаю по маме, но, по-моему, это хорошо, что он решил двигаться дальше.
Я терялась в догадках, что именно сказал ему Сэм. Интересно, а он упомянул мое имя? Я попыталась представить, как они, сидя на кухне своего маленького вагончика, разговаривают по душам за чаем с тостами. Щеки у меня буквально пылали. И не опережает ли Сэм события? Может, и говорить-то еще особо не о чем? Мне определенно следовало твердо заявить Сэму, что я не считаю наши отношения серьезными. Нет, еще не время. Еще не время, чтобы Джейк обсуждал нас на людях.
– А ты видел эту женщину? – поинтересовалась Наташа. – Тебе она понравилась?
Джейк на секунду опустил голову и потер лицо.
– Угу. Это был тихий ужас. – (Я моментально выпрямилась.) – Он пригласил ее в воскресенье на завтрак, и она оказалась просто кошмарной. На ней был малюсенький топ, который вообще ничего не прикрывал. И она постоянно меня обнимала, будто мы с ней сто лет знакомы, и слишком громко хохотала, а когда папа пошел в сад, она сделала круглые глаза, склонила голову набок и начала сюсюкать со мной, словно я малый ребенок.
– Ох уж эта мне манера склонять голову набок! – поддакнул Уильям, и зал согласно зашумел. Ведь все знали эту манеру склонять голову набок.
– А когда папа вернулся, она по-дурацки хихикала и постоянно встряхивала волосами, точно подросток какой, хотя ей уже явно тридцатник, если не больше. – Джейк брезгливо поморщился.
– Тридцатник! – воскликнула Дафна, поспешно спрятав глаза. – Подумать только!
– По мне, тогда уж лучше та, которая выспрашивала у меня, что у него на уме. Она, по крайней мере, не прикидывалась моим лучшим другом.
Джейк говорил что-то еще, но я уже не слушала. У меня зазвенело в ушах, заглушая все остальные звуки. Как можно было быть такой идиоткой? Я вспомнила, как Джейк вытаращился на меня, когда Сэм впервые при нем заговорил со мной. Ведь Джейк наверняка хотел меня предупредить, а я оказалась настолько тупой, что проигнорировала это.
Меня бросило в жар, а потом затрясло. Я больше ни секунды не могла оставаться здесь.
– Хм… Я совсем забыла. У меня назначена встреча. – Я судорожно схватила сумочку и поднялась с места. – Простите.
– Луиза, ты в порядке? – забеспокоился Марк.
– Все отлично. Ладно, мне надо бежать. – И, растянув губы в фальшивой улыбке, от которой заболели щеки, я ринулась к двери.
Он был там. Конечно был. Он только что въехал на парковку и сейчас снимал шлем. Я вышла из церковного зала и замерла на верхней ступеньке, лихорадочно прикидывая, как мне пройти к своей машине, не столкнувшись с ним, но поняла, что все мои надежды напрасны. Сперва мой мозг зафиксировал его силуэт, а затем и все нервные окончания пришли в возбуждение. Я испытала странное смятение чувств. Это и прилив удовольствия, и восхищение тем, какой он большой, и воспоминание о его сильных руках на моем теле. А потом – слепая ярость и стук в висках от невыносимого унижения.
– Эй… – начал он, заметив меня.
Его улыбка была непринужденной, а глаза лучились нескрываемым удовольствием. Обольститель хренов!
Я специально замедлила шаг, чтобы он заметил страдальческое выражение на моем лице. Мне было наплевать. Неожиданно я стала похожа на Лили. И мне было наплевать на приличия. Это ведь не я, а он, переспав с одним человеком, тотчас же прыгает в постель к другому.
– Молодец, хорошая работа, чертов засранец! – выплюнула я и кинулась к своей машине, чтобы он не увидел моих слез.
С этого момента, словно по мановению волшебной палочки злой колдуньи, неприятности начали расти как снежный ком. Ричард стал еще въедливее, он постоянно жаловался, что мы мало улыбаемся и нам не хватает «жизнерадостного шарма», в результате чего клиенты уходят от нас в гриль-бар «Воздушные крылья». Погода испортилась, небо затянуло свинцовыми облаками, из-за почти тропических ливней рейсы постоянно задерживались, и аэропорт оказался забит раздраженными пассажирами, ну и в довершение всего, ни раньше ни позже, грузчики объявили забастовку.
– А чего ты ожидала? Меркурий движется с востока на запад, – свирепо сказала Вера, рявкнув на посетителя, попросившего поменьше пенки в капучино.
А дома Лили была мрачнее тучи. Она сидела в гостиной, приклеившись к мобильнику, и ничто не могло поднять ей настроение. С каменным выражением лица, точь-в-точь как у ее отца, она часами смотрела в окно, словно, подобно ему, была загнана в ловушку. Я пыталась объяснить ей, что желто-черные колготки подарил мне Уилл, что дело не в цвете или фасоне, а в том, что они…
– Ну да, ну да. Колготки. Ладно, проехали, – сказала она.
Уже три ночи подряд я практически не сомкнула глаз. А просто лежала, уставившись в потолок, и лелеяла холодную ярость, угнездившуюся в груди и решительно не желавшую меня покидать. Я злилась на Сэма, но еще больше – на себя. Он дважды присылал мне эсэмэски, сводящие с ума фальшивые «??», на которые я даже не потрудилась ответить. Похоже, я совершила классическую ошибку большинства женщин, которые полностью игнорируют то, что мужчина говорит или делает, а прислушиваются исключительно к зову своего сердца, коварно нашептывающему: «Со мной все будет по-другому». Я поцеловала его. Я пошла у него на поводу. И оказалась кругом виновата.
Я пыталась уговорить себя, что еще счастливо отделалась. Твердила себе с ложным пафосом, что лучше уж выяснить правду сейчас, чем через шесть месяцев! Старалась посмотреть на ситуацию глазами Марка: как хорошо, что я сделала шаг вперед! Ведь неудачный результат тоже результат! По крайней мере, секс был отличным! Но затем дурацкие горячие слезы начинали течь из моих дурацких глаз, и я, размазывая их по щекам, говорила себе: вот что бывает, когда теряешь бдительность и слишком близко подпускаешь к себе кого-то.
Как нас учили на занятиях нашей группы, вакуум – идеальная питательная среда для депрессии. Гораздо лучше что-нибудь делать или хотя бы планировать. А иногда иллюзия счастья может нечаянно вызвать депрессию. Мне опротивело возвращаться домой и каждый вечер заставать Лили в прострации на диване, а еще больше опротивело делать вид, будто это в порядке вещей, а потому в пятницу вечером я заявила ей, что завтра мы едем знакомиться с миссис Трейнор.
– Но ты же сказала, что она не ответила на твое письмо.
– Может, она его просто не получила. Ну и пусть. Рано или поздно мистер Трейнор сообщит о тебе своей семье, поэтому нам стоит сперва повидаться с миссис Трейнор.
Лили ничего не ответила. Я приняла ее молчание за знак согласия и на этом успокоилась.
В тот вечер я неожиданно для себя стала разбирать одежду, которую Лили так бесцеремонно вытащила из коробки, одежду, которую я не доставала с тех пор, как два года назад уехала из Англии в Париж. Не было никакого смысла все это носить. После смерти Уилла я почувствовала себя совсем другим человеком.
Однако сейчас мне вдруг захотелось сменить джинсы и зеленый прикид ирландской танцовщицы на что-то другое. Я нашла свое некогда нежно любимое темно-синее мини-платье, которое выглядело достаточно сдержанным для официального визита, выгладила его и аккуратно сложила. Я сказала Лили, что мы выезжаем в девять утра, и отправилась спать, размышляя о том, как утомительно жить в одном доме с человеком, который считает ниже своего достоинства смотреть тебе в глаза или нормально отвечать, а не бурчать нечто невнятное.
Через десять минут после того, как я легла в кровать, мне под дверь просунули написанную от руки записку.
Дорогая Луиза!
Прости, что взяла без разрешения твою одежду. И спасибо за все. Признаю, что иногда я просто заноза в заднице.
Прости.
Лили.
Чмоки-чмоки.
P. S. И все же тебе определенно надо носить эти вещи. Они ГОРАЗДО лучше того барахла, что ты обычно надеваешь.
Я открыла дверь и увидела Лили. Она посмотрела на меня без улыбки, шагнула вперед и крепко обняла, да так, что у меня затрещали ребра. Затем повернулась и, не говоря ни слова, исчезла в гостиной.
Утро выдалось погожим и жизнерадостным, и у нас сразу поднялось настроение. Нам предстояло несколько часов пути до маленькой деревушки в Оксфордшире, местечке с огороженными изгородью садами и пропеченными солнцем каменными стенами горчичного цвета. Всю дорогу я болтала без умолку, в основном чтобы скрыть нервозность перед встречей с миссис Трейнор. Насколько я успела заметить, самым тяжелым в общении с подростками было то, что для них вы словно престарелая чужая тетушка на свадьбе, а потому любое ваше высказывание они воспринимают именно так.
– Скажи, а что ты любишь делать? Когда ты не в школе. – (Лили пожала плечами.) – А у тебя есть цель в жизни? – (Она смерила меня насмешливым взглядом.) – Но у тебя ведь наверняка с возрастом появились какие-то хобби, да?
Она тут же представила мне впечатляющий список своих прежних увлечений: конкур, лакросс, хоккей, фортепьяно (пятая ступень), бег по пересеченной местности, теннис.
– Ничего себе! Тогда почему ты не захотела заниматься хоть чем-то дальше?
Она фыркнула, снова передернула плечами и положила ноги на приборную доску, тем самым показывая, что тема закрыта.
– А вот твой папа любил путешествовать, – заметила я, проехав еще несколько миль.
– Ты это уже говорила.
– По его словам, он побывал практически везде, кроме Северной Кореи. И Диснейленда. Он рассказывал мне о таких местах, о которых я даже не слышала.
– Мои ровесники особо не ищут приключений. Все уже давным-давно открыто. А те, кто путешествует дикарями перед поступлением в универ, жуткие зануды. Вечно треплются насчет какого-нибудь классного бара, который они нарыли на Пхангане, или улетной наркоты, которой их угощали в дождевых лесах Бирмы.
– Но тебе вовсе не обязательно путешествовать дикарем.
– Да, но если ты видел интерьер хоть одного «Мандарин ориентал», то считай, что видел их все, – зевнула Лили, а несколько минут спустя заметила, выглянув из окна: – Я когда-то ходила тут в школу. Это была единственная школа, которая мне реально нравилась. У меня там была подружка. Ее звали Холли.
– И что случилось?
– У мамы возникла навязчивая идея, что это неправильная школа. Она сказала, что у школы довольно невысокие показатели или типа того. А это просто была маленькая школа-интернат. Не академическая. И они меня оттуда перевели. А после этого я больше не хотела заводить друзей. Какой смысл, если они меня потом снова переведут?!
– А ты поддерживаешь связь с Холли?
– Да так, не особенно. Мы ведь все равно не можем встречаться.
У меня сохранились смутные воспоминания о женской дружбе в подростковом возрасте, которая была скорее страстью, нежели просто дружбой. И подобная дружба определенно не выдерживает испытания разлукой.
– Итак… что собираешься делать? Если действительно не вернешься в школу.
– Я так далеко не загадываю.
– Но, Лили, тебе придется об этом подумать.
Она закрыла глаза, тем самым давая понять, что я старая зануда и разговор закончен. А затем снова поставила ноги на пол и принялась соскребать пурпурный лак с большого пальца руки.
– Луиза, я и правда не знаю. Быть может, последую твоему вдохновляющему примеру. И займусь чем-нибудь потрясающим. Совсем как ты.
Пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы взять себя в руки и ехать дальше. Нервы, сказала я себе. Она сейчас просто вся на нервах. А затем, чтобы позлить Лили, я переключилась на волну «Радио-2», врубила приемник на полную громкость и оставила его орать.
Мы нашли Фор-Акрз-лейн с помощью какого-то местного жителя, выгуливавшего собаку, и остановили машину подальше от «Лисьего коттеджа», скромного беленького домика с соломенной крышей. Перед домом алые розы обвивали железную арку, а на ухоженных клумбах изысканные бледные цветы боролись за место под солнцем. На подъездной дорожке был припаркован маленький хетчбэк.
– Да, похоже, она не купается в роскоши, – выглянув из окна, заметила Лили.
– Вполне миленький домик.
– Обувная коробка.
Я сидела, прислушиваясь к стуку мотора.
– Послушай, Лили. Прежде чем мы войдем. Не надо слишком многого ждать. Миссис Трейнор – дама немного чопорная. Она прячется за строгими манерами. И говорит вроде как учительница. Одним словом, в отличие от мистера Трейнора, она вряд ли кинется тебя обнимать.
– Мой дедушка – лицемер! – фыркнула Лили. – Он делает вид, будто ты для него самый важный человек на земле, а на самом деле он просто сраный подкаблучник.
– Будь добра, не называй его сраным подкаблучником.
– Я такая, какая есть. И с какой стати мне чего-то там из себя строить? – надулась Лили.
Мы еще немножко помолчали. Я поняла, что ни одна из нас не горит желанием первой подняться на крыльцо.
– Может, попробовать еще раз позвонить ей? – предложила я, вынимая телефон.
В это утро я уже дважды пыталась позвонить миссис Трейнор, но ее телефон был переведен на голосовую почту.
– Только не надо с ходу объяснять, кто я такая, – неожиданно попросила Лили. – Мне просто… Я просто хочу посмотреть, какая она из себя. Прежде чем говорить, что я ее внучка.
– Конечно, – мгновенно оттаяв, согласилась я.
И Лили, уже не слушая меня, выскочила из машины и размашисто зашагала к воротам; ее руки были сжаты в кулаки совсем как у боксера перед выходом на ринг.
Миссис Трейнор стала седой как лунь. Ее волосы, некогда окрашенные в каштановый цвет, теперь были совсем белыми и короткими, что ее жутко старило: она была похожа на человека после тяжелой болезни. И вообще, со времени нашей последней встречи она здорово похудела, а под глазами у нее залегли красновато-коричневые тени. Она растерянно посмотрела на Лили. Судя по ее изумленному взгляду, она вообще не привыкла видеть у себя посетителей. А потом она заметила меня, и у нее сразу расширились глаза.
– Луиза?
– Здравствуйте, миссис Трейнор. – Я выступила вперед и протянула руку. – Вот проезжали мимо. Не знаю, получили ли вы мое письмо? Ну, я и подумала, что неплохо было бы заехать поздороваться, – начала я неестественно жизнерадостным тоном и осеклась.
Последний раз мы с ней виделись, когда я помогала убирать комнату ее покойного сына, а до этого, когда вместе были свидетелями его последнего вздоха. И я поняла, что мое появление мгновенно оживило в ее памяти оба этих события.
– Мы… просто любовались вашим садом.
– Розы «Дэвид Остин», – подала голос Лили.
Миссис Трейнор посмотрела на нее так, будто только сейчас заметила присутствие незнакомой девочки, и улыбнулась, натянуто и неуверенно:
– Да-да. Именно так. Какие глубокие познания. Это… Ради бога, простите. У меня не слишком часто бывают посетители. Как ты сказала, тебя зовут?
– Это Лили, – объяснила я.
Лили обменялась рукопожатием с миссис Трейнор, не сводя с нее пристального взгляда. Не менее пристального, чем у самой миссис Трейнор. С минуту мы неловко топтались на крыльце, а затем миссис Трейнор, определенно поняв, что у нее нет выбора, повернулась и распахнула дверь:
– Полагаю, вам лучше пройти в дом.
Коттедж оказался совсем крошечным, а потолки настолько низкими, что даже я, проходя из прихожей на кухню, была вынуждена пригнуться. Я ждала, пока миссис Трейнор приготовит чай, а Лили в это время мерила шагами малюсенькую гостиную, лавируя между отполированными до блеска немногочисленными предметами антикварной мебели, которую я запомнила еще в свою бытность в Гранта-хаус, и рассеянно трогая безделушки, а затем возвращая их на место.
– А как… вы поживаете? – Голос миссис Трейнор казался таким бесцветным, словно ее ничуть не интересовал ответ на вопрос.
– Очень хорошо, спасибо.
В кухне воцарилось неловкое молчание.
– Очень симпатичная деревушка.
– Да. Действительно. Я решительно не могла остаться в Стортфолде.
Она налила чай из заварочного чайника, и я волей-неволей вспомнила о Делле, переваливающейся, как утка, по кухне миссис Трейнор.
– А вы тут хоть кого-нибудь знаете?
– Нет, – отрезала она с таким видом, словно это была единственная причина ее переезда в Оксфордшир. – Не могли бы вы захватить молочник? На этом подносе ничего толком не помещается.
А затем были тягостные полчаса вымученного разговора. Миссис Трейнор, некогда обладавшая, как представительница верхушки среднего класса, врожденной способностью владеть ситуацией, явно растратила свой дар вести светскую беседу. Когда я говорила, мне казалось, что она где-то далеко. Она задавала вопрос, а затем через десять минут его повторяла, словно ей не удалось удержать в памяти ответ. И у меня даже промелькнула мысль, а не увлеклась ли она, грешным делом, антидепрессантами. Лили не сводила с миссис Трейнор глаз, лицо девочки было как открытая книга, а я сидела между ними, один сплошной комок нервов, и ждала развязки.
Я трещала без умолку, вещая в пустоту. Рассказывала о своей жуткой работе, о жизни во Франции, о том, что у родителей все прекрасно, спасибо, – одним словом, несла всякую околесицу, лишь бы нарушить это ужасное, тягостное молчание, которое неизбежно возникало в комнате всякий раз, как я затыкалась. Скорбь миссис Трейнор плотным саваном накрыла ее маленький дом, лишая возможности не только говорить, но и дышать. И если горе добавило мистеру Трейнору седых волос и пару лишних морщин, то миссис Трейнор оно поглотило целиком, не оставив и следа от той энергичной, гордой женщины, которую я когда-то знала.
– И что привело вас в наши места? – наконец спросила она.
– Э-э-э… Да так, навещали друзей, – ответила я.
– А откуда вы друг друга знаете?
– Я… Я когда-то была знакома с отцом Лили, – потупилась я.
– Как мило, – заметила миссис Трейнор, и мы с Лили, смущенно улыбнувшись, дружно переглянулись.
Я смотрела на Лили, ожидая, что она мне поможет, но Лили будто оцепенела: смотреть на страдания этой женщины было выше ее сил.
Мы выпили по второй чашке чая и в третий, а возможно и в четвертый, раз похвалили сад миссис Трейнор, и я все время старалась отогнать от себя неприятное чувство, что хозяйка дома терпит наше присутствие из последних сил. Мы были здесь лишними. Хорошее воспитание не позволяло миссис Трейнор показывать свои чувства, но она явно мечтала поскорее остаться в одиночестве. Об этом красноречиво свидетельствовали ее жесты, вымученные улыбки, безуспешные попытки поддержать разговор. Я не сомневалась: как только мы откланяемся, она съежится в кресле или поднимется к себе спальню, где свернется клубком на кровати.
А затем я заметила одну странность: полное отсутствие фотографий. Если раньше в Гранта-хаус повсюду стояли детские фото Уилла и Джорджины (на пони, на горнолыжных курортах) и всей их семьи, включая дальних родственников, то в этом крошечном коттедже вообще не было ни одного снимка. Маленькая бронзовая фигурка лошади, акварель с какими-то гиацинтами. И ни одного портрета. Я заерзала на стуле, полагая, что, быть может, упустила что-то из виду. Возможно, фото стоят на подоконнике или на столике в дальнем углу. Но нет, коттедж был абсолютно безликим. Я подумала о собственной квартире и о своих неудачных попытках превратить ее в некое подобие настоящего дома. И внезапно почувствовала себя опустошенной и полностью разбитой.
Уилл, что ты с нами со всеми сделал?
– Луиза, нам, наверное, уже пора. – Лили демонстративно посмотрела на часы. – Ты ведь сама говорила, что не хочешь попасть в пробку.
Я удивленно уставилась на нее:
– Но…
– Ты сказала, что мы не станем задерживаться, – звонким голосом отчеканила Лили.
– О да. Движение здесь очень плотное, – поднялась с места миссис Трейнор.
Я сердито посмотрела на Лили и уже открыла рот, чтобы возразить, но тут зазвонил телефон. Миссис Трейнор вздрогнула, словно этот звук был ей незнаком. Она растерянно посмотрела на нас, явно мучаясь сомнениями, стоит ли брать трубку. А затем, когда не реагировать на звонок уже стало просто неприлично, она извинилась и прошла в другую комнату, чтобы ответить.
– Что ты делаешь? – наехала я на Лили.
– Мне кажется, так нельзя, – с несчастным видом ответила Лили.
– Мы не можем уйти, не сказав ей правды.
– Я не могу. Не сегодня. Это все как-то…
– Да, я согласна, тебе сейчас страшно. Но, Лили, посмотри на нее. Мне кажется, что, если ты скажешь правду, ей действительно станет легче. Ну так что?
У Лили от удивления расширились глаза.
– Какую правду вы хотите мне сказать? – Миссис Трейнор застыла как каменная у двери в маленькую прихожую. – Что именно вам надо мне сообщить?
Лили посмотрела на меня, потом перевела взгляд на миссис Трейнор. Я почувствовала, как время словно остановилось. Лили проглотила ком в горле и выставила вперед подбородок:
– Что я ваша внучка.
– Моя… кто? – чуть помолчав, спросила миссис Трейнор.
– Я дочь Уилла Трейнора.
Ее слова эхом разнеслись по маленькой комнате. Миссис Трейнор перевела на меня взгляд, будто желая проверить, не разыгрываем ли мы ее.
– Но… этого не может быть.
Лили обиженно попятилась.
– Миссис Трейнор, я понимаю, что это для вас настоящий шок… – начала я.
Но миссис Трейнор меня не слышала. Она свирепо уставилась на Лили:
– Откуда у моего сына могла взяться дочь, о которой я ничего не знала?
– Потому что мама никому не говорила, – прошептала Лили.
– Все это время? Как такое могло оставаться тайной все это время? – Миссис Трейнор повернулась ко мне. – А вы знали об этом?
Я судорожно сглотнула:
– Именно поэтому я вам и написала. Лили сама меня нашла. Ей не терпелось узнать о своей семье. Миссис Трейнор, мы вовсе не желаем причинить вам боль. Просто Лили хотела познакомиться с бабушкой и дедушкой, а с мистером Трейнором получилось не совсем удачно…
– Но Уилл бы обязательно мне сказал, – покачала головой миссис Трейнор. – Я это твердо знаю. Он ведь был моим сыном.
– Если вы мне не верите, я готова сдать кровь на генетический анализ, – скрестив руки на груди, заявила Лили. – Но мне от вас ничего не нужно. Я не собираюсь у вас жить и вообще. У меня есть собственные деньги, если это то, о чем вы думаете.
– В данный момент я ни о чем не… – начала миссис Трейнор.
– И не надо так испуганно на меня смотреть, – перебила ее Лили. – Словно я источник заразы, которую вы случайно подцепили. Нет, я ваша внучка. Чтоб вы знали. Господи!
Миссис Трейнор медленно опустилась на стул, прижав трепещущую руку ко лбу.
– Миссис Трейнор, вам нехорошо?
– Не уверена, что я… – Миссис Трейнор закрыла глаза с таким отрешенным видом, будто целиком и полностью ушла в себя.
– Лили, думаю, нам пора. Миссис Трейнор, я оставлю вам номер своего телефона. Мы вернемся, когда вы успокоитесь и на досуге спокойно все обдумаете.
– Говори за себя. Я не собираюсь сюда возвращаться. Она считает меня лгуньей. Господи! Ну и семейка!
Лили окинула нас презрительным взглядом и ринулась к выходу, по дороге опрокинув попавшейся ей на пути ореховый столик. Я поспешно подняла столик и аккуратно поставила обратно упавшие серебряные коробочки. Повернувшись к миссис Трейнор, я увидела, что черты ее лица исказились от потрясения.
– Простите, миссис Трейнор. Я честно пыталась предупредить вас до нашего приезда.
На улице громко хлопнула дверь машины.
Миссис Трейнор тяжело вздохнула:
– Я не читаю писем неизвестно от кого. Мне приходили письма. Гнусные письма. В которых говорилось, что я… И теперь я на них не отвечаю. Там нет ничего, что я бы хотела услышать. – Она казалась растерянной, и старой, и очень хрупкой.
– Простите. Мне очень жаль. – Я схватила сумочку и бросилась вон.
Когда я села в машину, Лили мрачно сказала:
– Только ничего не говори. Просто помолчи. Договорились?
– Зачем ты это сделала? – Я села за руль, зажав ключи в кулаке. – Зачем надо было все портить?
– Как только она на меня посмотрела, я сразу поняла, что она обо мне думает.
– Она мать, которая так и не оправилась после потери сына. А мы только что нанесли ей новый удар. И ты наехала на нее, как танк. Неужели нельзя было спокойно подождать, пока она не переварит произошедшее? Почему ты всех от себя отталкиваешь?
– А что ты, черт возьми, обо мне знаешь?!
– Знаю достаточно и могу смело утверждать, что ты намеренно разрушаешь отношения с любым, кто с тобой сближается.
– Господи боже мой! Ты что, опять о своих дурацких колготках?! Где уж тебе понять! Ты вообще не разбираешься в человеческих отношениях. Сидишь сиднем в своей убогой квартире, куда никто не заходит. Твои родители как пить дать считают тебя неудачницей. У тебя кишка тонка даже бросить самую жалкую работу в мире.
– Ты не представляешь, как трудно в наше время найти работу. Так что не надо мне говорить…
– Ты неудачница! И что еще хуже, ты неудачница, которая считает себе вправе учить жить других. А кто дал тебе такое право? Ты сидела у папиной кровати, смотрела, как он умирал, и ничего не попыталась сделать. Ничего! Так что я сильно сомневаюсь, что ты хоть чуть-чуть разбираешься в том, как надо себя вести.
Тишина в машине была такой оглушительной, что у меня, казалось, заложило уши. Я сидела, тупо уставившись на руль. И ждала, когда ко мне вернется способность нормально дышать.
Затем я завела мотор, и мы в гробовом молчании проехали все сто двадцать миль до моего дома.
